Текст книги "Шпионский Токио"

Автор книги: Александр Куланов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

В 1968 году на месте творения Фрэнка Ллойда Райта был построен новый многоэтажный роскошный гостиничный комплекс, но часть главного входа и лобби старого отеля были аккуратно разобраны, перевезены в архитектурный музей под открытым небом «Мэйдзимура», неподалеку от города Нагоя, и заново собраны там. Японцы гордятся своим старым «Тэйкоку», но и нам, как мы теперь видим, есть что о нем вспомнить.

«Рамзай» у себя дома

Впервые задумавшись в 2002 году во время своей стажировки в Токийском университете о том, каково было Зорге жить в ТОЙ Японии и в ТО время, я очень скоро пришел к успокоительному выводу, что наверняка у него были «смягчающие обстоятельства», что жил он, допустим, где-то во дворе германского посольства, на улицу выходил редко, общался все больше с женой посла Отта, изредка выбегая в город для закладки тайника и встреч с агентами – я встречал таких дипломатов… Да бог еще знает, что могло быть такого в истории с Зорге, на что я надеялся. Хотелось верить, что ему не было так плохо, как я об этом начинал думать, постепенно понимая сложности жизни в Японии, но для уверенности не хватало того, что японские журналисты называют «гэмба» – места событий, того, с помощью чего можно наглядно представить картину произошедшего. За поисками «гэмбы» я отправился однажды к своему другу – русскому ученому Василию Молодякову, живущему в Токио давно, немало знающего о Зорге в силу научных пристрастий. Мы полистали книги и очень скоро нашли описание места, где жил Зорге, в работе Ю.В. Георгиева «Рихард Зорге».

Собственно говоря, эти описания мы встречали и в других произведениях, как правило, в сильно искаженном варианте: улица Нагасаки-маси, 30, но было очевидно, что по адресу с сильными ошибками в написании, да еще без всяких ориентиров, найти что-либо будет просто невозможно. Поэтому мы так обрадовались приведенным Ю.В. Георгиевым данным о распорядке дня Зорге и сведениям по топографии, тем более, что наш старший коллега был японоведом, и, работая с его материалами, можно было не опасаться ошибок. Итак: «Дом, который снимал Зорге, находился в квартале Адзабу района Минато. Он стоял на улице Нагадзака под номером 30. Это был японский деревянный двухэтажный дом. В протоколах допроса Зорге после его ареста содержатся некоторые данные о его доме. На первом этаже находилась гостиная (12 кв. м), столовая (около 7 кв. м), кухня, деревянная японская ванна (офуро) и туалет, тоже японский – без унитаза. На втором этаже располагались кабинет с телефоном (12 кв. м) и спальня (9 кв. м). Кровать Зорге заменяла стопка японских тюфяков – футонов.

Как правило, Зорге вставал в 5 часов утра (в Японии рано светает и рано темнеет – около шести часов вечера, так что распорядок дня Рихарда Зорге был привязан не только к часовой разнице с Европой, вечерние новости из которой он читал рано утром, но и к японскому световому дню. – А.К.), принимал офуро и делал гимнастику с эспандером. К этому времени в дом приходила горничная, которая готовила завтрак и обед. После завтрака Зорге читал или печатал на машинке до обеда. После обеда час отдыхал. Затем направлялся в Дом прессы или в германское посольство. После пяти вечера его можно было видеть в баре отеля “Империал” или на каком-либо приеме. Естественно, начавшаяся в 1939 году мировая война внесла коррективы в этот стандартный распорядок дня. В частности, Зорге с самого раннего утра направлялся в германское посольство, где просматривал сводки новостей и составлял информационный вестник “Дойчер динст”.

В те годы улица Нагадзака была очень тихой и зеленой, кроны деревьев практически смыкались над нею, давая благодатную тень в жаркую погоду и частично защищая от потоков воды в дождливое время года. Улица круто сбегала вниз по склону с шумного холма Роппонги.

