Текст книги "Пурпур и яд"

Автор книги: Александр Немировский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

ВСТРЕЧА С ПОНТОМ

– Прощай, Митридат! – сказал Моаферн, низко склонив голову. – Мы расстаемся надолго, может быть навсегда. Ты многому научился в горах. Но что ты знаешь о своем ремесле?

– О ремесле! – воскликнул Митридат.

– Если тебе не нравится это слово, возьми другое – искусство. Мы говорим об искусном враче, пекаре, кормчем. Как врач по частоте дыхания, по блеску глаз и другим симптомам определяет состояние больного, так государь по настроению подданных должен решить, как ему править. Пекарь замешивает муку на воде, а государь соединяет царство страхом. Но ведь тесто не должно быть слишком крутым или жидким! Кормчий выбирает путь, где нет подводных камней и опасных течений. Государь тоже должен смотреть вперед и видеть подводные камни. Все эти знания не даются от рождения. Их приобретают в общении с людьми.

Митридат сделал резкое движение. Он уже привык к манере речи Моаферна, к этим сравнениям, полным глубокого смысла. Но во всем, что бы он ни говорил, оставалась какая-то недосказанность. Почему они должны расстаться? Ведь вдвоем легче противостоять козням врагов. И кому, как не брату отца, взять на себя обучение этому ремеслу или искусству? И почему он всегда находит оправдание для матери, словно не она лишила его, Митридата, отца, словно не из-за нее он вынужден скрываться в горах?

Почувствовав внезапную настороженность во взгляде Митридата, Моаферн положил ему руку на плечо.

– Так нужно, мальчик. Да видит Солнце! Когда-нибудь ты это поймешь.

Моаферн запрокинул голову. На небе пылало огненное око всевидящего божества. Воздух был пронизан тем беспощадным светом, который не оставлял его зрению ни одного неясного очертания или тени. И горы, за которыми раскинулся Понт, выступали с такой невероятной четкостью, что можно было различить каждую их складку, каждый изгиб.

Митридат бежал, не разбирая дороги, напрямик. Ноги сами несли его. Колючие растения рвали кандий. Длинные волосы сбились на глаза. Пот заливал лоб. Словно и не было гор с их сверкающими вершинами, с потоками, неугомонно сбегающими со склонов. Словно всегда, как теперь, играл и переливался красками Понт.

– Го-го-го-о-о-о! – закричал Митридат, надеясь, что море отзовется эхом.

Но море не хотело его слушать и замечать.

– Гей, Понтос! – повторил он еще раз, когда море было совсем рядом.

– Радуйся, царь! – услышал он в ответ.

Нет, это не был голос нереид, с шумом набегавших на берег. Тритон не дул в свой рог. Не пели сирены! За скалой стоял человек в длинной хламиде, с кожаным щиток, приставленным к ноге. Митридат сразу его узнал. Это был Диофант, друг отца и господин Алкима, царский летописец и предводитель «подземных богов».

Эллин нетерпеливо махал рукой:

– Радуйся!

Митридата давно уже не удивляла емкость этого эллинского слова, которым обменивались при встрече и провожали в последний путь. У него не возникало желания спросить, чему он, собственно, должен радоваться. Он воспринимал приветствие в том первоначальном смысле, который ставил радость выше счастья, успеха и даже здоровья. Он на самом деле радовался и ясному утру и встрече с Диофантом, который отныне будет сопровождать его.

Прошло немало времени, пока Митридат обратил внимание на щит у ног эллина. В том месте, где обычно помещают голову Горгоны с волосами-змеями, находилось голубое пятно. Оно было окружено до самого обода темно-коричневой полосой с извилистыми линиями и небольшими белыми пятнами. Кое-где на краю можно было увидеть черненькие кружочки с надписями.

– Смотри! – сказал Диофант, поднимая щит па уровень плеч. – Моаферн сказал, что царю нужен чертеж Понта и соседних земель. – Тогда я купил этот кожаный щит и расписал, где море, где суша, где горы и города.

Митридат взял щит и бережно провел кончиками пальцев по его поверхности. Он нащупал глубокую вмятину, проходившую по центру голубого пятна. Может быть, его владелец сражался с римлянами и эта впадина от римского гладиуса?

Коричневое пятно на голубом фоне удивительно напоминало руку стрелка. Указательный палец наложен на дугу пука, большой оттянут вправо, и там, где его ноготь, черный кружок с надписью: «Пантикапей».

