Текст книги "Заговор рвачей"

Автор книги: Александр Ермак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

А она утерла платочком слезы. Не поднимая головы, посмотрела на свою левую ладонь, провела пальцем по голубой подковке:

– И меня ждет разлука скорая да дорога дальняя. Туда же… К тому же…

Наша сегодняшняя встреча получилась печальной. Вот ведь, чертова цыганка, накаркала, все настроение испортила.

– О чем ты думаешь?

– Да так…

– О нас?

– О нас…

6

Тетрадь приснилась мне ночью. Желтая, как лицо ребенка с больной печенью. Я такие лица видел, когда занимался делом братьев Карамазовых. Один из комбинатов алюминиевой империи был построен рядом с жилым кварталом и просто вытравлял все живое вокруг…

Все утро я не мог выбросить тетрадь из головы. Даже в бассейне. И на массаже, когда бы самое время забыться. После обеда пошел прогуляться в парк. Без Анны. Так, походить и поразмышлять немного. Почитать эту чертову тетрадь в каком-нибудь укромном уголке. Так, чтобы в этой санаторной деревне никто не видел ее в моих руках.

Подыскивая местечко, я забрел в глухую, дальнюю тупиковую аллею парка. Свернул с нее прямо в высокую траву. Думал посреди нее найти где-нибудь полянку, на которой меня не было бы видно с аллеи. И упасть на нее. Читать ни кем невидимым, небеспокоимым.

Высокая трава на самом деле оказалась зарослями породистой крапивы. Ужалившись несколько раз и отругав себя за такую жгучую идею, я обнаружил то, что искал. И даже больше. Я вышел не к поляне, а к большому развесистому дереву. Под ним стояла заброшенная скамейка. Видимо, когда-то это место входило в «обитаемую» часть парка. Но отдыхающие не полюбили дальнюю тупиковую аллею, перестали заходить сюда. А следом и садовники отказались от напрасной работы, вернули это место природе. Расти крапива, расти клен. И местечко одичало, слилось с лесом, который начинался сразу же за деревом, за столбиками, обозначающими, видимо, конец территории парка. То, что надо.

А скамейка чудно сохранилась. Такая простоит долго. Старорежимная чугунная литая основа. Все еще крепкое крашеное деревянное сидение. Из какого-нибудь дуба сделана. На совесть.

Устроившись поудобнее, я вновь открыл желтую тетрадь:

«Пять лет болезни. Все без толку. Не помогают ни просто кефир, ни „Медоза-стронг“, который так рекламируют по телевизору. Не помогают и лакто-, и бифидобактерии, которых я выпил немеренно. Не помогают и клетчатка с отрубями. Как ни странно, после всех этих как бы укрепляющих кишечник средств, мне, кажется, становится только хуже. Врачи ничего толком не могут мне объяснить. А посему придется во всем разбираться самому. Другого выхода не вижу…

Начал выяснять, что же это за зверь такой дисбактериоз и наткнулся на весьма любопытные сведения: «Понятие дисбактериоза, который нужно лечить, заселяя определенные микробы, присуще только части медицины… Все выводы базируются на исследованиях, при которых следствие принимается за причину. По дисбактериозу якобы развившиеся вредные микробы вызывают болезнь, а не микробы развиваются в результате болезни… Большинство ведущих гастроэнтерологов осудило практику широкого использования диагноза „дисбактериоз кишечника“ как порочную, базирующуюся на субъективной оценке, а не на принципах доказательной медицины…В лучшем случае борьба с дисбактериозом выражается в длительном (и обычно бесполезном) назначении так называемых пробиотиков (лакто– и бифидумбактерина и др.), в худшем – в бесконтрольном применении антибиотиков с риском развития серьезных осложнений…»

Вот тебе бабушка и Юрьев день! Нет, на самом деле никого дисбактериоза. Это лишь симптом болезни, а не болезнь. И бороться с симптомами нет никакого смысла. Нет смысла пить эти бифидоки, кефиры и прочее? Так получается?

