Текст книги "Сокровища Кенигсберга"

Автор книги: Александр Косарев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 38 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

6 АПРЕЛЯ 1992 г.

В этот день Владимир Степанович пригласил к себе своего заместителя с самого раннего утра. Они сели друг против друга за стол для совещаний и некоторое время молча готовились к разговору, выкладывая на него свои рабочие материалы.

– Ну-с, Илья Федорович, – начал подполковник, – какова же у нас диспозиция?

Хромов взял лежащую у него сверху справку и откашлялся.

– Я, пожалуй, начну с архивных материалов на старшего Сорокина, если Вы, конечно, не возражаете?

Владимир Степанович кивнул и открыл свой ежедневник.

– В Красную Армию были призваны за весь период войны восемь Сорокиных Александров Ивановичей 1918 года рождения, – начал цитировать Хромов справку, присланную ему накануне из расположенного в Подольске Центрального архива Вооруженных Сил. Четверо из них погибли в боях. Еще двое всю войну несли службу на территории Советского Союза в Дальневосточном военном округе и никогда не выезжали за границу. Имеются также и двое других – Илья перекинул из пачки в пачку несколько листочков, – один закончил войну на Балканах и на территории Германии, а тем паче в Кенигсберге, не появлялся, а-а-а другой воевал в авиации, в бомбардировочной, – уточнил он, – и на полевых аэродромах Восточной Пруссии никогда не приземлялся.

Владимир Степанович удивленно поднял брови.

– Ну и?..

– Следовательно, – невозмутимо продолжил Хромов, – либо наш А.И. Сорокин родился не в 1918 году, либо он, будучи призванным на службу, каким-то образом изменил перед этим дату своего рождения.

– Час от часу не легче, – заерзал на стуле Владимир Степанович, – ну и семейка нам попалась!

– Мною был тут же послан второй запрос, – Хромов, поднял со стола второй лист. – Я запросил сведения обо всех Сорокиных, так или иначе участвовавших в штурме Кенигсберга.

– Так, так, – поддержал разговор подполковник, – да не томи же ты душу, майор!

Хромов тонко улыбнулся и, сделав все же крохотную паузу, продолжил:

– Таковых Сорокиных обнаружилось всего-навсего пятеро. Все они стопроцентно принимали активное участие во взятии этого города. Я их сейчас кратко обрисую.

Майор взял третий листок:

– Так вот, у нас имеются: двое танкистов, 1920 и 1916 годов, артиллерист 1919 года, один сапер 1923 года и еще один пехотинец, этот 1921 года рождения.

– Замечательно, ну просто превосходно, – забарабанил по столешнице ладонями Владимир Степанович, – чувствую, нам осталось теперь только установить факт того, что наш Сорокин родился в окрестностях Лондона и на самом деле являлся скромным японским шпионом!

– Вы все шутите, Владимир Степанович, – прыснул Хромов. – В действительности же положение наше не такое уж и безвыходное. В районном совете ветеранов мне довольно быстро удалось выяснить, что Александр Иванович Сорокин, проживавший до недавнего времени на проспекте Маршала Жукова, в действительности был танкистом и был после войны уволен из армии в чине майора запаса.

– Слава Богу, – оживился подполковник, – хоть какая-то ясность возникла! Я так понимаю, что круг поисков у нас сужается до двух человек. Что там по ним у нас есть?

Хромов снова зашуршал бумагами.

– Вот первый из них. Уроженец города Свердловска, родился в 1920 году, призван в 1943 году, воевал в составе... ну, это пока неинтересно, а, вот здесь! В составе восьмого танкового полка сорок третьей армии участвовал в штурме Кенигсберга, так, капитан, командир роты, затем... ранения, награды...

– Следующего давай, – прервал его подполковник, – с этим более или менее ясно.

Майор быстро пробежал глазами текст на листке до конца и перевернул его на другую сторону.

– Вот и еще один у нас имеется Александр Иванович, этот, как здесь написано, уроженец Рязани, во всяком случае, призван он оттуда в 1938 году. Хм-м воевал еще в финскую кампанию. Ага, вот. В составе девятого танкового полка тридцать первой гвардейской стрелковой дивизии, одиннадцатой гвардейской армии участвовал в штурме Кенигсберга. Тоже капитан. В конце войны командовал батальоном тяжелых танков, имеет награды, в графе ранений прочерк.

– Вот это да! – удивился Владимир Степанович, – повоевал в двух войнах и ни разу не был ранен? Просто редкий случай. Ты продолжай, продолжай.

– А собственно, практически и все. Могу только добавить, что он после окончания войны служил еще три года под Берлином и был уволен в звании майора запаса в 1948 году. Приказ номер...

– Что же, – поднялся со стула подполковник, – картина в общем и целом ясна. Хотя мы и имеем некоторую путаницу с годами рождения, но можем предварительно считать, что именно второй Сорокин, будучи отцом нашего «Толмача», воевал в начале апреля 1945 года в городе Кенигсберге.

Заложив руки за спину, Владимир Степанович принялся кругами ходить по кабинету. Проходя в очередной раз мимо своего рабочего стола, он запасся папиросой, но, забыв ее закурить, в дальнейшем размахивал ей словно указкой.

– Заметь, майор, какая вырисовывается интересная ситуация, – продолжил он свой монолог. – Ровно сорок семь лет назад, день в день, старший Сорокин, кем бы он ни был на самом деле и когда бы ни родился, находился в Кенигсберге, и тут ему, скажем так, повезло: он столкнулся с какой-то тайной. Но, видимо, это была не просто рядовая военная тайна, иначе он попросту доложил бы своему командиру полка, и вопрос был бы исчерпан. Но нет! – подполковник так взмахнул зажатой в руке папиросой, что та едва не переломилась, – скорее это была тайна такого калибра, такой страшной силы, что этот бывалый, можно сказать профессиональный вояка, прошедший за годы войны, надо полагать, огни и воды, человек, ежедневно смотрящий в лицо смерти, молчал о ней как рыба почти полвека.

Владимир Степанович наконец вспомнил о папиросе, усевшись вновь за стол, зажег спичку и, прикуривая, хитро взглянул на своего заместителя. – Вот ты, например, майор, какую тайну был бы способен хранить пятьдесят лет кряду, – подполковник усмехнулся и затянулся едким дымом, – а, Дон-Жуан ты наш отдельский?

Хромов наморщил лоб:

– Да, пожалуй, только тайну государственной важности и был смысл хранить столько лет, все другое просто теряет свою актуальность за такие-то годищи!

– Вот то-то и оно, что государственной, – ткнул в его сторону дымящейся папиросой Владимир Степанович, – и никак иначе!

Он еще раз затянулся и утопил окурок в пепельнице.

– А теперь смотри, майор, что у нас с тобой получается. Сорокин-отец умирает десятого февраля. Прибавим к этому числу девять дней. Какое число будет на нашем календаре?

– Девятнадцатое февраля, – неуверенно пробормотал Илья.

– Вот именно, батенька, – вскричал подполковник и, вскочив со стула, подбежал к столу, на котором лежало раскрытое дело «Толмач», – вот именно!

Заинтригованный странным поведением начальника, майор тоже поднялся и приблизился к столу, склонившись над которым Владимир Степанович что-то искал, торопливо перебирая страницы дела.

– Вот они! – удовлетворенно сказал он и протянул майору несколько скрепленных вместе документов. Ты посмотри, что здесь пишет некий В.С. Вешкин, дай Бог нам побольше таких начальников отделов кадров. На третьей странице смотри, он там дает выписку из журнала «прихода-ухода» за два последних месяца на нашего с тобой подопечного.

– Не может быть, – воскликнул пораженный майор, быстро просмотрев поданные ему документы, – как же вы догадались?

– Учитесь читать документы, сударь, – самодовольно ответил ему подполковник. Он вынул из рук Ильи пачку листов и положил их в папку. – Ты сам только что видел, что наш фигурант начиная с двадцатого февраля три раза сидел по три-четыре дня в «Ленинке» и догадайся-ка с трех раз, какую же литературу он там штудировал?