– Это столица Боспора! – сказал Диофант. – И наша цель.

– А как туда попасть? – спросил Митридат.

– Спроси это у Грилла!

Диофант указал на стоявшего поодаль человека в укороченном гиматии и войлочном колпаке, небрежно подвязанном к подбородку. Обветренное лицо и широко расставленные ноги выдавали в нем моряка.

При приближении Митридата незнакомец упал на колени, пытаясь прикоснуться губами к краю его плаща.

– Что он делает? – Митридат отступил за спину Диофанта.

– Приветствует повелителя! – невозмутимо отвечал эллин.

Митридат быстро осмотрел свой рваный плащ, стоптанные сандалии, обветренные и привыкшие к труду руки.

– Какой же я повелитель?

– Ты – царь! – сказал Диофант. – Царь и сын царя.

– Тогда где мое царство? – спросил Митридат лукаво.

– Враги хотели лишить тебя всего, – молвил Диофант. – Им удалось причинить тебе немало вреда. Но твое царство им недоступно.

Он обернулся и картинно протянул к морю обе руки.

– Понт Эвксинский! Вот твое царство!

Казалось, он открывал двери во дворец и приглашал войти.

– У Понта есть свой Ваал! – отвечал Митридат. – Вы, эллины, называете его Посейдоном. К тому же как я буду царствовать, если у меня нет трона.

– Посмотри внимательно. Вот твой трон!

Митридат взглянул в том направлении, куда указывал эллин. Он увидел матросов, сталкивавших на воду суденышко. Им помогал Алким.

– И ты называешь это троном? Да это же арба без колес! Где мачта и парус?

– Позволь мне заметить, царь, – вмешался в разговор моряк. – Это не арба, а камара. Ее послал за тобою правитель Боспора Перисад. А я его кормчий.

Открытое и мужественное лицо незнакомца понравилось Митридату.

– Ты будешь теперь моим кормчим! – сказал мальчик, вступая в роль властелина. – И я награжу тебя, если доставишь меня к Перисаду, которого мой отец считал своим другом. А теперь распорядись, чтобы… – он сделал паузу, – камару спустили на воду. Потому что за долгие месяцы жизни в горах я соскучился по своим верным и молчаливым подданным.

Диофант недоумевающе взглянул на Митридата.

– Если ты считаешь, что мое царство – море, а этот кораблик – трон, то мои подданные – рыбы. Не так ли?

– Нет, – проникновенно сказал эллин. – Твои подданные – народы, живущие по берегам Великого Понта. Настанет время, ты будешь царствовать над ними, над их горами, лесами, степями и нивами. Они дадут тебе своих сыновей; они пришлют лес, медь, смолу, лен. И ты прикажешь построить такой флот, который еще никогда не качался на этих волнах.

В голосе Диофанта звучала уверенность, а в глазах появился незнакомый блеск, словно его звало море, о котором он говорил с такой страстью и надеждой.

ШТИЛЬ

Камара едва шевелила веслами. Птицам, парившим высоко в воздухе, она могла показаться черным жуком, ползущим по изумрудной волнистой траве. Размеренный скрип уключин сливался со звоном цепей и тихим плеском волн. Митридат свесил за борт босые ноги. Он подгонял медленно плывшую камару, как нетерпеливый всадник – коня. Митридат радовался морю.

Он с детства привык к его шуму. Морские ветры обдували дворец Синопы. Морская синева открывалась из любой части города. Но ни разу Митридат не плавал на корабле. Отец, знавший коварство Понта, не решался доверить ему жизнь сына и наследника. «Не торопись! – говорил он мальчику. – Море от тебя не уйдет».

Отец ушел в ту страну, из которой нет возврата. И море отодвинулось от дворца. Лаодика не пускала сына в гавань. Митридат мог думать, что она боялась не за его жизнь, а за свою власть. Ему оставалось любоваться морем с высоты башни, откуда халдеи показывали отцу звезды, Отец хотел узнать по ним свое будущее. Эту башню назвали «башней судьбы». Но звезды обманули отца. Митридат не верил звездам. Он верил в море. Понт был его мечтой. Понт был его судьбой. В горах Митридат видел чуть не каждую ночь море и корабли. Ему снилось, что он плывет над желтыми песками, обгоняя рыб. «Ты растешь во сне! – объяснял Алким. – Мне тоже снилось, что я плыву, но не в воде, а в эфире. Вот, хвала Гераклу, и вырос!»