Сегодня эта улица называется Отафукудзака. Она застроена высокими доходными домами, в которых сдаются квартиры для состоятельных людей. На ней сохранилось много зелени и еще не выветрилась атмосфера спокойного и респектабельного квартала, в котором приятно жить. Один из таких доходных домов стоит и на месте жилища Зорге. Хорошим ориентиром может служить 18-этажное здание полицейского общежития, сооруженного на месте старого полицейского участка Ториидзака, который находился неподалеку от дома Зорге».

Что ж, из приведенного описания явствовало, что дома вдоль бывшей улицы Нагадзака перестроены, а сама улица переименована в Отафукудзака, найти которую можно по отличительной примете – 18-этажному зданию полицейского общежития. Других примет не было, но сборы были недолги. Зная, что речь может идти о тех кварталах Адзабу-Роппонги, в которых и тогда и сейчас селилось множество иностранцев, мы немедленно отправились туда. Больше четырех часов плутали мы по Адзабу и Роппонги, и круги, выписываемые нами по этим районам, последний из которых справедливо считается центром ночной жизни кутящих иностранцев, стали настолько часты и назойливы, что на нас начали коситься обитатели этого веселого квартала. Улицу Отафукудзака мы все-таки нашли. Нашли, когда уже начало темнеть, и почти потеряли надежду на удачу. Тем более, что никакого 18-этажного общежития рядом не наблюдалось.

Именно тогда – когда я увидел, где жил Зорге, я понял, чего мне недоставало в представлении об этом человеке. Наверно, тогда же в моем сознании начала выстраиваться идея пока еще устных рассказов об «обратной стороне Токио», о людях, живших и работавших здесь, «в тени Восходящего солнца». Это было удивительно: дом советского шпиона стоял в нескольких сотнях метров от советского посольства. Выйдя на улицу Гаэн-Хигаси, Зорге мог видеть посольство СССР. В тридцатых годах прошлого века оно находилось там же, где и сейчас. Мы стояли на этой улице и пытались представить, как должно было быть трудно человеку, да не просто иностранцу в чужой стране, а шпиону, работающему против всех, кто его окружал, – против Японии, Германии, Америки, как трудно ему было одному, но при этом каждый вечер возвращаться именно сюда! Попробуйте вообразить, что такое ежедневно проезжать мимо стен посольства единственной страны, где, как он думал, его знают и ждут. Пусть не сегодня, пусть после войны, но ждут как своего – он был уверен в этом, несмотря на все новости, приходившие из Москвы. Какой силы должна была быть идея, чтобы человек сознательно пошел на это? Каждый день – утром и вечером проходить, проезжать мимо стены, за которой свои. Каждый день на грани фола – восемь лет. А фол для него – не высылка и даже не тюрьма, а веревка и люк, который однажды все-таки провалится прямо у него под ногами. Теперь мне стало понятно и отчасти – от миллионной части – прочувствовано всё: и женщины, флирт с которыми был не столь приятен, сколь опасен, и пьянство – извечное русское лекарство от тоски, и мотоцикл – как захватывающее дух средство от жизни. И такой от этого чувства прошиб мороз по коже… А ведь тогда я еще не знал, что мы ошиблись и это – не то место.

Опыт – сын ошибок трудных, но главное – сын времени. Со временем, расследуя топографическую загадку Токио Василия Ощепкова, я вернулся к делу Зорге со старыми картами Восточной столицы в руках и онемел от изумления и досады: Нагадзака и Отафукудзака – отнюдь не одно и то же! То, что мы нашли, не имело непосредственного отношения к Рихарду Зорге, хотя, наверно, ему доводилось проходить и этим крутым тенистым склоном. Более того, искомая Нагадзака – вообще не улица, а средних размеров квартал в составе района Адзабу, к востоку от Отафукудзака, которая, в свою очередь, в интересуемое время входила в состав совсем другого района – Хигаси Ториидзака! Теперь, уже с картой старого Токио в руках, я снова двинулся на поиски места дома Зорге и – удивительное дело – нашел его, хотя именно здесь город оказался на диво сильно перестроен.

