Текст книги "Антивечность"

Автор книги: Александр Филевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Александр Филевский
Антивечность

Разум дан человеку, чтобы он понял: жить одним разумом нельзя…

Э. М. Ремарк

Глава 1

Джон Александров ценил эти мгновения: поздним вечером нервы расслаблялись. Время как будто останавливалось. В такие минуты Александров часто смотрел в панорамное окно, наслаждаясь тишиной своей квартиры на девяносто пятом этаже высотного здания. Порой над городом стелился густой туман, уже окрашенный в цвет шедшего к закату солнца, и Джон мысленно отрывался от земли, улетая от суеты повседневной жизни. И только стоявшие по соседству здания напоминали об иллюзорности нарисованных фантазиями картин.

Вечерами Джон много думал, но размышления эти шли фоном, где-то на задворках сознания, и, несмотря на сложность раздумий, а зачастую и мрачность, не нарушали спокойствия. Сейчас Александров неспешно анализировал ситуацию, в которой оказалась Земля, и картина складывалась весьма неприятная: отсутствие пауз в боевых действиях, на чем настаивал Уильямс, привело к тому, что вновь поступающие на Марс силы также постепенно уничтожались противником. Несмотря на то что победа Конфедерации в долгосрочной перспективе не вызывала сомнений, Земля надолго увязла в этой войне. После поражения под Гейзенберг-сити это стало еще более очевидным.

Александров глубоко вздохнул: жалеет ли Джон о том, что тогда, год назад, на экстренном заседании Военного Правления резко высказался в адрес решения фельдмаршала Громова, намекнув, что решение это направлено на достижение корыстных целей в ущерб благу Конфедерации? Имел ли Джон право объявить обо всем, что думает, в широком кругу членов Правления? Александров вспомнил свои ощущения и снова успокоил себя мыслью, что по-другому поступить уже не мог: раздражение сложившимся в эшелонах власти укладом вдруг нашло выход в минуту одного из самых ярких проявлений цинизма, свидетелем которых Джону когда-либо доводилось быть, – в ходе дискуссии о наступлении малочисленных войск Конфедерации на укрепленные позиции андроидов. Президент требовал молниеносного разгрома сил противника, занимавшего важные месторождения урана, так как энергетический кризис и рост цен практически исключили его (Президента) победу на ближайших выборах. Фельдмаршал не колеблясь объявил казавшееся очевидным решение – не дожидаясь прибытия на Марс основных сил, перейти в наступление и отправить на верную смерть тысячи людей в угоду амбициям и жажде власти, – взыграло желание во что бы то ни стало услужить Президенту. Резкую речь Александрова на этот счет Громов воспринял как неслыханную дерзость – фельдмаршал отстранил Джона от должности представителя Правления при марсианской группировке войск – главного военного чиновника на Марсе – и оставил за Джоном лишь полномочия советника.

К слову, с Громовым у Александрова сложились непростые отношения, в которые были примешаны в некоторой степени родственные связи: Громов был хорошим другом отца Джона. В молодости Александров-старший спас жизнь будущему фельдмаршалу, вытащив его – раненого – с поля боя. Уже будучи на смертном одре, отец Джона взял с Громова обещание быть ментором сына, присматривать за мальчиком и способствовать его карьере. К чести Громова, фельдмаршал в высшей степени серьезно отнесся к своей клятве, но оставаться верным этому обещанию было весьма непросто.

Еще в детстве Александров представлял собой своевольного ребенка: так как отец всю душу отдавал военной карьере и постоянно пропадал в командировках, воспитанием маленького Джона всецело занималась мать, женщина интеллигентная и мягкая. Мальчик не получил так нужной для успеха в жизни, как считал Громов, порции строгости и ремня, которой сам фельдмаршал в свое время вкусил от собственного отца. Отдавая должное живости ума, сообразительности, аналитическим способностям и лидерским качествам Джона, Громов с грустью отмечал в подопечном бескомпромиссность, прямолинейность и неприятие авторитетов, практически исключающие достижение больших высот в военных структурах и политике. Громову часто вспоминались слова одного из русских царей XVIII века, Петра Великого о том, каким должен быть идеальный подчиненный, и в Александрове фельдмаршал не видел ни намека на показную дурость и исполнительность: в Джоне не было ни тени тех качеств, которые необходимы, чтобы завоевать лояльность начальства11
  Речь идет о тексте Указа российского царя Петра I от 9 декабря 1709 года: «Подчиненный перед лицом начальствующим должен иметь вид лихой и придурковатый, дабы разумением своим не смущать начальство».