Но что же это все-таки у меня за болезнь? «Те симптомы, которые обычно приписываются дисбактериозу кишечника в действительности служат проявлением синдрома раздраженного кишечника…» Ищу в интернете этот самый синдром…

Вот: «Входит в группу наиболее распространенных заболеваний. Примерно 15–20 % взрослого населения Земли страдают от СРК, две трети из них – женщины… По данным Международного Сообщества по изучению функциональных гастроэнтерологических расстройств СРК является одной из основных причин невыхода на работу, уступая пальму первенства лишь простудным заболеваниям. Зачастую болезнь вызывает состояние дискомфорта, которое может проявляться от простого чувства неудобства до депрессии. Люди, страдающие СРК, боятся посещать массовые мероприятия, путешествовать, не могут успешно справляться со своими рабочими обязанностями…»

Так вот оно что у меня! СРК! Но что делать-то? Ответ не утешительный: «Ученые-медики не смогли установить органическую причину возникновения СРК…»

Снова и снова перечитываю: «Примерно 15–20 % взрослого населения Земли страдают от СРК…» Я не один. Нас много. Нас очень много.

И снова задумываюсь, что не может же быть такого, чтобы болезнь начиналась ни с того, ни с сего. Должны быть причины. И должно быть что-то не в порядке в организме: лишние бактерии, недостаток ферментов. Должно быть что-то, что можно исправить, вылечить.

Ищу, ищу, ищу информацию в интернете и натыкаюсь на форум по СРК. Я действительно не один такой. Какое – ни какое, а все-таки утешение. Читаю записи товарищей по несчастью.

Вера:

«Сколько себя помню, все время были проблемы. И в детском саду, и в школе. Утром, позавтракать бы перед уроками, а я – в туалет. Мама или папа дергают ручку двери и орут: „Сколько можно. Вылезай, давай“… А я, если не посижу нормально, потом с дороги в школу обратно возвращаюсь и пропускаю урок, или два, или вообще день. А если оставалась на уроках, то боролась за каждую минуту своего там пребывания. Неудобно перед классом, неудобно перед учителями. Раз вышла, второй, а третий просто не выдерживаю и отпрашиваюсь домой. По дороге слезы и желание просто прыгнуть под машину. А потом все то же самое в институте…»

Наташа:

«Перестала ходить на дни рождения, просто в гости. Подруга пригласила на свадьбу. Я так хотела пойти. Хотелось повеселиться, отвлечься от повседневных забот. Но свадьба в 13.00 в пригороде. Ехать на 9-часовой утренней электричке… Отказалась. Ревела три дня…

Казалось бы, дома всегда легче. Но вот приехали друзья, которых не видела тыщу лет. У меня радость, но мой живот… У себя дома, рядом туалет, а мне так плохо. И в голове одна только мысль – побыстрее бы они уехали… Теряю старых друзей. Новых не завожу. А мне ведь и любить хочется, встречаться с кем-нибудь. Я от природы достаточно симпатичная и мне часто предлагают пойти в кафе, в ресторан. А я комплексую. Что там будет с моим животом. Как-то раз пошла в кинотеатр с одним молодым человеком. Чуть со стыда не сгорела…»

Юля:

«Как подумаю о развитии наших отношений… Ведь не каждый парень поймет, что твоя девушка не может остаться у него на ночь и поехать с ним потом утром на работу лишь из-за того, что по утрам ее нереально пучит в течение нескольких часов. А что будет самой ночью? Тишина и посреди этой тишины раздается громкий звук моего живота? Я умру со стыда, честное слово умру! Значит, придется не спать всю ночь, контролировать себя… Какая ж это любовь. Сплошное мучение. Лучше я буду одна, хотя, конечно, грустно, что болезнь и страх взяли верх надо мной и над нашими отношениями. В общем, с симпатичными мне молодыми людьми встречаться не могу. А они не понимают, и думают, что неприятны мне…»

Марина:

«Я всегда носила обтянутые маечки, потому что у меня не полные руки, небольшая грудь, длинная шея, мне было хорошо. А теперь, чтобы скрыть свой постоянно раздутый живот, одеваюсь, как старая бабка. Мне только 22 года, хочется завести своего ребенка, а я уже чувствую себя уродливой развалиной. Только 22 года, а за ними и нет ничего. Разве что гора выписок и анализов с моей фамилией и возрастом: 15, 17, 19, 22… А что дальше? Я хочу жить нормальной жизнью… Как все люди моего возраста… Я хочу иметь возможность нормально общаться с друзьями, хочу любви. Но это невозможно… Господи, помоги мне, я просто больше не могу это терпеть!!!»