Итак, Нагадзака (или Нагасака – можно и так) – большой район, зажатый между холмами Мамиана (с востока) и Ториидзака (с запада). Нумерация домов в то время отсчитывалась с северо-восточного угла – от советского посольства. Дом номер 30 на моей карте оказался не обозначен (нужную, более подробную, карту я нашел уже позже на любопытном японском веб-сайте «Токио курэнайдан»), но квартальчик, в котором он должен находиться, виден четко и образован домами с номерами 26, 28 и 31 – это южная граница с кварталом Адзабу-дзюбан. Дом, который арендовал советский разведчик, под номером 30, стоял в середине между двумя точно такими же – под номерами 29 и 31. Что ж, искомое место найдено. Правда, чтобы представить себе, как оно выглядело тогда, сегодня надо обладать очень мощной фантазией. Дело в том, что сейчас на этом месте – расположенный под скоростной автодорогой выход из станции метро «Адзабу-дзюбан» под названием «Мост Итинохаси». Отафукудзака недалеко, но западнее. Вверху с холма Роппонги вдоль скоростной автодороги недолго петляет улица Нагадзака – единственное сохранившееся упоминание о существовавшем на этом пригорке одноименном квартале. Внизу должен находиться синтоистский храм Такэнага-дзиндзя – его нет. Видимо, снесен во время строительства виадука. Правда, появилось (а может, и раньше было, но не оказалось обозначено на карте) святилище Дзюбан-инари – тоже совсем рядом. Пытаясь определить точнее место, где мог находиться дом Зорге, я «цепляю» глазом высокое здание у метро и… считаю этажи: один, второй, третий… восемнадцать. Подхожу ближе, табличка перед входом гласит: «Полицейское общежитие. Ведомственная территория».

Не знаю, почему опытный японовед Юрий Владимирович Георгиев перепутал Отафукудзака с Нагадзака, но полицейское общежитие в качестве основного ориентира он указал абсолютно точно. Если раньше на этом месте действительно находился полицейский участок Ториидзака, то сцена ареста из японского фильма «Шпион Зорге» неточна. В кино полицейские наблюдают за домом разведчика в бинокль. На деле расстояние между строениями не превышало полутора сотен метров. Бинокль не нужен – если бы дом Зорге не заслоняли стоявшие перед ним строения или деревья, при раскрытых окнах они могли бы видеть все, что происходило в штаб-квартире советской разведгруппы, невооруженным глазом.

Но и советское посольство отсюда намного ближе, чем от Отафукудзака, – не более пяти минут пешком. Да, все-таки странное место для жизни выбрал доктор Зорге – за забором дипломатической миссии страны, отправившей его сюда, и на виду, как на блюдце, у полицейского участка. Тенистое, зеленое, но… очень и очень странное. Профессор музыковедения и просто красивая женщина Эта Гарих-Шнайдер вспоминала, как утром 11 июня 1941 года она возвращалась в компании соотечественников с затянувшейся вечеринки у Зорге: «…маршрут проходил мимо советского посольства, и здесь Людде Норат сделал озорное замечание: “Ну что, Зорге! Мне заехать, чтобы ты повидался со своими друзьями?”» Помимо того, что это говорит о знании, как минимум немецкими дипломатами, прошлого «Рамзая», это снова напоминает об опасной близости дома разведчика к посольству. Почему он жил именно здесь, создавая дополнительный повод для таких шуточек? Мне не дано понять, как он не сошел с ума на «улице Нагасаки-маси»…

Как же выглядела квартира Рихарда Зорге, его дом, в котором он провел последние восемь лет своей жизни? Описаний холостяцкого гнезда сохранилось довольно много, но некоторые из них несколько противоречивы. Например, в книге Колесниковых «Рихард Зорге» дом назван «довольно-таки невзрачным» и заброшенным. Якобы именно такое жилище соответствовало статусу иностранного корреспондента в Японии. Утверждение, мягко говоря, весьма сомнительное, а потому не станем принимать его всерьез. Неширокая, но проезжая улица перед домом в престижном районе тоже описывается ими как «переулочек шириной в два метра». Но дальше все более-менее соответствует истине или, во всяком случае, не противоречит другим источникам, в том числе уже известному нам по книге Ю.В. Георгиева плану дома. Во всяком случае, есть смысл свести все эти описания вместе.