[Закрыть]. Напротив, подопечный часто смотрел на уважаемых людей как на форменных идиотов, будто нисколько не сомневался, что они такими и являются.

Иногда характер Александрова приводил к особенным осложнениям. Однажды, например, Джон умудрился перейти дорогу влиятельной криминальной группировке. Дело было так: идя по улице, Александров увидел, как один авторитетный преступник яростно бил старика, сделавшего бандиту замечание о припаркованном в неустановленном месте летающем автомобиле. Мафиози успел нанести несколько ударов по лицу уже лежавшему бедняге, когда Александров окликнул злодея и бегом приблизился, придерживая рукой фуражку. Высокопоставленный бандит в недоумении посмотрел на Джона: перед злодеем предстал белокурый широкоплечий мужчина средних лет. Ростом человек казался чуть выше среднего. Крепкость телосложения странным образом сочеталась с худощавостью. Начищенные до блеска черные ботинки, идеально выглаженные брюки однотонного зеленого цвета, такого же оттенка китель из ткани высочайшего качества создавали впечатление, что человек этот буквально сошел с одного из агитационных плакатов, которыми наводнились города Конфедерации с началом операции на Марсе. Бандита смущала лишь одна деталь, мешавшая без промедления наказать наглеца, – эмблема генерального штаба, зловеще сверкнувшая на фуражке с высокой тульей. Гангстер медлил, переминаясь с ноги на ногу, нервно щупая пальцами одной из рук липкий от крови перстень. Внезапно взгляды противников встретились, и мафиози прочитал в глазах незнакомца нисколько не прикрытую надменность и ощущение превосходства. Ни одна живая душа не смела так смотреть на столь уважаемого гангстера! В этом городе его знал и проявлял к нему должное почтение каждый, потому что это был его город. Его город! Когда незнакомец, заметив обескураженность оппонента, растянул тонкие губы в презрительной усмешке, мафиози почувствовал медленно вползающий в сознание страх: бледное худощавое лицо военного с глубоко посаженными, неестественно черными, не выражающими и тени человеческих эмоций глазами казалось воплощением ночных кошмаров. В отчаянной попытке сдержать панику бандит набросился на Джона, стараясь не думать о последствиях. Импульсивный, но неуклюжий рывок завершился лишь острой болью в челюсти и гулом в ушах. Задыхаясь от звериной боли и обиды, не видя вокруг из-за слезившихся глаз, гангстер на ощупь извлек револьвер, пытаясь найти взглядом обидчика. Телохранитель бандита, который все это время стоял рядом, замешкавшись, последовал примеру босса. Александров не имел боевого опыта, но обладал данной от природы реакцией тигра – хорошо владея пистолетом, Джон застрелил на месте обоих соперников из табельного оружия.

Представители криминальных кругов объявили Александрову о намерении вендетты, пообещав отомстить за смерть уважаемого собрата. Громов пришел в ярость от очередной выходки подопечного, но вынужден был вмешаться. Фельдмаршал поручил некоему специальному отделу урегулировать ситуацию. Спецы (так называли сотрудников этого органа немногочисленные посвященные люди) ликвидировали немало видных представителей организованной преступности города, чем недвусмысленно намекнули остальным, что Александров – лицо неприкосновенное.