Хромов заулыбался – никак он про наш балтийский Калининград материальчик там подбирал?

– Точно! – снова плюхнулся на стул Владимир Степанович. – Про него, голубчик, и только про него! А ведь это у него интерес не праздный, праздный-то интерес он и за один раз мог удовлетворить.

Подполковник достал и высыпал веером на стол перед Ильей несколько прямоугольных листочков.

– А это что такое? – спросил тот, беря один из них в руки.

– Это, брат, копии читательских формуляров. По ним, сам видишь, сразу понятно, что наш «Толмач» сидел в читальном зале от звонка до звонка! Трудился, можно сказать, в поте лица своего. Теперь мы посмотрим сюда. Последний раз он посетил библиотеку двадцать третьего марта сего года, а уже двадцать девятого мне звонят люди, которые по его просьбе разыскивают план Кенигсберга. А посему мы с тобой уже четко понимаем, что наш Юрий Александрович принял некое однозначное решение и начал действовать, так сказать воплощать его в жизнь!

– Выявляется ли по прочитанным им книгам объект его интересов? – задал давно мучающий его вопрос Хромов.

Владимир Степанович заметно погрустнел:

– К сожалению, нет! Книг им в библиотеке за все эти дни просмотрено изрядно. А в каждой из них, как и во всякой книге, освещается великое множество самых разнообразных аспектов. Наверное, нам что-нибудь удалось бы вытащить, если бы он делал какие-нибудь ксерокопии особо нужных ему страниц, но здесь у нас нет абсолютно никаких зацепок, копий он не делал вовсе.

– Опытный конспиратор, – дал свое резюме майор. – Возможно, что часть книг брал просто для отвода глаз, как Вы думаете?

– Ну, это ты перебарщиваешь, Илюша, – отрицательно замахал руками Крайнев. Нет, ну что ты! Он и сам, пожалуй, тогда не знал, к какому выводу придет и что вслед за этим будет делать. Нет, решение свое он принял не ранее чем двадцать третьего, уже проштудировав всю эту литературу, не забывай об этом!

– Тем не менее надо бы нам еще раз сделать анализ как по списку литературы, так и по темам, представленным в этих книгах, – выдвинул идею Хромов.

– Не возражаю, – быстро согласился Крайнев. – И, пожалуйста, отправь кого-нибудь заодно и в его районную библиотеку. Вдруг он и там этим же вопросом интересовался?

– Понял, Владимир Степанович, – безошибочно угадывая окончание разговора, отчеканил Илья и встал со стула. – А не пора ли нам этого «Толмача» взять под наблюдение, раз он уже начал действовать?

Подполковник, насупив в раздумье брови, несколько раз прошелся по кабинету.

– Вообще-то еще рановато, но тут ты, пожалуй, прав. Хорошо, пошли пока, для начала, пару человек из техотдела, пусть его квартиру возьмут под визуальный контроль. И пока нет официального распоряжения, естественно и исключительно, для тренировки стажеров. Коли они засекут что-то существенное, тогда мы его на «ку-ку» возьмем, а уж там как дело пойдет.

Глава пятая
Тайник на антресолях

7 АПРЕЛЯ 1992 г.

Этот день запомнился Юрию одновременно и как крайне огорчительный, и как несомненно знаменательный. Огорчения у него начались практически сразу же, как он уселся за свой стол и приготовился к переводу реферата по проблеме остекловывания твердых радиоактивных отходов. Но не успел он закончить и первую страницу, как в их комнате появилась вечно напыщенная Дарья Модестовна, слывшая в институте правой рукой начальника отдела кадров.

– Василий Семенович ожидает Вас... Сорокин, – произнесла она с таким выражением на лице, будто только что случайно проглотила мохнатого тропического таракана.

Затем она, едва не наступая ему на пятки, буквально отконвоировала его до дверей Вешкина, бросив ему на прощание:

– Вы, Сорокин, уже два года в отпуске не были, я Вам советую подумать об этом серьезно!