Итак, у Колесниковых: «Внизу находилась столовая, ванна и кухня. Наверх вела крутая деревянная лестница (отнюдь не признак низкобюджетности жилища, просто большинство домов тогда в Токио были полностью деревянные. – А.К.). Тут находился рабочий кабинет. В кабинете с левой стороны стоял большой письменный стол. Посреди кабинета – стол поменьше. У стены – диван. Циновки были покрыты ковром.

Утром приходила работница, женщина лет пятидесяти, маленькая японка, которую Рихард называл Онна-сан (то есть просто «Женщина»? – А.К.); она готовила ванну, наводила порядок. Вечером уходила домой. Иногда она готовила обед. Но обычно Зорге обедал в ресторане или у друзей. Клаузену у Зорге нравилось: “У Рихарда была настоящая холостяцкая квартира, в которой царил беспорядок (интересно, чем в таком случае каждый день занималась «Онна-сан». – А.К.). Но Рихард хорошо знал, где что лежит. Я должен сказать, что у него было очень уютно. Было видно, что он много работал. Он всегда был занят и любил работу. У него был простой книжный стеллаж, на котором стояли книги. Дверь из рабочего кабинета вела в его спальню. У него не было кровати, он спал на японский манер – на разостланном на полу матрасе”».

В письмах к русской жене – Екатерине Максимовой – Зорге описывал свое жилище так: «Я живу в небольшом домике, построенном по здешнему типу, совсем легком, состоящем главным образом из раздвигаемых окон, на полу – плетеные коврики. Дом совсем новый, и даже современнее, чем старые дома (вот это действительно соответствует статусу журналиста уровня корреспондента нескольких германских газет! – А.К.), и довольно уютен.

Одна пожилая женщина готовит мне по утрам все нужное: варит обед, если я обедаю дома.

У меня, конечно, снова накопилась куча книг, и ты с удовольствием, вероятно, порылась бы в них. Надеюсь, что наступит время, когда это будет возможно… Если я печатаю на своей машинке, то это слышат почти все соседи. Если это происходит ночью, то собаки начинают лаять, а детишки – плакать. Поэтому я достал себе бесшумную машинку, чтобы не тревожить увеличивающееся с каждым месяцем детское население по соседству».

К этому лирическому описанию Ю.В. Георгиев добавляет маленький, но показательный штрих: «На втором этаже дома… висели занавески с цветами, вышитыми Хельмой (женой германского посла Отта. – А.К). Посол быстро заметил характер отношений, установившихся между Зорге и Хельмой, но не пошел на скандал, а просто стал спать отдельно от жены».

Ф. Дикин и Г. Стори тоже замечают, что жилье у разведчика было холостяцкое во многих смыслах: «Как сказал однажды Клаузену сам Зорге, “когда у меня над дверью горит лампа, пожалуйста, не входите ко мне, потому что это означает, что у меня посетитель”», – ночные посетители, а точнее, посетительницы, наведывались в холостяцкое жилище часто.