Эта ситуация разрешилась, но какой ценой! Спецы подчинялись Громову лишь формально, и фельдмаршал всегда боялся к ним обращаться, чтобы не быть им «должным». Никто не знал, кто контролирует Спецов и кому они на самом деле подвластны. Ходили слухи, что структура эта была создана Тайным Советом для устранения политических и экономических конкурентов, но в ходе своей деятельности Спецы отбились от рук: Совет, как доктор Франкенштейн, создал монстра, который при желании мог сожрать и любого из членов самого Совета. Говорят, Спецами руководит кто-то из «идейных», у которого на все свое видение. Его невозможно купить, никто не знает, чего он хочет. Есть опасения, что этой персоне вообще ничего не нужно, кроме «справедливости» в ее собственном понимании этого слова. И как можно вести дела с человеком, которого никто не видел и от которого неизвестно чего ждать? Словом, Громов был в бешенстве от мысли, что пришлось напомнить о себе Спецам просьбой спасти нерадивого подчиненного.

Александров, прервав размышления о взаимоотношениях со своим покровителем, вдруг заметил, что уже совсем стемнело. Огни города, погаснув, погрузили улицы во мрак: с началом войны на Марсе Земля перешла в режим жесткой экономии энергии. Луна в эту ночь была полной – она ярко светила, заливая серебристым светом апартаменты и выхватывая из темноты детали интерьеров.

Джон жил в просторных комнатах с минимальным набором мебели. Из-за этого помещения казались пустынными и нежилыми. Самым крупным предметом была двуспальная кровать, смятая постель на которой не заправлялась уже около недели. Время от времени в этой постели появлялись женщины, но не сегодня, как, впрочем, и не вчера. Женщины мешали думать, забирая эмоции и энергию, необходимые для «дела», поэтому Джон – из рациональных побуждений – предпочитал одиночество. Рядом с ложем стояла небольшая тумба, заваленная горой всякого хлама: небрежность в быту и собранность на службе были самым большим противоречием в натуре Александрова. В противоположном от кровати углу замерли, разместившись бок о бок, два робота-служанки старых моделей, подобные которым уже встречались в некоторых музеях. Оба – на колесной базе. Такие машины давно перестали делать. Когда Александров въезжал в апартаменты, эти роботы уже здесь были: в помещениях практически ничего не изменилось со дня, когда Джон заглянул в них впервые. Один из роботов был в рабочем состоянии. Александров время от времени включал его, внезапно вспоминая о существовании этой машины, и в эти моменты робот безмолвно колесил по мрачным комнатам, поскрипывая давно не смазываемыми механизмами и растирая пыль валиками тускло-оранжевого цвета. Джону нравились тихие унылые звуки работы старых агрегатов: чем-то подобные шумы успокаивали Александрова.

Метрах в двадцати от кровати располагался письменный стол, на котором лежала запылившаяся поздравительная открытка – подарок малолетнего сына. Уже несколько лет мальчик квартировал отдельно, с матерью, которая искренне считала, что с бывшим супругом невозможно прожить вместе и года, не застрелившись от депрессии из его табельного пистолета. Когда супруги еще были вместе, Джон постоянно находился где-то в мыслях о «делах», смотрев на жену остекленевшим взглядом, словно видел перед собой одного из уже упомянутых роботов.

Порой Александров испытывал некое чувство вины из-за отсутствия сильной эмоциональной привязанности к близким, но когда он напоминал себе, что ничего не может поделать с химией своего мозга, угрызения совести так же быстро рассеивались, как и появлялись. К тому же Джон (хоть и по-своему) все же любил и сына, и бывшую жену. В редкие дни, которые доводилось проводить с ребенком, Александров испытывал необычайное душевное спокойствие и гармонию. Отец и сын вместе безмолвно бродили по городу (каждый – в своих мыслях), каким-то странным образом ощущая родственную связь. И никаких слов не было нужно, чтобы почувствовать ее.

На столе, рядом с открыткой сына, стоял телефон специальной связи – большая черная трубка на массивных рычагах. На аппарате никогда не было пыли, потому что Джон имел привычку подходить в раздумьях к столу и машинально протирать средство связи рукой. Отвернувшись от окна, Александров неспешно зашагал вглубь комнаты, к тому самому телефону. Когда Джон уже собирался протереть трубку, аппарат, внезапно зазвонив, заставил стол трястись в мелкой вибрации. Александров медленно снял трубку:

– Господин Александров, это адъютант фельдмаршала Громова… – с волнением, забыв все правила доклада по уставу, протараторил звонивший. – Всем членам Правления необходимо собраться на экстренное совещание.