А теперь это не сон. Рябь слепит глаза. За кормою тянется полоса пены, как бы соединяя его с берегом детства. Могучий Понт с каждым всплеском весел отделяет его от всего постыдного и унизительного, что он пережил и что он еще нес в своей памяти. Там могила отца, за которого он еще не отомстил. Там мать и ее тень в черном кандии. Там Ариарат…

Теперь им его не догнать! Еще никогда Митридат не чувствовал себя таким сильным и свободным. Ему казалось, что он – владыка этих волн, шедших навстречу, как воины, рядами.

– Фазис! – крикнул кормчий, протягивая руку по направлению к плоскому берегу.

Митридат вскочил. Он ничего не увидел, кроме мутной полосы, резко выделявшейся в голубых водах Понта. Но в воображении тут же ожила Колхида. И вот он уже плывет не на боспорской камаре, посланной царем Перисадом, а на быстрокрылом «Арго». Где его спутники-аргонавты? Где Геракл, Тесей, Орфей? Митридат скользил невидящим взглядом по лицу Диофанта. Никого!

Внезапно мальчик бросился к лестнице. В руках его кожаный щит. Он закрывает им голову, словно спасаясь от птиц, мечущих медные перья. Он подкрадывается к мачте, где висит чей-то плащ.

– Золотое руно! – шепнул Диофант Алкиму.

Херсонесит сделал усилие, чтобы улыбнуться, но на глазах его выступили слезы.

– Что с тобой, Алким? – воскликнул синопеец. – Скоро ты увидишь стены своего города.

– О, мой брат Неоптолем! Там, в Херсонесе, все будет напоминать о нем: улица сукновалов, где мы родились, гавань, где мы играли в аргонавтов… Как-то мы привлекли внимание кормчего, сидевшего на связке канатов. Поглаживая черную бороду, он сказал нам: «Дети! Вы замечательные актеры. Клянусь Посейдоном, мне повезло, что матросы оставили именно меня охранять камару! Я могу не торопясь полюбоваться вашей игрой. Но мне кажется, что палуба лучше подойдет для вас. Не так ли?» Мы г, Неоптолемом развесили уши. Этот добродушный великан предлагал нам свое «Арго»! И вот мы на палубе. Устроившись на корме, мы так же, как Митридат, кричали невидимым преследователям: «Не догнать!»А потом Неоптолем предложил спуститься в трюм, чтобы полюбоваться похищенными сокровищами Аэта. Не иначе, как враждебное нам божество подсказало ему эту мысль. Не успели мы сойти с лестницы, как хлопнула крышка люка, и мы поняли, что оказались в ловушке. Я попытался кричать. Но чьи-то руки схватили меня и засунули в рот тряпку. Я задыхался. Прошло немало времени, прежде чем нас вытащили на палубу. Вокруг, куда ни глянь, было море.

Алким вытер со лба пот и утомленно закрыл глаза.

– Наш добродушный великан, – продолжал он, – встретил нас зловещей ухмылкой: «Ну, птички, теперь вы свое отлетали! Подойдите-ка сюда». Он осмотрел нас с ног до головы и удовлетворенно крякнул: «Давно уже Харону не доставалась такая добыча!» Мое сердце ушло в пятки. Я подумал, что негодяй хочет нас убить. Прочитав ужас на моем лице, чернобородый захохотал: «Не бойся, птенчик! Ха-ха! Харон – это я! Меня называют похитителем душ. Кто только не побывал в моем трюме! А вот близнецов не было».

– Что же дальше? – послышался голос Митридата.

– Дальше, – сказал Алким глухо, – нас привезли в Трапезунд и продали порознь. Меня купил рыботорговец – я уже рассказывал о нем, – а Неоптолем достался какому-то корабельщику из Фазиса. – Алким резко повернулся: – Где-то на этом берегу томится в неволе мой брат. Ибо судьба, разлучив нас, дала мне добрых и великодушных господ, а его оставила в руках злых и жестоких.

В ЛАОДИКЕЕ

Девочка выбежала из двери и застыла. Вместо моря, замыкавшего горизонт, нависали горы. Их очертания напоминали лица волшебников с острыми, крючковатыми носами.

– Ма-ма!

В крике девочки звучало удивление, смешанное с испугом.

– Мама, отдай мне море!