Что же касается «Онна-сан», то она приходила в шесть утра, а уходила после четырех часов дня. Она действительно была пожилой женщиной и однажды скончалась. Зорге нанял вместо нее другую старушку, работавшую ранее поваром в… советском посольстве, которая прослужила у него до самого ареста в октябре 1941 года. Это еще одна загадка: зачем осторожный и внимательный к мелочам разведчик пустил в свой дом человека, работавшего ранее в посольстве СССР? Вполне вероятно, что она была связана с японскими спецслужбами, могла определять на слух русский язык (хотя сам Зорге на нем почти не говорил), и все вместе это только повышало градус риска в его работе. Зачем? Учитывая, что до сих пор точно не известна причина провала группы «Рам-зая», странно, что такого рода мелочи остались без внимания зорговедов. Тем более что, по свидетельству немецкого журналиста-зорговеда Юлиуса Мадера, квартирная хозяйка Зорге работала на военную контрразведку – кэмпэйтай, его дом время от времени обыскивали, а в одну из стен, по крайней мере в первый период жизни Зорге там, было вмонтировано подслушивающее устройство. Токийский знакомый «Рамзая» – германский дипломат Ганс Мейснер и вовсе вспоминал, что в доме Зорге было двое слуг: повар и мальчик-помощник. Мейснер подробно описывает странную ситуацию, когда Зорге заметил необычное поведение слуг (заметьте – в соответствии с этим рассказом, среди них не было ни одной женщины!) и вызвал их на беседу. Под угрозой увольнения они рассказали хозяину, что в его отсутствие в дом заходил сотрудник кэмпэйтай и, в соответствии с обычным японским порядком, потребовал от них полный отчет о каждом шаге Зорге, привычках, имуществе, гостях, особенностях личной жизни. Слуги согласились стать осведомителями кэмпэйтай – в условиях Японии тех лет это было единственно возможным решением, но не могли между собой решить, как лучше исполнять обязанности. Именно во время очередного такого обсуждения они и вызвали подозрение Зорге. Узнав, в чем дело, «Рамзай» успокоил новоявленных агентов и сам начал передавать через них в кэмпэйтай такое количество сведений о своих передвижениях и личной жизни, что быстро утомил контрразведчиков. Еще раз заметим, что ни о какой пожилой женщине в этой версии домашней истории Зорге речь не идет.

Английские исследователи продолжают: «Дом Зорге представлял собою то, что японцы называли “бунка ютаки” или “комфортабельное жилье” (вероятно, имеется в виду «бунка отаку», т.е. «культурное жилье». – А.К.), однако по современных европейским или американским стандартам он был довольно маленьким. Немецкий писатель Фридрих Зибург, который был частым гостем этого дома в 1939 году, описал его как “едва ли чуть больше летнего домика в небольшом саду. Но большинство японских домов в уединенном районе Адзабу – квартале обеспеченной буржуазии – были точно такими же”». Дикин и Стори тоже описывают кажущийся хаос и беспорядок, царившие в кабинете Зорге, но добавляют: «Там же висели одна или две прекрасные японские гравюры и стояло несколько хороших вещиц из бронзы и фарфора. В комнате также находился граммофон и клетка с ручной совой… Зорге с уважением относился к японскому обычаю снимать обувь у входной двери, надевать шлепанцы на ступеньках или в крошечном коридоре и проходить на циновки в носках… Князь Урах, описывая ванную Зорге, вспоминает, что “фанатично чистоплотный Зорге ежедневно тер и скреб себя на японский манер и потом, подобрав колени, забирался в деревянный чан, наполненный горячей водой”».

«Рамзай» жестоко страдал от токийской духоты и зноя, царящего здесь около трех-четырех месяцев, с июня по сентябрь. Колесниковы, видимо, ознакомленные в свое время с документами, которые нам с вами вряд ли когда-нибудь придется увидеть, говорят, цитируя личную переписку Зорге с Екатериной Максимовой, что почти в каждом послании к ней он жаловался на токийский климат: «Здесь сейчас ужасно жарко, почти невыносимо.

Временами я иду к морю и плаваю, но особенного отдыха здесь нет»; «Что делаю я? Описать трудно. Надо много работать, и я очень утомляюсь. Особенно при теперешней жаркой погоде… Жара здесь невыносимая, собственно, не так жарко, как душно вследствие влажного воздуха. Как будто ты сидишь в теплице и обливаешься потом с утра до ночи». Неслучайно Зорге так любил белые льняные костюмы, в которых он, как правило, и запечатлен на сохранившихся фото: лето в Токио – настоящий ад для европейца. Впрочем, токийская зима тоже приносила мало облегчения: «Теперь там у вас начинается зима, а я знаю, что ты зиму так не любишь, и у тебя, верно, плохое настроение. Но у вас зима, по крайней мере, внешне красива, а здесь она выражается в дожде и влажном холоде, против чего плохо защищают и квартиры, ведь здесь живут почти под открытым небом…» После этих строк так и видится «Рамзай», идущий, опустив голову в плечи, навстречу ветру в пальто с поднятым воротником – так, как он изображен в виде памятника в Москве…

Юлиус Мадер приводит в своей книге воспоминания уже знакомой нам Эты Харих-Шнайдер, побывавшей незадолго до ареста разведчика у него в гостях: «В квартире было жарко как в духовке. Очертания пыльных улиц расплывались в нестерпимом блеске солнечных лучей; на террасе, расположенной на крыше его дома, даже по ночам царила невыносимая духота… Из соседних домов доносились звуки радио и детский смех… Дом Зорге затерялся среди жилищ бедных японцев, построенный в небрежном, европейско-японском стиле, он выглядел неряшливо. Две комнаты внизу, вся их убогая обстановка ограничивалась несколькими шаткими столиками, на одном из которых лежал клочок потертого красного бархата… За стенкой находилась кухня. Наверху – его рабочая комната с большим диваном, письменным столом и граммофоном, во всю стену от пола до потолка – книжные полки. За дверью – спальня, которую почти целиком занимала широкая двуспальная кровать. К спальне вел узкий коридорчик. Двери обеих комнат верхнего этажа выходили на террасу».

Разъяснение по поводу то ли «стеллажа» с книгами, то ли заполненной ими целой стены, дал сам «Рамзай» в «Тюремных записках»: «Во время моего ареста у меня дома было от 8000 до 1000 книг, что, похоже, явилось источником значительного раздражения для полиции (прозрачный намек на долгий и тщательный обыск. – А.К.). Большая часть этих книг посвящена Японии. Создавая свою библиотеку, я собирал все издания японских книг на иностранных языках, которые мог достать; лучшие книги, написанные иностранцами о Японии, и лучшие переводы основных японских художественных произведений. Например, у меня были английский перевод “Ниппон секи” (книга, высоко ценимая коллекционерами), английский перевод “Кодзики”, немецкий – “Манъёсю”, перевод выдающегося, с мировой славой произведения “Минамото-си моногатари” и другие. Я с большим усердием занимался древней японской историей. Я скрупулезно изучал эпохи императрицы Дзингу, Вако и Хидэёси, довольно многое написанное мной основано на материалах экспансии Японии с древних времен. В моих исследованиях очень пригодились многочисленные прекрасные переводы по древней японской экономике и политике».

Теперь, собрав воедино все эти описания и свидетельства, мы можем наконец представить себе дом Зорге в Токио: в спальной части довольно дорогого и престижного района, напротив полицейского участка Ториидзака и в двух шагах от дзюдоистского додзё (это мы выяснили, когда ходили «тропой Ощепкова») располагался новый, но совершенно японский по конструкции, непритязательный деревянно-бумажный дом с небольшой террасой на втором этаже, и эклектичным – японско-европейским – убранством внутри. Улица, на которой он располагался, не относилась к числу оживленных и пролегала у подножия холма Мамиана, в двух шагах от советского посольства. Возможно, в то время она действительно была довольно зеленой, что никак не спасало хозяина от невыносимой, изнуряющей токийской жары, от как будто в насмешку воспетого Мандельштамом «роскошного буддийского лета». Главными достопримечательностями дома была уникальная, едва ли не в тысячу томов библиотека книг о Японии, ручная сова и граммофон. Ну и, конечно, люди: гости хозяина – таинственные мужчины, умные и прекрасные женщины, и он сам – резидент советской военной разведки «Рамзай», журналист, исследователь, человек с пылким сердцем и острым умом – Рихард Зорге. А где он бывал, когда выходил из дома?