– Что там опять? Старику снова не спится? – усмехнувшись, промолвил Джон.

– Фельдмаршал Громов… – адъютант запнулся, задыхаясь от волнения. – Фельдмаршал Громов… – Александров терпеливо ждал, уже предчувствуя что-то неладное. Наконец, адъютант нашел силы закончить фразу:

– Фельдмаршал Громов найден мертвым в своем доме.

Глава 2

Какие чувства испытывал Джон?

Пронзительной сиреной звучала тревога: Громов был убит. Это могло означать начавшийся передел власти и приближение «смутного времени»: без поддержки части влиятельных людей из Тайного Совета едва ли бы кто-то осмелился атаковать главного военачальника Конфедерации. Драма, которая разыгралась на Марсе, теперь казалась лишь детской страшилкой: отсутствие единства среди акул современного мира – резидентов Тайного Совета – означало бескрайние океаны крови ни в чем не повинных граждан. Вот почему воображение Александрова начинало создавать мрачные картины самых масштабных со времен ядерной войны боестолкновений на Земле.

Холодной сталью жгло чувство личной утраты: отношения с Громовым были непростыми, однако же он являлся частью Семьи. Александров и предположить не мог, что будет настолько потрясен утратой старого друга отца. Как многого мы о себе не знаем, пока не случится то, что перевернет ранее имевшиеся представления! Джон знал фельдмаршала с детства. Мозг Александрова формировался с учетом факта – Громов существует. Громов – часть сознания Джона, а значит, души. Теперь эту часть кто-то безжалостно вырвал и оставил незаживающий след на сердце.

Каленым железом морозили приступы гнева: Джон хотел отомстить – найти этих людей, всех до единого; любого, кто пошел на убийство человека ради игр в превосходство.

Вместе с тем в симфонии страстей Александров слышал и страх за себя: он был человеком Громова и понимал, что может оказаться следующей мишенью. Однако Джон не стыдился страха и не пытался его подавить: страх обострит чувства, позволит остаться в хорошей форме и в конечном счете обеспечит выживание. Обнаружив в себе страх, Александров вдруг испытал спокойствие: теперь Джон был готов ко всему.

В таком настроении Александров и направился к своему летающему автомобилю, припаркованному на крыше здания. Джон не видел смысла участвовать в экстренном совещании по случаю гибели фельдмаршала, поэтому, сев в машину и подняв ее в воздух, связался через коммуникатор с заместителем Громова, ставшим временно исполнять обязанности председателя Правления. Генерал Мак'Каллистер нехотя согласился с доводами Александрова: представитель Военного Правления необходим на месте событий немедленно. Получив одобрение начальства, Джон заложил крутой вираж и устремился к загородному дому Громова, где произошло убийство.

Фельдмаршал жил в просторном особняке примерно в ста километрах от города, в своего рода генеральском поселке: занимавшие высокие армейские посты люди получали во временное пользование объекты недвижимости, которые находились в собственности Конфедерации. Пятиэтажный дом не был самым высоким в округе, однако по размаху застройки ни одно здание в радиусе десятков километров не могло с ним соперничать. Громов часто задавал себе вопрос: «Зачем жить в огромном замке, если в нем используется лишь пара комнат?» И сам отвечал: «Важно то, как дом выглядит снаружи, а не то, насколько много пользы от жилища внутри». Громов считал служебной необходимостью выглядеть величественно, ведь только так возможно удержать контроль над умами подчиненных и сохранить доверие со стороны покровителей. Порой Громову хотелось сменить его мрачный замок на уютный домик в горах, однако фельдмаршал находил это совершенно неприемлемым, так как считал, что является, как и любой другой человек, собственностью Конфедерации, а посему желания не имеют никакого значения.