Галина:

«Говорят, что СРК одолевает умных, развитых, „глубоких“ людей. Лучше бы я родилась недоразвитой. Все, что назначали мне врачи, не помогло. Сижу дома и не знаю, что еще сделать, чтобы избавиться от всех этих ужасных симптомов. Я так боролась за свою жизнь. Я выдержала встречи со своим любимым человеком. Раскрылась ему о своей болезни, и он принял меня такой, как есть. Я была счастлива и, наглотавшись таблеток, вполне сносно пережила свою свадьбу. Мой муж патологически здоров. Очень трудно человеку, у которого никогда ничего не болит, понять постоянно жалующегося больного.

После рождения дочки, когда моя болезнь прогрессировала, отношения с мужем испортились. Я все-время плакала, просиживала в туалете, ходила по врачам. От него моральной поддержки не получала. Он все отдалялся и отдалялся от меня. Любой мужчина хочет здоровую жену, секс, ужин, чистую квартиру. А мне не до этого, добежать бы до туалета. Я постоянно чувствовала себя виноватой, что вечно уставшая, без настроения, все мысли о животе.

Неделю назад он сказал, что временно не будет ночевать дома, так как его маме плохо и он пока будет оставаться у нее. А позавчера, когда он якобы ухаживал за мамой, моя подруга видела его на концерте с… девушкой. Он не отпирался, сказал, что «у нас же давно нет отношений». Я, конечно, плакала, спрашивала – чем я плоха, ответ был один: «Устал от твоих слез». В общем, да, любой бы устал, но я думала, что он переживает вместе со мной и надеется, что я поправлюсь… а он просто решил свалить и завести себе другую, здоровую. Очень тяжело, больно, горько. Плачу двое суток…»

Татьяна:

«В школе, в институте можно прогулять. А в офисе или в цехе никто не станет терпеть сотрудницу, которая как что – так сразу домой или вообще не выходит. Первая работа у меня была очень тяжелая – разъездная по городу. Заранее составляла план расположения туалетов на маршруте. Ушла с нее, в конце концов. Потом была шикарная должность ответственного специалиста. Мне дали отдельный кабинет, и я там с таким комфортом работала – никому не было дела до моего кишечника. Но потом ко мне подсадили мужчину. Я думала, что инфаркт получу. Ушла. Хотя не хотели отпускать…

Мне знакомые такие роскошные варианты предлагали: и в центре, и зарплата высокая, и для карьеры все возможности. Но куда мне с моим животом… А они думают, что я просто нерешительная, уговаривают. В конце концов нашла надомную работу на компьютере. Платят, конечно, не очень. Зато я спокойна, туалет всегда рядом и свободен…»

Соня:

«Стараюсь как можно меньше выходить из дома. В транспорте или очередях я начинаю нервничать, и мне приходится выскакивать из трамвая или уходить из очереди. Боюсь ездить на электричках, поездах, автобусах и даже на лифте. Мысли о пробках или остановке лифта просто убивают. Предпочитаю час пройти пешком. А поехать куда-то далеко, конечно, хочется. Мои подруги постоянно зовут в разные поездки. Раз не удержалась и съездила в Париж. После еды в самолете из трех дней я сутки провалялась в номере. Шокировала персонал гостиницы, т. к. не пользовалась лифтом, а спускалась к завтраку по черной лестнице, по которой отходы выносят. Больше не рискую. Придумываю отговорки. А подруги не хотят даже ничего слушать… Ну, не верят они, что нормальный человек может отказываться от почти халявных поездок на отдых заграницу. Порой я уже готова сдаться, но как вспомню очереди на таможне, границе, самолет и дорогу до отеля…

