Текст книги "Как закалялась жесть"

Автор книги: Александр Щеголев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

И Сергей навсегда лишился дара речи – буквально.

Ни рук, ни туловища, ни ног, ни голоса – ничего не осталось. Даже боли. Ощущалась только голова, как центр пустой Вселенной.

Крови практически не было, тонкие струйки сочились из ранок.

Клейкую ленту содрали с его рта. Сергей Лю пытался что-то сказать: воздух с беспомощным сипеньем выходил из легких…

Он хотел сказать: «За что?!»

Вчера

Кровать – это место, где заканчивается любовь и начинается бизнес…

51.

– Я надеюсь, ты не обыскивал эту квартиру до меня?

– Нет, Эвглена Теодоровна, – ответил менеджер Руслан, коротко взглянув честными глазами.

– И записи не слушал, не просматривал?

– Да что вы, Эвглена Теодоровна!

– Хорошо, дружочек, верю.

Разговаривали в автомобиле. Вел Руслан. Хозяйка сидела не сзади, как обычно, а на пассажирском сиденье рядом с водителем, – чтоб удобнее было общаться.

Проехали по Амундсена, по Медведковскому шоссе, свернули на проспект Мира. Москва в столь ранний час была дружелюбна к автомобилистам, которых насчитывалось на улицах сравнительно немного.

– Я ж все время у вас на виду, – сказал Руслан укоризненно. – Днюю и ночую при вас.

– Ночуешь при мне? Это успокаивает.

Она положила руку ему на бедро. На мгновение водитель оцепенел.

– Не отвлекайся, не отвлекайся от дороги. Нам с тобой рано еще на тот свет… Мне все кажется, ты хочешь что-то сказать. Ты все думаешь, думаешь о чем-то. Смелее.

– Ну, да… есть такое дело… Вы уж извините, Эвглена Теодоровна, но условия работы, по-моему, изменились. Зона моей личной ответственности расширяется, риски возрастают… вернее, риски появились, раньше не было… Короче… как бы это сказать…

– Скажи прямо – хочу пересмотреть наши финансовые соглашения.

– Ну, в общем… – менеджер покосился на руку, лежащую на его бедре. – Да.

– Понятное желание. Притормози.

Встали в районе гостиницы «Космос». Хозяйка отстегнула ремень и сладко потянулась, выгнув спину.

– Твой добрый друг Илья – он думает так же?

– Мой друг?! – вспыхнул Руслан. – Да пошел он в жо… простите. Я хотел сказать – он сам по себе, я сам по себе.

– И правильно. Илюша, конечно, хороший мальчик, но слишком на тезку своего похож.

– Какого?

– Который до тридцати трех лет на печи пролежал, пироги трескал, самогонкой запивал. Нашему Илье до тридцати трех – еще целых пять лет. На тебя, Руслан, одна надежда…

Она придвинулась к водителю, взяла его неистребимую щетину в свои ладони, повернула его голову к себе.

– Я ведь могу на тебя надеяться?

– С…само собой.

– Эх, Руслан, Руслан. Где ж твоя Людмила?

– Н…нет у меня Людмилы…

– Да знаю, знаю. «…И у ветра спрашивал, и у солнца спрашивал…» Может, не там искал? Может, поближе поищешь?

– Я все для вас сделаю, Эвле… Эвгне… Теодоровна…

– Умница, – женщина поцеловала его в губы.

И отпустила.

– Кури, если хочешь.

Дрожащими пальцами он полез было в нагрудный карман. Остановил себя:

– Спасибо, я потом…

– Значит, говоришь, финансовые условия изменились… Что ж, в отличие от Ильи, ты – ТЫ, – имеешь право на повышение, витязь мой Руслан. Вот только как быть с твоим генералом? Видишь ли, слуга двух господ не может рассчитывать на полное доверие.

– Эвглена Теодоровна! – воскликнул «менеджер». – Я давно уволился из Вооруженных сил и ничьим приказам не подчиняюсь. С товарищем Пустовитом, не отрицаю, мы неформально знакомы, но это ж не значит, что я обязан ему обо всем докладывать. Тем более, вы ж сами говорили, вы с ним в одной лодке плывете.

– Хорошо хоть не бьешь себя в грудь. И не клянешься в вечной преданности… Ты знаешь, чем мы занимаемся?

– В общих чертах, – осторожно ответил Руслан. – Я плохо разбираюсь в трансплантологии.

