Текст книги "Швейцарские горки. Испанский сапог (сборник)"
Автор книги: Александр Звягинцев
Жанры:
Полицейские детективы
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Глава 14
Quae nocent, docent
Что нам вредит, то нас и учит
О самооговоре могут свидетельствовать: эмоциональная возбужденность, навязчивые уверения в честности признания, схематичность, заученность показаний.
Ледников довольно быстро добрался до Остермундигена. Вышел из машины на соседней улице и решил дойти до дома Жени пешком. Свернув за угол, он огляделся. За домом после ареста Абрамова мог следить не только приходящий к соседу напротив таинственный садовник, но и полиция. Тут могли дежурить и журналисты, слетевшиеся на скандал, а могли маячить и агенты спецслужб, причем и иностранных, и российских.
От перекрестка до дома Жени было метров шестьдесят. Никого не было видно, но по обеим сторонам улицы стояли несколько машин, из которых вполне могло вестись наблюдение. Подумав немного, Ледников решил зайти с тыла – там можно было перемахнуть через ограду незаметно. Получилось, на его взгляд, стремительно и элегантно. Осталось так же незаметно войти в сам дом. К счастью, дверь была открыта, так что стучать не пришлось.
Женю он нашел в большой комнате. Она лежала на диване, укрывшись пледом. Увидев Ледникова, она даже не пошевелилась. Просто продолжала лежать и смотреть на него глазами, в которых застыл ужас. Кажется, она даже не удивилась его неожиданному появлению. Наконец, с трудом выговорила:
– Это я во всем виновата.
А потом уже заторопилась, заговорила быстро, взахлеб:
– Аня меня предупреждала, а я… Я не поверила. Нет, это неправда! Я просто не захотела поверить. Мне так хотелось, чтобы отец приехал и со всем разобрался, что я не захотела задуматься… Это я, все я!
Женя вдруг откинула плед и вскочила на ноги. Нервно прошлась по комнате, потом села, обхватив себя руками за плечи.
– Какая я дура!
– Женя вы можете объяснить, что случилось? – подчеркнуто рассудительно спросил Ледников. – Когда она вас предупреждала? О чем?
Женя посмотрела на него затравленными глазами.
– Она сказала: позвони отцу и скажи, что ему сейчас сюда не надо ехать.
– Когда? Когда она это сказала?
– Когда звонила последний раз… Помните, я вам рассказывала…
– Это когда рядом с ней была женщина, говорившая по-английски?
Женя закрыла глаза и кивнула.
– А почему? Почему ему не надо было ехать? Она не объяснила?
– Нет, она спешила. Я подумала тогда, что когда она приедет, мы поговорим об этом. А она не при ехала… И я… Понимаете, я не то чтобы забыла, а просто не хотела об этом думать… Боялась. Нет, я уговорила себя, что она сказала это, потому что была уверена – решит все проблемы сама. А теперь мне кажется… Она подозревала, что может случиться с отцом. И хотела, чтобы я его предупредила. А я…
Она еще словно договаривала что-то про себя, когда раздался звонок.
– Вы кого-то ждете?
– Я?.. Ах, да! Это Руслан Несторович, он обещал что-то узнать про папу! Я сейчас!
Она метнулась к двери и выскочила во двор.
«Вот оно значит как, подумал Ледников. Разумовская знала, что Абрамову в Берне что-то грозит. Знала или подозревала? Тут есть разница. И вот еще что важно – когда она предупреждала Женю, рядом с ней была женщина, с которой она говорила по-английски. То есть эта женщина могла все слышать. Или могла сама сообщить Разумовской об опасности. То есть она могла быть врагом или союзником… Кстати, и Альмезов, видимо, подозревал, что случившееся с Разумовской может быть как-то связано с делом Абрамова. Иначе зачем бы он подсовывал досье на него?»
Господин Сухоцкий, который что-то темпераментно объяснял Жене, увидев Ледникова, пришел в явное недоумение, которое он даже не пытался скрыть. Какое-то время они молча смотрели друг на друга.
– Женя, представьте меня вашему гостю, – обернулся Сухоцкий к Жене.
– Простите, Руслан Несторович, я как-то забыла, что вы не знакомы. Валентин Константинович Ледников – друг Ани Разумовской. Близкий друг.
Сухоцкий протянул Ледникову руку и негромко сказал:
– Примите мои соболезнования, Валентин Константинович. То, что случилось, это ужасная трагедия. Ужасная! Госпожа Разумовская так много сделала для Жени, когда она осталась тут одна, и вдруг эта катастрофа…
– Валентин Константинович считает, что авария могла быть не случайной, – сказала Женя. Но было видно, что теперь все ее мысли заняты арестом отца.
– Не случайной? – поразился Сухоцкий. – То есть вы хотите сказать, что это было покушение?
– Просто в этой истории есть какие-то непонятные мне моменты, – уклончиво ответил Ледников. – Меня это не устраивает.
– Странно… Но ведь полиция, кажется, все установила? Разве нет?
– Иногда появляются новые обстоятельства, – уклончиво ответил Ледников. – Извините, мне надо идти.
– А что же вы собираетесь предпринять, если ваши подозрения подтвердятся?
– Ну, можно будет заставить полицию вернуться к расследованию, – нехотя объяснил Ледников.
– Заставить? Но как?
– Пока еще не знаю. Мне пора. Да и вам с Женей нужно многое обсудить.
Что-то раздражало Ледникова в господине Сухоцком. Что именно? Почему? Но думать об этом не хотелось.
Глава 15
Contra spem spero
Надеюсь вопреки надежде
Достижению целей может способствовать внезапность следственного действия для лиц, не заинтересованных в установлении истины.
На мгновение открылось крохотное окошко в двери, и на пол плюхнул бумажный пакет, а потом литровая пластиковая бутылка с водой. Окошко тут же захлопнулось, и в камере снова установилась мертвая тишина.
Ледников встал с кровати. Это был, как всегда, стандартный пакет из Макдональдса с бигмаком и картошкой. Еда была еще теплой, так что брали ее где-то совсем близко. Поесть, конечно, не мешало, но если он выберется отсюда, то съесть бигмак по собственной воле он уже не сможет, даже умирая от голода.
Дожевывая картошку, подумал: интересно, он еще в Швейцарии или уже в какой-нибудь Польше, в которую его могли переправить, пока он пребывал в отключке?
В который раз вспомнил, как все случилось. Да, собственно, никак! Шел себе по пустынной бернской улочке к машине, беспечно не обращая внимания ни на что вокруг, потом что-то кольнуло в спину, потемнело в глазах, ушла земля из-под ног…
Очнулся уже здесь – без документов, телефона и часов. Так что определить, сколько времени он пребывал в бессознательном состоянии, точно было невозможно. Но потому как туман в голове рассеялся довольно быстро, можно было предположить, что дозу усыпляющего ему вкатили не слишком большую. Удивительно было другое – когда он шел по улице, то не слышал сзади никаких шагов. Это значит, что в него стреляли с расстояния в несколько метров.
Первое время он валялся на кровати в какой-то полудреме, напряженно ожидая худшего. Но ничего не происходило. Никто не появлялся. Только вдруг открывалось окошко в двери, и падал на пол нехитрый набор из Макдональдса. По прикидкам Ледникова выходило, что в камере он пребывает дня три. Спать он уже не мог, до того, чтобы психовать и биться головой в дверь, еще не дошел, поэтому оставалось размышлять, кто его сюда законопатил, с какой целью и что с ним теперь будет.
Разумеется, прежде всего хотелось найти ответ на простенький вопрос: кто? Однако тут как раз логика особых плодов не приносила. Из всех, с кем он сталкивался в Берне, больше всего на людей, склонным к радикальным методам – таким, как похищение, – походили вымогатели с восточным акцентом, шантажировавшие Женю. Однако такие вряд ли поместили бы его в специально оборудованную камеру – они просто бы затащили его в какую-нибудь квартиру, приковали наручниками к батарее и заклеили рот, чтобы не орал.
А тут специально приспособленное помещение – небольшое – три метра на три. Судя по отсутствию окон и явственно ощущаемой сырости, находилось оно где-то в подвале. Деревянная кровать, застеленная пледом, в углу пластмассовая тумба биотуалета. Плафон на потолке, глазок телекамеры, выключатель на стене. И все. Из-за массивной двери с окошком не долетало ни звука. Абсолютная тишина все время, днем и ночью, свидетельствовавшая о том, что над звукоизоляцией трудились профи.
Все это говорило о том, что подвал был специально оборудован именно для содержания в нем заключенных. И сделали это люди, у которых были средства, которым такое помещение требовалось постоянно.
Пожалуй, так могли выглядеть камеры тайных тюрем ЦРУ, против которых ведет борьбу сенатор Фрай. Теперь уже ни для кого не секрет, что существует целая сеть подобных заведений в Европе, где сотрудники ЦРУ допрашивают заключенных, причастных, по их мнению, к террористической деятельности. Допросы проводятся так называемым «агрессивным методом», то есть попросту говоря с помощью пыток, которые позволяли развязать язык кому угодно. Как признавались сами церэушники, «агрессивные методы были применены лишь к горстке самых ярых террористов планеты», но поди установи, насколько велика эта самая горстка. Скорее всего, настолько, что всунуть в нее еще одного подозреваемого ничего не стоит… Тем более, что применение пыток было одобрено в США на высшем уровне. Потому и пытали от души, с фантазией, ничего не опасаясь. Не давали спать, изводили невыносимым шумом, заставляли стоять неподвижно до изнеможения, погружали на долгое время голову в воду, банально избивали, заставляли передвигаться на четвереньках, надев на шею ошейник, как собаку, оставляли на долгое время совершенно голыми, нагревали камеры до изнурительной жары, а потом тут же охлаждали… Ну и еще много чего.
В общем, ребята не стеснялись. Тем более, что чувствовали себя прикрытыми на самом верху – вице-президент выступил в защиту «нестандартных методов», потому как они доказали свою результативность и позволили получить важную для безопасности страны информацию. Правда, на Ледникове пока «нестандартных методов» не отрабатывали. Пока?
Но на кой черт он сдался ЦРУ? Он, конечно, встречался с сенатором Фраем, но что с того? Сенатор нападает на эту контору открыто, он входит в специальную комиссию Совета Европы, ее доклад публиковался… Подумаешь, он что-то там сказал на сей счет Ледникову! Из-за этого устраивать похищение?
И все-таки ради чего-то его сюда упекли! То ли он чего-то накопал, сам точно не зная, чего именно, то ли просто мешает кому-то одним своим присутствием в Берне… Значит ли это, что он мешает тому же, кому мешала Разумовская?
Тут он ясно почувствовал, что пора остановиться в своих бесчисленных вопросах и предположениях. «Валя, тормози, а то я забуду, как зовут мою маму!» – говорил ему в таких случаях опер Серега Прядко, с которым они раскрутили не один десяток дел, когда Ледников был следователем по особо важным делам. Прядко не выносил, когда Ледников начинал грузить его версиями и сомнениями. «Ты мне ставь задачу, – объяснял он. – И я ее выполню. Ты меня знаешь. А от этих твоих версий с психологией у меня голова кружится. Я нюх от них теряю».
Свое последнее дело в качестве следователя Ледников тоже расследовал вместе с Прядко…
Глава 16
Me mortuo terra miscetur igni
А после моей смерти пусть земля смешается с огнем
При допросе лиц, знавших убитого, прежде всего, устанавливаются его образ жизни, связи, знакомства, особенности поведения.
Ехали на место преступления вместе, и Сережа загружал Ледникова имеющейся информацией.
В отделе вневедомственной охраны районного отдела милиции два офицера учинили перестрелку. Один убит на месте, другой в тяжелейшем состоянии в больнице. И вообще это была самая настоящая дуэль из-за женщины. Причем женщина служит там же в звании капитана…
У Прядко блестели глаза в предчувствии интересного дела, а Ледников, уже серьезно размышлявший об уходе в отставку, только вздохнул. Дуэль в райотделе милиции! Из-за женщины в погонах капитана. Господи, помилуй!
На месте уже работали медэксперты и криминалисты. «Дуэлянт» в наличии был только один, убитый. Он лежал в офицерской курилке на полу ногами к выходу, лицом вниз. Рядом валялся пистолет, а чуть дальше мобильник.
Ледников принялся опрашивать свидетелей, а Прядко, тихо шепнув ему: «Я с людьми пообщаюсь, у меня тут знакомые есть», – пропал в коридорах райотдела. В плане «общения с людьми» Сергей был совершенный гений, ему почему-то рассказывали то, что скрывали от других.
Первой обнаружила «дуэлянтов» молодая женщина по фамилии Мотылева, служившая в отделе инспектором. Она уже отошла от испуга и рассказывала с удовольствием, чувствуя себя героиней. В райотделе шел ремонт, рабочие очищали от старой краски стены в коридоре и вдруг услышали три выстрела в офицерской курилке, куда рядовой состав обычно не ходит. Перед этим в курилку зашли капитан Живилло и лейтенант Бушманов. Рабочие растерянно глядели друг на друга, когда из своего кабинета вылетела Мотылева. Она была назначена наблюдать за ремонтом и почему-то решила, что рабочие замкнули проводку. Когда Мотылева вбежала в курилку, Бушманов уже лежал на полу, а рядом сидел Живилло. Он стонал и зажимал рукой окровавленное плечо.
– Значит, рана была не смертельной? – уточнил Ледников.
– Крови было много, а так он даже начальнику, когда тот прибежал, показал свой мобильный, – успокоила его Мотылева.
– Это еще зачем?
– А там эсэмэска была.
– Как интересно! И какого же содержания?
– Сейчас точно скажу, слово в слово. «Последний наш разговор сегодня. Виктор».
– Виктор, я так понимаю, это лейтенант Бушманов?
– А вы откуда знаете?
– Догадался.
– А он еще и сказал что-то, – уже в открытую кокетничая, сообщила Мотылева.
– И такая внимательная женщина, как вы, разумеется, запомнила, что именно, – продолжал разыгрывать из себя галантного кавалера Ледников.
– Разумеется. «Он свое обещание выполнил». Вот, слово в слово.
– Побольше бы таких свидетелей, у нас бы все дела были раскрыты, – по возможности обольстительно улыбнулся Ледников.
Инспектор Мотылева многозначительно хихикнула.
Вечером они подводили предварительные итоги расследования. Как выяснил расторопный Прядко, капитан и лейтенант любили Вику Пешкову, королеву красоты райотдела.
– Ты ее видел? Что, действительно королева?
– Для здешних мужиков – да. Но не для тебя. Для тебя, Валентин, она из другой оперы, – туманно проинформировал Прядко.
– Больно много ты обо мне знаешь.
– А чего тут знать. Я что Анну Юрьевну Разумовскую не видел? – пожал плечами Прядко. – Вика рядом с ней – продавщица. Анна Юрьевна – покупательница с платиновой карточкой, а Пешкова, повторяю, продавщица. Вот так.
Ледников только головой помотал от столь смелого сравнения.
– Но мужиков рядом с ней, с Викой, всегда много было. Только мужей официально было трое, а баба-то она не старая. От последнего мужа, которого она от живой жены увела, у нее сын. Женщина она – пробивная, сильная. С мужем знаешь, где познакомилась? В тюрьме…
– Сидела что ли?
– Нет, работала там. Она, когда в Москву приехала за счастьем, устроилась надзирательницей, рядовой надзирательницей, хотя у нее диплом учительницы физкультуры. Но уже скоро Вика стала лейтенантом и получила офицерскую должность. Ну, поработала, познакомилась с мужем будущим. Он опером был и потому в тюрьму к своим подопечным часто захаживал. А потом она перевелась во вневедомственную охрану. Да как – стала командиром «группы захвата»
– Это которая выезжает на место, если сработала сигнализация?
– Ну да. Вот там она с Живилло и сошлась. Причем у него тоже семья, дочки… И началась между ними любовь. И какая! Несколько лет длилась. Их даже называли потом – два влюбленных капитана.
– А муж? Который опер?
– А муж объелся груш. Он ей верил, хотя вокруг все знали, что происходит. Правда, потом все-таки прозрел, и они развелись. Ну, Вика тут же стала Живилло душить – женись. Бросай жену свою и женись. А у того что-то заколодило. И чувства вдруг остыли.
«Не бог весть какая оригинальная история», – подумал Ледников.
– В общем, она ему поставила ультиматум – или расписываемся, или расстаемся. Ну, Живилло подумал и решил, что можно и расстаться. И вся их любовь как бы осталось в прошлом, стали друзьями. А тут вдруг в отдел перевели лейтенанта Бушманова. И завязался у молодого холостого лейтенанта с разведенной Викой бурный роман. Прямо на глазах у Живилло.
– И Живилло вдруг обнаружил, что ему это обидно, – вздохнул Ледников.
– Точно. Оказалось, смотреть на любовь Вики и Бушманова спокойно, он не в состоянии. Корёжить его от этого стало.
– Теперь говорят – колбасить, – усмехнулся Ледников.
– Ну, заколбасило, – не стал спорить Прядко. – Да так, что ни для кого это тайной не было. Все это видели.
– Ладно, с этими корсиканскими страстями все понятно. Картину преступления мы имеем?
– Вполне.
И Прядко тут же рассказал, как нарисовалось дело со слов очевидцев и самого Живилло. Ледников знал, что он любит развернуться, и потому всегда предоставлял ему возможность посолировать.
Итак, утром после ночного дежурства лейтенант Бушманов сдавал табельное оружие только что заступившему на дежурство капитану Живилло. Причем, как утверждают очевидцы, процесс проходил совершенно мирно, с взаимными шуточками. Потом был развод, после которого Живилло и Бушманов и отправились в злополучную курилку. Бушманов уже без оружия, Живилло при табельном пистолете. И потом раздались выстрелы.
Как успел рассказать Живилло до того, как его отвезли в больницу, случилось следующее. Бушманов после развода сказал Живилло, что надо поговорить без свидетелей… Едва они вошли в курилку, Бушманов прошипел: «Я тебя предупреждал, сука! Если не оставишь Вику, башку отвинчу! Ну, вот и получай!» Живилло решил, что сейчас начнется драка, поднял руки, чтобы защищаться, но Бушманов просто выдернул у него из кобуры пистолет и выстрелил. Стрелял он с двух шагов, целился прямо в сердце, но Живилло успел присесть, и пуля попала в плечо. Живилло упал. Лежа на полу и обливаясь кровью, он в ужасе ждал, что Бушманов его добьет. Тот смотрел на него безумными глазами, а потом вдруг поднял руку с пистолетом и дважды выстрелил в себя. Видимо, хотел в голову, но руки у него тряслись, и он первый раз попал себе в шею, а второй – под челюсть. После второго выстрела – упал.
– А если бы разговор состоялся без оружия, я так понимаю, Бушманов бы Живилло накостылял…
– Ну да. Живилло он хилый такой, дерганный, а Бушманов парень был здоровый, спортсмен. Поэтому все и боялись, что он не выдержит и как-нибудь сопернику по рогам надает. Тем более, что Живилло в последнее время сам напрашивался.
– Ну и зачем Бушманов стрелял в Живилло, если он мог ему просто в лоб дать? В себя, если не убил того?
– Стрелял в состоянии аффекта. Живилло его довел до беспамятства. Он всем рассказывал, что Вика все равно его баба, а Бушманова называл козленком на два дня. Бушманов был парень довольно стеснительный, говорить с Живилло не решался, поэтому слал ему эсэмэски. Мол, оставь Вику в покое… Живилло их всему райотделу показывал со смехом. Особенно предпоследнюю – «Если она не будет моей, то и твоей тоже!»
– Свихнулись они с этими эсэмэсками, уже нормально поговорить не могут.
– Это точно. Но для нас, сыщиков, тут большое удобство – следы остаются. В общем, дошел парень до точки… А в себя стрелял, когда увидел, что убил офицера при исполнении, и понял, что ему теперь грозит…
– Ну, во-первых, не убил, – остудил Сережу Ледников. – А во-вторых… Смотри – в левой руке, на которую он упал, у него была барсетка. То есть рука была занята. Берем правую руку. Она была откинута в сторону. Кисть застыла в полусогнутом состоянии, что вроде бы подтверждает, что перед смертью он держал в руке…
– Пистолет, который выскользнул при падении, – поспешил закончить мысль Ледникова нетерпеливый Прядко.
Ледников поднял указательный палец.
– Но рядом с пистолетом валялся мобильник… Причем мобильник его, Бушманова. Он что – правой рукой держал и пистолет, из которого стрелял, и телефон вместе? При этом он выхватил этой же рукой пистолет из кобуры Живилло?
Прядко задумчиво почесал где-то за ухом.
– Ну, мобильник мог выпасть из кармана.
– Мог, – не стал спорить Ледников.
Тем более тут позвонила Разумовская.
С улыбкой глядя на Прядко, Ледников не удержался и спросил: «Слушай, а у тебя есть платиновая карта?.. Несколько… Да так, пришла в голову одна странная мысль…»
Прядко хмыкнул и посмотрел на Ледникова победоносно. Тот поднял обе руки вверх.
– Ладно, на сегодня все. Давай дождемся результатов экспертизы. Мне почему-то кажется, что в них будет много интересного.
Получив результаты экспертизы, Ледников вызвал Прядко и они отправились в больницу. Живилло не выглядел ни страдающим, ни удрученным. Скорее, даже умиротворенным, как человек, у которого свалилась с плеч долго мучившая его забота. Сказал, что пуля скользнула по ключице, важных органов не задела, операция была легкой и скоро его выпишут. При этом он глядел в потолок и улыбался.
– Все понятно, капитан, – остановил его Прядко. – Теперь давай к делам перейдем.
В машине, после того как Прядко ознакомился с заключением экспертов, Ледников сказал ему, чтобы он в его присутствии поговорил с Живилло, а он какое-то время понаблюдает со стороны.
– Мы люди свои, так что давай по-честному, чтобы зря время не тратить, – предложил Прядко. – Поговорим как капитан с капитаном.
– Пожалуйста, я готов, – чуть ли не весело сказал Живилло. – Только должен предупредить, что у меня уже был адвокат и объяснил мне, что говорить.
– Быстрый ты! – удивился Прядко.
– Так я же понимаю – ситуация непростая…
– Тогда поехали. Значит, так. Медэксперты установили, что Бушманов скончался от второго выстрела под подбородок. Первый выстрел смертельным не был – пуля практически только пропорола кожу.
– Ну да, правильно. Убил он себя вторым.
– Идем дальше. Дактилоскопическая экспертиза установила, что на пистолете четко отпечаталась ладонь Бушманова. Кисть его руки находилась в полусогнутом состоянии, что подтверждает – в ней был пистолет…
Живилло кивнул.
– Но вот рядом с пистолетом лежал его мобильник. Другая рука была тоже занята барсеткой… Что же он в одной руке и пистолет, и мобильник держал?
Живилло пожал плечами.
– Может, он у него в кармане был? А когда он свалился – выпал…
– Я вот тоже так товарищу следователю сказал, – кивнул Прядко в сторону Ледникова. – Но вот дальше-то, капитан, что-то у нас не складывается… Ты же знаешь, что первая пуля из ствола всегда выходит со следами оружейного масла?
– Да?
– Да. Так вот эксперты установили, что «масляная» пуля была первой. Мало того, она была пущена не спереди, а сзади… Понимаешь, капитан, что это значит? А может значить это только одно – первый выстрел был сделан в Бушманова, когда он входил в курилку, человеком, который находился сзади него.
Живилло ничего не ответил. Просто лежал, уставившись в потолок.
– Мало того, экспертиза установила, что первый патрон был загнан в патронник заранее, задолго до выстрела. Понимаешь, капитан? К стрельбе готовились… И вот еще. Вчера пришел человек, который покупал для тебя сим-карту, с которой ты слал себе угрозы якобы от Бушманова, а потом показывал их все в отделе…
Ледников смотрел на Живилло и никак не мог понять, что тот переживет теперь, когда стало очевидно, что никакой «дуэли между ментами» не было. А было хладнокровно спланированное и осуществленное убийство соперника в любви к женщине… Он, этот самый Живилло, вовсе не был уверенным и умеющим держать себя в руках мужиком. Наоборот, его считали истериком, склонным зачастую паниковать без всякого повода. А тут лежит и чуть ли не доволен, что его уличили в убийстве, за которое ему придется платить по полной.
– Ну что, капитан, сам расскажешь или как? – спросил его Ледников.
Живилло вздохнул:
– Витьку, конечно, жалко. Он мужик был неплохой, но вот не повезло ему – мы так из-за нее сцепились, что уже не расцепить было по-хорошему. Не смог бы я терпеть, что они живут рядом и от счастья аж светятся…
– Так ты же сам на ней жениться не захотел!
– Сам. Я ведь и свел их сам. Мы с ней разошлись уже тогда, а Витька в нее сразу влюбился, только сказать боялся, как пацан. А я ему и предложил: «Давай скажу ей?» Он перепугался. А я думаю, пусть Вика немножко с меня на другого переключится, а то больно уж переживает наше расставание… В общем, подошел к ней по старой памяти и говорю: «Есть у нас человек, который в тебя влюбился без памяти, а сказать боится». Ну, посмеялись. А потом смотрю – у них такое началось. Я был уверен, что ничего у них серьезного быть не может, Витька-то был младше нее… А она на меня вдруг как на пустое место стала смотреть… И почувствовал я, что не могу я это вытерпеть. Выше моих сил. Ну и придумал… теракт… Стал себе эсэмэски с угрозами слать и всему отделу их показывать. А на самом-то деле между нами с Витькой никаких ссор не было. Он вообще говорил мне, что никогда не забудет, что это я его с ней вроде как свел….
В общем, выбрал я день и момент, когда он точно без оружия будет. Понимал, что мне надо стрелять быстро – если я начну у него на глазах пистолет доставать да передергивать затвор, он может меня успеть скрутить, потому что мужик здоровый… Так что загнал заранее патрон… А когда он свой пистолет сдал, сказал, что надо поговорить… «Пошли, – говорю, – в курилку, там никого нет». Идем по коридору, я смотрю у него на левой руке барсетка болтается… Надо, думаю, и правую руку чем-то занять, чтобы он ничего не успел… Только в дверь вошли, я говорю: «Слышал, у тебя мобильник новый? Вика подарила? Покажешь?» Он мобильник вынимает, чтобы похвастаться, как она его любит, я тут же и выстрелил, попал в шею… Он упал, лежит, смотрит на меня, ничего не соображая… А я говорю: «Она моя и всегда только моей будет!» Он что-то замычал, типа – возражает, я наклонился и выстрелил второй раз под подбородок. Потом в плечо себе выстрелил. А пистолет Витьке в руку вложил и сжал его кисть, чтобы отпечатки на рукоятке остались. Я вообще-то хотел сам в коридор выйти позвать, но у меня вдруг голова закружилась, и я рядом с ним грохнулся… Очнулся, а его лицо от моего в полуметре, смотрит он на меня… Я еще подумал: вот так, Витя, не мог я ее тебе уступить, не мог…
– Ну, будешь чистосердечное писать? – деловито спросил Прядко.
– Чистосердечно я вам все рассказал, – засмеялся Живилло. – А писать мне адвокат пока запретил. Скажет написать – напишу.
– Ты чего такой радостный, а, капитан? – удивился Прядко. – Ты хоть понимаешь, что тебя теперь ждет?
– А я такой вариант, что следствие обо всем дознается, просчитывал… Мне больше восьми лет не дадут – у меня смягчающие обстоятельства, двое детей малолетних. Служба безупречная. Сидеть буду на милицейской зоне, там за хорошее поведение на поселение быстро переведут… Так что годика через три буду на свободе.
– А если Вика за это время еще кого-нибудь найдет? – поинтересовался Ледников.
– Нет, теперь не найдет, теперь она знает, что за это бывает.
Живилло вдруг весело подмигнул им. Господи, он действительно чувствовал себя чуть ли не счастливым, во всяком случае, человеком, который сделал то, что должен был сделать.
Потом у Ледникова был еще последний разговор с Викторией Пешковой. Постаревшая и подурневшая женщина, которую уже никто не смог бы назвать «королевой красоты», в полном отчаянии не могла понять, в чем она провинилась перед Богом и за что ей такие испытания. Вдруг с ужасом сказала, что в отделе поговаривают, что дело постараются как-то замять, тем более у Живилло генерал знакомый есть. Отмазать Живилло совсем, конечно, не удастся, но срок ему дадут небольшой, а там и досрочное освобождение получит… «Я, знаете, чего больше всего боюсь? Что он опять ко мне заявится и начнет свои права предъявлять. Не вынесу я больше этого…»
А скоро Ледников уволился из прокуратуры. Ему приказали дело Живилло передать другому следователю для окончания расследования, а самому переключиться на другие дела…
То ли это была последняя капля, то ли просто повод, которого он уже давно ждал.
Какую выволочку ему устроила тогда Разумовская! «Ты хоть понимаешь, какую карьеру мог сделать? Ты же был самым молодым следователем по особо важным делам!» – зло выговаривала она. А когда он стал объяснять, что не может больше заниматься отцеубийцами, малолетними психами и маньяками, только рукой махнула: «Наверное, ты думаешь, что мне все нравится из того, чем я занимаюсь? Далеко не все, мальчуган! Но я уже взрослая тетя и понимаю, что можно делать, а что нельзя. Есть вещи, которые надо терпеть, и взрослый человек их терпит. А ты как ребенок. Попробовал, не получилось – убежал».
Когда Ледников по случаю подался в журналистику, Анетта принялась всячески его раскручивать. У нее были возможности. Он только успевал отбиваться от звонков из зарубежных корпунктов, приглашений на телевидение, заказов из модных журналов, совершенно ему неинтересных.
В результате она махнула на него рукой: «Что поделаешь, мальчуган, будем ждать, когда ты повзрослеешь и станешь настоящим мужчиной – который зарабатывает деньги и имеет власть. Но ты должен помнить – я не могу любить лузера и киттера. Мне этого моя шляхетская гордость не позволяет». «Значит, я, по-твоему, лузер и киттер? То есть неудачник и тот самый тип, который бросил бороться? – перевел он ее американизмы на русский язык. – Тогда давай расстанемся!» – «Еще чего! Размечтался! – отрезала Анетта. И коварно ухмыльнувшись сказала: – Я согласна и дальше также мучиться, поскольку твердо уверена в том, что рано или поздно ты все равно выбьешься в люди!»