355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Александр Куланов » Шпионский Токио » Текст книги (страница 3)
Шпионский Токио
  • Текст добавлен: 14 сентября 2016, 23:34

Текст книги "Шпионский Токио"


Автор книги: Александр Куланов


Жанр:

   

Cпецслужбы


сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Не маршал, но генерал Ноги действительно был одним из самых прославленных японских полководцев, героем взятия Порт-Артура. Ему самому эта победа стоила так дорого, что вскоре после подписания Портсмутского мира с Россией генерал на личной аудиенции у императора попросил разрешения уйти из жизни. Он считал потери японской армии, понесенные во время осады русской крепости, чрезмерными: не менее 60 тысяч человек, но главное – на той войне у него погибли оба сына, офицеры японской армии. Слишком высокая цена за победу – даже для героя. Император Мэидзи запретил тогда генералу Ноги думать о самоубийстве и назначил воспитателем своего сына, будущего императора Тайсё. Через семь лет смерть императора освободила Ноги от обещания, и, посетив похороны обожаемого сюзерена и сфотографировавшись на память (фото это долгие десятилетия было важнейшей иллюстрацией тезиса о преданности долгу самурая), он с супругой решил исполнить давно задуманное. Перед портретом покойного императора генерал взрезал себе крест-накрест живот, а его жена ударом короткого меча пронзила себе горло с такой силой, что рассекла позвоночник. Впрочем, может быть, это сделал ее муж перед тем, как убить себя, – свидетелей не было.

Борис Пильняк писал: «Я пошел туда. Там стоит небольшой домик, по-нашему вроде тех, где по уездам живут земские врачи и агрономы. Там вокруг дома проложена галерейка, откуда видна внутренность дома. На взгляд европейца – это пустой дом: ни одного стола, ни одного стула, пол покрыт татами (циновками), какэмоно на стене, туалетный столик в комнате жены, такой, перед которым надо одеваться, сидя на полу, – письменный стол маршала, такой, за которым надо писать, сидя на полу, – и все, больше ничего. В угловой комнате указаны места, где сидел маршал и его жена в момент, когда они сделали себе харакири. Там в углу трубкой свернуты циновки, залитые кровью маршала и его жены. Они перед смертью сидели на полу посреди комнаты, около хибати. Маршал и его жена перед смертью написали танки. Быль жизни маршала Ноги и его смерть – суть экстракт понятий японского парода о чести и правильности жизни, – маршал Ноги – национальный герой, патриот и гражданин своей родины. Обстановка его дома, тот быт, в котором он жил, – до аскетизма просты: и до аскетизма проста его смерть, ставшая над смертью. Вокруг дома маршала Ноги растут тенистые деревья, те деревья, которые дают покой нервам, – вишневые деревья (они в Японии величиной с березу), цвет которых есть символ души мужчины: вишневые цветы в Японии делают себе харакири, то есть особым таким ножом разрезывают себе живот… Я ушел из дома Ноги, из парка, где приютился храм его имени, – малость обалделым».

Пильняк отправился в усадьбу Ноги, к слову сказать, в неизменном виде существующую до сих пор, по той простой причине, что в 1920-е годы это было одним из мест массового паломничества японцев, воспитываемых в самурайском духе. Сегодня многое изменилось, но и сейчас это действительно поразительный по своему духу, щемящий душу уголок Токио, к которому нельзя относиться без уважения. Но было ли такое соседство на пользу советскому военному разведчику? Не думаю, что ответ на этот вопрос может быть утвердительным. Конечно, чисто теоретически, Ощепков мог строить свою линию поведения с той же четко моделируемой бесшабашной лихостью, с какой это делал несколькими годами позже Рихард Зорге. Но помимо того что это были абсолютно разные по воспитанию, образованию, характеру и темпераменту люди, Зорге жил в основном среди иностранцев и общался с иностранцами, более-менее привычными к тому, что у каждого могут быть свои странности. Ощепков же был полностью погружен во внешне ровную, однородную, но энергетически напряженную, до крайности милитаризованную в те годы японскую среду. Вряд ли это окружение смогло бы долго с дружелюбным доверием относиться к странному иностранцу, а значит, Ощепков был бы неминуемо и скоро раскрыт. Но Василий Сергеевич не выглядит в документах самоубийцей. Вряд ли он сам предложил своему руководству в разведке отправить его вместо Южного Сахалина в Японию, а затем перебросить из Кобэ в Токио только для того, чтобы здесь, при помощи бдительных японских военных, его могла быстро вычислить японская контрразведка. Зачем же он поселился в столь необычном месте? Ответ на этот вопрос нашелся в январе 2013 года.