– В трансплантологии… Да, конечно. Понравилась моя больница?

Менеджер дернул щекой.

– Впечатляет.

– А в законах разбираешься получше, раз уж заговорил о риске, – Эвглена Теодоровна улыбнулась. – Ладно, поехали домой. Я подумаю, как сделать наши с тобой отношения более справедливыми.

Машина тронулась с места.

* * *

Пока ехали дальше по Мира, она молчала. Думала – как и обещала…

Нужен помощник и друг. Прежде всего – в операционной. Сергей оказался мелкой тварью, да и нет больше Сергея. Кем его заменить? Кого взять в ассистенты?

Руслан Алыпов. Кандидатура? Положим, в операционной этот мальчик бесполезен и даже нелеп (в качестве ассистента, конечно), однако в остальном… Это ведь с его помощью обнаружилось, что у Сергея есть квартира. В Свиблово. Именно оттуда Эвглена Теодоровна и ехала сейчас в компании бывшего офицера-десантника…

Удивил Руслан, удивил. Давно уже повар ему не нравился (а кому китаец в этом доме нравился?), и вот как раз в минувшую пятницу, когда они с ним на пару ездили в Петелино за вороньим мясом, Руслан обыскал плащ, оставленный в машине. Он и раньше так делал, да ничего интересного не находил. Но в этот раз нашел. Квартирную квитанцию, выписанную на русскую фамилию. Никому ничего не сказав, он провел короткое расследование, поговорил с мужиком, указанным в квитанции, и выяснил, что квартиру у того снял какой-то узкоглазый. Руслан показал ему фото Сергея… В общем, прокололся повар. И сегодня с утра пораньше, когда тело обнаружили, менеджер поспешил доложить хозяйке о своем открытии.

А уж как удивил Сергей, сожри его черви…

В тайной квартирке – почти пустой, без мебели, – скрывалось достаточно, чтобы Эвглена Теодоровна всерьез обеспокоилась насчет того, не побывал ли уже здесь кто-нибудь любознательный (тот же Руслан, к примеру). Российский паспорт на имя Лю – это ладно. Слишком долго китаец мечтал сорваться с крючка, чтобы не найти кого-то, кто за него похлопочет. Похоже, нашел-таки. Видимо, это те же люди, кому он хозяйку продал. Те, для кого он поганые записи делал. Домашнее аудио, понимаешь ли. А также горячее видео в жанре «adult» … Вот, оказывается, кто насовал «жучков» в студию! Вот кто пристроил видеокамеру в будуаре!

Эвглена Теодоровна, едва сообразив, что за коллекцию собирал ее ассистент, выгнала на хрен Руслана из квартиры, прослушивала и просматривала материалы в одиночестве.

Сергей начал «писать» их с дочерью еще с весны. Приемную аппаратуру, очевидно, прятал у себя в кухне – у него там, как на корабле, большое количество укромных мест (не сотни, так десятки!), куда стороннему человеку не придет в голову заглядывать. В настоящий момент и приемничек, и диктофончик были в квартире на улице Амундсена: унес их Сергей из особняка. Надо думать, унес из-за обысков и прочей суеты, которая началась в доме после первого убийства.

Права была Елена насчет этого человека. Ох, как тяжко сие признавать…

Однако вернемся к менеджерам. Очевидно, что Руслан в качестве помощника предпочтительнее, чем Илья. Во-первых, взрослее, во-вторых, спокойнее и злее. Вообще, оба они очень ревностно следят за работой друг друга, молчаливо соревнуются, кто круче (о чем хозяйке прекрасно известно – еще бы, ведь она неустанно подпитывает это здоровое соперничество). Но можно ли им доверять, им обоим? И дело не только в генерале Пустовите, одном из заместителей господина Пагоды по Исполнительному комитету, чей любопытный нос скоро укоротят. Вопрос в другом: не причастен ли кто-то из этих вояк, перековавшихся в холуев, к событиям последних дней? Иначе говоря, можно ли всерьез подозревать Руслана с Ильей – как в убийствах, так и в расправе над Сергеем Лю?

Сегодняшний случай многое расставил по местам. Менеджеры, конечно, мужчины непростые – со спецподготовкой, с кавказским опытом и все такое. Но вряд ли им, бывшим десантникам, было под силу сделать то, что сотворили с иудой-поваром. Здесь нужен не столько боевой опыт, сколько хирургический.

Круг подозреваемых, таким образом, сужается до двух человек. ТАК искалечить Сергея был способен или Борис Борисович, или…

Стоп!

Это безумие, сказала себе Эвглена Теодоровна. Этого просто не может быть…

Тело, кстати, обнаружил как раз Борис Борисович: вышел поутру в туалет… в общем, на его крик сбежался весь небольшой коллектив. Повар лежал в гостиной – украшал собою обеденный стол. Парализованный. Со вскрытой гортанью. До конца дней своих лишенный возможности как двигаться, так и звуки издавать, – а конец его дней в такой ситуации был ох как близок… Смешно. Устанавливали телекамеру на втором этаже, а нападение случилось на первом. Все было зря…

Первым делом Эвглена Теодоровна поговорила с менеджерами. Сказала, что милицию звать необязательно, никто ведь не погиб. Ну да, кто-то ранил слугу, – так мне же раненого и лечить. Ближайшая больница – ближе не придумаешь: в этом же доме. Если понятливые – получите хорошую премию… Мальчики были понятливыми. Эвглена Теодоровна говорила с каждым в отдельности. Руслану, помимо прочего, сказала: мол, своему генералу ты, конечно, доложи, – он, в конце концов, из нашей компании, плывет с нами в одной лодке. Руслан сделал круглые глаза: какой-такой генерал? Такой, такой, сказала Эвглена Теодоровна. Главное, никому другому не докладывай. У Пустовита крутой нрав – уж об этом-то его порученцы должны хорошо знать… С Ильей разговор был проще. Согласен ли ты, дружочек, помочь слабой женщине, спросила Эвглена Теодоровна, взяв молодого человека за руки. Он моментально стал согласен – на все. Конец разговора…

На второй этаж Сергея отнесли они же, Руслан с Ильей. Прежде чем поручить мальчикам это дело, Эвглена Теодоровна заперла Саврасова в операционной; туда же отвезла и кровать с музыкантом. Менеджеры впервые поднимались в больничную палату, и совершенно незачем было им кого-нибудь там видеть. Положили повара на свободную кровать, помогли его раздеть.

На груди и на плече у пострадавшего обнаружились татуировки: на груди – в виде какого-то иероглифа, на плече – змейка, кусающая себя за хвост. Увидев их, Руслан тихо присвистнул…

* * *

Когда проспект Мира превратился в Сретенку, хозяйка вновь заговорила.

– Тварь неблагодарная!

– Кто? – дернулся водитель. – Я?

– Знать бы все-таки, для себя он старался или по чьей-то просьбе…

– А, вы про повара. Мне кажется, я могу вас успокоить, Эвглена Теодоровна. Из того, что вы рассказали, с большой вероятностью следует, что информацию он только собирал, а не передавал в оперативном порядке. Копил c какой-то целью. Например, боялся чего-то… или кого-то…

– Меня, – кивнула женщина.

– Есть вариант, что он просто сколачивал компромат. На всякий случай. Касаемо работы в пользу третьих лиц… Вариант тоже вполне вероятен. Только и здесь он вел какую-то игру, иначе сливал бы всю прослушку по мере поступления. Допросить бы его, как положено.

– Это пока невозможно, – сказала Эвглена Теодоровна.

Увы, безо всяких «пока», подумала она. Какой с растения спрос? Как допрашивать бревно?

– Понимаю… Вы меня, конечно, извините, – сказал Руслан. – Вам виднее, кто он такой и откуда взялся, но если бы меня попросили описать типичного члена Триад – я бы с ходу взял вашего повара за образец.

– Ты серьезно?

– Про Триады? Вполне. Ну, вы посмотрите на Сергея посторонним взглядом. Для простой прислуги – слишком много прав себе забрал. Слишком много стрелок на него переводится. Постоянно контачит с другими китайцами, которые жизненно важны для вашей семьи, с тем же владельцем птицефермы… Я не удивился бы, если б он нового посредника вам предложил. А то даже сам посредником заделался.

Скандинавия, подумала Эвглена Теодоровна. Прислуга, которая клиентов приводит. Ох, какая я дура…

– Я в наших-то бандитах путаюсь, а тут еще иностранные, – сказала она горестно.

– Именно что бандиты, даже если называют себя с понтами. Честно говоря, я не слышал, чтобы китайцы по Москве в авторитете были, у нас своих структур хватает.