Царица, услышав вопль дочери, поспешила к ней.

– Глупенькая, здесь нет моря. Оно осталось в Синопе. Оно злое и жадное. Оно похитило твоего брата и унесло его на своих волнах. Кто знает, где он теперь? Какие люди окружают его?

Лаодика-младшая топнула ножкой.

– Неправда! Он ушел сам. Он не захотел жить с тобою, потому что ты слушаешь этого злого Ариарата!

Царица прикрыла ладонью рот девочки:

– Молчи! Кибела накажет тебя.

– Я не боюсь Кибелы! Моряк сказал мне, что надо приносить жертвы Посейдону, владыке морей. Посейдон сохранит Митридата, и он вернется домой! Моряк дал мне кораблик, сказав, что на нем вернется мой брат.

Царица с недоумением смотрела на дочь.

– Какой моряк? Я не понимаю, о чем ты говоришь!

– Это был добрый моряк. Он вышел из-за дерева, когда в саду не было слуг, и назвал меня по имени. Он сказал, чтобы я не печалилась о брате, что он не один, что с ним верные друзья, которые не оставят его в беде. Когда я спросила, скоро ли вернется мой брат, моряк задумался. «Не знаю, – ответил он. – Надо еще построить корабль. Такой, как этот».

Девочка разжала кулачок, и Лаодика увидела на ладошке крошечный кораблик. Игрушка была настолько искусно сделана, что можно было различить корму со статуей божества, мачту с реями, отверстия для весел вдоль борта. Над ними было процарапано: «Лаодика».

Царица осторожно взяла игрушку. На глазах ее показались слезы.

– Моряк сказал, что он делал этот корабль долгие годы. А я хочу вылепить маленького Митридата и поставить его на носу, чтобы он махал мне рукой… Мама, да ты не слушаешь!..

Лаодика не отводила взгляда от игрушки.

«В темнице, – думала она, – Моаферн мечтал о встрече со мной. И делал этот кораблик, вкладывая в него все свои надежды и любовь. А я не могла ему помочь. Да и теперь пропасть разделяет нас!»

– Мама! – лепетала девочка. – Отдай мне море! Пусть Ариарат останется здесь, а мы вернемся в Синопу. Я спущу корабль на волны, и он догонит Митридата. Ты слышишь, мама?

Лаодика перевела взгляд. Площадь перед дворцом покрыта обломками. Со стороны реки доносились удары. Рабы Команы строили мост.

Ариарат не дождался, когда будут закончены все работы, и перевез их в этот пустой и неуютный город.

ДИОСКУРИЯ

Наутро вынырнул берег, покрытый черным лесом. За камарой увязались два дельфина. Их спины блестели, словно были вымазаны смолой.

Митридат вцепился в жесткий хитон Грилла.

– Почему они кружатся? Что им надо?

Кормчий бросил многозначительный взгляд на стоявшего рядом Диофанта.

– Это было так. Окружили наши моряки эллинское судно. Перебрались на палубу. Купчика к мачте привязали, чтобы проезд по Понту оплатил. А он упрямится. И только хотели его прижать, как он виноградной лозой обернулся и обвил полкорабля. От страха морячки за борт прыгнули.

Он подмигнул каким-то особым, еле заметным движением век.

– С тех пор дельфинами стали. И всюду сопровождают корабли. Эллина того ищут и никак не могут найти!

– Есть ли у тебя стыд, Грилл! – воскликнул Диофант. – То был не купчик, а сам Дионис. Да и не в Понте это происходило, а в Тирренском море. И пиратами были тиррены, а не понтийцы.

Кормчий покорно выждал, пока Диофант закончит.

– Какой Дионис? Откуда ему здесь в Понте появиться? Это все эллинские выдумки! Жаль, моряки не догадались обрезать лозу.

Матрос на носу что-то крикнул, указывая на берег. Справа по борту открылась обширная бухта. В глубине виднелись горы, напоминавшие головы мрачных эфиопов. У подножия одного из холмов розовели черепичные крыши.

– Диоскурия! – воскликнул Грилл, не скрывая радости.

После бури и качки приятно чувствовать под собой твердую землю, особенно если это земля мирного города. Кормчий вызвался быть провожатым. По его словам, он не раз бывал в Диоскурии и, как видно, по торговым делам. Во всяком случае, он вспомнил агору, куда в базарные дни сходились купцы, говорившие на трехстах языках.