Роман на краю кладбища

Незадолго до этого мне удалось заинтересовать своими исследованиями истории русских выпускников Токийской православной семинарии профессора университета Сайтама Савада Кадзухико, выступавшего с докладом в Москве, в Доме Русского зарубежья. Он рассказал мне, что составил поименный список всех русских эмигрантов, на которых в архиве японского Министерства иностранных дел сохранились донесения агентов тайной полиции – токко. Всего таких донесений сохранилось более 13 тысяч, и, конечно, найти нужные среди них было бы задачей, рассчитанной на многие месяцы работы. По счастью, вскоре уже мне довелось выступать в Токио с докладом в Обществе исследования российской истории, и профессор Савада после выступления передал мне листок именно с теми фамилиями, которые меня интересовали. Значился в этом списке и Василий Ощепков. Найти по указанному в списке номеру документ в архиве МИДа не было слишком сложно. Куда тяжелее оказалось его прочитать. Написанный полицейским от руки, старыми иероглифами (в 1947 году в Японии была проведена реформа письменности), он оказался почти недоступен моему пониманию. Одно из немногих мест, с прочтением которого не возникло вообще никаких затруднений, был адрес: «Акасака-ку, Аояма Минами-мати, 3–60». Именно последнего «0» в адресе я не увидел, приняв его за характерную японскую точку «мару» – нечто среднее между нашей точкой и маленьким ноликом. Радостный от обладания долгожданной тайной, я бросился в квартал старых книг Дзимботё, чтобы приобрести там карты времен Тайсё, а купив, с ними в руках отправился в Минами Аояма – «Южное Синегорье» – раз уж начал переводить японские названия на русский язык, продолжу эту традицию.

Ошибочный, как потом оказалось, адрес привел меня на перекресток Аояма-дори и Омотэ-сандо. Там, неподалеку от университета Аояма Гакуин, где я только что выступал с докладом, и должен был находиться, по моим расчетам, дом Ощепкова. Примерное место его нахождение было найдено, но тут преподавательница русского языка Имамура Эцуко, взявшая на себя перевод донесения на русский язык, сообщила мне, что я ошибся. Мнимая точка оказалось нулем, и место поиска резко сместилось на карте. К тому времени сместился по ней и я, оказавшись в Москве. Продолжить поиск удалось только через пару месяцев, предварительно обзаведясь справочником, по которому можно было проследить изменение токийских адресов за последние сто пятьдесят лет. Дело в том, что Восточная столица постоянно строится, перестраивается, и карты ее, соответственно, непрерывно перекраиваются. Особенно решительно этот процесс выглядел до 1964 года, когда город терзали многочисленные пожары, нередко возникающие после землетрясений. Самое страшное из них случилось 1 сентября 1923 года, после полудня. Его эпицентр находился в 90 километрах к юго-западу от Токио, в заливе Сагами. Сильнейший удар пришелся на города Иокогама, Камакура, Канагава, которые еще и накрыла 12-метровая волна цунами. В молодой, отстроенной на западный манер, Иокогаме первые же толчки разрушили пятую часть кирпичных и бетонных зданий, фрагменты их развалин и сегодня еще можно найти на набережной этого города. Трясло так сильно, что развалило в мелкую пыль множество надгробий на Иностранном кладбище: навсегда исчез, например, самый первый памятник, возведенный над могилами русских моряков, зарубленных за полвека до этого фанатиками-самураями. Деревянным, с бумажными стенами, зданиям в японском стиле не повезло еще больше – они сгорели в пламени адского пожара, начавшемся сразу после толчков. Даже в порту, из-за разлившихся из хранилищ нефтепродуктов, горело море, да так, что высота пламени достигала 60 метров. В Токио было еще страшней: город больше, и горело сильнее. Сильный ветер разносил огонь верхом, как это бывает во время сильных лесных пожаров, а задымление было настолько плотным, что, как говорили, на одной из площадей столицы около 40 тысяч человек задохнулись дымом. Выгорело около половины города, в том числе сгорел православный собор Воскресения Христова, о котором речь еще впереди. Погибло более 700 тысяч жителей Токио и пригородов, а места, где они жили, превратились в пепелище. Поэтому, когда мне надо было купить карты города, продавцы обязательно уточняли мой запрос: «Вам до Великого землетрясения Канто или после?» – настолько сильно изменилась топография столицы после 1923 года.