– Я спрашиваю – как отреагируют эти твои Триады на то, что Сергей искалечен? Если, не дай Бог, ты насчет них не ошибаешься.

– Немножко посожалеют, что им испортили такого хорошего повара, – пошутил Руслан. Поймал бешеный взгляд хозяйки и тут же дал задний ход. – Эвглена Теодоровна, как они вообще узнают, что ваш слуга искалечен?! Никак. Он просто исчез. Мы тут ни при чем.

– Предположим, придет кто-то, какой-нибудь другой китаец, спросит Лю…

– А мы ответим: госпожа его рассчитала, и он ушел. Выгнали вы подлеца. Продукты воровал и на рынок скупщикам сдавал. Если родственников у него нет – никто искать не станет.

Когда вывернули на Сретенский бульвар, хозяйка сказала:

– Я подумала над твоим прошением.

– Каким? – напрягся Руслан.

– Об увеличении денежного довольствия. Предлагаю радикальное решение. Хочешь долю в доходах?

– Какой процент? – быстро спросил менеджер.

– Процент обговорим отдельно, но поначалу на многое не рассчитывай. Вопрос в принципе. Или ты наемник, или ты в деле.

– Да не вопрос! Вы просто мысли мои читаете, Эвглена Теодоровна. Уникальная вы женщина.

– Не подлизывайся, Алыпов. И еще, как ты понимаешь, перемены в наших отношениях имеют смысл только при условии сохранения тайны. Что бы ты ни увидел в больничке, что бы ты ни услышал в моем кабинете…

А вот и Чистопрудный. Подкатили к особняку.

Руслан Алыпов выскочил из машины и открыл пассажирке дверцу, радуя мир удивительно хорошим, просветленным лицом.

* * *

Вернувшись домой, Эвглена Теодоровна в ту же минуту призвала к себе второго охранника – Илью. Через четверть часа, выдержав строго конфиденциальный разговор, розовощекий богатырь покинул кабинет хозяйки.

Он вышел красивым, сияющим, можно сказать, оплодотворенным. Такой вид бывает у счастливца, внезапно узнавшего свою истинную цену…

52.

Я смотрю на повара и радуюсь жизни. У меня так мало простых человеческих радостей, но сегодня мне сделали просто феерический подарок.

Сергей лежит на кровати, на которой совсем недавно помирал Алик. На горле – повязка. Уставился взглядом в потолок и думает о чем-то. Интересно, о чем? Ухода за ним никакого: местным бабам нынче не до него, да и не некому больше всерьез ухаживать за пациентами. Безрукий Долби-Дэн, к примеру, еще со вчерашнего дня просит меня подкладывать ему судно, что я и делаю (иначе мы все тут потопли бы в зловонии). А китаец, к счастью, не писается и не какается, – сделать это без посторонней помощи при его ранении трудновато. Катетер бы ему поставили, что ли, проявили милосердие. Елена Прекрасная обожает ставить взрослым мужикам катетеры, я не раз это замечал… Хотя, нет! Вот уж нет! Пусть мучается!

То, что Сергей временно забыт и брошен, говорит о том, что его уже списали.

Я в восторге.

Впрочем, Эвглена поначалу пробовала с ним поговорить. «Ты видел нападавшего? – спрашивала на разные лады. – Кто это был? Кивни, если да, или хотя бы моргни…», – затем перечисляла всех чад и домочадцев. Раненый никак не реагировал. «Зачем ты нас подслушивал?!» – трясла его Эвглена, и тогда он улыбался в ответ…

– Ленка там готовит операционный стол, – доверительно сообщаю ему. – Догадываешься, для кого? Твоя лучшая ученица. Кстати, ты ее кумир. Не знал? Ничего, скоро узнаешь, как хорошо вы с Эвочкой ее научили…

Ноль эффекта; ни одна жилка на лице мерзавца не дергается.

Елена и вправду сейчас за стеной – приводит мясницкую в рабочее состояние. А я не испытываю по этому поводу не только страха, но и беспокойства, – возможно, впервые за девять месяцев. Потому что сегодняшний день – не мой. Сегодня я зритель. Болельщик.