– А как они понимают друг друга? – спросил мальчик.

– Разговаривают знаками, – ответил Грилл.

Митридат рассмеялся. Он представил себе толпу, объясняющуюся жестами.

На агоре действительно оказалось несколько десятков горцев. Они стояли у мешков с орехами и фруктами. Когда Диофант заговорил с одним из них, ему ответили на ломаном эллинском наречии. Тут же вмешались другие, наперебой предлагая свои товары. Кормчий, едва скрывая раздражение, постарался увести Митридата в крайний угол агоры, к невысокому деревянному помосту.

Там стояло несколько человек, и один из них, ожесточенно жестикулируя, в чем-то убеждал собравшихся. Это напоминало экклесию в свободных эллинских городах.

– Что обсуждают граждане Диоскурии? – спросил Митридат.

– Пойдем послушаем! – с улыбкой отозвался кормчий.

Чувствовалось, что он не раз присутствовал на подобных сборищах.

Подойдя ближе, Митридат понял свою ошибку. Это не экклесия, а торг. Курчавобородый эллин в темной широкополой шляпе был не оратором, доказывавшим преимущество демократии перед тиранией, а работорговцем. Об этом красноречиво свидетельствовал бич в его правой руке. Иногда он поворачивался и рукояткой прикасался к груди или ногам выставленных на продажу рабов.

– Соан Гитам. – Он ткнул бичом в плечо смуглого юноши со злобно сверкавшими глазами. – В бегах не был. Послушен, как ягненок.

Толпа зашумела.

– Брось врать! – выкрикнул кто-то. – Знаем мы соанов!

– Может охранять дом и молодую супругу, – не смущаясь, продолжал работорговец.

На лицах показались улыбки. Покупатели начали понимать, что работорговец шутит. Соаны славились своей воинственностью и непокорностью.

– Мосх Гарс, – представлял работорговец следующего невольника.

Это был верзила с рыхлым телом. Из-под колпака выбивались до половины спины длинные и прямые, словно лошадиная грива, волосы. Несчастный устало и равнодушно смотрел па толпу, ожидавшую новой шутки.

– В работе, как огонь. Не надо подгонять!

Толпа покатывалась со смеху. Не было рабов ленивее мосхов.

– Эллин Неоптолем!

Митридат едва не вскрикнул от удивления. На помосте стоял Алким. Но почему на нем вместо хитона и гиматия фартук, спускающийся с пояса до колен? И как он здесь оказался? Неужели в то время, пока Митридат с Гриллом разглядывали горцев, Алкима успели схватить? Митридат готов был кинуться к помосту, но на его плечо легла чья-то рука. Оглянувшись, он увидел Алкима. Митридат не успел опомниться, как тот, расталкивая толпу, кинулся к помосту. И вот они рядом. Два брата, два близнеца. Они заключают друг друга в объятия, плачут, не стесняясь толпы.

Над агорой пронесся вопль.

– Диоскуры! Диоскуры! – ликовала толпа.

Митридат был напуган этим внезапным восторгом толпы, сменившим ее сонное равнодушие.

– Что случилось? – спросил он у Грилла. – Почему кричат эти люди? Что им нужно?

Кормчий не отводил глаз от помоста.

– Они просто приняли братьев за Диоскуров. Им кажется, что божественные близнецы возвратились в основанный ими город.

– Теперь они захотят оставить их у себя?

Кормчий пожал плечами. В его жизни, богатой приключениями, не было подобного случая.

– Могут и захотеть, – ответил он неуверенно.

Видимо, братья поняли эту опасность. Взявшись за руки, они сошли с помоста. Толпа расступилась. По образовавшемуся коридору они направились к гавани. Диоскурийцы были настолько ошеломлены, что никто из них не осмелился задержать юношей. Некоторые протягивали им своих детей, чтобы они их благословили. Братья вели себя с достоинством новоявленных богов. Лишь на сходни они поднялись с излишней поспешностью.

– Руби якоря! – крикнул Грилл, убедившись, что все на палубе.

У БОСПОРА КИММЕРИЙСКОГО

В утренних сумерках, окутавших город подобно покрывалу из полупрозрачной косской ткани, стала выделяться громада дворца на акрополе. Она освещалась лучами Гелиоса, поднимающегося где-то за проливом. По мере того как вырисовывались застывшие в грозной неподвижности квадратные башни цитадели, город наполнялся звуками: звоном цепей, освобождавших путь судам в гавань, скрипом отодвигаемых засовов, хлопаньем ставен, цоканьем копыт. По пыльным, покрытым чахлой травой улочкам, протирая глаза, спешили грузчики, плотники, мелочные торговцы – все, кто надеялся получить работу или сбыть свой нехитрый товар.

Но Гелиос и па этот раз обманул ожидания пантикапейцев. Вместо больших торговых судов из Родоса или Афин, вместо пентер или триер с палубами, усеянными людьми, в гавань бочком входила камара. По наклону ее корпуса можно было догадаться, что над нею жестоко потешилась буря. Так что, очевидно, она пришла не из Фанагории, что на том берегу пролива, а из Питиунта или Диоскурии. На таких суденышках гениохи привозят в Пантикапей рабов или подарки от царьков, желающих напомнить о себе могущественному северному соседу.

Многие из тех, кто шли этим утром в гавань, разочарованно потоптавшись на месте, повернули назад.

Человек в потрепанном гиматии, покрывавшем тощее тело, остановился и погрозил костлявым кулаком дворцу, венчавшему пантикапейский холм.

– Что ты делаешь, Памфил! – остановил его спутник, судя по одежде, такой же бедняк. – Наш добрый Перисад не виноват в твоих несчастьях. Словно ему самому не хочется сбыть зерно, что гниет в царской гавани?

Тот, кого назвали Памфилом, обратил на говорившего насмешливый взгляд.

– Давно ли, Аристогор, ты стал оправдывать Перисада! Ты веришь жрецам, приписывающим все беды и радости воле богов. Но если в нашей жизни есть хоть какой-нибудь смысл, кто-то должен ответить за то, что мой гиматий состоит из одних заплат, а мои дети забыли вкус оливкового масла. Или ты хочешь сказать, что я лентяй и лежебока, каким величает меня моя жена?

– О нет, Памфил! Тебя я не виню. Но ведь и Перисад пи при чем. Если хочешь знать, виновники всех наших несчастий – римляне. С тех пор, как они захватили Элладу и превратили царство Атталидов в свою провинцию, купцы и мореходы начали забывать дорогу в Пантикапей. Сицилийское зерно дешевле нашего. Наши рабы упали в цене. Каждая война, которая ведется Римом в Ливии или Сардинии, заканчивается продажей тысяч невольников. Ты слышал их поговорку «Дешев как сард»?

Беседуя, друзья подошли к молу, вдоль которого шла камара. На ее носу стоял человек с канатом. Лицо его показалось Аристогору знакомым.

– Да ведь это Грилл! – воскликнул Аристогор.

– Ну и что? – отозвался его спутник.

– А то, что Перисад отправил Грилла в Трапезунд за юным Митридатом. Царь бежал от своей матери или был похищен друзьями своего отца. Болтают разное! Но я знаю одно: римляне не допустят, чтобы Митридат вернулся в Синоду. Можешь себе представить, какая заварится каша!

Аристогор не успел высказать свои соображения. К ногам упал канат, и он поспешил замотать его вокруг сваи. Памфил бросился к корме.

С камары спустили сходни. По ним сбежал мальчик, золотоволосый, с живыми глазами. Он обвел взглядом город и повернулся к следовавшему за ним мужчине лет сорока в темном дорожном плаще.

– Скажи, Диофант, мы уже в Европе?

– В Европе! – ответил человек в плаще. – Ибо этот пролив, который эллины называют Боспором Киммерийским, а местные жители Пантикапом, отделяет Европу от Азии. Такого мнения придерживается большинство географов. Некоторые же считают, что границей Европы и Азии является река Ра, впадающая в Гирканское море. Но я думаю…

– А римляне отсюда далеко? – перебил мальчик.

Пантикапейцы не услышали, что ответил учитель юному царю. Их внимание привлекли двое юношей, спускавшихся по сходням. Лицо одного было обожжено солнцем, другой был бледным, словно провел жизнь в заточении. Но ростом, осанкой, чертами лица они были поразительно похожи.

Появление близнецов считалось и в Пантикапее хорошим предзнаменованием. Оно, согласно старинным повериям, сулило успех во всех начинаниях. Неудивительно, что Митридат и его спутники были окружены кучкой любопытных, превратившейся вскоре в толпу. Люди сопровождали прибывших до дворца и разошлись лишь после того, как стражи закрыли перед ними обитые медью ворота.