Но и это еще не всё. Токио сильнейшим образом пострадал от американских авианалетов во время Второй мировой войны. Только в результате одной, хотя и самой ужасной, бомбардировки 10 марта 1945 года погибло около 100 тысяч человек, температура пожара была такой, что одежда на людях загоралась сама собой. Тогда в пламени исчезло более 40 процентов городских строений, а если добавить к этому результаты других авианалетов, то можно поверить на слово советскому разведчику Михаилу Иванову, побывавшему в Токио в 1945 году и говорившему мне, что по сравнению с японской столицей Сталинград в 1943-м выглядел «слегка поврежденным городом».

Однако и последний год войны был не последним поводом для великой перестройки Токио. Настал еще и год 1964-й – время Токийской олимпиады. Мало кто знает, что сегодняшний Токио в значительной мере выглядел так уже во времена, когда нашей страной еще руководил странный человек с бородавкой на щеке, в кургузом костюмчике, заставлявший колхозников сажать кукурузу. Японцы бестолковыми сельскохозяйственными опытами в масштабах государства никогда не занимались, а к первому после войны грандиозному международному событию подготовились столь серьезно, что режиссер Андрей Тарковский в 1972 году снимал Город будущего для своей картины «Солярис» именно там – в Токио. Бесконечные многоуровневые развязки, автострады, то ныряющие в тоннели, то вылетающие из них куда-то ввысь, существовали в японской столице уже тогда. Но, чтобы построить их, пришлось еще раз заново перекроить весь план города, в том числе сменив и адресную систему. Поэтому сегодня, чтобы найти какой-то старый, довоенный, а тем более допожарный адрес – координаты дома, существовавшего до Великого землетрясения 1923 года, необходимо сначала обзавестись специальной литературой, найти которую, по счастью, в столичных книжных магазинах совсем нетрудно. В некоторых магазинах есть даже отдельные полки для литературы в стиле time-trip. Вооружившись таким специальным справочником, я вновь отправился в квартал, известный сегодня как Аояма Минами 2-тёмэ, чтобы отыскать там дом, где снимало квартиру семейство Ощепковых. Сличив несколько карт, я установил, что место, находившееся по адресу Аояма Минами-мати 3–60, уже в те времена было окраиной крупнейшего в центре Токио кладбища Аояма. Возможно, здесь и стоял известный нам по документам «немецкий пансионат барона Шмидта», а возможно, это было жилье, снятое Василием Сергеевичем уже позднее. В любом случае, выбор места для жизни, во-первых, весьма необычный, а во-вторых, он никак не соответствовал первоначальному плану и утверждению о том, что Ощепковы жили в непосредственной близости от казарм 3-го Адзабского полка. В чем же дело? Попробуем разобраться.

«Разведка без денег – кружок кройки и шитья», – приводит М.Н. Ощепков остроумное замечание одного из наших сотрудников спецслужб, но именно в таких «кружках» долгие годы и «занимались» лучшие наши специалисты тайной войны. Группа «Рамзай» под руководством Зорге долгое время существовала на деньги фирмы, которую создал и которой руководил радист Макс Клаузен, и Василию Ощепкову, несмотря на обещанное ежемесячное жалованье в 300 иен (неплохая сумма по тем временам), приходилось выкручиваться самому – возможно, обещанное финансирование так и осталось в проекте? «Живу на деньги, получаемые от фирмы, где служу. Итигути (псевдоним завербованного агента-японца. А.К.) с сентября не платил ничего, и он, благодаря личным отношениям, никогда даже не напоминает, работу продолжает…» – отчитывался в Центр наш резидент. Снимать жилье в Японии дорого сегодня и было дорого всегда. Особенно иностранцам, особенно в Токио, особенно в центре, к которому относится и интересующий нас район Аояма. Один из немногих способов найти квартиру подешевле, но в хорошем районе – поселиться рядом с кладбищем. Именно так Ощепков и поступил. Устраивало ли его это жилье? Ответ очевиден: нет. Он пошел на это от безвыходности, из-за условий, в которые поставил его Владивосток. «Мои незавидные обстоятельства с жильем окончательно ставят меня в незавидное положение», – передает он в Центр, но в ответ получает вопрос: «А где вторая комната?» Что ж, теперь мы знаем, что советский разведчик снимал 2-комнатную квартиру на краю огромного кладбища. Но почему это названо «незавидными обстоятельствами»?

