Текст книги "Ксеноисторик Маркс (СИ)"

Автор книги: Александр Карнишин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Александр Геннадьевич Карнишин
Ксеноисторик Маркс

– Ксеноистория, запомните, это не история «чужих». Это в первую очередь – чужая история. Именно история дает нам ответ на главный вопрос: как получилось? Откуда и почему – именно так? Поэтому вам мы даем информацию обо всем, что уже было. Обо всех вариантах, которые уже изучены нашими специалистами. Кстати, поэтому курс ксеноистории растет с каждым годом. Надеюсь, и ваш труд пополнит нашу сокровищницу знаний.

Маркс запоминал.

После курса земной истории лекции известных ксеноисториков были самыми интересными во время учебы в Академии. Какими же разными путями идет развитие общества на разных планетах!

Главное – помнить о невозможности прямых аналогий. И еще о том, что историк не должен быть предсказателем. Он может объяснить то, что было. Но не сказать, как оно будет в дальнейшем.

Родители назвали Маркса по имени историка древности Маркса Энгельса, который как раз пытался обобщать и предсказывать. Его так и назвали специально, для памяти, чтобы не повторял ошибок. Дать ребенку имя какого-нибудь древнего героя, например, назвать Александром, было гораздо проще. Но не воспитательно. И не учебно. А вот Маркс…

Он потому и пошел на курс ксеноистории.

***

После обеда они гуляли. Маркс шел рядом с хозяином и все пытался понять, наелся он все же или еще нет? С одной стороны, общего количества съеденного вполне хватало. Больше съесть было просто невозможно. И вкус был отменный. Умеют ведь у барона готовить! Но – одна трава! Овощи, разная зелень, на сладкое фрукты и ягоды. Проходит полчаса, и желудок опять начинает требовать свое. Как же они тут живут? Привычка, что ли?

Барон шел, с гордостью показывая свое хозяйство. Замок у него был самый настоящий, как на Земле в средние века. Не кирпичный, а из валунов, скрепленных где забитой в щели и окаменевшей глиной, а где и железными скобами толщиной в два пальца.

"Такую преграду даже бетонобойным снарядом не взять,"– некстати подумал Маркс. Действительно, совершенно некстати. Что он знает о бетонобойных снарядах, кроме того, что о них говорили на лекциях и экскурсии в музее?

– Барон, вы позволите задать вопрос? – вдруг спросил он, сам себя тут же мысленно ругая – ну, как можно прерывать хозяина дома?

Однако барон ничуть не огорчился, а тут же с широкой улыбкой повернулся к нему:

– Конечно, мой друг, спрашивайте! Ведь для того вы и живете у меня, чтобы врасти в наш быт, понять наш народ, его традиции, его культуру, его историю…

– Скажите, барон… Вот… А зачем вам такие крепкие стены?

– Бабушка, бабушка, а зачем тебе такие большие зубы? – рассмеялся барон. – Эту книжку у нас читают в школах, дружище Маркс, так что не удивляйтесь. А стены… Ну, как же мне без стен. Что же я за барон, если без стен. Без стен я невесть что, а не барон. И семья моя тогда не баронская, а невесть чья семья… Ну, как бы вам это объяснить… Понимаете, баронство – это не только титул, как у вас, на Земле. Баронство – это много веков выживания во враждебном окружении. Это гены, наконец. Это ДНК. Это передающиеся из поколения в поколение родовые признаки. И ничего этого – если нет стен. Тут, внутри стен, мое настоящее баронство. А там, за стенами, мой народ, но они не члены баронства. Они – селяне и горожане…

– Кажется, я понимаю, – кивнул Маркс.

Ему показалось, что барон объяснил все логично. Действительно, в отличие от Земли и ее истории, тут аристократия хранила свои корни в глубокой древности, вела родословную от легендарных первых правителей и их сподвижников. И уж никогда не было в их истории такого, чтобы кто-то получил баронство за заслуги. И замок этот, практически неприступный, был, выходит, чем-то наподобие мундира генерала с хорошо и издали различимым количеством звезд на погонах. Едешь мимо по дороге, глянешь, и сразу ясно – баронство. Наверное, так.

– А? – Маркс оторвался от своих размышлений. – Простите, барон… Я немного отвлекся, обдумывая вашу мысль о преемственности, о поколениях…

– А-а-а! То-то я смотрю, гость задумался! И правда, преемственность – главная опора нашего строя. Это вы, дружище Маркс, хорошо сразу выцепили главное звено нашего общества. Если все ваши тоже поймут – быть вам нашими гостями, друзьями, союзниками, а дальше, кто знает, кто знает… Может быть, родней, а? – подмигнул барон, легким кивком головы показывая не резвящихся у пруда девочек в купальных костюмах. – Внучки мои. Люблю.

Он внезапно стал серьезным:

– Но вы должны понимать, я сказал все это в шутку, потому что слиться с нами стоит многого. И главное – личной заинтересованности в этом и понимания наших традиций и наших основ. Вы понимаете меня?

– Да-да, – растерянно поддакнул Маркс.

На самом деле он ничего не понял. Единственное, что он понимал, это его желудок, который опять требовал еды, и его кишки, которые болезненно сокращались, намекая, что надо побыстрее искать имеющиеся в замке в большом количестве специальные домики.

– Я рад, что вы понимаете! – барон просто лучился улыбкой. От него и правда как будто какое-то сияние исходило. – Я говорил нашим, что вот вы, именно вы – поймете. Сразу поймете и примете. А раз так, то я приглашаю вас сегодня на церемониальный ночной ужин. Ровно через два часа. Прошу подготовиться и прошу вас, очень прошу, наденьте ваш парадный мундир и все ордена и награды. Вы будете первым. Но я надеюсь, что за вами последует Земля!

Он торжественно пожал руку Марксу и удалился, твердо ставя ноги, как будто шел по плацу перед армией своих предков и потомков. Гордо шел. Прямо.

…

Маркса пять минут продержали перед закрытыми дверями обеденного зала. Он не нервничал. Дипломат должен быть готов к любым обрядам. Ожидание – это тоже часть обряда. Чем выше честь, тем дольше ожидание.

Он хмыкнул про себя. Надо бы записать где-то. Придумал же вот такую фразу… Но тут дверь открылась.

В полутемном зале вокруг стола разместились только сам барон, его жена, старший сын, и… Внучка, да? Это, кажется, его внучка? Она была серьезна и смотрела прямо на стол. А на столе не было ничего. Ни скатертей, ни серебряной и золотой посуды, ни хрустальных графинов с прекрасными местными винами. Не было и огромных блюд, наполненных салатами и целиком выложенными овощами и фруктами. Ни-че-го. Только подсвечник с двенадцатью свечами. Дюжина – счастливое число и на Земле, и здесь.

Барон указал Марксу его место – прямо перед ним, через стол. Он и его семейство стояли, стоял у своего стула с высокой резной черной от времени спинкой и Маркс. Ожидание затягивалось.

"Может быть, они ждут какого-то действия от меня?" – подумал Маркс.

Но барон и баронесса и молодой баронет даже не смотрели на него, только молоденькая внучка изредка стреляла глазками, а потом снова опускала их перед собой, на пустой стол.

Дон-н-н-н-н-н-н-н…

Тяжелый удар гонга, казалось, сотряс стены и перевернул все внутренности Маркса.

В установившейся тишине сел барон. Через секунду села баронесса. Еще через секунду – баронет.

"Все понятно,"– подумал Маркс. – "По старшинству, подчеркивая очередность". Значит, его очередь, как гостя – последняя. Но внучка барона не садилась, продолжая кидать на него взгляды. Что такое? Он – главнее родни?

Маркс осторожно шагнул вперед и плотно сел на стул. Через секунду сидели все. Еще минута молчания. Новый удар гонга.

Медленно со скрипом отворилась дверь. Вроде, раньше она не скрипела? Из темного коридора по одному стали входить слуги в черном, разнося блюда ужинающим. Простые коричневые глиняные блюда, даже не фарфоровые. Простые стальные приборы – никакого серебра и золота. Но зато на блюдах на огромных листа салата – господи, опять зелень, подумал, было, Маркс – лежали пышущие жаром, ароматные, стреляющие жиром толстые ломти мяса.

Барон с улыбкой смотрел на счастливое лицо Маркса. Потом указал взглядом на него своим родным, и все тоже стали улыбаться. Радостно улыбаться, без ужимок и дипломатических вывертов. Просто радоваться за человека.

– Я уж думал, – поднял глаза Маркс, – что у вас нет мяса. Совсем нет.

– Да кто бы вас пустил в такое баронство, где совсем нет мяса? Что вы, дружище Маркс! Мы – крепкое баронство. Мяса у нас много. И для себя. И для почетных гостей, которые могут стать нашими родственниками. Ирма, как он тебе?

– Симпатичный, – прошептала, покраснев внучка.

Ирма, значит. Маркс присмотрелся к девчонке. Лет семнадцать, наверное. Не красавица, конечно, но кровь баронская видна. Аристократка.

– А что это?

– В смысле?

– Ну, из кого? – Маркс показал на стоящее перед ним блюдо.

– А, в этом смысле. А у вас там что едят? На вашей Земле?

– Ну, говядину, свинину там, баранину еще…

– Фу, какие гадости он говорит, дедушка.

– Ну, правда, дружище Маркс… Вы бы при женщинах хоть… Ну, некрасиво это.

– Но тогда это…

– Конечно же, конечно, дружище Маркс! Вот мы и подошли к главному, к настоящей преемственности! Вы там, на Земле, дошли до такого дикого состояния, что едите грязных вонючих животных, уподобляясь им самим и тому, что поедают они. Не зря же даже в старинной Библии был запрет на свинину, помните? Мы пошли дальше. Наши люди не едят животных. Совсем.

– Как? А это?

– Это – венец божьего творения. Это – подобие бога на земле. Это – преемственность поколений на генном уровне. Это – чистейшая кровь аристократов за многие века. Это… Да что там… Знакомьтесь. Дедушка, это Маркс. Он теперь наш. Маркс – это дедушка. Ну, приступим? Да что с вами, дружище Маркс?

***

– Приезжий Маркс! К ужину вас зовут, разговоры разговаривать.

Маркс оторвался от записной книжки, куда частично наговаривал, а частично писал впечатления от последних встреч с "туземцами". Он так и писал "туземцы", а за ним по его отчетам так стали называть местных жителей и на станции. Конечно, по всем признакам, по всем анализам, которые удалось сделать, это были далекие родственники прилетевших исследователей. И уж никакие они не туземцы. Не было на этой планете гуманоидов. Никаких следов. А сами "туземцы" жили малыми общинами в наиболее плодородных областях теплой планеты.

Маркс и его коллеги были уже второй экспедицией. Первая собрала образцы, дала название планете и быстро ретировалась, обнаружив разумную жизнь. Все по Кодексу – с инопланетниками общаться положено только специалистам. Только ксеноисторикам и ксенобиологам.

На удивление их прилет встретили здесь совершенно спокойно, как само собой разумеющееся дело. Отсюда и пошли расспросы Маркса о прошлом этой земли, и в дальнейшем его вывод о родстве землян и такой редкой неземной цивилизации.

Цивилизации? Маркс с кряхтением распрямил спину, сделал несколько приседаний, нагнулся пару раз. Тяжело все же без привычки – на корточках весь день.

По "поселку", как он называл поселение, Маркса никто не сопровождал. Это тоже было странным. Он хорошо помнил последнюю свою экспедицию, после которой долго лечился. Целый год его не допускали к работе. Тогда, теперь-то он мог спокойно вспоминать это, каждого из них всегда сопровождала целая свита. И развитие той цивилизации было куда как выше…

Он подошел к циновке, загораживающей вход в длинный общий дом, кашлянул при входе.

Циновка отлетела в сторону:

– Маркс, дружище! – улыбался сын местного "вождя" (и это слово исследователь всегда писал в кавычках, так и не поняв до конца, как следует называть того, кому, казалось, все здесь подчинялись). – Заходи, мы не начинали без тебя!

При первом знакомстве они потребовали его полное имя и фамилию, допытывались об отчестве, потом долго обсуждали, как обращаться к гостю, наконец, спросили – не будет ли он обижаться на Маркса? Нет? Очень хорошо. И теперь он в этом "поселке" просто Маркс.

Пригнувшись, оказывая уважение очагу и присутствующим, Маркс шагнул в полусумрак длинного дома. Дом действительно был длинным – метров двадцать, не меньше. Что-то подобное было у северных племен на Земле. Но на Земле так строили из-за суровости климата, из-за зимних холодов, закапываясь в почву по самую крышу. А тут всегда тепло, и дом стоит, обдуваемый всеми ветрами. В нем прохладно, потому что есть чердачное пространство, отделяющее крышу от потолка. И еще, потому что вход и выход – напротив друг друга. Циновки покачиваются от легкого сквознячка. Дым из очага быстро рассеивается, а вот запахи пищи почему-то остаются. В животе сразу громко заурчало.

Маркс засмущался, но его встретили смехом и криками. Никто не поднимался с циновок, лежащих на полу, но все улыбались ему, махали руками, кто-то кланялся, чуть не до земли доставая лбом, а "вождь" радушно показывал на место рядом с собой.

– Здравствуй, Маркс!

– Здравствуй, Илич!

Люди здесь здоровались при каждой встрече. Маркс уже выяснил, что это не просто привычное приветствие, а настоящее пожелание здоровья. И если говорят при прощании "до свидания", значит, новая встреча обязательно состоится. А если желают удачи, то совершенно искренне. Здесь, подумал Маркс, просто нельзя не быть удачливым и здоровым.

Он прошел к месту рядом с "вождем", начал устраиваться, тщательно сворачивая ноги кольцом, но сосед, весело рассмеявшись, дернул Маркса за ногу, которая тут же провалилась под циновку.

Маркс попытался вскочить, холодок опасности пробежал между лопатками – ведь так и знал он, что не может быть все слишком просто и хорошо! Рука метнулась к поясу, к тревожной кнопке.

Но сзади подскочили два молодых и здоровых парня, подхватили под локти, приподняли, подержали на весу, как бы показывая всем, а потом бережно опустили в яму.

Вернее, в яму возле циновки с едой опустились только ноги Маркса, а сам он рухнул на краю, как будто на стул, стараясь утихомирить взбесившееся сердце и не показать страха.

– Вот! – кричал ему весело в ухо сын "вождя". – Это я придумал! Тебе вчера было трудно, я видел! Вот!

– Ну, что скажешь? – прищурился сбоку "вождь".

– Спасибо.

– На бога надейся, да сам не плошай, – непонятно к чему наставительно сказал сидящий справа старик (вот как его назвать – не "шаман" же?).

И начался ужин. За едой не разговаривали. Еда была проста и вкусна. Жареное на огне мясо, чуть подсоленное (вот еще секрет – откуда у них соль?), местные овощи наподобие огурцов или маленьких кабачков – вот и вся еда. Зато ее было много и хватало всем, так что не надо было обращаться к кому-нибудь, чтобы дотянуться до другого края циновки. Везде все было одинаковым. Запивали фруктовым соком. Мягкий вкус, наподобие абрикосов, красивый солнечный цвет.

Маркс был доволен таким ужином. Тем более, о мясе заранее расспросил, еще в первый раз.

– А что, хлеб вы не печете? – спросил он в разгар веселья.

Все-таки климат тут был очень благоприятным для земледелия. И земля плодородная.

– Хлеб будет завтра. Соседи привезут хлеб. А мы им дадим наших овощей.

Эта информация была новой. Значит, у них есть разделение труда? Как это возможно в глубокой первобытности этого общества?

– Но вы же тоже можете выращивать какое-нибудь зерно?

– Мы не можем. У нас – овощи, – серьезно и строго сказал "вождь".

– А мясо?

– Мясо можно всем. Но только для себя, не на обмен.

Интересно и странно. То есть, продукты земледелия обмениваются, а скотоводство – как подсобное хозяйство?

Маркс уточнил:

– А инструменты?

– Это за рекой. Там кузнецы живут. Мы заказ делаем – они исполняют.

– А если не исполнят?

– Как это? – "вождь" даже перестал жевать. – А на что они тогда нужны?

Справа раздался спокойный голос "хранителя памяти":

– Когда есть разделение труда – есть связь между людьми. Мы все – как драгоценные камни в ожерелье богов. Одни делают хлеб, другие выращивают овощи, третьи куют, четвертые ткут, пятые шьют. И никогда не будет у нас такого, чтобы пироги пек сапожник, а сапоги тачал пирожник. Никогда. Хватит такого.

Маркс с открытым ртом переваривал услышанное. Они знают наши поговорки, они знают, что такое разделение труда… Ай-яй-яй… Кажется, кто-то крупно ошибся в оценке уровня развития этой цивилизации…

– А войны? – осторожно спросил он. – Войны у вас бывают?

– Взрослый человек, а такую чушь несешь… Какие войны? За что?

– Но из нашей истории…

– Ваша история – нам не пример. Вот у вас, к примеру, электричество есть. А у нас нет. Но не потому, что мы его не знаем, а потому что не нужно оно нам.

– Как не нужно?

– А вот так. Днем светло. Ночью темно. Летом жарко. Зимой прохладно. Зачем нам здесь электричество?

Маркс подумал немного.

– Ну, для автоматизации… Инструментов больше делать…

– А зачем нам больше инструментов? – неподдельно удивился "вождь". – Мы заказали плуг, две бороны взамен старых, пять ножей. Зачем нам – больше?

– Ну, ладно, не надо больше инструментов… А холодильник, чтобы продукты хранились?

– Чего их хранить? Их есть надо, пока свежие. А если не свежие – свиньям отдавать. Зачем есть не свежее?

Маркс сидел, пытаясь как-то сформулировать, доказать, что электричество – полезно. Но тут справа опять вмешался "хранитель памяти":

– Я знаю, что у вас аварии были с электричеством связанные. Машины взрывались, люди погибали – так это?

Все притихли, вслушиваясь.

– Да, было, но защита улучшается…,– начал, было, Маркс.

– Вот. Было. И всегда будет. А у нас – ни один человек не умер от электричества или за электричество. Понятно?

– Не понятно, – помотал головой Маркс.

– Что тебе не понятно, приезжий?

– История всегда развивается по спирали. И то, что было в одном месте, почти так же повторится и в другом. Так нас учили.

– А кто сказал тебе, что мы должны повторять ваши или чьи-то еще ошибки? Не думал ли ты, что это вы идете за нами, а не мы – за вами?

– Как это? – и тут Маркс замолк, обдумывая внезапную мысль.

– А вот так. Это вы прилетели к нам. Мы ждали этого. Сотни лет ждали. Не мы – к вам, а вы – к нам. Это мы, выходит, нужны вам. Наш опыт, а не наоборот. У нас нет оружия – оно просто не нужно нам. У нас нет самолетов – потому что они нам просто не нужны. Планета большая и теплая. Земля плодородная. Нам хватает той еды, которая производится без больших трудозатрат.

– Но – государство! Но как поддерживать закон без полиции? А как полиция без оружия?

– Нет у нас никакого государства. Мы все свободные люди, и никто никому не подчиняется. Мы все равны.

– Но вот же, – указал пальцем (ой, как некультурно – взвыло подсознание). – Вот же – он разве не главный?

"Вождь" хохотнул, стукнув в восторге руками по своим коленям.

– Он здесь вроде диспетчера. А я, получается, вроде учителя. А вон парни вроде охотники. А завтра они пойдут с обозом и будут вроде обозниками. а я пойду на огород и стану вроде огородником. А он, – указал "хранитель знаний" на "вождя". – Он пойдет с тобой, и будет учить тебя жить. И будет вроде учителем. Ну, понятно?

Маркс потряс головой.

– А как же прогресс?

– Что ты понимаешь под прогрессом, приезжий? Грязь, вонь, войны, нищету, воровство, деньги, – он так выговорил "деньги", как будто его тошнило от одного слова. – Это ты называешь прогрессом?

– Но… Вам же будет легче жить! – повторился Маркс.

– А нам не тяжело, – захохотал, приобняв его сзади сын "вождя". – Оставайся с нами, Маркс! У нас хорошо. Завтра будет хлеб. А потом пойдем обозом к кузнецам. А потом в другую сторону пойдем – к ткачам. А потом найдем тебе девушку. Ты умный. Ты нам годишься…

– Но ведь не бывает так… Не бывает. Равенства – не бывает!

– А вот тут ты ошибаешься, приезжий со странным именем. Равенство есть. Мы все – люди. И именно этим мы равны друг другу.

– А если кто-то сильней и больше овощей вырастит?

– Молодец! Хороший человек!

– Но он же станет богаче?

– Маркс, Маркс… Что такое "богаче"? – смеялся "вождь". – Человеку не надо больше того, что ему надо. Сколько тебе надо рубашек? Пять, десять? Их сделают. Сколько ты сможешь съесть мяса? Зачем тебе больше? Куда ты денешь лишнее? И пять ножей за одним поясом не унесешь…

– А украшения? А искусство? А культура? А…

– У нас есть все. И культура. И украшения. Если ты пишешь книгу, то тебя будут кормить. Целый год тебя будут кормить. Но если твоя книга не понравится никому и за нее потом ничего не выручить, не обменять ни на что, то тебе придется уйти. Нет, нет – ты не думай! Никто никого не гонит, не бьет. Человек сам уйдет, потому что отношение к нему будет другое. Понимаешь?

– Вы коммунисты? – спросил Маркс, пытаясь как-то систематизировать, уложить в голове то, что услышал.

– Плохо вас готовят в ваших академиях, – сурово ответил "хранитель знаний". – Мы – анархисты. Самые настоящие, природные.

***

– Главная площадь нашей столицы называется Зеленая. Потому что она самая красивая.

– А у нас была Красная…

– Разве же красный цвет лучше зеленого? Красный – он агрессивный. Он цвет боли, цвет огня и крови. Красный – цвет войны. А вон, погляди на лес, на траву… Зеленый – он жизненный, он нежный, он мягкий, он приятный, он "вкусный", даже на цвет. И наша площадь такая красивая, что иначе, чем Зеленой, мы никогда и не думали ее назвать.

Ксеноисторик Маркс, совершающий первую прогулку по планете, кивал головой, мол, понял, потом снова вздергивал голову, получив дружный крик в наушник, и старался смотреть только прямо перед собой. На орбите планеты геостационарным спутником висел звездолет, и почти все, кто не был задействован в текущих работах, смотрели сейчас в том же направлении, что и он. В отсталых цивилизациях статус лица определяется его богатством. Поэтому камеру традиционно спрятали в огромный изумруд, прикрепленный к золотому обручу. Теперь понятно, почему с таким одобрением местные отнеслись к этой детали на лбу Маркса: у них здесь самый лучший цвет – зеленый.

– А? Вы что-то говорили сейчас…,– он опять отвлекся.

– Задумались, гость? Сейчас мы вас покормим, а потом будем катать по столице и окрестностям, как вы и заказывали. Посмотрите, что у нас здесь и как.

На обед подавали множество блюд, вполне схожих с земными. Даже внешний вид был схож. И мясо пахло именно мясом.

– Говядина? – специально переспросил Маркс, подозрительно косясь на большую отбивную с крупно порезанной зеленью.

– Яловичина, она самая. Телятина – она уж больно суховата бывает. А так – ничего. А что? У вас какие-то обычаи? Запрещено?

– Нет-нет. Как раз такое мясо у нас едят с удовольствием. Правда, не во всех странах…

– Это очень интересно, – переглядывались окружающие, радушно подкладывая ему новые и новые куски. – Не поделитесь с нами знаниями?

– Ну, вот, из опыта, из истории… Свинину у нас не везде употребляют.

– Это почему же? Священное животное? Но как же такое может быть?

– Нет-нет. Просто такой религиозный запрет. Как считается, пришедший из тех давних веков, когда человек еще мог есть человека…,– его стало чуть подташнивать на последних словах.

Маркс поморщился, сглотнул. Но точно такое же брезгливое выражение он уловил и на лицах окружающих его людей. Нормальные люди, понял он. Не страшные.

– А что же они тогда едят? Если свинину не могут?

– То, что не похоже на человечину. Не такое светлое, не такое "сладкое". Вот, говядину, ну и еще бывает, конину.

– Конину? Как это может быть?

Чуть ли не такое же выражение лиц, как о человечине. Маркс поскорее перевел разговор на напитки, удивляясь хмельному жидкому кефиру, пузырьками стучащему в нос, как шампанское.

После обеда, длящегося два часа – он проверил по корабельному времени – Маркса повели "кататься", как выразился какой-то вельможа с золотой цепью на груди. Местная "табель о рангах" еще не была изучена, и невозможно еще было определить сразу, какой из встречающих – начальник, а какой – просто сопровождает.

На улице у крыльца ждал экипаж.

Маркс как-то сразу протрезвел: не издевка ли? Не проверка ли какая-то? В высокую карету с закрытым первым этажом и открытой платформой на втором, куда вела узкая лесенка, были запряжены парой два огромных вола, сцепленных ярмом с толстой, чуть не в руку, единственной оглоблей. Маркс оглянулся – никто не смеется, вроде. Сверху, из штаба, говорили, что активности не отмечено – похоже, для них это рутинное мероприятие. То есть, не новое, не специально для него, не с целью пошутить и посмеяться. Он вздохнул и полез наверх. Сверху видно будет все.

Сопровождающие лица уселись напротив, щелкнул бич, волы дернули и пошли мерно и неторопливо под размеренный монолог "экскурсовода". Все стандартно: поглядите налево, поглядите направо, а сейчас будет очень красиво, а вот тут мы приостановимся, а здесь вот была граница города раньше, а на этой площади казнили известного бунтовщика и чернокнижника…

– Если есть вопросы, вы спрашивайте, спрашивайте!

– Кхм… Скажите, а лошади на вашей планете есть?

– Какой правильный вопрос! Вы прямо предугадали следующий мой рассказ! У нас есть лошади! Они свободны и красивы. Они пасутся, где им хочется, и раз в год их кормят на улицах города. Тогда они приходят, тут становится просто тесно, а все жители несут им сладости и фрукты. Лошади у нас – священны! Если бы не они… Легенды говорят о том, что первый основатель города спасся от врагов именно с помощью лошадей. С тех пор они свободны по его завещанию. И знаете, он был совершенно прав. В последней войне, когда враг использовал конницу – это варварское изобретение дикарей, наша вольница на боевых волах разбила в пух и прах их пехоту, подавила обозы, и этой коннице пришлось просто бежать обратно. Вот убегать у них получилось. Нет, основатель нашего города и нашего государства был умнейший человек!

***

Лежащее напротив существо шевелило лапками и длинными усами. Переводчик шептал в ухо слова.

Ксеноисторик Маркс не знал ксенофобии – в академии учили и воспитывали хорошо. Но с таким он встречался впервые. Во-первых, хозяева этой планеты были мелкие. С ладонь, не больше. Во-вторых, они все-таки были насекомыми. А насекомые и люди – это очень разное. Мыслящие насекомые – тут не то, что докторская диссертация или книга, тут просто самое настоящее открытие. В третьих, как-то неуютно было в полутемных подземных переходах и небольших каморках, которые для местных жителей служили залами.

– Все мы проходим пять ступеней в своем развитии, – шептал переводчик, интерпретируя движения "старика".

Маркс так посчитал, что именно старика. Мелкие колючие волоски на его конечностях побурели и даже стали серыми и белыми на кончиках. Четыре ноги (или это правильнее назвать лапами?) от слабости не держали тело. Две передние конечности исполняли роль рук у человека. И еще роль языка, что ли. Хотя, вот и вибрация длинных гибких усиков – они тоже какую-то информацию несли. Так что не понятно до конца, как они разговаривают. Судя по всему, участвует все тело – так они "говорят".

– Пять ступеней? У нас тоже есть такие существа, которые разные ступени проходят. Только они неразумные. И обычно у них четыре.

Маркс говорил в коробку переводчика, а уж как он там передавал гигантскому насекомому… Вибрацией опять же, что ли…

– Пять, – переводчик шептал с хрипотцой, как бы подчеркивая старость организма, лежащего перед ксеноисториком. – У нас пять. И только у нас из всех, живущих на планете.

Наверное, они были если не родственниками – откуда тут родственники? – то кем-то однотипным с земными пауками. Хотя, нет. Пауки – они же с восемью ногами. И глаз у них больше. Но вот тело и сами лапы были похожи именно на паучьи. И развитые челюсти-хелицеры. Или муравьи? Но муравьи гладкие, а тут все в волосках. И тело все же больше паучье…

В общем, это была задача для ксенобиологов. А ксеноисторики занимались обществом и его развитием. Но "старик" не обращал внимания на такие мелочи. Или для него эти вот пять формаций и есть общественное развитие? Или просто неотделимы они от него по каким-то внутренним причинам?

Переводчик хрипел и покашливал. Маркс слушал. Запись шла.

Они называли себя "жжа" – так перевел аппарат. Что-то звукоподражательное, похоже. Жужжащее что-то.

Давным-давно, когда самый первый жжа вылез на свет из вечного мрака подземелий, началось заселение поверхности планеты. Питания хватало для роста популяции. А рост был необходим, чтобы поддерживать стабильность в обществе. Иначе, если бы все разом, все несколько немногочисленных жжа легли в куколку – кто бы охранял их, кто переворачивал? Много жжа – много воинов и много ученых. Много жжа – это разные стадии у больших групп. Пока планета не стала принадлежать жжа – это было условием выживания. Все должны были проходить этапы реформации в разное время.

Сначала жжа откладывали яйца. Их требовалось охранять и держать в теплом помещении.

"Ну, это и у наших насекомых в основном так", – подумал Маркс. – "Как раз у муравьев и термитов".

Потом из яиц выходили личинки жжа. Цель личинки одна – набрать массу. Личинок много, но они очень маленькие. Очень. Гость понимает меня?

Гость смотрел на это существо и думал: а очень маленькие по отношению к этому телу – это какого же они, выходит, размера? Под лупой только увидишь, под микроскопом?

Личинки только едят. Они не владеют речью, они не разумны. Только двигаются и только едят. Двигаться необходимо, чтобы развивались конечности.

Потом они вырастают до нужного размера и переходят в куколку.

Куколка – полуразумна. Она не шевелится, не двигается. Она как бы спит и видит сны. С ней уже работают ученые и учителя. Они постоянно говорят с куколкой. Рассказывают, читают, объясняют. Куколка еще не отвечает им, но уже все воспринимает. Именно на этой стадии закладывается фундамент дальнейшего развития разумного жжа.

А потом куколка раз – и раскрывается, и на волю вылетает самое прекрасное творение природы – легкий и крылатый жжа. Он красив. Крылья его украшены неповторимым узором, по которому узнают его издали. Он уже понимает речь и может сам отвечать. Но силы бурлят в нем и часто пересиливают – тогда жжа совершает глупые поступки. Но если бы не было этих глупых поступков, кто знает, как бы оно все шло. И бывает ли развитие общества без глупых поступков? И не сами ли эти глупые поступки подталкивают развитие?

"Старик" замер. Переводчик затих. Потом он снова заговорил.

Летучий жжа – это первооткрыватель земель. Летучий жжа – первооткрыватель глубин атмосферы. Летучий жжа – всегда легок и весел. Он разбойник, он шут, он герой, он рыцарь. Он красив, как бог. Боги жжа – прекрасны и крылаты. Крылаты и светлы, как крылаты и светлы жжа, когда выходят из куколки.

И так же, как боги, летучие жжа легкомысленны. Они влюбляются и любят, они считают себя вечными, они красуются друг перед другом, они оплодотворяют друг друга, они обещают друг другу вечную жизнь в звенящем летнем небе и вечную любовь вместе с этой вечной жизнью.

Но нет ничего вечного в мире.

И наступает осень и зима. А жжа сбрасывают свои крылья и прячутся в подземельях, там, откуда вышли первые и куда уйдут последние.