– Помнишь, как ты держал меня, когда я пытался оказать сопротивление, – напоминаю повару, – как не давал мне уползти со стола или вмазать кому-нибудь из вас в морду? Кунфуист хренов. А то, бывало, сцеплю я руки на груди, чтобы не дать вам сделать укол с наркотой, а ты, значит, возьмешь и разожмешь. Сильный ты мужик… был. Или помнишь, я лицо закрывал, чтоб мне маску не надели? А ты аккуратненько так, нежненько руку мою от лица отдираешь… Полиция ты наша. Долой полицию! Хорошо, что с тобой таких проблем не будет, повезло девочкам.

Ни звука в ответ.

– Упыри жрут друг друга, – говорю я уже себе. – Неужели дожил… дотянул… о, Боже…

Он, разумеется, слышит. Одинокая слеза ползет по его щеке: ага, проняло, нелюдь! Как же это справедливо…

– Вот так оно все и кончается, палач-недоучка.

О чем же он все-таки думает? Какими мыслями встречает мои словесные оплеухи?

* * *

Когда Елена появляется в палате, я уже насытил свою мстительность. Сижу на кровати, в окно смотрю. Констатирую, не оборачиваясь:

– Школу мотаешь?

– Это плохо? – говорит она с вызовом. Девочка взвинчена и агрессивна. Просто великолепно.

– Почему плохо? Ничего плохого, кроме хорошего. Любой нормальный человек только рад будет на уроки не ходить, ежели есть такая возможность. Правда, сегодня чуть-чуть другая ситуация…

– Какая ситуация?

Поворачиваюсь.

– А такая, что лучших людей начали выбивать, – показываю на Сергея. – Теперь неизвестно, где безопаснее, дома или в школе.

– Смеетесь? – спрашивает она после паузы.

– Да ни Боже мой! Ты – единственный человек в этом гадючнике, ты единственная, кто достойна другой участи. Хочешь не хочешь, а начнешь за тебя волноваться.

Я смотрю в ее глаза. Я проникаю за плотно задернутые шторы. Там – страх…

– С чего вы, вообще, взяли, что за меня нужно волноваться?

– С того, что война.

– К… как?

– Хорошая ты моя… единственная, неповторимая… Елена, победившая страх… Еще не поняла?

– Чего?

– На войне гибнут лучшие. А выигрывают одноклеточные. При любом раскладе.

Елена молчит; молчит и смотрит на меня стеклянным взглядом…

* * *

«Война, война, война…» – пульсирует в ее голове. Это нелепое слово, казалось бы, не имеющее к реальности никакого отношения, как заноза вошло в ее разум и сердце. Не убьешь ты – убьют тебя. Но если убивают лучших, надо ли оставаться лучшей? Не будет ли правильнее стать подлой и мелкой? Стать микробом – как они все… как ОНА…

Чтобы выжить.

Если врагом оказался не Сергей Лю, то кто тогда?

Черный страх туманит рассудок. Откуда страх? Ведь я победила это позорное чувство! – напоминает она себе. И рождается гнев.

Людей и без того катастрофически не хватает, Старый совершенно прав! Люди – самое слабое место в том деле, которым они занимаются. Между тем, кто-то умело раздувает пожар безумия, отыскивая все новые и новые мишени. Нужно самому быть безумцем, чтобы разрушать сложившуюся годами систему, – ради чего? Неужели только ради болезненного желания вернуть ускользающую власть?

Я тебя знаю, маска, усмехается Елена мысленно.

– Меня голыми руками не возьмешь, – говорит она Старому. – Я скользкая.

Тот медленно кивает…

* * *

Сергей Лю слушает эти пустые разговоры и думает о том, как причудлива людская благодарность. А также ее отсутствие.

Он всегда относился к Саврасову с симпатией; Саврасов – единственный из пациентов, кто сумел вызвать у китайца сочувствие за все время его службы на железную Эвглену. Если остальные – просто «материал», то этот – человек! Оба они, хирург и пациент, были лишены родителей; у обоих в живых остался только брат, – старший… Разве обидел его Лю хоть словом, хоть взглядом? Нет и нет! Раз или два он даже отговаривал хозяйку, ставившую своего мужа в план… Короче, в том, что Саврасов до сих пор жив, есть немалая заслуга Се-эра.

И Елену он поддерживал, когда у нее что-то не получалось, – это правда, правда!

А уж как верен был хозяйке…

И вот теперь, в тяжкую минуту беды, отчетливо видно, что зря он тратился на сочувствие и симпатию, ибо никто из большеносых не достоин светлых чувств.

«Большеносые» – это русские. Ограниченные, злые люди, несущие в себе порочное зерно несправедливости. Они пренебрежительно зовут всех азиатов «узкоглазыми», хотя, например, у тех же японцев (как к ним не относись) – глаза круглые. Россия – страна Больших Носов, Большого Хамства и Большого Невежества. Когда-то давным-давно, на одном из больших островов в дельте большой реки, на проспекте, также называемом Большим, большеносая Эвглена, притворившись женщиной, дала приют доверчивому гунцинтуаню… и этот маленький крючок оказался длиной в полтора десятка лет… и вот, наконец, история закончилась – рыбку попросту сожрали…

Это Судьба, мудро улыбается дед.

Мысли раненого теряют связность, неумолимо превращаясь в бред. Оно и понятно: бывший мужчина пребывает в посттравматическом шоке, который никто не собирается купировать.

По приезде в Ленинград Лю Се-эра более всего поразил тот удивительный факт, что здесь, как и в родном Харбине, оказался Большой проспект. Даже два Больших проспекта! – на Васильевском и на Петроградской. Он подумал тогда, что это знак, что суровый русский Север, возможно, не так уж сильно отличается от его родных мест… думал: врасту и приживусь, как люпин на кладбище… не знал он тогда, что невообразимые российские просторы сначала сузятся до размеров этого дома, а теперь и до размеров этой кровати.

ЗА ЧТО?!

53.

Тайные разговоры, как обычно, вели в будуаре.

– Значит, твой специалист по электронике нашел «жучки»? – с обманчивым спокойствием спросила дочь. – И ты мне сообщаешь об этом только сейчас?

Мать развела руками:

– Так получилось, Аленькая.

– ТОЛЬКО СЕЙЧАС?!

– Во-первых, не хотела тебя лишний раз возбуждать, – голос матери опасно зазвенел. – Откровенно говоря, в последнее время ты ведешь себя несколько… аномально. Во-вторых, с какой стати я обязана делиться с тобой всем, что мне докладывают мои сотрудники?

– Я тебя предупреждала насчет Сергея? А ты с ним разве что не целовалась… хотя, может и целовалась, откуда мне знать. Вот с такой стати, мама.

– Не смей так со мной разговаривать!

– И я тебе не Аленькая!

– Ты моя дочь! И всегда останешься дочерью, хочешь ты этого или нет!

– Ну да, маленькой шаловливой девочкой…

Несколько секунд они молчали. Елена смотрела на мать сверху вниз: она была выше на полголовы.

– Без второго ассистента – беда, – сухо произнесла Эвглена Теодоровна. – Ты хорошая помощница, но тебя одной мало.

– Кто-то выбивает нам лучших людей, – усмехнулась Елена.

– О чем ты?

– Так, о своем… Насчет ассистента есть вариант.

– Какой?

– Борис Борисович.

– Ты с ума сошла! – ужаснулась мать. – А если это он зарезал Тому и надругался над Сергеем?

– Я НЕ сошла с ума.

– Не цепляйся к словам. Просто никакой уверенности в том, что…

– Мы это уже обсуждали, – оборвала ее дочь. – У Борьки нет ни мотива, ни возможности.

– Есть должная квалификация.

– Мало ли у кого квалификация. Я Борьку проверила. Своим способом. Он не при делах, я уверена.

– Каким-таким способом?

– Долго объяснять. Послала кое-что его жене. Если б он после этого пришел к нам, как огурчик, свежий и веселый, значит, притворяется. Но он все мне выложил – и про фотки, и вообще… Ты видела, какой он вчера за ужином сидел? Не того человека опасаешься, мама.

– Фотки какие-то… А кого мне надо опасаться? – вкрадчиво спросила мать.

Она не верит ни одному моему слову, подумала Елена. Думает, это я совершила два убийства и напала на китайца. Я зарезала мента по фамилии Тугашев – вероятно, чтобы поставить точку в споре о годных и негодных пациентах. Тетю Тому – потому что санитарка меня якобы видела. Сергея – потому что давно боюсь его…

И пришло холодное спокойствие.

– Тебе? – оскорбительно изумилась Елена. – Кого-то опасаться? И правда, ляпнула я, не подумав. Извини.

– На что ты намекаешь?

– На то. Подозреваешь меня – и мне же говоришь «не сходи с ума»! А не сама ли ты все это устроила… спектакль этот с трупами?

– Я?! Зачем?!

– Не знаю, зачем. Объясни.

– Что за глупости! – закричала мать. – Ты хоть понимаешь, что я больше всех пострадала?!

– Ну, чемпион по глупостям у нас все-таки ты. Любительница дешевых эффектов. Достаточно посмотреть на картины идиотские, которые ты в палате поразвесила.

– При чем здесь картины?

– Ни при чем, естественно. Пустота и полное отсутствие художественного вкуса.

– Не смей! – голос Эвглены Теодоровны сорвался.

– Не смею, не смею… Вопрос по делу можно? Упорное нежелание завести собаку – это у тебя что? От большого ума?

– Как тебе не стыдно, ты же знаешь о моей проблеме.

– Вот-вот. Проблемы – у тебя, а веду себя ненормально почему-то я.

– Я сказала – аномально, а не ненормально.

– Ну да, вежливо, но в рыло.

Эвглена Теодоровна сморгнула:

– Не поняла.

– Историю в школе плохо изучала? Один командующий Белой армией инструктирует офицеров: господа офицеры, мол, если не хотите бунта, с солдатами обращайтесь вежливо. Вопрос из зала: «А с денщиками как?» Ответ: «Вежливо, но в рыло».

– Не смешно.

– Кстати, насчет денщиков. Почему я второй день убираюсь в студии? Ты обещала по очереди.

– Слушай, на меня столько всего свалилось…

– Держать слово у тебя нет времени, зато блюсти чужую честь – это мы умеем. Конечно, если нет своей чести, чем еще заниматься… Думаешь, выгнала из школы Балакирева, и решила вечный русский вопрос? Вот тебе! – Елена вскинула вверх средние пальцы – на обеих руках сразу. Типа: фак ю!

Мать поперхнулась от неожиданности. Не нашлась, что ответить.

– Дура, – вколотила Елена. – Неужели думала, что эта подлянка остановит нашу любовь?

– Да что ты понимаешь в любви, малявка?! – взвизгнула Эвглена Теодоровна. – Соплюшка!

– Медуза! Амеба!

– Для всего, что я делаю, есть причина!

– Причина? – Елена расхохоталась. – Ну да, ты психически нездорова. Это – веская причина.

– Не смей!

– Вот и Борьку заставила себя в задний проход трахать! Ничего, кроме задницы, ему не доверила! Это нормально, ты, знаток любви?

Мать, закусив губу, дала дочери пощечину.

Та, не задумываясь, дала сдачи.

Эвглену Теодоровну отбросило на пару шагов. Девчонка была физически сильнее.

– Обезумела… – пробормотала женщина и торопливо сунула руку в медицинский халат, который надела, готовясь к операции. Выхватила из кармана шприц, сорвала с иглы пластиковый колпачок. – Обезумела…

Елена лишь долю мгновения разглядывал инструмент в руках матери (5 кубиков какой-то дряни) – развернулась и помчалась прочь из будуара…

* * *

Уродец стоял в коридоре у самой палаты – вне зоны действия видеокамеры. Готовый, если что, быстренько вернуться назад. В ушах была гарнитура, в руке – лже-мобильник, подкинутый Неживым.

Он слышал все. Поэтому он успел убрать аппаратуру, когда страсти разгорелись не на шутку.

Елена вырвалась из-за портьеры и помчалась в сторону палаты. Саврасов рывком бросил себя к стене, чтобы не оказаться на пути этого вихря. Елена глянула на него дикими глазами, но ничего не сказала.

Следом выскочила Эвглена – с изрядным опозданием.

Елена добежала до стеклянного шкафа, рванула створки и схватила два шприца, лежавшие в кювете. Как и мать, она подготовилась к разговору. Подстраховалась – как раз на такой вот случай. Шприцы были заполнены прозрачной жидкостью. Девочка крутанулась и приняла защитную стойку, встречая противника.

Эвглена остановилась метрах в трех, подняв руку для удара. Застыла в этой нелепой позе. Шприц она зажимала в кулаке, словно рукоять кинжала, положив большой палец на поршень.

Елена, в отличие от матери, держала инструмент не совсем обычным образом: пластиковые цилиндры лежали на ее ладонях, пропущенные между средним и безымянным пальцами. Поршни упирались в подушки кистей. Кисть при ударе сжимается, и вместе с нею поршень вгоняется в шприц.