– Непременно, – огрызнулся Юрий, – всю ночь буду думать!

Он постучал в выкрашенную под светлый орех дверь и вошел в кабинет.

Василий Семенович встретил его приветливо, но по его суетливым движениям было заметно, что он очень нервничает.

– А, Юрий Александрович к нам пожаловал, – забубнил он скороговоркой, – вот и славненько, вот и хорошо.

Сорокин с удивлением посмотрел на нервно потирающего руки обычно вальяжного и неторопливого кадровика.

«Что это он так трясется?» – подумал Юрий, усаживаясь в кресло, стоящее у стола.

– У меня к Вам, Юрий Александрович, весьма ответственный и, надо отметить, весьма конфиденциальный разговор, – начал тот, с трудом сдерживая невольную дрожь.

– Слушаю Вас внимательно, Василий Семенович, – кратко ответил Юра.

– Вы, наверное, уже знаете о том, что из нашего института будет направлена большая группа переводчиков во Вьетнам, – начал Вешкин, – лихорадочно роясь в ящике своего стола.

– Так, доносились слухи, – дипломатично ответил Юрий, на самом деле крайне заинтересованный в том, чтобы непременно попасть в состав этой самой группы. Финансовое положение их семьи и без того не блестящее после смерти отца еще более ухудшилось. Расходы, связанные с похоронами, значительно подорвали их скромный бюджет. А тут совершенно внезапно появилась реальная возможность неплохо подзаработать в долгосрочной загранкомандировке! «Шансы у меня очень неплохие, – частенько размышлял он, – я ведь уже и опыт имею и даже по-вьетнамски, хоть и с грехом пополам, но смогу объясниться». И сидя сейчас у кадровика в кабинете, он с нетерпением ожидал, когда тот поднимет этот вопрос. Он и в самом деле его поднял, но совсем не так, как рассчитывал Юрий.

– Тут, гм-гм, наше руководство, – продолжил Вешкин, отыскав нужную бумагу, – приняло решение... – он поднял свой растерянный взгляд на старшего переводчика, – начать обкатку нашей переводческой молодежи! И вот для этого я, собственно, и решил встретиться с Вами и послушать Ваше квалифицированное суждение по поводу намеченных на эту поездку кандидатов.

Вешкин вытер несвежим платком обильно вспотевший лоб и, каким-то неуловимым, вороватым движением подсунул Юрию листок с коротеньким списком. Сорокин взял его и быстро пробежал взглядом.

– Стойкин, Фролов, Царева, Рачицкий, Селиверстова, – прочитал он и, испытывая в душе неприятное чувство разочарования оттого, что не увидел в этом списке свою фамилию, поднял глаза на Василия Семеновича. – Это хорошо, а я-то что должен сделать? – спросил он у замершего в напряженном ожидании кадровика.

– Да как же, Юрий Александрович, – заерзал тот на месте. – Вы человек опытный, хорошо знакомый со своими коллегами. Как Вы считаете, справятся ли эти кандидаты на поездку с теми задачами, которые перед ними возникнут в Лан-Соне или нет?

Юрий с плохо скрываемой досадой пожал плечами:

– Я, уважаемый Василий Семенович, могу отвечать только за себя. Список этот со мной никто из руководства не обсуждал и совета моего не спрашивал. И вообще, если эти кандидатуры выдвинуты руководством, то что же нам тут еще обсуждать, – он развел руками, – пусть тогда руководство само и думает о том, справятся они там или нет! – Он поднялся с кресла и, показывая всем своим видом, что крайне занят, спросил: – У Вас еще что-то ко мне есть?

Вешкин отрицательно мотнул головой.

– Тогда, до свидания, – слегка склонил голову Юрий и, не получив ответа, вышел.

– Видать, не очень-то ему эта командировка и нужна, – подумал Василий Семенович, когда за старшим переводчиком Сорокиным захлопнулась дверь, – вишь, даже глазом не моргнул, не увидев себя в списке.

«Совет, видишь ли, ему нужен, – неприязненно думал в то же самое мгновение Юрий о начальнике отдела кадров, быстро шагая по длинному институтскому коридору. – Сам он скорее всего эту бумажонку и изготовил, причем, наверняка, по наущению своей Модестовны. Теперь хочет, чтобы я тоже поучаствовал в его подковерной политике, интриган в отставке!» – проносились у него в голове весьма нелестные для начальника отдела кадров мысли.

Короче говоря, весь остаток рабочего дня был для него напрочь испорчен. Кое-как досидев за рабочим столом до четырех часов, он, сославшись на головную боль, отпросился у своей добродушной руководительницы и отправился в расположенный неподалеку Тимирязевский парк, чтобы там, на знаменитых сосновых аллеях, успокоиться и хотя бы немного отвлечься от одолевавших его невеселых мыслей.

Вернувшись к себе в квартиру около семи часов вечера, он, к своему удивлению, не застал матери дома. Решив, что она поехала к двоюродной сестре, которая, как он знал, приехала на несколько дней из Львова, Юрий решил, пользуясь ее отсутствием, разобраться со старым отцовским чемоданом, лежавшим, как он помнил еще с детства, уже много лет в самой глубине антресолей. Принеся с балкона раздвижную лестницу, он установил ее в коридоре и, открыв скрипучие дверцы, начал вытаскивать из узкой темной щели разные свертки и картонные коробки, плотно заполняющие все антресольное пространство. Если бы делать все по-хорошему, то ему нужно было бы тщательно разобрать и выбросить большую часть этого древнего хлама. Но он боялся, что скоро вернется мама и тогда всю эту затею придется отложить до лучших времен, а ему страсть как хотелось именно сегодня заглянуть в тот заветный чемодан, который хранился в их семье, ни разу при нем не открываясь, чуть ли не с самой войны. Наконец он расчистил все ближайшее пространство от пыльных, многолетних залежей, но, к своему удивлению, никакого чемодана там не увидел.

– Куда же он исчез? – удивился Юра. – Ведь он всегда там стоял!

Правда, с тех пор, как он заглядывал на эти антресоли в последний раз, прошло уже лет пятнадцать. Несколько секунд он напрасно напрягал зрение, пытаясь разглядеть что-нибудь в пыльной и мрачной глубине, но скоро понял, что без фонаря ему не обойтись, и спустился вниз. Где у них в доме лежал фонарь, он знал прекрасно, но есть ли в нем работоспособные батарейки, еще предстояло выяснить. Юра порылся в нижнем ящике старинного комода, стоявшего в гостиной, и довольно быстро нащупал скользкую трубку алюминиевого китайского фонаря. Вытянув его наружу, он сразу понял по его весу, что батареи стоят на месте, и щелкнул кнопкой включения. Лампочка действительно засветилась, но свет ее был слаб, желт и тускл. Вынув и почистив контакты батареек, он вновь нажал на пластмассовую пуговку. На сей раз фонарь заработал, как новый. Вновь взобравшись на стремянку, Юрий осветил ярким лучом дальнюю стенку антресолей. Но там действительно было пусто!

«Странно, – задумался Юрий, – куда же делся тот самый, заветный отцовский чемоданчик, с которым он вернулся с войны?»

Он в последний раз мазнул лучом опустевшее пространство и уголком глаза заметил, что слева, там, где стена соединялась с фанерным днищем антресолей, что-то тускло блеснуло. Он направил свет фонаря в ту сторону и, протиснувшись в пыльное чрево антресолей всем телом, попробовал на ощупь определить, что же это такое. К его удивлению, ноготь его указательного пальца зацепился за небольшую петлю из толстой лески, тщательно засунутую в небольшую щель между стеной и доской. Юрий потащил ее к себе, но та неожиданно упруго натянулась. Тогда он дернул ее изо всех сил и чуть было не свалился с лестницы, ибо задняя стенка антресолей неожиданно выскочила, и за ней оказалось еще одно, небольшое, видимо специально замаскированное, тайное помещение. В нем обнаружились только два предмета, но зато каких! Первым Юрию удалось вытащить из него (правда только с помощью лыжной палки) легендарный отцовский чемодан, а вторым номером ему, после нескольких неудачных попыток, удалось извлечь нечто в старом брезентовом чехле. Спустив свои находки вниз, он принялся обтирать с них пыль с помощью принесенной из кухни тряпки, как тут зазвонил стоявший на небольшой тумбочке в коридоре телефон. Подняв трубку, Юра услышал мамин голос.

– Юрочка, это ты? А я сейчас у Софьи Николаевны сижу, в Кузьминках! Ты сам-то, сыночек, давно ли вернулся с работы?

– Да, – ответил он, – уже минут двадцать как пришел.

– Ты уже кушал? – спросила она, – если еще нет, то в холодильнике на нижней полке гречневая каша стоит и две котлетки. Да, я еще сварила твой любимый черничный кисель, он на балконе в синей кастрюльке.

– Спасибо, мамуля, – ответил Юрий, – я сейчас поем, ты не беспокойся, лучше скажи, когда ты домой собираешься?

– Я еще позвоню, – после краткого молчания отозвалась она, – а может быть, здесь и заночую, ведь Софа послезавтра уезжает, а мы так редко с ней теперь видимся.

– Правильно, мам, и не торопись, – поддержал ее намерение Юрий, – на улице такая скользь, что лучше тебе дождаться утра, тогда хоть видно будет, куда ступить!

– Ну хорошо, сыночек, я так и поступлю, – завершила разговор Валентина Львовна и повесила трубку.

Поборов нестерпимое желание тут же, прямо в коридоре, рассмотреть получше свои находки, Юра решил все же сначала загрузить все вываленные на пол вещи обратно на антресоли. Провозившись еще минут пятнадцать и протерев заодно половой тряпкой просыпавшуюся всюду пыль, дабы скрыть все следы своего вторжения, он отнес чемодан и чехол в свою комнату и принялся их рассматривать. В ружейном чехле действительно находилось разобранное старинное охотничье ружье шестнадцатого калибра. Конструкция его была совершенно необычна. Сейчас такие ружья, произведенные в начале века на Тульском оружейном заводе, можно встретить разве только в музее или, пожалуй, у какого-нибудь маститого коллекционера старинного оружия. Конечно, оно, если смотреть на него издали, было похоже на обычную охотничью курковку с горизонтальным расположением стволов, однако при ближайшем рассмотрении выявлялась очень интересная конструктивная подробность, отличающая эту двустволку от тысяч ей подобных. Юрий аккуратно собрал ружье и с удивлением обнаружил, что механизм отпирания и запирания ствола изготовлен совершенно необычным образом. Снизу, под цевьем, у него находился поворотный рычаг с круглой деревянной ручкой, как у «винчестера», поворачивая который только и можно было перезарядить это удивительное оружие. Научившись им пользоваться и нащелкавшись всласть курками, Юрий отставил ружье к подоконнику и принялся за чемодан. Тот представлял собой довольно неказистую и явно самодельную конструкцию из деревянных брусочков и трехслойной фанеры, обтянутую вытертым и излохмаченным, грязно-коричневым дерматином. Он был заперт на два крепеньких висячих замочка, явно немецкого производства, и, кроме того, тщательно перевязан ветхой от старости бечевкой. Вынув из ящика стола кованые китайские ножницы, Юрий прежде всего перерезал ее и выбросил разлохмаченные обрезки в мусорное ведро. Затем он с большим трудом разыскал мешочек со связками разнокалиберных ключей, ключиков и ключат и принялся поочередно подбирать их к аккуратным пузатеньким замочкам, висевшим на уже тронутых ржавчиной петлях чемодана. С первым из них ему удалось справиться практически сразу же, однако второй сопротивлялся довольно долго, и ему пришлось перепробовать порядка пятидесяти ключей, прежде чем тот, устало чмокнув внутренней пружинкой, открылся. Юра откинул крышку. Сверху, занимая все пространство чемодана, лежала аккуратно свернутая темно-зеленая парадная офицерская форма времен Второй мировой войны. Под ней обнаружился потертый полевой бинокль в красивом кожаном футляре. Юра взял его в руки и поднес ближе к настольной лампе. На его слегка поцарапанной боковой поверхности была приклепана небольшая металлическая пластинка с надписью: 30+6. Made in USA.

– Ничего себе, – пробормотал Юрий, – из самих Штатов трофейчик!

Он накинул кожаный ремешок бинокля на шею и, встав из-за стола, приблизился к окну. В эту самую минуту в доме, расположенном прямо напротив его окна, на четвертом этаже, в квартире, принадлежащей в то время шестидесятитрехлетней пенсионерке Зозулиной Марине Николаевне, двое сотрудников технической службы ФСБ устанавливали фотоаппарат с длиннофокусным объективом и армейскую стереотрубу, с помощью которых у них появлялась возможность просматривать жилище семьи Сорокиных подробно и с достаточно большим увеличением.

Гражданка М.Н. Зозулина два дня назад обратилась по поводу сильной мигрени в поликлинику МВД, куда она была приписана по последней работе мужа. К ее удивлению, врач тут же вызвал санитаров, и ничего не понимающую Марину Николаевну немедленно доставили на моментально появившейся в кабинете каталке в отдельную палату, «приговорив» ее к строжайшему постельному режиму на срок не менее чем две недели. Потом (как и запланировал подполковник Крайнев) ее перевезли для поправки здоровья в закрытый лесной санаторий, где она провела еще двадцать четыре дня. Что самое интересное в этом эпизоде, так это то, что в дальнейшем она с восторгом вспоминала об этих днях.

– Все было прекрасно, – впоследствии частенько рассказывала она своей соседке по лестничной площадке, – и ты, Семеновна, ни за что не поверишь в то, что там мне на завтрак каждый день бутерброд с красной икрой давали. Только, бывало, позвонишь, тут же сестрички бегут, про самочувствие мое спрашивают. Два месяца даже в туалет не разрешали вставать, вот как о моем здоровье тамошние профессора заботились!

Старший техник ФСБ Андрей Сергеевич Мигулин как раз вставил в свой служебный фотоаппарат пленку высокой чувствительности AGFA-400 и навел его объектив на одно из окон второго этажа, туда, где располагалась находящаяся под их наблюдением квартира. К своему удивлению, он увидел, что штора, закрывающая от них внутренность комнаты, внезапно съехала в сторону и в проеме окна возник рослый мужчина с биноклем в руках.

– Сема, – шепнул Андрей Сергеевич своему напарнику, – пригнись, а то не ровен час, засечет он нас с тобой, да и свет, свет скорее выруби!

Пока его помощник не дополз на четвереньках до выключателя и не выполнил это его последнее распоряжение, сам он, нагнув голову под подоконник, пребывал несколько секунд в самом дурацком положении. Наконец щелкнул выключатель, и комната погрузилась во мрак. Старший техник выпрямился и, бормоча сквозь зубы ругательства, снова припал к зрачку фотоаппарата. Мужчина за окном, плотно прижав свой бинокль к глазам, медленно водил им по окнам дома, в котором и засели оперативники.

«Вот, гад, – подумал Андрей Сергеевич, – мы, получается, его пасем, а он, сука, нас выслеживает!»

Он взвел затвор «Коники» и сделал несколько пробных кадров своего подопечного.

«Серьезный, видать, у нас противник, – решил про себя техник, – ишь, как работает, не зря Владимир Степанович насчет его так тщательно нас инструктировал!»

Подогнав оптическую систему бинокля под свои глаза, Юрий несколько минут с интересом наблюдал за двигающимися за стеклами противоположного дома фигурками людей, которые ходили, курили на балконах, ссорились и обнимались. Наконец ему это наскучило, и он вернулся за свой стол к чемодану, однако забыв, на свою беду, вновь задернуть штору. Следующая вещь, которую он извлек из фанерного ящика, была увесистая картонная коробка, упакованная в кусок плотной золотистой ткани, отрезанной, видимо, когда-то от парадной шторы какого-нибудь роскошного немецкого ресторана. Развязав тугие узлы, Юрий снял с коробки крышку и увидел, что она почти доверху наполнена всевозможным железным хламом. Он высыпал все ее содержимое на стол и начал с интересом разбирать по кучкам находившиеся в ней предметы. В неказистой картонной коробке обнаружилось целое собрание латунных блях, пряжек солдатских и офицерских ремней, украшенных орлами монет Третьего рейха, стреляных гильз, нашивок, орденов, медалей, каких-то жетонов и вовсе непонятных деталей от неведомых приборов и устройств. Все эти предметы составили бы счастье жизни не для одного коллекционера военных раритетов, но для Юрия они были просто старыми и ни к чему не пригодными безделушками, забавными, но совершенно бесполезными. Ссыпав все эти звенящие «штучки» обратно в коробку, Юрий заботливо подклеил ее потрескавшиеся углы с помощью «скотча» и убрал под стол, в самый дальний угол своей комнаты. Мусор его не интересовал. Затем из недр чемодана им был извлечен непонятный предмет, тщательно замотанный в тонкую, судя по цвету, латунную сетку, широко применявшуюся всеми шоферами нашей страны для изготовления самодельных фильтров для бензина. Под сеткой обнаружилась фиолетовая пластмассовая мыльница. В ней, при встряхивании, что-то гремело. Юрий осторожно снял с мыльницы крышку. Желтый, медового цвета янтарный блик отраженного света электрической лампы ударил ему в глаза.

– Ба, – мгновенно вспомнил он, – да это тот самый кусок янтаря, который сохранился у отца с войны.

Он вынул теплый, лишь слегка приполированный камень и начал внимательно его рассматривать. На обратной его стороне он нашел и ту узкую прорезь, о которой упоминал отец в своем рассказе.

«Вот чудеса, – думал он, поглаживая покатые бока янтарного обломка, – сотни людей много лет искали эту знаменитую Янтарную комнату, а я вот сижу сейчас здесь, в Москве, у себя, в десятиметровой комнатушке, и держу кусочек от нее в руке.»

Он положил янтарь ближе к свету лампы и вынул из правого ящика стола фотоаппарат «Практика», а также коробочку с удлинительными кольцами, предназначенными для съемки мелких предметов. Камера у него была заряжена цветной пленкой «Кодак» и, если судить по счетчику, в ней оставалось еще шесть неиспользованных кадров. Юрин план был прост, но дальновиден. Он рассчитывал сделать пару приличных снимков оставшегося куска янтарной пластины и, имея на руках качественные фотоотпечатки, проконсультироваться, при случае, у какого-нибудь известного искусствоведа на предмет соответствия этой части янтарной панели той технике, что была когда-то применена для изготовления «восьмого чуда света». Он встал и, наклонив лампу, начал пристраивать свой кусок янтаря таким образом, чтобы сделать наиболее выигрышные и информативные кадры.

– Смотрите, Андрей Сергеевич, с чем это он там под лампой возится? – окликнул своего наставника стажер техотдела. – Мне кажется, он собирается, что-то фотографировать!

– Ну-ка, что у тебя? – старший техник приник к видоискателю, – а ведь точно готовится! Видишь, как он камеру ладит! Да ты смотри, смотри, как он свет ставит, сразу можно определить, что это профессиональный фотограф!

Юрий наконец расположил янтарный кусок по своему вкусу и, сняв с объектива защитную крышечку, начал наводить фокус и подбирать диафрагму для съемки. Однако блики от полированной поверхности стола ослепляли его, и он решил подложить под предмет съемки что-нибудь темное. Пошарив у себя в столе, он отыскал в ящике толстую общую тетрадь в темно-коричневом переплете и подложил ее под янтарь. Сделал один кадр и только тут сообразил, что по этому фотоснимку невозможно будет определить истинные размеры сфотографированного объекта. Исправить ошибку оказалось легко, он просто положил рядом с обломком старый, еще школьный, транспортир и снова изготовился к съемке. Сделав еще пару кадров, Юрий заменил транспортир на спичечный коробок и отснял пленку до конца.