Из докладов Ощепкова нам известно, что именно в этот период частыми гостями в его доме становятся представители своеобразного военного бомонда: барон, лейтенант от кавалерии Такэити Ниси и еще один барон, лейтенант артиллерии Датэ Мунэацу. Первый из них, незаконнорожденный сын члена Тайного совета, выпускник придворного колледжа Гакусюин, где учились представители императорской фамилии, блестящий герой-кавалерист, в скором времени станет национальным героем Японии, победив в соревнованиях по конкуру на Олимпийских играх в Лос-Анжелесе в 1932 году. После него никто из японцев так и не смог повторить это достижение. Героическая гибель уже подполковника Ниси в боях с американскими войсками в 1945 году стала одной из сюжетных линий фильма «Письма с Иводзимы». В музее воинской доблести Юсюкан скандально известного храма Ясукуни ему посвящены целых два стенда, на которых можно увидеть спортивные и военные реликвии, напоминающие об этом человеке (кстати, очень рекомендую моим читателям при возможности посетить этот музей). Барон Датэ не стал так знаменит, но происходил из более древнего и богатого рода, учился в Англии и, похоже, был целью перспективной разработки для советского разведчика, использовавшего для этого собственную супругу. М.Н. Лукашев свидетельствует, что Датэ испытывал вполне определенную симпатию к Марии Ощепковой, а Василий Сергеевич, как ни цинично это звучит, надеялся обратить в свою пользу. Бароны заезжали за Марией на автомобиле, вручали ей букеты алых роз и возили кататься по Токио. Разведчик вынужден был как-то отвечать на любезности молодых военных аристократов, но даже если он и не приглашал их в дом – в гости в Японии ходить не принято, само по себе проживание в этом месте вряд ли добавляло веса и положительной репутации Ощепковым. А вот тот же барон Ниси пригласить Ощепковых к себе мог: его огромная усадьба занимала площадь нынешней штаб-квартиры телекомпании «Асахи» у небоскреба «Роппонги-хиллс» – прямо около 3-го Адзабского пехотного полка. И социальный контраст между жильем «друзей» резал глаз. Несмотря на то что Ощепков и Ниси фактически были соседями, несмотря на то что дом Ощепковых был расположен в престижном районе, в пяти минутах ходьбы от трамвайной остановки на широкой и престижной Аояма-дори (сейчас здесь станция метро Гаэнмаэ линии Гиндза), кладбище… кладбище портило всё.

Нам доподлинно неизвестно, почему рухнул первоначальный план и в целом вся история с попыткой поселиться в непосредственной близости от расположения частей 1-й пехотной дивизии – по стечению обстоятельств или по воле советского разведчика. Так или иначе, Ощепков выбрал другое место жительства, а значит, вся домашняя заготовка в стиле «сиди и смотри» рухнула. Я проверил шагами: от места, где находилась квартира Ощепковых, до расположения обоих полков около 10–15 минут ходьбы – напрямик, через кладбище. Еще минут 5 до усадьбы Ниси. Однако ходить туда постоянно, чтобы понаблюдать за перемещениями военнослужащих императорской армии, – весьма странное «хобби» для иностранца, которого и так-то видно за версту, и за которым, судя по всему, велось полицейское наблюдение (возможно, не очень эффективное, но об этом чуть позже). Логично предположить, что разведчик не ходил туда напрямик, а специально запутывал наблюдение, выписывая по городу сложные зигзаги. Японцы – слабые аналитики, но если человек, числящийся на подозрении в тайной полиции токко или военной полиции кэмпэйтай, как это было с Ощепковым, раз за разом в сложных маршрутах своих перемещений по городу постоянно оказывался бы у расположения воинских частей, они должны были это заметить. Для неоднократного посещения этого района необходимы были серьезные, очень серьезные основания, да и времени на «пеший туризм» требовалось бы немало. М.Н. Лукашев пишет, что Ощепков разместил в уже не раз упоминавшемся фотоателье большой заказ на изготовление рекламных фотографий, возможно, каких-то постеров, афиш, фильмов, которые собирался закупать и показывать. Если это так, то такую мотивировку стоит признать вполне убедительной. В таком случае и петлять по Токио в тщетной надежде уйти от хвоста было совсем не обязательно. Но мог ли «Монаха» ходить в это ателье хотя бы раз в неделю, чтобы получать свежие данные по перемещениям войск от фотографа? Теоретически да – время от времени мог, и наверняка посещал. Даже самое известное фото разведчика в образе франтоватого молодого человека в привычно скошенной на правый висок шляпе и с тросточкой в руках, скорее всего, сделано именно тут – в Адзабу. Возможно, ходил он и в клуб дзюдо. Пока неясно, где этот клуб находился в двадцатые годы, но перед войной он располагался у холма Мамояма – рядом с ним жил преемник Ощепкова Рихард Зорге. Дорога к клубу тоже проходила мимо полков. Но сама по себе возможность посещения ателье никак не могла вернуть разведчика к первоначально утвержденной схеме. Появляться там время от времени, не слишком часто, – это одно, а сидеть каждый день – совсем другое. Ощепков это понял, и не такую уж важную роль играла в его работе эта самая фотостудия, и не в дружбе с его хозяином заключалась суть его работы. Невозможность жить вблизи тех самых полков, но доступность их спортклубов и шанс удивлять своим прекрасным японским языком местную военную аристократию сопутствовали перестройке всей его разведывательной деятельности.

