Текст книги "Сокровища Кенигсберга"

Автор книги: Александр Косарев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 38 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

22 АПРЕЛЯ 1992 г.

Собрать всех участвующих в операции «Толмач», как было намечено, в понедельник Крайневу не удалось. А во вторник, едва он успел войти в кабинет, как по внутренней линии позвонил его заместитель майор Хромов и попросил о срочной аудиенции.

Подполковник не возражал. Через несколько минут тот появился на пороге его кабинета.

– Проходи, присаживайся, – сказал ему Владимир Степанович, открывавший в этот момент форточку одного из окон кабинета. – Дал, понимаешь, себе зарок за рулем больше не курить. А то, ты себе представляешь, Федорыч, в последнее время два раза чуть в другие машины не влетал, когда прикуривал. Поэтому так теперь по куреву успеваю соскучиться, пока сюда еду, что просто караул.

Говоря это, он уже проделал весь утренний ритуал «первой папиросы» и сидел теперь у себя за столом, удовлетворенно выпуская сизые клубы дыма.

– Совсем Вы себя не бережете, Владимир Степанович, – сказал вместо приветствия Хромов и раскрыл свою рабочую папку.

– Что-то ты, майор, сам плоховато выглядишь? – задал ему вопрос Крайнев, заметив, что его обычно бодрый заместитель выглядит грустным и осунувшимся. – Дома-то все ли в порядке или Алла тебе опять скандал закатила?

– Дома все хорошо, Владимир Степанович, – поднял на него покрасневшие глаза Хромов, – это меня наши общие проблемы так укатали!

– Что еще случилось? – нахмурился Крайнев, – а ну, выкладывай.

– Слушаюсь, – ответил его заместитель и начал свой доклад.

– Всю последнюю неделю я, по вашему приказанию, провел в библиотеках и спецхране. Результаты, надо сказать, просто ошеломляющие.

– Как ты любишь всякие предисловия, Илья! – подстегнул его подполковник, опуская окурок в пепельницу, – выражайся конкретнее.

– Все по порядку, Владимир Степанович, а то собьюсь, – ответил Хромов, пододвигаясь к нему вместе со стулом. – Итак, первое: Янтарный кабинет Фридриха Первого! Прекрасно известно, кто, когда и зачем его изготовил и кто кому его подарил. На этом я останавливаться даже не буду. Самый интересный для нас период начинается сразу после Отечественной войны, причем не сразу после, а почему-то спустя почти три года. Впрочем, здесь можно найти кучу всевозможных причин, не об этом сейчас речь. Короче говоря, первая поисковая группа была создана только четырнадцатого декабря 1949 года почему-то под патронажем Министерства культуры. В ее состав входили: Якубович, Демин, полковник Федотов, этот уже по нашему ведомству, Дмитриев, который, правда, оказался совсем не Дмитриевым, но это уже к делу совершенно не относится, искусствоведы, археологи...

– А сей Дмитриев, это не тот ли случайно Дмитриев, о книге которого ты говорил в прошлый раз?

– Совершенно верно, Владимир Степанович, – подтвердил Илья Федорович, – он самый.

– Та-ак, нормально идет у нас дело, ну давай, давай, продолжай.

– Комиссия работала не покладая рук, – продолжал майор. – Были опрошены тысячи людей, проведены многочисленные раскопки как на территории Восточной Пруссии, так и на прилегающих территориях Польши и Германии. Мало того, на территории ГДР была в свое время развернута с помощью средств массовой информации целая кампания по поиску людей, имевших хотя бы какие-нибудь сведения о месте нахождения Янтарной комнаты. В результате всех этих, надо признать, поистине титанических усилий было собрано огромное количество самых разнообразных сведений, показаний и гипотез. Было найдено практически все, за исключением, правда, самой Янтарной комнаты. И вот тут, на мой взгляд, и начинается самое интересное. Я вот здесь выписал все те гипотезы и предположения по поводу того, где же эта самая комната может находиться. Картина, без преувеличения, получается занимательнейшая.