Можно, конечно, в памперсе для взрослых ездить. Но морально тяжело пересилить себя и одеть его. Иногда лишь одеваю для подстраховки. Правда ни разу не воспользовалась им. Когда начинается приступ, все равно выбегаю из метро на улицу, выпучив глаза, и если рядом нет туалета, то просто сажусь там, где уже невмоготу терпеть. И мне все равно, что мимо проходят люди, потому как я понимаю, что если сейчас наделаю в штаны, то я уже не смогу поехать дальше…»

Оксана:

«Перед глазами страшная перспектива прожить всю жизнь в туалете, со слезами на глазах. Так и встают передо мной картины – вот моя дочь из школы приходит с подружками и говорит: „А вот моя мама, поздоровайтесь с ней через дверь туалета“, или пришла с женихом, а я все там же. А сегодня ночью мне приснился страшный сон, я проснулась в холодном поту – приснилось, будто дочь вышла замуж, я встаю утром – а туалет занят, там зять сидит и курит, и некуда пойти, и я мечусь по квартире…

Сижу дома и ничего уже не хочется. Я не вижу жизни – все проходит мимо. Мне уже тридцать, а я ничего не делаю, чтобы жить полноценно. Я как сорняк, овощ, никому ненужный, потому что меня как бы и нет. Вчера накатило по полной программе, и я решила: все, не могу больше бороться, надеяться, приспосабливаться. Была дома одна, заперлась на кухне, включила газ, просидела 20 минут. Но я не смогла, струсила. Я так устала от этой болезни. Эта зараза мне поломала всю жизнь. И как дальше жить – не знаю. Постоянно задаю вопрос Богу: «За что?»

Юрий:

«Пять лет доктора лечили, лечили и все без толку. Полное отчаяние. Бесконечное сиденье в туалете, невозможность ни работать, ни учиться. Живу я с мамой, она через год выйдет на пенсию. Ее уже саму надо поддерживать. А я как инвалид, хотя на вид совершенно здоровый парень. И мне всего-то двадцать пять…»

Сергей:

«Одно время думал о средстве, которое, как говорят доктора, излечивает мою болезнь кардинально. Операция по „экстирпации части или всего толстого кишечника и выведение стомы“. То есть у человека удаляется часть толстого кишечника или весь толстый кишечник полностью, а на живот выводится конец кишки, на который на клеевой пластине приклеивается калоприемник.

Вещь на первый взгляд жуткая, однако она хотя бы немного возвращает человека к привычной жизни. Под одеждой эта штука незамета, если верить врачам. Не издает посторонних звуков и запахов в силу конструкции и фильтра, приделанного сверху. А насчет трудностей в личной жизни и невозможности, к примеру, на пляже позагорать, так я и так вообще ничего не могу. Думаю только о туалете. Любимая девушка, театры и кино давно в прошлом. Раньше я еще как-то выбирался иногда в город, в магазин там, прогуляться, еще чего-нибудь. А последние пару месяцев сижу дома вообще безвылазно, как в зоне строгого режима.

И вот, сижу и думаю теперь о том, что лучше: повеситься или прыгнуть из окна. Кто-то скажет, что я слаб духовно, что нет силы воли. А, может, наоборот? Может быть сильны именно люди, спокойно выбравшие смерть бессмысленному существованию, люди, предпочитающие спокойно «уйти», вместо того, чтобы всю жизнь мучаться прикованными к туалету, как к инвалидной коляске. В конце концов, это всего лишь естественный отбор. Некоторые его проходят, некоторые – нет…»

Это было последнее сообщение Сергея. И хотя участники форума неоднократно обращались к нему, он больше не откликнулся…

Всего на форуме зарегистрировано более 118 000 сообщений. А сколько еще всего народа мучается этой проклятой болезнью! Огромная армия людей, брошенных врачами на произвол судьбы. И вот что интересно: более 118 000 сообщений больных и ни одного сообщения врача. А ведь наверняка заходят на этот форум из профессионального любопытства, читают. Только сказать им нечего в ответ на упреки. Молчат, соглашаясь с тем, что они некомпетентны, не пригодны для этой работы…»