Урок господина Лю (с его палочками, воткнутыми в коровью тушу) не прошел даром.

– Что ты задумала? – прошипела Эвглена.

– То же, что и ты, мама. Прочитала твои мысли.

– Что у тебя в шприцах?

– Аминазин – два кубика. Спирт – один кубик. Плюс атропин. Ты против?

– Не слишком ли много ты читаешь специальной литературы?

– В самый раз.

Елена мягким шагом пошла вокруг матери, выставив иглы перед собой. Та встрепенулась и тоже задвигалась, не позволяя обойти себя сбоку. Уродец метнулся под ближайшую койку. Поединок начался.

Первой атаковала Эвглена Теодоровна. Елена отскочила, автоматически отмахнувшись. Задела иглой соперницу; Эвглена вскрикнула, на ее руке появилась царапина.

Ножевому бою или, там, фехтованию никто из сторон не обучался, так что ничего интересного во всем этом не было. Никакой эстетики. Бабская суета, сопровождавшаяся дурными визгами. Впрочем, на рожон девочки не лезли, очертя голову вперед не кидались, – осторожничали, ловя момент. Ведь достаточно было одного-единственного укола, чтобы решить дело. Кроме того, шприцы плохо годятся на роль холодного оружия: слишком хрупки… Елена делала выпад за выпалом – то слева, то справа, – стремясь загнать мать между кроватей, в узкое пространство. Эвглена держала дистанцию и свободной рукой ловила руку дочери, чтобы всадить иглу ей в плечо. Все было тщетно: сближаться боялись обе.

Патовая ситуация.

Через минуту, не сговариваясь, мать и дочь опять встали, шумно сопя. Красные, разгоряченные, некрасивые. С искаженными ненавистью лицами. Несколько секунд они мерялись взглядами, потом Елена поинтересовалась:

– А у тебя что? – она указала взглядом на шприц.

Эвглена ответила коротко:

– Дитилин.

– Опа! – восхитилась Елена. – Если попадет в кровь – паралич дыхательного центра.

– Я попаду в мышцу.

Из-под кровати вдруг выполз Саврасов.

– Рискуешь жизнью дочери? – сказал он. – Очень мило с твоей стороны.

Роскошный все-таки у него был голос. Бархатный баритон, мечта профессионального соблазнителя.

Эвглена Теодоровна взвилась от неожиданности.

– Это ты рискуешь!!! – издала она вопль. – Уберись, тварь!!!

– Я тебя тоже очень люблю, моя маленькая, – Саврасов подмигнул Елене.

– А ты – брось шприцы!!! – продолжала кричать Эвглена Теодоровна.

– Брошу. Только прицелюсь получше.

– Не доводи до греха!!!

– Пустить чадо на аккорд, какой же тут грех? – выцедила Елена. – Я тебя породил, я тебя и убью. Тарас Бульба в юбке.

– Ты больна!!! Больна!!!

– Спасибо тебе, мама. За унижения. За то, что лишала меня друзей. Позволяла слуге смеяться надо мной… Как же ты меня достала!

Ярость ослепила хозяйку дома. Отринув осторожность, она рванулась вперед – к этой идиотке, к этой юной стерве, забывшей, кто здесь кто… нет, не успела! Елена, перехватив шприц, метнула его, как дротик. Попала неудачно, плашмя, но – в лицо. Эвглена Теодоровна словно на стену наткнулась. Рефлекторно закрылась руками. Пригнулась, пытаясь уклониться…

Тут-то ее и поймал Саврасов. Схватил любимую супругу за кулак с зажатым в нем шприцем и дернул к полу. Она упала на четвереньки. Елена, не теряя ни мгновения, подбежала и всадила иглу в подставленную ягодицу, – сквозь халат.

Всё. Конец безобразной сцены.

– Шпага сломана, мушкетер, – сказал Саврасов. Его била дрожь…

Нога у Эвглены отнялась моментально. Боль была такая, что терпеть невозможно; она и не терпела – кричала, елозя по линолеуму. Силилась подняться, с ужасом ощущая, как теряет вторую ногу, теряет туловище. Все тело стремительно уплывало в боль. Сознание туманилось.

Дочь аккуратно вынула из руки матери шприц.

– Что ж ты натворила… зверенок…

Стоны превращались в тихий вой. Голос угасал.