Илья Федорович положил перед подполковником лист разлинованной бумаги.

– Обратите внимание, Владимир Степанович, – вооружился он авторучкой вместо указки, – вот здесь у меня расписаны разного вида гипотезы по поводу того, где же может находиться Янтарная комната, а здесь, источник: то есть приводятся наши данные или немецкие.

Подполковник склонился над столом и, сжав пальцами виски, принялся внимательно изучать представленный ему документ. Наконец он откинулся на спинку стула и потер усталые глаза.

– За что люблю тебя, майор, – дружелюбно пробурчал он, – так это только за то, что ты всякое лыко умудряешься в строку вставить. Молодец! Без всякой лести, молодец!

Он вышел из-за стола, вынул из коробки папиросу, но, видимо, решив более не травить некурящего майора, отбросил ее на стол.

– Ну, что же, материал ты собрал прекрасный, теперь нам надо сделать из него правильные выводы. Итак, – он подхватил со стола только что просмотренный документ и принялся расхаживать с ним по кабинету. – А верно ты подметил, – хохотнул он, – самое интересное только начинается. Вот тут, например. Если обобщить все сведения по поводу сообщений насчет того, уцелела Янтарная комната или погибла, то получается, что она погибла с вероятностью 64%, а то, что уцелела и лежит где-то в целости и сохранности соответственно только 36%. Но, как только мы пытаемся выяснить, так сказать, национальную принадлежность данных сообщений, то сразу замечаем некоторую странность. Так, например, если по нашим послевоенным данным Янтарная комната однозначно погибла только в 28% случаев, то почему-то по данным немецкой стороны она погибла уже в 72% случаев. Как говорил в таких случаях гоголевский Хлестаков: «Однако это странно, господа». Поедем дальше. Вот еще такой, можно сказать, малоприметный фактик. Причина гибели. Ты смотри, Хромов, какая здесь бездна информации! Наши-то глупыши указывают всего четыре причины, да и те примерно в одном направлении сконцентрированы. Ну, что это такое? «Сгорела при пожаре... сгорела при бомбежке... пошла на дно вместе с кораблем и, ха, утонула!» Прекрасная гибель для янтаря, который может еще десяток миллионов лет легко пролежать под водой. Ну, а теперь посмотрим на наших немецких товарищей. Какие сюжеты, какая фантазия! Ну, майор, ну потешил! Ты только посмотри! Она, оказывается, была спрятана в солевой шахте, и вход в нее завалило при взрыве. Или вот, ну просто шедевр! Ее, оказывается, вывозили на подводной лодке, но лодку, естественно, потопили. И кто же потопил? Да наши же эсминцы, разумеется. А вот, тоже ничего. Комната была все же успешно вывезена из Кенигсберга, но ее буквально за день до окончания войны безвестные эсэсовцы сбросили в мутные воды озера Топлиц.

Подполковник все же не вытерпел и закурил:

– Извини, майор, – сказал он, подходя к форточке, – мочи нет терпеть. – Он несколько раз затянулся и вдруг захохотал, давясь дымом. – А тут ты, кхе-кхе, ну просто, кхе, шедевр создал, ну это прелесть!

– Что там такое? – привстал со своего места Илья, – там, мне кажется, ничего смешного нет.

– Да я не про тебя, – прокашлялся наконец подполковник, – я про немцев. Ты же сам все это прописал. Ну, смотри. По данным только немецких источников мы читаем: 1949 год. Комната цела – 77%. Далее, 1952 год. Комната цела – 52%. Смотри дальше. 1958-й. Она все еще цела – 39%. А на сегодняшний момент результат нам известен. Типичнейший пример целенаправленной дезинформации. Запомни, майор, на всю жизнь, самую правдивую информацию можно получить только по горячим следам, а далее обычно начинаются мемуары, сочинительство и надувательство. Вот и, кстати, дальше у тебя отличный пример идет. Видишь, в том же 1949 году по данным советской разведки Янтарная комната считалась уцелевшей только в семидесяти пяти процентах, то есть, в то время немцы были даже более уверены в том, что этот шедевр уцелел, нежели наши славные поисковики.

– А ведь точно, – обрадовался майор, – выходит, значит, шанс отыскать ее все еще не утерян?

– Хотелось бы думать, что так, – ответил подполковник. – Но ты, милейший, говорил, что этот доклад идет под грифом «во-первых», а что же ты накопал «во-вторых»?

Майор нахмурился, и его лицо приняло грустный и озабоченный вид:

– Во-вторых, Владимир Степанович, я накопал то, что может закопать все это дело в мгновение ока.

– И что же это? – озадаченно спросил своего заместителя подполковник.

– Вы не поверите, но проблема оказалась значительно глубже, чем нам представлялось еще неделю назад. Вы понимаете, чем дальше я влезал во все эти дела, связанные с вывозом наших культурных ценностей именно в Восточную Пруссию и именно в Кенигсберг, тем большие у меня начали появляться сомнения, что наш «Толмач» занимается именно Янтарной комнатой.

– И почему же это? – удивился Владимир Степанович, – объект для него вроде бы вполне достойный.

– Да, достойный, согласен, но давайте вместе с Вами попробуем взглянуть на всю эту ситуацию глазами не «Толмача», а его отца. Я так понимаю, что у нас период его пребывания в Кенигсберге освещен менее всего, а ведь именно там произошли основные события, которые и дали начало всей этой истории, разворачивающейся сейчас перед нашими глазами.

– Что-то я не понимаю, куда ты клонишь и почему, скажи на милость, то, что случилось пятьдесят лет назад в сотнях километров от Москвы, может нам сейчас помешать? – недовольно пробурчал подполковник.

– Сейчас объясню, – полез в свою папку за очередными документами Хромов. – Вот тут лежит ответ на Ваш вопрос, – произнес он, любовно раскладывая на столе несколько архивных справок и фотокопий каких-то документов.

Закончив свои приготовления, Илья откинулся на спинку стула и начал излагать свою, выношенную за последние дни гипотезу.

– Я ведь, Владимир Степанович, не просто так упомянул Александра Ивановича Сорокина. Ведь именно с ним произошли эти события, и нам надо приложить все силы, чтобы понять, почему он молчал столько лет.

– Боялся, видимо, – ответил заинтригованный подполковник.

– Согласен, боялся, но вот чего? Вопрос, я понимаю, странный, но не в нем ли скрыт ответ на него, а? – Илья Федорович вскочил и, по примеру своего начальника, принялся расхаживать по кабинету. – Пока я занимался всеми этими делами, связанными с Янтарной комнатой, я, естественно, не мог не задаться вопросом о том, какой же объем она занимала в сложенном виде? И я вскоре выяснил, какой! Вы будете сильно удивлены Владимир Степанович, но вся она, будучи упакованной в ящики, легко поместилась бы в углу Вашего кабинета.

– Не может быть! – действительно удивился подполковник, – и как же ты это установил?

– Да очень просто, – ответил, останавливаясь у стола, майор. Известно, что летом 1775 года Янтарную комнату переносили из Зимнего дворца в Царское село. Переноску осуществляли семьдесят шесть отборных гвардейцев. Для простоты счета будем считать, что сорок пар. Каждая пара, допустим, несла уж никак не более семидесяти килограммов. Итого, две тысячи восемьсот килограммов. Удельный вес янтаря 1,1, а значит и объем всей их поклажи составлял не более трех кубометров.

– Всего-то? – презрительно фыркнул Владимир Степанович.

– Вот я и говорю, – продолжил Илья, – пусть с учетом особо тщательной упаковки и более поздних дополнений ее объем мог увеличиться до десяти кубометров, но это и все!

– То есть, ты хочешь сказать, что вся эта знаменитая Янтарная комната занимала объем, равный объему ванной комнаты в моей квартире? – озабоченно потер подбородок Владимир Степанович. – Ну, теперь я понимаю, почему ее до сих пор не нашли, она, оказывается, совсем маленькая!

– Вот тут то и прячется главный парадокс, – продолжил свою мысль майор. – Нам ведь доподлинно известно, что отец «Толмача» был танкистом, мало того, воевал на тяжелых танках, сначала на КВ, а затем на ИС-2. Поэтому у меня сразу возникает законный вопрос, как он один мог обнаружить это сокровище? Он ведь к тому же был даже не рядовым танкистом, а командиром целого батальона! Да он даже, пардон, в туалет не ходил без своего экипажа. И где же был, спрашивается, его экипаж в то время, пока он что-то там находил? Да подобной ситуации даже теоретически невозможно себе представить, тем более что бои за город были в самом разгаре. Создается, таким образом, парадоксальная ситуация. Янтарная комната была столь мала, что наш славный капитан Сорокин, разъезжая по Кенигсбергу на своем тяжелом танке, просто никак не мог найти столь незначительный предмет и уж тем более не мог найти его в одиночку. – Хромов умолк на несколько секунд, переводя дух. – А если все же и нашел, то уж никак не мог скрыть свою находку от своего экипажа. Идем далее, – прищелкнул пальцами Илья Федорович. – Отметем на время все наши сомнения и примем за аксиому тот факт, что наш бравый капитан неведомым образом и непонятно почему один, но действительно обнаружил неизвестно где спрятанную Янтарную комнату. Нашел, сидит на ней. Но она же лежит в ящиках! Этот бесспорный факт установлен по показаниям десятков человек. Знает ли наш капитан немецкий язык? Думается, вряд ли. Но предположим даже, что знает и переводит надписи на ящиках. Но ведь немцы никогда не писали на таре, что находится внутри. Индицировалась только принадлежность груза и в лучшем случае давали стандартные предупреждения, и то только в том случае, если это были взрывчатые вещества. Но, Бог с ними, с надписями, наш Сорокин мог залезть в один из ящиков просто так, из любопытства. И вот тут мы задаем себе еще один, но кардинальный вопрос: а был ли наш танкист в то время таким уж высококлассным искусствоведом, чтобы с первого взгляда определить, что лежит перед ним, сокровище какого масштаба? И вот уж тут я отвечаю со стопроцентной уверенностью: нет, не мог! Бывший малограмотный мельник, перед армией подрабатывавший в захолустной Рязани частным гужевым извозом, да он абсолютно точно совершенно ничего не смыслил в этом вопросе. Бьюсь об заклад, что он никогда и в руках-то янтарь не держал.

– В этом ты, пожалуй, прав, – включился в обсуждение вопроса подполковник. – Ведь основные месторождения этой смолы, если мне не изменяет память, находились в то время на территории буржуазной Литвы и Германии, а они с нами отнюдь не дружили. И насчет того, что Александр Иванович не шибко разбирался в тонкостях искусствоведения, это ты тоже точно подметил. Однако! Мне кажется, что ты очень категоричен в своих выводах. Да будет тебе, к примеру, известно, что воинские части, принимавшие участие в боевых действиях на линии Маннергейма, отводились на отдых и переформирование именно в Ленинград. А ведь от Ленинграда до Екатерининского дворца рукой подать. Могло наше командование устроить нашим бойцам экскурсию в Царское Село? Конечно могло, и запросто устраивало.

– Пусть так, Владимир Степанович, – перебил его майор, – пусть Сорокин-старший и видел однажды Янтарную комнату, но мне все равно непонятно, когда он имел время доподлинно разобраться с тем, что нашел, если действительно нашел. Ведь наши части ворвались в предместья Кенигсберга только седьмого апреля, а утром девятого числа остатки полка, где служил наш Сорокин, уже были выведены в городок Нейхорст на переформирование!

– Да уж, – забурчал подполковник, – действительно загадка. Ну что ты хочешь от меня, Илья, я ведь знаю не больше твоего. Так уж случилось. Столкнулись мы со столь загадочным делом. Что же нам теперь, опустить руки и пустить пузыри или решимся идти до конца?

– Вопросов нет, Владимир Степанович, – снова перебил его майор, – я, собственно, как раз и подошел к главным выводам своего исследования. Сдается мне, что не Янтарную комнату нашел капитан Сорокин, вернее не ее одну. Скорее всего, события развивались следующим образом.

Илья Федорович, устав носиться по кабинету, пододвинул стул и уселся наконец с другой стороны стола, точно напротив Крайнева.

– Моя догадка состоит в том, что действовал в действительности Сорокин все же не один, а со своим экипажем и что они нашли в действительности не жалкую кучку ящиков с Янтарной комнатой, а такую кучищу всякого добра, что наши танкисты просто потеряли головы. Тут и случились, видимо, с его спутниками какие-то действительно ужасные события, и такие, что наш капитан предпочел за счастье молчать об этом как рыба почти пятьдесят лет. Но меня в последнее время гложет мысль, что я знаю, почему он молчал!

Хромов снял пробку с графина с водой, налил полный стакан и залпом выпил. Воспользовавшись образовавшейся паузой, Владимир Степанович быстро прикурил папиросу, которую он, увлеченный рассказом майора, держал во рту незажженной уже минут пятнадцать.

– Ну, и почему же? – спросил он, испытывая жгучее любопытство.

Утоливший жажду майор поставил стакан на поднос и оперся локтями на стол.

– У меня есть твердое убеждение в том, что таких причин у него было как минимум две, но были они совершенно разного свойства. Первая заключалась именно в том, что он был не один. А поскольку тайна эта свято соблюдалась им столько лет, то у меня лично закрадывается определенное сомнение: а не был ли наш капитан заранее уверен, что никто другой об этом секрете не разболтает?

– Иными словами, он точно знал, что все остальные свидетели мертвы, – подвел итог его рассуждениям подполковник.

– Скорее всего, – кивнул Илья, – но только эта причина не могла закрывать ему рот столько времени. Ведь уже давным-давно все военные прегрешения и даже преступления были списаны в архив и забыты. Но старший Сорокин продолжал молчать, хотя мог бы легко прославиться на всю страну, а заодно и значительно улучшить свое, как мы с Вами хорошо знаем, далеко не блестящее материальное положение. Но он тем не менее продолжал молчать! Значит, была еще одна причина для его молчания. И причина эта могла заключаться только в количестве найденного, вернее в его стоимости.

– Вот и слава Богу, – удовлетворенно выдохнул Владимир Степанович, – а я-то все искал объяснение словам «Толмача», а ты, видишь, меня здесь опередил.

– Интересно, какими же его словами Вы были так заинтригованы? – навострил уши майор.

– Видишь ли, Илья, – стал рассказывать подполковник, – во время нашего первого телефонного разговора с «Толмачом», он произнес очень интересную фразу. Звучала она примерно так: «Я готов заплатить за карту любые деньги!» И я все это время ждал, где же всплывут те самые суперденьги, ради которых можно заплатить любые деньги. А ты, я чувствую, уже подобрался с другой стороны к этой проблеме, ну что ж, давай выкладывай свои соображения.

– Буду краток, – начал Илья. – По данным, собранным как нашей разведкой, так и областной комиссией по организации поисков, в Кенигсберге за годы войны скопились поистине несметные культурные ценности. Кроме всего привезенного, в этом городе и без того были сосредоточены совершенно уникальные вещи. Взять хотя бы уникальнейшее кенигсбергское янтарное собрание. По моим данным, оно к 1945 году насчитывало более семидесяти тысяч экспонатов.

– Ну и что же из того? – никак не мог сообразить подполковник, бывший, что вполне естественно, весьма далек как от янтаря, так и от его возможной стоимости.

– А вот я как раз по этому поводу приготовил для Вас небольшую заметочку из «Таймс» по поводу одного экспоната, проданного в прошлом месяце на широко известном аукционе «Кристи».

Подполковник взял поданную майором ксерокопию газетной вырезки: «На состоявшемся позавчера аукционе, – начал читать он вслух, – среди прочих вещей был продан и крайне интересный экземпляр янтаря с находящимся внутри него жуком редкой породы. Янтарь был куплен коллекционером из Дюссельдорфа за двенадцать тысяч долларов».

Крайнев отложил вырезку и вопросительно взглянул на своего заместителя.

– Давайте теперь посчитаем, – продолжил Хромов, видя, что смысл заметки до его руководителя не дошел. – Если даже мы предположим, что каждый экспонат кенигсбергского собрания стоил только двенадцать тысяч, то, перемножив эту сумму на семьдесят тысяч единиц хранения, мы получим ни много ни мало восемьсот сорок миллионов долларов. И это если брать по минимуму. Хорошо известно, что в коллекции хранились и совершенно немыслимые образцы этой древней смолы стоимостью далеко за миллион долларов каждый! Другими словами, наш «Толмач», возможно, получил от своего отца сведения о том месте, где и по сию пору скромненько лежит миллиард долларов США!

В кабинете воцарилась звенящая тишина. Илья переводил дух, а Владимир Степанович постепенно начинал осознавать грандиозность проблемы, с которой он, волею случая, столкнулся 29 марта сего года.

– Но это еще ерунда, просто цветочки, – продолжал выпивший еще один стакан воды майор. – По обобщенным мною данным, в Кенигсберг, только по официальным каналам, поступило около ста пятидесяти четырех вагонов с ценностями, собранными немцами в крупнейших музеях нашей страны. А сколько всего было привезено туда в порядке, так сказать, личной инициативы? Я уже не стал приносить сюда все эти бесчисленные списки похищенного, их уж слишком много накопилось. И ведь практически все это исчезло бесследно. Допустим, десять процентов было найдено по горячим следам. Пускай еще десять процентов погибло во время боев. Но оставшиеся-то восемьдесят процентов, они-то где? Уж не там ли, где побывал наш танкист с сотоварищами и откуда, похоже, выбрался живым только он сам. Конечно, Владимир Степанович, я отнюдь не дипломированный специалист по оценке антиквариата, но даже мой приблизительный, наигрубейший и заниженный, где только можно, подсчет выводит нас на десятки миллиардов долларов, а уж рублей на столько, что я и чисел-то таких не знаю.

Изумленный этими безумными суммами, Владимир Степанович только молча разводил руками, не в силах вымолвить ни слова. В этот момент зазвонил телефон внутренней связи.

– Крайнев слушает, – прохрипел подполковник, пытаясь прочистить внезапно осипшее горло.

– У Вас там нет ли случайно Хромова? – защебетала телефонистка, – нигде не могу его найти, а к нему посетитель пришел.

– Это тебя ищут, – передал майору трубку Владимир Степанович.

После минутного разговора тот, извинившись, покинул кабинет, а подполковник продолжил просмотр оставленных им на столе документов. Был среди них и небольшой листок с выпиской из протокола допроса бывшего гауляйтера Восточной Пруссии Эриха Коха, датированный 1952 годом.

Владимир Степанович прочитал его трижды. Всего несколько предложений, но нашу историю именно они и повернули, причем самым кардинальным образом.

Следователь : Какие Вы имеете сведения по поводу местонахождения Янтарной комнаты, вывезенной из-под Ленинграда в 1942 году?

Эрих Кох: Я уже показывал, что не имел к этому никакого отношения. Этим занимались специальные офицеры, направленные из Берлина Главным управлением имперской безопасности, а они мне не подчинялись.

Следователь: Но Ваш заместитель Диккель показал, что Вы были ознакомлены с донесением одного из этих уполномоченных. Он даже помнит, что это произошло седьмого апреля 1945 года. Привез этот доклад лейтенант Алоиз Штельке, и Вы ознакомились с его содержанием в его присутствии.

Эрих Кох: Не могу похвастаться такой памятью, как у Диккеля. Да, там было некое донесение просто ознакомительного, впрочем, порядка.

Следователь: Попрошу уточнить Ваше заявление. Какого рода сообщения содержал этот доклад?

Эрих Кох: Там что-то говорилось о том, что Янтарная комната, в числе других предметов, размещена в каком-то бункере под кирхой, располагавшейся, кажется, в районе Понарт. Но искать ее в данное время совершенно бесполезно.

Следователь: Почему?

Эрих Кох: Когда я читал этот доклад, кирха была уже взорвана спецкомандой.

Следователь: Кем взорвана, по чьему приказу?

Эрих Кох: Всем этим занимались особые команды. Подчинялись они только уполномоченным ГУИБ.

Следователь: Тогда мне непонятно, почему он прислал Вам этот доклад.

Эрих Кох: Таким образом производилась взаимная проверка и контроль за выполнением приказов.

Владимир Степанович отложил копию в сторону и задумался: «Похоже, майор прав, и все указывает на то, что «Толмач», в результате ряда совершенно немыслимых совпадений, получил сведения о том, где гитлеровцы сложили награбленные сокровища, оцениваемые в совершенно баснословные суммы. Мы-то считали, что его интересует только Янтарная комната, а он, может быть, нацеливается на куда более жирный куш. Хотя тут одно другому явно не мешает». Тут он припомнил, что как-то упустил из виду вопрос об отпечатках с той самой пленки, которую «Толмач» сдавал в проявку у «Сокола». Получить их не составило для него, естественно, никаких проблем. Посыльный через несколько минут принес увесистый конверт, и Владимир Степанович приступил к их изучению. Конечно, большая их часть не представляла оперативного интереса, но вот последние шесть сразу привлекли его внимание.

– Какой прекрасный образчик, – прошептал подполковник, рассматривая изображенный во всех ракурсах обрезок янтарной панели.

Насмотревшись вдоволь и отметив про себя, что качество фотоснимков вполне удовлетворительное, он вынул из дела «Толмача» список книг, посвященных непосредственно Янтарной комнате, и, набрав номер справочной, поручил оператору выяснить номера телефонов по фамилиям авторов этих книг. Через двадцать минут он уже располагал телефонами соответствующих специалистов, двое из которых, как оказалось, проживали к тому же в Москве.

«Как удачно все складывается, – думал Владимир Степанович, набирая первый из московских номеров, – если мне повезет, то я уже сегодня буду знать, принадлежит этот кусок Янтарной комнате или нет».

Ему повезло. В этот же вечер он встретился с обоими специалистами по обработке янтаря. Первый из них, уже почтенный и убеленный сединами профессор искусствоведения, без долгих колебаний однозначно признал в предъявленных ему фотографиях часть фрагмента Янтарной комнаты. Второй же, мужчина средних лет, специалист в области механической обработки янтаря, проявил гораздо больше скепсиса и несколько раз намекал на то, что подобную экспертизу обычно проводят не по фотографиям, а по самому фрагменту. Но, поняв наконец, что обрезок янтарной панели пока для него недосягаем, заявил, что на все сто процентов он не уверен, но за пятьдесят ручается головой. Владимиру Степановичу, впрочем, было достаточно и этого. Одно дело, если бы он изъял, к примеру, у «Толмача» два ящика янтарных украшений и было бы необходимо провести их сравнительный анализ, а другое – реальное положение дел, когда он сам был вынужден действовать крайне осторожно, занимаясь, по сути, совершенно незаконной деятельностью.

«Хромов, безусловно, трижды прав, – думал он, медленно двигаясь по Садовому кольцу в сторону Сухаревской площади, – если только мое руководство случайно узнает о том, что я втихомолку охочусь за такими деньжищами, то на моей карьере гарантированно можно будет ставить крест. Мне не простят того, что я не поставил никого в известность, мне не простят того, что я организовал за «Толмачом» незаконную слежку, и, естественно, не простят того, что именно я, рядовой подполковник, без связей и знакомств, сумел раскрутить это дело с нуля». Он подъехал к своей кирпичной шестнадцатиэтажке, запер машину и, набрав код на входной двери, нажал кнопку вызова лифта.