Я закрыл тетрадь и задумался. Теперь, пожалуй, окончательно становится понятным тот интерес, что проявляют к этим запискам и Розендорф из «Медозы», и главврач «Пальмиры». Первому, конечно, не нравится то, что Запалин говорит о дисбактериозе, о болезни, которой, очень возможно, вовсе и не существует. Розендорфу не нужен лишний оппонент? И ему, наверняка, не хотелось бы допустить публикации вредных для него лично документов? Вместе с тем, не слишком ли болезненно Розендорф воспринимает записки некоего Запалина, не имеющего никакого отношения к науке? Не знаю…

Но очевидно, что у второго – главврача «Пальмиры» – совсем другие мотивы к стремлению заполучить желтую тетрадь. Описываемая Запалиным СРК – болезнь, которая не лечится, и от которой страдают «примерно 15–20 % взрослого населения Земли». Причину СРК «ученые-медики не смогли установить…» А Запалину, получается, в конечном итоге удалось? И в «Пальмире», хотят приобщиться к его открытию?…

Я отчего-то вздохнул. Да нет, не отчего-то. «Примерно 15–20 % взрослого населения Земли» – это много, это очень много людей. Они надеются, они ждут. И я правильно делаю, что читаю эту тетрадь.

Вновь огляделся вокруг: старый клен, высокая жгучая крапива. Без сомнения, редко какая отдыхающая птица залетит в этот укромный уголок. Что ж, у меня здесь будет рабочий кабинет. Тихо, спокойно. Никто не отвлекает, не мешает, и, главное, не видит. В целом это место даже гораздо лучше, чем, скажем, кафе «Дельфин», где в случае необходимости мы конфиденциально встречаемся с главным редактором. Очень, очень подходящее местечко.

Я еще раз осмотрел скамейку. С трудом приподнял ее литую чугунную основу и ощупал расширяющуюся к земле ножку. Да, снизу была подходящая полость. Вложил в нее тетрадку. И почувствовал облегчение. По крайней мере, за этот документ теперь беспокоиться не нужно. И сниться он мне, надеюсь, больше не будет. И я не буду вновь и вновь вспоминать страдающие желтушные детские лица…

Откинулся на спинку скамейки. Вдохнул ароматный травяной настой. Поднял взгляд вверх. Небо надо мной было зеленым. Это клен. По его ветвям весело прыгают солнечные лучики. Сбегаются-разбегаются. Розовые солнечные лучики.

Пожалуй, я засиделся в этом укромном уютном месте. Глянул на часы – точно, пропустил ужин. И уже опаздываю на встречу с Анной.

Чертыхаясь, я снова пробрался сквозь заросли крапивы. Повиляв по аллеям, вышел к кафе.

Анна уже сидела за столиком. Она недоуменно оглядела меня:

– Ты где валялся?

Я попробовал пошутить:

– А, может, с кем?

Я ждал, что она, как обычно, подхватит, продолжит шутку, но Анна молча и с серьезным видом принялась стряхивать с меня листочки-травинки, сдирать паутину. Я остановил ее руку, поцеловал низ левой ладошки:

– Извини, что опоздал, – и весело продолжил, – Исследовал окрестности на предмет построения шалаша.

– Шалаша для чего?

Как-то опять же уж очень серьезно она это сказала. Я пожал плечами:

– Может, переберемся жить на природу?

Она удивилась:

– Тебе не нравится твоя комната в «Медозе»?

– Отчего ж… Но сегодня мы снова пойдем к тебе…

С тех пор, как мои вещи перерыли, в «Медозе» мне стало как-то особенно неуютно. И я предпочитал проводить время с Анной у нее.

– Хорошо, – спокойно согласилась она, – как скажешь…

Мы выпили по бокалу вкусного самсоновского вина. Молча. Пошли. В «Янтарь».

7

В этот вечер я не остался у Анны. У нее разболелась голова, и мне пришлось уныло брести к себе в «Медозу».

На улице было уже темно. Пустынно. Я шел в раздумьях. Не спеша.

Пройдя почти половину пути, увидел перед собой знакомый силуэт. Анна? Здесь? Конечно, нет. Анна была у себя в «Янтаре». Значит, это цыганка. Появилась неизвестно откуда. Идет в том же направлении, что и я. Шуршит кучей своих цветастых юбок.

Я окликнул ее:

– Эй, красавица.