Еще в 1920 году во Владивостоке Ощепков в спортклубе на Корабельной набережной, 21 познакомился с командующим японской экспедиционной эскадрой адмиралом Като Хирохару, который звал нашего разведчика «Василий Великолепный» и приглашал на флагманский корабль, где боролся с ним сам и наблюдал за спаррингами-рандори с офицерами эскадры. Так что опыт вхождения в самый тесный контакт с высокопоставленными военными у Василия Великолепного был и раньше. Теперь здесь, в Токио, ему особенно нужны были молодые, не слишком осторожные, но уже много знающие бароны-лейтенанты, которых и подобных которым он называл «несознательными сотрудниками»: «Живешь дольше, появляется широкий круг знакомых. Не “банто” (клерки, служащие. А.К.), а людей с аристократическим положением. Публика очень интеллигентная». Богатые, титулованные офицеры, «несознательные сотрудники», окончившие Гакусюин и военные академии, необходимость разрешать жене флирт с японскими офицерами с прицелом на получение от них интересных сведений – все это совсем иная тактика разведки по сравнению с той, что до сих пор считалась присущей первому нелегальному резиденту советской военной разведки в Токио. Японский журналист, которому я когда-то рассказал эту историю, был убежден, что в ней неверно расставлены акценты и что, наоборот, бароны использовали Ощепкова в своих целях. Весьма сомнительное, на мой взгляд, утверждение, но в любом случае получается, что Василий Сергеевич вовсе не был статистом, сидящим у окна своего домика в квартале, который сегодня называется Роппонги, и не отмечал карандашиком на салфетке число входящих и выходящих через КПП японских солдат. Получается, что был он настоящим разведчиком, резидентом с серьезными задачами, намерениями, развитым аналитическим мышлением, дающим возможность эти разведывательные намерения осуществить, а понять это нам помогли карты Токио 1926 года издания. Один из допущенных к архиву ГРУ биографов приводит список донесений агента «Монах» из Токио: «О политике Японии в Маньчжурии», «Материалы по японской авиации», «О маневрах японской армии в Маньчжурии», «О совещании командиров дивизий японской армии», «Об использовании ядовитых газов и принципах применения их японской армией». Естественно, что для получения таких данных разведчику был нужен широкий фронт работы, интересные информаторы и почти неограниченные возможности, а не скудное финансирование на общение с хозяином фотоателье.

Встав сегодня на краю кладбища Аояма, там, где оно вплотную подходит к детской площадке, бейсбольному стадиону и младшей школе района Аояма, рядом с синтоистским святилищем Микава инари, то есть оказавшись на месте, где в 1925–1926 годах жили супруги Ощепковы, невольно задаешься вопросом: а куда еще вели отсюда пути нашего разведчика? Чтобы узнать это, мы можем обратиться к нескольким точкам на карте, которые в известных нам донесениях Ощепкова ни разу не упоминаются, но относительно которых у автора нет никаких сомнений – он там был. Речь идет о православной миссии и соборе Воскресения Христова на холме Суругадай и о школе дзюдо Кодокан. Туда и отправимся. Причем, найдя у М.Н. Лукашева упоминание о том, что Ощепков хотел бы ездить в Кодокан, да средства не позволяли – дорог был проезд в японской столице, начнем именно оттуда.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю