Текст книги "Писатели, пишите! (СИ)"

Автор книги: Александр Карнишин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

– Шаг вперед! Еще шаг! Что? Молчать! Лечь, встать! Лечь, встать! Шаг вперед! Два шага вперед! Пол-оборота нале-во! Налево! Убью, скотина!

Она так громко кричала, что в старинной люстре, которая досталась Петру в подарок от бабушки, звенели потемневшие от времени хрустальные подвески.

– Ты! Ты, скотина, кто такой? Быстро отвечай! Короче! Короче и яснее! Ты кто такой?

– П-петр, – заикнулся он.

– Молчать! Лечь, встать! Лечь, встать! Мне глубоко наплевать на твое имя! Лечь, встать! Я тебя научу волю любить! Лечь, встать! Кто ты такой – быстро и ясно!

– П-писатель…

– Шаг вперед! Сесть! Писать!

Он повернул голову, но тут же получил пощечину сзади.

– Не вертеться! Сидеть смирно! Руки на клавиатуру! Быстро! Писать! Кому сказано!

«Ну, ни фига себе мы вчера насобачились», – настучали пальцы.

– Так… Насобачились – это хорошо. Но в целом не по теме! Молчать! Сидеть! Писать!

– А что писать… Ой! Больно!

Пинок в бок был увесистым.

«Хорошо, что она маленькая», – подумал Петр. – «А то сломала бы ребро, запросто!»

– Что? Кто? Маленькая? Я тебе покажу – маленькая! Я тебе сломаю что-нибудь и погляжу, какая я маленькая! Молчать! Писать!

Он вывел на экран вчерашний текст, работу над которым прекратил как раз с приходом друзей. Word бесстрастно подчеркнул ошибки и непонятности. Петр почистил немного текст, добавил пару запятых, потом фразу, другую. Ниже записал возникшую мысль, развил ее в целый абзац, а потом, зацепившись, вдруг, не поднимая головы, закончил страницу.

Отвлекся, чуть скосив глаза в сторону: незнакомка с умильным выражением лица, подперев щеку рукой, опертой на подлокотник его кресла, смотрела на него, как смотрела в детстве бабушка.

– А вы, собственно, кто? – осторожно спросил Петр.

– Я-то? Да муза я твоя, дурачок. Вот, помогаю, типа… Что-о-о? Молчать! Сидеть смирно! Писать, твою мать!

Черный человек

– Так, говоришь, ты писатель?

Никто не выбивал в ночи двери, не светил в глаза ярким светом и не выкручивал руки. Все было обыденно и оттого еще более страшно. Бывает так, что все обычно, серо, буднично, но вдруг понимаешь что-то – и таким страхом окатит, таким ужасом…

Петр Николаевич Творогов был писателем. Уже давно был писателем. Он писал уже десять лет. Вот и полка специальная в комнате была им выделена под свои книги. Много книг. А чтобы книги писать, надо все подмечать, слышать, запоминать. Вот и то чувство ужаса от обыденности происходящего он когда-то запомнил. А теперь оно снова проснулось, и дрогнула, сводимая судорогой, шея, а глаза как будто сами, независимо от его желания, стремились сосредоточиться на какой-то мелочи в дальнем углу… Коленки не тряслись, нет. Они поджимались. Так, наверное, будет правильнее сказать. И руки. Не потели они и не тряслись. Просто вдруг стали совсем холодными, и даже кожа побледнела в синеву.

Человек в черном, как из фильма, как понарошку, во сне – в черном тяжелом пальто, в черной шляпе с черной шелковой лентой, черные брюки аккуратно наползали на черные блестящие ботинки с тупыми носами, неслышно ступающие по паркету. Черные перчатки. Он не снимал перчаток, водя черным пальцем по цветным корешкам.

– П-писатель, – заикнулся Петр Николаевич.

– Писатель – это хорошо. Писатели нам нужны. Писатели, чтоб ты знал, это инженеры человеческих душ. Сколько же душ попортили, эти инженеришки с купленным дипломом!

– У меня высшее образование! – обиделся даже Петр Николаевич. – Я пять лет учился!

– Да не о тебе речь, – махнул рукой в черной перчатке черный человек. – Ты же писатель, в отличие от них. Так?

Петр Николаевич даже не обижался на «тыкание». Он сразу понял, что вот этот, в черном, он может, ему разрешено, он выше.

– Писатель, да, – теперь удалось не заикнуться.

– А скажи мне, писатель, о чем вот эта книга?

Петр Николаевич пригляделся – обложки были очень уж похожими – откашлялся:

– Тут мой герой попадает в прошлые века и там начинает исправлять историю. Он проходит всю страну, завоевывает почет и уважение, становится…

– Стоп. Ты не понял, писатель. Я не спрашиваю у тебя конспект, кто там и куда пошел. Ты мне коротко и ясно скажи: о чем эта книга? Не понял? Это же твоя книга, так? Для чего она написана? О чем она?

Петр Николаевич подумал, что сказать честно, для чего написана эта книга, было бы не правильным в нынешней ситуации. Это с друзьями на кухне или в ресторане по поводу очередного издания можно было смеяться и цинично заявлять, что писано «за деньги», а вы, мол, не читайте – не для вас это. А тут как сказать?

– Вот один мой знакомый из Южной Америки, – продолжал нежданный гость, – говорил, что книга может быть о долгом путешествии и возвращении домой. Одиссей, помнишь, да? Или вот еще о долгой войне и чем все завершилось. Или еще о долгом поиске чего-то важного и находке. Ну, или о боге, наконец, который за всех вас умирает. Всегда умирает, что интересно. Я спорил с ним, но он водил тяжелым носом из стороны в сторону и стоял на своем. И свои книги он мог мне очень легко объяснить. А ты? Ты же писатель… Так о чем вот эта? Может, о любви?

– Ну… Там есть любовная линия…

– Линия. Всего лишь линия. Значит, не о любви. Может, о дружбе тогда? О настоящей мужской такой дружбе, когда за друга в огонь и в воду? Когда приходит вдруг телеграмма «друг, на помощь!», и ты срываешься и едешь, и спасаешь, бросая все свои дела… Это мне один американец рассказывал. Очень веселый был писатель. А? Так о дружбе, да?

Петр Николаевич нахмурил брови, вспоминая, как там все было, именно в этой книге. Пожалуй, нет. Какая дружба может быть у императора? У него есть подданные, а вот друзей нет и быть не может.

– …Жаль… Не о дружбе, не о любви… Может, это книга о воспитании? О взрослении героя, его развитии? Тогда – полезная книга и нужная. Что, тоже – нет? Так о чем же твоя книга, писатель? Коротко – ну?

Петр Николаевич вздрогнул, как от щелчка кнута, и сказал честно:

– Это – о «попаданце».

Черный человек брезгливо отбросил книгу в угол.

– А эта?

– Это боевик.

– То есть, я так понимаю, что весь смысл книги в том, что все и всех убивают?

– Главный герой выживает в конце.

– А вот эта?

– Это космоопера.

– Опера? Тут стихи? – он даже пролистнул пару страниц, заинтересовавшись.

– Нет, это просто такое большое произведение про космос и про полеты.

– Научная фантастика? Двигатели, проблема времени и пространства?

– Н-нет, – опять заикнулся Петр Николаевич. – Скорее, пираты, масштабные сражения. Но в космосе.

– Так… Эта?

– Это юмористическая фантастика.

– То есть, для смеха… Ну, что же, и чесалка для спины иногда нужна человеку… И коврик в ванной…

Черный человек прошелся по комнате, всматриваясь в обложки книг на полках закрытых шкафов. Потрогал клавиатуру выключенного компьютера. Раздвинул плотные шторы, впустив солнечный луч. Выглянул во двор. Он был мрачен и сосредоточен. Петр Николаевич смотрел затравленно, ожидая, неизвестно чего. Под мышками было мокро и холодно – это было неприятно.

– Но ты хоть грамотный? – негромко спросил гость.

– Я закончил педагогический! – гордо выпрямился Петр Николаевич.

– Ну, что же… Придется помучиться, конечно. Если долго мучиться, что-нибудь получится. Так? Ты прибери пока здесь, что ли. А через пару часов я к тебе снова загляну. Поработаем. Эх, поработаем! – он громко хлопнул руками в черных перчатках и потер их одну о другую. И с хлопком этим исчез.

Петр Николаевич облегченно выдохнул. Он стоял у стены в своей комнате. В углу валялась груда книг в цветных переплетах с яркими картинками. Никого…

– И что это было? – вслух спросил он сам себя.

– Не что, а – кто, – отозвалось откуда-то из-под потолка. – Музык я твой, ясно? К кому-то музу присылают, а к тебе – меня. Так что, до встречи, писатель. Будем писать!

Писатели

Вова был писателем. Так он представлялся новым знакомым, так было написано на простой, в два цвета, визитной карточке. Визитные карточки он раздавал при каждой встрече.

Писатель Вова писал роман.

Вовой, несмотря на возраст, его звали все друзья. С самого детства пошло так – Вова, и все. Теперь у него было объемистое брюхо, мягко ложащееся на колени, когда он после завтрака, обеда и ужина садился за клавиатуру компьютера.

Роман он писал давно, читая по вечерам вслух написанное за день своей маме. Мама плакала растроганно и гладила его по голове, счастливо улыбаясь, а потом хвасталась по телефону старым подругам, какой у нее Вова все же талантливый и даже почти гениальный.

Вова слышал из своей комнаты эти телефонные разговоры, но не ругался, а улыбался довольно и слегка смущенно. Он тоже считал себя талантливым. И сам, когда никто не видит, перечитывал написанное и плакал над отдельными абзацами. А потом садился и переписывал раз за разом, добавляя роскошных поэтично-фантастических эпитетов и вкладывая душу в каждую строчку.

Он писал свой роман уже пять лет. Первые пять глав романа были очень хороши. Это признавали те из друзей, кого он буквально заставил прочитать и дать свою оценку.

– Нормально, Вова! – говорили они. – Даже лучше разных многих! В магазинах, вон, всякая лабуда. Когда твоя-то книжка выйдет? Мы бы купили!

Вова скромно улыбался. Чтобы книга вышла, она должна быть написана. А роман никак не заканчивался. Вернее, он оставался в состоянии «начался». Пять глав за пять лет.

Вечером он перечитывал маме переделанный кусок из второй главы. Мама плакала и восхищалась:

– Какой же ты у меня умный!

Иногда Вова выезжал на встречи с другими писателями. Он слушал их, разговаривал, перелистывал их новые и старые книги, и хмыкал про себя: он точно знал, что пишет гораздо лучше. Вот только доберется до своего письменного стола, и допишет, наконец, шестую главу. И переделает пятую.

И вообще все надо бы перечитать еще раз, выловить ошибки и опечатки. Пять лет – пять глав. Зато талантливо и почти гениально.

Бывало, в разговорах с друзьями он рассказывал о своих знакомствах с известными писателями, чьи фамилии были у всех на слуху, и жаловался, что вот та идея или вот этот момент были им обдуманы и положены в свой текст еще пять лет назад. Но вот теперь придется опять править, менять, потому что вышла книга у того или у этого известного, в которой его мысли используются.

– Ведь просто поговорили, просто обсудили, понимаешь, – рассказывал он, жалуясь. – А они уже в книгу – и скорее в печать. Вот так у нас бывает, у писателей…

Вечером после ужина он опять сидел над своим романом. Иногда ему казалось, что он уже знает, о чем пишет и чем все закончится. Но потом перечитывал первые пять глав, вытирал слезы и снова правил, кроил, дописывал и вычеркивал…

* * *

– Хосспадя, – говорит она утомленно, читая очередной пост в ЖЖ. – Вот же – еще писатель выискался…

У нее вышли две тонкие книжки. Нет, уже три! Она курит тонкие коричневые сигареты через длинный черный мундштук. Смотрит по сторонам чуть сверху и как будто над.

Сама она уже – там. А эти, копошащиеся вокруг и ниже, они все еще здесь. И они ведь что-то пишут, пишут, пишут… Корябают чего-то. А у самих сплошные ошибки! И грамматические, и орфографические, и стилевые… И вообще.

– Где, где ошибки? Это просто опечатка здесь!

– Хосспадя, а ведь туда же, в писатели…

Иногда она поддерживает «срач» и кидает реплику-другую-третью, объясняя автору поста, какое же он, в сущности, чмо, когда описывает свою нищебродскую жизнь или свое «нижеплинтуса» мировоззрение.

Сама она пишет редко. У нее есть норма: не более, чем…

Она не может писать в ЖЖ часто, потому что пишет роман.

Роман она пишет по-настоящему. То есть, никому не показывает ни кусочка, скрывает даже от кота, пытающегося заглянуть через плечо, когда проходит по спинке дивана. Она сидит на диване, прикрыв шалью ноги, курит тонкую сигарету через длинный мундштук и пишет длинный роман о настоящей жизни настоящей интеллигенции. Никакой фантастики или, не дай бог, сказок каких!

Она серьезный писатель.

Очень серьезный.

Зиц

Звонок в дверь застал известного писателя М. за утренним кофе.

Вообще-то для большинства давно уже наступил день, и народ в своих офисах поглядывал на часы, прикидывая, когда начнется обед. Но писатель М. работал по ночам, а спал, когда все шли на работу. И завтрак у него, получается, начинался в одиннадцать-двенадцать часов дня, а то и позже. Он всегда и всем говорил, что ночью пишется намного лучше: нет постоянного назойливого уличного шума, который слышен даже через тройные стеклопакеты. Никто не шаркает ногами над головой. Внизу никто не болеет громко за футбол… Что, футбол по вечерам, а не ночью? Ну, тем более – вот и вечером ведь не поработать из-за этого футбола. Ему, писателю М., нужна была тишина и темнота за окном.

Позвонили второй раз. Уверенно и долго. Без всяких там перерывов и фигурного выделывания какой-нибудь мелодии, как иногда получалось у кого-то из друзей. Правда, друзей давно не было. Потому что когда они были свободны, писатель М. работал. Рано или поздно они понимали, что, приходя к нему в свое свободное время, они убивают его музу, отнимают часы вдохновения, ломают настроение и в конечном итоге, отнимают деньги. Да, вот. Именно так – отнимают деньги. Это у них – твердая зарплата, разные там авансы и получки, премии и надбавки. А писатель М. зарабатывал именно тем, что сидел ночи напролет за клавиатурой компьютера и сочинял очередной роман из жизни очень среднего человека, попавшего в необыкновенные обстоятельства и в тех обстоятельствах вдруг возвысившегося и ставшего… Ну, кем он стал – это еще надо придумать. Но главное, потому возвысившегося, что душа у него была чистая и стержень какой-то внутри. Вот об этом набивал черные буквы на белом фоне писатель М.

Третий звонок.

– Кого это в такую рань несет? – возмутился писатель М., открывая стальную дверь.

У него было две двери. Когда всем ставили тяжелые стальные, он потребовал, чтобы старую не убирали. Теперь получался такой маленький тамбур – только ботинки поставить на порог – и полная звукоизоляция от лестничной площадки.

– Здравствуйте!

Дверь еще только открывалась, а хорошо поставленный голос уже произносил нужные и правильные слова об уважении и даже любви к автору многих бестселлеров. Но дело, мол, не терпит отлагательства. И дело это, между прочим, взаимовыгодно. И что никаких сетевых маркетингов, что вы, не подумайте чего, и не фанат никакой, нет, автографа или книгу просить не буду, и даже не молодой талантливый и многообещающий автор, пришедший к мэтру за помощью…

– Я не писатель, я – юрист по образованию…

– Ну и что? Я вот по образованию инженер, – буркнул писатель М., непроизвольно делая шаг назад и впуская незнакомца в прихожую.

Лет тридцати, хотя, может и больше – сейчас разных средств много, чтобы поддерживать себя в форме. Строгий костюм. Брюки отглажены. Ботинки сияют. Рубашка не белая, а чуть в голубизну. И галстук правильный, не выбивается из общего ансамбля. На вид – какой-то «штабной» из крупной корпорации. То есть, не самый главный, но и не из последних.

– Да вы не подумайте чего. Вот мой паспорт можете поглядеть.

– Зачем мне ваш паспорт? – удивился писатель М., а сам уже полистал бордовую книжицу, даже посмотрел почему-то прописку. – Понимаете, вы не очень вовремя… У меня…

– Знаю! – кивнул отрывисто, как в фильмах о белогвардейцах, незнакомец.

Хотя, какой он незнакомец? Очень даже знакомец. Вон и паспорт, и все данные там.

– У вас как раз новый роман. А еще два сценария в работе. И статья в журнал. Сроки сдачи, кстати, уже поджимают. А также кредит. И в «Полдень» просили рецензию. И еще звонили из газеты и просили интервью. А издательство требует своего… У меня все записано!

– Вы из органов, что ли? – вяло забеспокоился писатель М. Он просто еще не до конца проснулся и с тоской думал о стынущем на кухонном столе кофе.

– Что вы, что вы! Какие еще органы? Я лично от себя. Я – ваше спасение! Вам же просто необходим человек, который переведет на себя многое рутинное и ненужное для вас, кто освободит ваше время для творчества! И этот человек – перед вами!

– Так вы помощником наниматься пришли, что ли? Я вроде не давал никаких объявлений…

– Никаких помощников, никаких объявлений, никакой зарплаты, никаких трудов! – энергично воскликнул этот странный, как там его – писатель М. опять полистал паспорт – Константин Александрович. Фу, как длинно и неудобно!

– Зовите меня просто Костей. Я все же чуть моложе вас, да и ваш дар писательства ставит вас выше, – скромно сказал тот, вынимая паспорт из пальцев писателя М. и пряча его в свой карман. – Дело, собственно, вот в чем. Я могу объяснить прямо тут, не раздеваясь и не проходя в комнаты.

И Костя все объяснил. Да так доходчиво, что писатель М. пригласил его в комнату, усадил к журнальному столику, а сам бегал из угла в угол, кидал реплики, задавал вопросы, и понимал все больше и больше, что вот оно – спасение! Вот тот человек, который освободит ему время для творчества! И как только раньше никто до этого не додумался? А ведь читали, все читали в детстве «Золотого теленка». И не додумались… А вот Костя просто молодец. Он читал и понимал.

– Но в отличие от Фунта я не буду требовать никакой заработной платы, – продолжал вещать Костя. – Мой доход будет именно в той сфере, где вы раньше только теряли деньги, отдавая свое время ненужным встречам, разговорам, интервью, автограф-сессиям всяким, концертам, выступлениям в библиотеках, конвентам – да, да, еще и конвентам! Там же теряется до недели времени! А неделя – это повесть, если сесть вплотную. А повесть, это деньги, между прочим. Да, цинично, но практично и честно! У вас просто отнимают эти деньги, вынимают из кармана. А я вам их возвращаю. И при этом не прошу от вас лично ничего взамен. Свой гонорар, свою выгоду я получу от тех, кто раньше на вас наживался. Подумайте сами: вы сидите в большом книжном магазине и подписываете сотни книг. Стоит очередь. Люди ходят по проходам, покупают еще что-то. В том числе и ваши книги, между прочим. А как магазин расплачивается с вами? Да никак! Хорошо, если еще арендную плату с вас не спросят за такое. Ничего, ничего, теперь мы все изменим. Вы будете писать. Я буду спасать ваше время!

– Но это же надо нотариально… А я как-то не в настроении никуда…, – задумчиво, уже соглашаясь, но упираясь немного, чуть-чуть, для виду, попытался промычать писатель М.

– Ну, что вы такое говорите? – Костя уже нажимал кнопки на своем мобильном телефоне. – Нотариус уже здесь. В машине внизу. И не беспокойтесь, ему все оплачено!

Еще через полчаса, подписав все необходимые бумаги, писатель М. с улыбкой закрывал дверь. Он теперь был свободным от всех обязательств, не дающих никакой прибыли. Теперь – писать, писать и писать. Романы, повести, рассказы, даже сказки – их всегда берут в детских издательствах. Этот Костя прав – сколько же времени просажено зря, сколько же можно было сотворить «нетленок»! Писатель М. усмехнулся внешне, порадовался внутренне своему здоровому цинизму и пошел на кухню, приготовить еще кофе.

…

«Только один вечер в нашем книжном магазине будет проведена одновременная автограф-сессия известных писателей! Покупайте книги и подписывайте!»

Объявление в местной газете вызвало ажиотаж. Молодежь читала именно это. И вот теперь – получить автограф из рук мэтров! Не одного, целых троих сразу! В том числе – от известной писательницы средневекового фентези. Это было впервые в истории небольшого городка, где и магазин-то книжный был всего один.

Вечером за столиком в углу большого зала проходило объявленное действо. Перед Константином стояли в ряд штампы с факсимиле известных писателей. Он брал левой рукой очередную протянутую книгу, смотрел на обложку, выбирал правой нужный штамп и ставил четкий оттиск:

«Любимому читателю от автора». И подпись внизу со всеми крючками и загибами.

Улыбался, говорил пару слов, жал руку, затем принимал следующую книгу – и опять штамп, улыбка, пара слов.

Ошалевшие почитатели отходили, рассматривая яркую сочную подпись, шептались у входа, тыкая пальцами в столик и неслышно споря о чем-то за толстым витринным стеклом.

Вдруг в наступившей тишине прозвучало долгожданное для многих:

– Документики ваши предъявите, будьте так добры.

Константин поднял голову: перед ним стоял милиционер со звездами на погонах, а за ним – стайка уже получивших свои автографы пацанов и совсем молоденьких девчушек.

– Та-ак, Константин Александрович, значит? А в книжке, написано – Роман Владимирович? А вот тут и вовсе – Ольга Николаевна? Это как же понимать?

Константин, вежливо улыбаясь, вытащил из стоящего под столом портфеля пластиковую папку с резинками на углах, открыл ее, пошуршал, листая, вынул три страницы, испещренные синими печатями и подписями, протянул для ознакомления представителю органов.

– Я чту уголовный кодекс, – сказал со значением.

– «Двенадцать стульев»? – тут же откликнулся, понимающе кивнув, милиционер.

– В данном случае – «Золотой теленок»!

Еще через пару минут, прочитав и изучив все написанное и подписанное, капитан, (четыре звезды на погонах – это же капитан?) отдал честь, возвращая бумаги:

– Извините, ошибочка вышла. Все по закону. И даже нотариально. Может, подпишете и мне?

– Конечно! О чем разговор! Кстати, – Константин снизил голос до шепота, – Скоро у меня будет подпись самого Л. Представляете, какая будет ажиотация? Так вы приходите, я вам тогда – без очереди!

…

Очередной всероссийский конвент фантастики проходил в этом году в Сочи. Гостиница была заказана заранее. В трех номерах люкс поселились официальные представители всей верхушки российской фантастики. Остальные номера были сняты верными фэнами, приезжающими на конвенты каждый год. В прессе сообщали, что в отличие от прошлых конвентов, на настоящем можно будет поговорить со всеми из первой двадцатки. Никто не пропустил, никто не отказался. И интервью – с любым и в любое время. Предлагались даже не интервью, а «свободные дискуссии под запись». Только платите. И готовые фотографии предлагались журналистам. Правильные фотографии, подписанные и заверенные нотариально. А не кто там и что там захотел и смог. Тут уж никаких обид от авторов не будет.

…

А еще через год Константин в Риме принимал приз «Лучшему фантасту Европы», раскланивался во вспышках, махал рукой, посылал воздушные поцелуи, улыбался, жал руки мужчинам, целовал ручки дамам, был весел и раскован.

В телевизионной передаче по этому поводу его вдруг спросили о литературных неграх. Как, мол, он к ним относится, а то, знаете ли, ходят слухи…

– Понимаете, – объяснял он красиво и звучно. – Зачастую написать абзац или страницу или даже главу – это не основной труд. Поправить, наполнить мыслью, придать авторский блеск, узнаваемый миллионами, наконец, предъявить книгу публике – вот что не могут многие и многие, кого вы так пренебрежительно назвали неграми. Настоящие литературные негры – они же на самом деле пишут анонимно. Никто их не берет в соавторы. А я, обратите внимание, честен со своими друзьями по литературному труду до конца. Если эту книгу в основном писал М., я так и пишу на обложке – М., если Р., то значит, его имя будет стоять. А о себе я скромно напишу сверху: «Константин Зарядько представляет новую книгу». И все. Но сработает именно мое имя, мое лицо, моя аура, понимаете? Так что разговор здесь не о неграх, нет, скорее – о настоящем и плодотворном сотрудничестве и соавторстве!

Сказка о скучной жизни

– Вставайте, граф, вас ждут великие дела! – привычно раздалось ранним утром в тесной спальной.

– Господи, – простонал молодой граф, пытаясь накрыться с головой тяжелым ватным одеялом. По традиции рыцарей закаляли с детства, поэтому в спальной комнате никогда не строили камин, а окна не имели стекол и ставен. Летом это было даже приятно, если не считать комаров, да мух, но вот осенью и зимой… Бр-р-р…

– Господи, – повторил он, когда твердая рука старого слуги сдернула одеяло. – Ну, за что мне это? Почему?

– Вы должны, потому что вы рыцарь и вы граф.

– И что с того?

– Вам надлежит совершить утренний туалет и выехать в полном вооружении для совершения подвига.

– Господи, – третий раз за утро возопил юноша. – Как же мне надоели эти ранние вставания, эти ежедневные подвиги, эта скачка по лесам и полям, эти спасенные девицы, дурищи из дурищ с восторженными глазами, эти повешенные разбойники, эти убитые драконы… И такая канитель – каждый день, каждый день… Какая же тоска… Какая скучища… А вот быть бы мне лучше торговцем, водить караваны, как делают Уильям с отцом, смотреть на новые города и страны, останавливаться в гостиницах или даже просто так на берегу реки, на поляне… Новые встречи, новые знакомства. Вот где романтика, вот где жизнь!

…

– Уильям! Почему ты еще спишь?

– Отец, прошу вашего прощения, но я лег только в два часа ночи…

– Я лег после тебя. Я еще проверил груз и охрану. И встал – раньше. Почему же ты еще спишь?

– Ох-х, – зевая, вылез из спального мешка, новейшего изобретения северян, Уильям. Вилли – так его называли только самые близкие друзья. Остальные за такое сокращение благородного имени могли и в харю получить. Потому что вышел Уильям не в мать и не в отца. Родители были маленькими и кругленькими, аккуратненькими и похожими, как пуговицы на мундире стражника. Сын у них был один, и с детства они все силы и все средства вкладывали в него. Вот и выросло… Что выросло. Огромного роста, широкоплечий, мускулистый, рыжий, как огонь – не в одном селе после прохода торгового каравана плакали девчонки, так и не сумевшие оставить его при себе.

– Ну, вот, встал, – пробасил он, взгромождаясь над отцом, с восхищением смотрящим на любимое чадо.

– Встал, значит? Ну, тогда – утренний туалет, как положено купцу. А потом считать и укладывать товар, проследить за упряжью, чтобы не попортили лошадей, переговорить с охраной – въезжаем все же в леса, послать голубя, что въезжаем в эти самые леса, пусть готовят отряд для встречи, проверить кассу, выдать на расходы квартирьерам, отправить квартирьеров вперед – не забыть про охрану для них, распланировать график движения, получить отчет и проверить его…

– Ох, отец… Какая же все это скучища и тягомотина… И вот так – каждый день. И что, теперь мне до конца жизни – так? Постоянные поездки, грязные ночлеги, умывание в реке, сельские девки, пересчет товара, недоверие ко всем, контроль и учет, учет и контроль… И все зачем? Затем, чтобы приехать домой, переночевать там – и снова в путь? Как же это скучно и неинтересно… Вот жить бы, как вчерашний наш трактирщик, на пересечении дорог в своем трактире. Встречать проезжающих, слушать рассказы, знать все и обо всех, писать книгу о приключениях со слов путешественников, завести себе жену, детей кучу, ходить с ними в лес по грибы и ягоды…

…

– Джек, тудыть твою и растудыть! Ты почему еще спишь? Ты почему спишь, скотина? Ты почему…

– А-а-а, – вскочил Джек на своем топчане, получив по мягкому месту розгой. Отец у него раньше служил в армии, дослужился до сержанта. После отставки на накопленные деньги купил трактир. А вот повадки у него остались сержантские. Розги, палки, беспрекословное выполнение приказов… Зато его трактир славился по всей округе своей чистотой и вкусными обедами. И на пиво никто не жаловался.

– Больно, па! – Джек почесался. – Слышу я, уже слышу!

– Так будет еще больнее! Ты что, забывать стал свои обязанности? Точно, сожгу все твои книги – один вред от них. Быстро умываться, бегом – и за дело! Проследишь за уборкой, поглядишь, как там помыли посуду, отберешь у крестьян пару овец на жаркое, да чтобы не так, как вчера, а посвежее, помоложе выбирай, чтобы ребрышки после жарки были мягкие и сочные! Потом сходишь с Михой на рынок, принесете овощей и зелени. Потом посчитай, что у нас там с вином и пивом. Потом рассчитайся со сторожем – он уже полчаса ждет у кассы. Потом сходи на конюшню – чтобы было там чисто и солома свежая. Потом начисть до блеска краны, потом обновить надо вывеску, потом…

– Ох, па… Уже иду, – совершенно убитым тоном прервал Джек отца. – Но все-таки, как же это скучно – каждый день одно и то же. С самого, извиняюсь, с ранья. И до самой, так ее, ночи. А то и до утра… Голова уже не варит. В глазах все двоится и плывет, хоть и не пил совсем. Ни тебе почитать, ни посидеть минутку. Даже на любовь времени не остается. Изо дня в день, изо дня в день… Такая скучища и тягомотина. Вон, даже простому крестьянину, хоть и тому же Питеру, что пил пиво вчера до ночи – ему в сто раз легче и интереснее жить. У него есть свои четыре времени года, и со сменой времен меняется жизнь, у него есть свое поле, есть природа вокруг, есть урожай… А у нас – ох, такая скучища!

…

– Ах! – вскочил, отплевываясь, Питер с сундука, на котором спал. – Ты что, батя, охренел?

– Я – охренел? Это я – охренел? Вот сейчас возьму грабли, да поломаю о твою спину, бездельник! Солнце уже встает, а ты еще спишь? Какой ты, к чертям собачьим, крестьянин? Ты пьяница беспутный, забывший свои обязанности перед семьей и перед богом!

– Да какой пьяница-то… Одна кружка пива раз в неделю…

– Вот именно! Каждую неделю – что это, если не пьяница? А нам сегодня травы косить – вот квитанция от лесника, по опушкам разрешено. Нам сегодня после этого надо еще успеть вернуться и накормить-напоить всю скотину. Днем-то она попасется в общинном стаде, а вот вечером и перед ночью… Значит, надо кормов задать. Коров подоить всех – мамка одна не справится. Приготовить к утру товар для рынка и то, что отвезем в замок за защиту. А там уже и время будет бороновать, а потом…

– Вот же, угораздило крестьянским сыном родиться, – бурчал Питер, собираясь. Хотя, что там было собираться? Подпоясал рубаху, в которой спал, повесил на плечо холщовую суму, в которую кинул луковицу да кусок хлеба, и выскочил за отцом на улицу.

– Ну, и где твое солнце?

– Я не сказал, что оно встало. Я сказал, что оно встает. Вон там, видишь, край неба уже посветлел?

– Черт-черт-черт…

– Не чертыхайся!

– Как же мне надоела эта идиотская жизнь! Этот, так его, повседневный идиотизм сельской жизни, как говорят в книжках умные люди…

– А кто их кормит, этих умных людей? Мы! Что они без нас? Они же сдохнут все, если не мы. Да на нас вся земля держится, понял?

– Это мне ясно… С детства знаю, заучил… Но как же это скучно, батя! Какая же это скучища год за годом, месяц за месяцем, день за днем делать одно и то же. Встречать рассветы в полях. Зимой перебиваться мелкими заработками. Летом не спать почти. Осенью жениться, плодить новых крестьян. И опять – поля, вонючая дурная скотина, навоз, мозоли на руках… И пустая голова на плечах. Совсем пустая, понимаешь? Остановиться и задуматься некогда. А ведь есть такие люди – писатели. Они, знаешь, пишут книги, описывают разные страны и континенты, приключения всякие. А еще можно сказки писать про рыцарей, про драконов, про принцесс и пастухов… Сидишь, в окошко смотришь, и пишешь сказку – представляешь?