К слову, Громов часто думал над превратностями судьбы: он слыл одним из самых могущественных людей в мире, но любой гражданин, не наделенный властью, был свободнее него. Фельдмаршал искренне считал себя рабом высокого положения, ничего не дававшего, кроме вороха обязательств, однако силы придавало осознание великой миссии – служение Конфедерации. К тому же Громов теперь не мог представить себя человеком, освобожденным от бремени власти. Фельдмаршалу казалось, что вакуум, который образуется в случае отставки, невозможно будет заполнить ничем другим, и Громов умрет от тоски. Более того, даже мысль о том, что кто-то другой займет его пост и станет вершить его судьбу, казалась в высшей степени отвратительной. Громов не испытывал презрения к людям, не имеющим власти, но допущение, что он и сам может оказаться в рядах этих людей, было ему противно.

Когда Джон прибыл к дому Громова, вдоль высокого забора, ограждавшего особняк, уже было выставлено оцепление сотрудников военной полиции, перед которым столпилось несколько десятков репортеров. Александров, не без труда пробравшись через эту массу журналистов, остановился напротив одного из полицейских. Правоохранитель, увидев в очках дополненной реальности надпись «Доступ разрешен», мерцавшую зеленым светом над фигурой Александрова, пропустил Джона за оцепление. Преодолев ворота, Джон оказался в просторном и пустынном дворе. Александров быстро пересек двор и остановился у дверей замка.

– Проведите меня к следователю! – скомандовал Джон. Один из криминалистов услужливо кивнул и, не поднимая головы, жестом пригласил следовать за собой в недра дома. Спустя несколько мгновений Джон оказался перед высоким худощавым человеком с подвижной мимикой и нервной жестикуляцией, лысоватым, лет пятидесяти. Улыбаясь во весь рот из-под песочного цвета пышных усов, человек этот, слегка согнув ноги в коленях и подавшись вперед, восторженно поприветствовал визитера, выражая на лице безмерную радость тому, что столь значимая персона почтила сыщика вниманием:

– Здравья желаю, Ваше превосходительство! Мы Вас ждали-с.

Александров, бросив хмурый взгляд на криминалиста, тихо и сухо буркнул:

– Где тело?

– Его высокая значимость изволила пребывать в своем кабинете… Пройдемте-с, – вкрадчивым, сочувственным голосом произнес следователь, молниеносно сообразив, что для Джона случившееся – личная трагедия.

У дверей, по обеим сторонам от которых стояли бюсты Президента из белого мрамора, Джона со следователем встретил андроид, который, приветственно кивнув, проследил путь гостей поворотом головы. Оказавшись в просторном, похожем на большую залу кабинете, Александров осмотрелся. На полу лежала шкура белого медведя: Громов слыл заядлым охотником. На стенах были развешаны головы оленей, кабанов, лисиц, волков и других животных. На противоположной от входа стене висел огромный портрет Президента во весь рост: глава Конфедерации был одет в черный деловой костюм; на фоне белой рубашки выделялся красный галстук. Президент по-доброму улыбался, одаривая зрителей полным отеческой заботы взглядом, однако Джон, несколько раз встретившись с лидером Конфедерации лицом к лицу, знал, что на самом деле улыбка политика была ехидной и кривой, а глаза – хитрыми – фотопортрет явно редактировали пиарщики.

У стен находились стеллажи с бумажными книгами – невиданная роскошь! На первый взгляд, книг было несколько тысяч – коллекция, достойная небольшого музея. Читал ли их Громов? Да, читал время от времени. Он был человеком в некоторой степени увлеченным, хоть и не в той мере, как ему казалось, чтобы знания начинали тяготить, мешая принимать быстрые и волевые решения.

Вот и на столе лежала книга Никколо Макиавелли «Государь». Стол был массивный, из красного дуба. По обеим его сторонам громоздились ряды телефонных аппаратов специальной связи, точь-в-точь таких же, как тот, что был установлен в квартире Александрова. У края стола, обращенного к владельцу кабинета, виднелся ряд кнопок. Видимо, предназначались кнопки для вызова охраны и прислуги, включения голографических изображений, транслируемых в центр комнаты, и прочего. На другом краю стола, со стороны посетителей, возле еще одного портрета Президента, стояла фотокарточка в рамке. Почему-то повернута она была к визитерам, а не к Громову. На фото – молодой Громов. Фельдмаршал торжествующе смотрел в камеру, гордо задрав волевой, еще не заплывший жиром подбородок. Лицо военачальника было массивным, квадратным и казалось высеченным из камня. Широкий прямой нос, массивные скулы, мощные надбровные дуги, как стальные доспехи средневекового рыцаря, защищавшие орлиные глаза, придавали вид властный и воинственный. Пологий лоб незаметно переходил в верхнюю часть головы, обрамленную коротким ежиком черных волос. Рядом с Громовым стояла ослепительной красоты женщина – единственная на всем жизненном пути любовь фельдмаршала. К несчастью, избранница военачальника оказалась адептом ордена Сингулярности, когда последний еще был запрещен властями. Громов, случайно узнав о причастности возлюбленной к ордену, скрепя сердце раскрыл тайну коллегам, занимавшимся охраной чистоты помыслов и идей в обществе. На тот момент считалось, что учение этого ордена-секты призвано расшатать основы Конфедерации. Возлюбленную Громова приговорили к принудительному исправлению через воздействие на области мозга, пораженные вредной идеей. Как правило, после таких процедур человек менялся до неузнаваемости, в том числе по причине резкого снижения интеллектуальных способностей. Понятное дело, дальнейшие отношения стали немыслимы. Во многом благодаря этой жертве, искусственный интеллект «Вечность» позднее рекомендовал Президенту на должность председателя Военного Правления именно Громова – человека, уже доказавшего свою преданность Конфедерации. Возможно, поэтому фельдмаршал и повернул вышеописанное фото к посетителям: пусть помнят, что перед ними находится тот, кто готов жертвовать чем угодно ради блага общества. Внезапно Александрова посетила мысль о том, как много символизма в этом действии покойного – отвернуть от себя радость жизни, чтобы доказать остальным право над ними властвовать.

Над столом возвышалось массивное кресло, обитое черной кожей, окруженное еще двумя бюстами Президента. На спинке кресла виднелось обширное пятно из розово-красной липкой массы: в недавнем прошлом – содержимое головы фельдмаршала. Сам Громов сидел в кресле упавший лицом на стол.

– Преступник был одет в балахон ордена Сингулярности – капюшон полностью скрыл лицо, а плащ – фигуру, – начал сообщать о своих изысканиях следователь тихим гортанным голосом, словно опасался разбудить покойного. – Вернее всего, господин фельдмаршал был знаком с убийцей и желал тайно побеседовать с ним о делах. Чтобы личность гостя осталась неизвестной, по распоряжению дражайшего господина визитер без досмотра преодолел все линии охраны, а позднее так же беспрепятственно вышел из пределов дома, – внезапно следователь остановился и посмотрел на Александрова словно обдумывая, заслуживает ли внимания высокой персоны наблюдение простого криминалиста. Александров, уловив волнения собеседника, промолвил:

– Говорите…

– Интересная деталь! Буквально в день горестных событий Его лучезарность поставила андроида у дверей – того самого робота, которого Вы, вероятно, приметили, когда входили в сию обитель непомерной скорби. Ранее ни машины, ни люди кабинет не охраняли: я уже смотрел записи с камер наблюдения… – следователь снова остановился в нерешительности. – Могу ли я просить о разрешении высказать свое ничтожное умозаключение на этот счет?

– Говорите все, что посчитаете нужным, – Александров начал чувствовать раздражение, вызванное манерой общения собеседника. Заметив это, но будучи не в силах совладать с привычками, дознаватель выпалил:

– Покорнейше благодарю! Возможно, мудрейший господин фельдмаршал заранее догадывался о нависшей над ним опасности…

– Что-то еще? – спросил Александров.

– Пожалуй, все, что на данный момент удалось узнать. Добавлю лишь, что изверг выстрелил четыре раза в грудь и один раз в светлейшую голову благодетеля. Эта пуля прошла навылет. Мы уже извлекли ее из спинки кресла: пистолетная. Вероятнее всего, именно от этой пули Его великая значимость изволила скончаться.

– Андроида допросили?

– Да, конечно. Говорит, что выстрелов не слышал. Это дает основания полагать, что при стрельбе использовался глушитель.

Александров подошел вплотную к телу Громова: в затылке виднелось обширное выходное отверстие пули. Надев полиэтиленовые перчатки, лежавшие на столе, Джон осторожно приподнял голову жертвы, чтобы разглядеть лицо: да, это был Громов.

– Держите меня в курсе, – бросил Александров следователю и направился к выходу, над которым висел еще один портрет Президента.

По дороге к зданию Военного Правления Джон пытался осмыслить только что увиденное, чтобы ответить на простой вопрос: «Кто?» Следователь прав: убийцей мог быть лишь человек из близкого окружения Громова. Возможно, спустя несколько минут Джон даже встретит преступника в коридорах здания Правления. Но кто это? И кто заказчик? Александров уже практически не сомневался, что решение принималось на самом верху – внутри одной из фракций Тайного Совета. Джон нутром чувствовал, что убийство фельдмаршала – проявление начавшейся грызни членов Совета за власть. А если это так, то спасти Джона, как члена команды Громова, могли лишь действия в интересах людей из Совета, которые находились в оппозиции заговорщикам. В любом случае было жизненно необходимо как можно быстрее раскрыть личность стрелка, чтобы не оказаться следующей его жертвой.

Добравшись до здания Правления, Джон скорыми шагами двинулся к кабинету генерала Мак’Каллистера, чтобы рассказать о ситуации на месте происшествия.

– Окаянные времена настали, господин Александров! – всплеснув руками, воскликнул Мак’Каллистер. – Присаживайтесь-присаживайтесь!

– Разрешите доложить, Ваше превосходительство.

– Извольте.

– Я видел тело. Опознал: убийство Громова подтверждаю.

– Вышла ли полиция на след преступника? – взволнованно произнес заместитель Громова.

– Никак нет, – коротко ответил Александров.

– И что же?.. Никаких предположений? – с деланым удивлением спросил Мак’Каллистер.

– У следствия имелось слишком мало времени, чтобы прийти к определенным выводам. Известно лишь, что убийца – член Военного Правления, не иначе, Ваше превосходительство.

– Да что Вы говорите?! Какой кошмар! – лицо Мак’Каллистера побелело. Он заерзал в кресле и одной из рук едва не сбил со стола телефонный аппарат. – А камеры наблюдения?..

– …личности преступника не зафиксировали, – флегматично промолвил Александров, пытаясь скрыть все возрастающий интерес к подозрительному поведению новоиспеченного начальника. И Джон намеренно сделал глупое выражение лица, уставившись в пол отстраненным и скучающим взглядом.

– А как же андроид у входа? Ужель ничего не заметил? – немного успокоившись, вкрадчивым голосом спросил Мак’Каллистер. Александров готов был поклясться силой Конфедерации, что собеседник едва заметно выдохнул от облегчения.

– Решительно ничего, – ответил Джон. – Разрешите идти, Ваше превосходительство!

– Ступайте, господин Александров, ступайте. Сингулярность в помощь… – уже совсем совладав с собой, задумчиво промолвил преемник Громова.

«Это Мак’Каллистер, – с каждым ударом сердца гвоздями в мозг вбивалась одна и та же мысль. – Это Мак’Каллистер». Догадка казалась столь очевидной, что мало походила на правду. Однако Мак’Каллистер мог знать об андроиде у дверей кабинета только в случае, если либо сам находился на месте происшествия в день убийства, либо был информирован обо всех деталях киллером. Видимо, генерал и не догадывался, как явно скомпрометировал себя вопросом о роботе-телохранителе: Мак’Каллистер мог просто не знать, что Громов усилил охрану лишь накануне гибели.

Иные факты также подтверждали вину Мак’Каллистера. Он был очень близок Громову – фельдмаршал не колеблясь мог устроить встречу со старым соратником и во имя скрытности пренебречь всеми правилами безопасности. Мак’Каллистер считался преемником Громова, поэтому у генерала был мотив. Мак’Каллистер явно нервничал в разговоре с Джоном, опасаясь успехов следствия. Джон был готов сомневаться в чем угодно, но одно знал точно: «Это Мак’Каллистер».