Цыганка не обернулась и прибавила шаг. И я тоже:

– Да погоди же. Ты мне прошлый раз не дорассказала.

Но она пошла еще быстрее. Не отвечая. Не оборачиваясь.

Я все же решил догнать цыганку. Но тут сзади послышался шум приближающегося автомобиля. Я обернулся. Мощные фары ослепили меня, и я снова повернул голову в сторону цыганки. Однако на освещенном теперь асфальте перед собой ее не увидел. Фары хорошо осветили дорогу. Цыганки не было. Вместо нее по дороге шел какой-то мужчина. Шел в том же направлении, что и мы с цыганкой. Но не превратилась же она в него? Сбежала.

Я пожал плечами и, пропуская машину, прижался к правой стороне дороги. За спиной раздался визг тормозов. Я мигом запрыгнул на бордюр:

– Пьяные что ли?

Машина по инерции проскочила мимо меня. Потом проехала еще немного и окончательно затормозила точно возле того мужчины, что шел впереди. Я увидел, как он остановился, обернулся, прикрыл глаза от света фар.

Автомобиль представлял из себя мини-фургон. Из него медленно вышли два крепких парня. В белых халатах. Они вплотную подошли к довольно щупловатому на вид мужчине. Тот, что повыше, громко сказал:

– Быстро бегаешь, еле догнали.

Мужчина, похоже, совершенно недоуменно смотрел на них:

– Не понял.

– Ты думал, что так все и останется?

– Ребята, о чем вы…

– Ты, сначала отдай то, что тебе не принадлежит!

– Ничего не понимаю.

В разговор вступил второй парень – тот, что пониже:

– Да что с ним разговаривать. Давай его в машину.

Мужчина пожал плечами:

– Никуда я с вами не пойду, чего ради…

Парни взяли его за руки и повели, потащили к машине:

– Давай-давай, не упирайся.

Мужчина кряхтел, пытался оттолкнуть парней:

– Чего привязались? Чего надо?

Но ребята были намного сильнее, чуть ли не приподняли его в воздух:

– Сейчас проедем. Вернешь то, что взял, и снова все будет хорошо…

– Эй, – крикнул я, приближаясь, – отстаньте от человека.

Парни остановились и, не отпуская мужчину, уставились на меня. Потом переглянулись, и тот, что пониже, посоветовал:

– Дорогой, шел бы ты своей дорогой.

– Я-то пойду. Но сначала вы отпустите этого человека.

Мужчина заизвивался в крепких руках:

– Да-да, отпустите меня. Опустите.

Кто-то из парней сказал:

– Ага, сейчас отпустим.

Однако они по-прежнему крепко держали его. Тот, что повыше, обратился ко мне:

– Уважаемый отдыхающий, пожалуйста, не мешайте нам работать. Мы – врачи местной психиатрической больницы. Этот наш пациент, сбежавший сегодня утром и прихвативший с собой ненужные ему, но важные для нас документы.

Мужчина снова безуспешно дернулся:

– Никакой я не пациент. Я такой же отдыхающий, как и все здесь. Ни откуда я не бежал и ничего не воровал. Отпустите меня!

Тот, что повыше, продолжал:

– Слушайте его, он вам и не такого наговорит. Скажет, в каком санатории, в какой комнате живет. Фамилию какую-нибудь придумает. Что-что, а с бредом у него все замечательно.

Я неуверенно спросил:

– Он, действительно, больной?

Мужчина начал было:

– Да, какой я…

Тот, что пониже, слегка толкнул его в бок:

– Ну, хватит уже…

Тот, что повыше, вздохнул:

– Замучил он нас. Мы его весь день искали. А главврач велел без него не возвращаться. Не смотрите, что он такой, на первый взгляд, безобидный. Он многое может натворить. Расскажи-ка, дорогой, как к нам в первый раз попал, – обратился он к мужчине.

Тот не смог ничего ответить. Парень повыше продолжил:

– Жил он себе жил спокойно. А потом раз и ночью всю свою семью перерезал кухонным ножом. Жену, пожилую мать и даже маленького ребенка не пожалел…

Мужчина возражал:

– Никого я не резал!

Тот, что повыше, похоже, не обращал на это никакого внимания:

– До суда дело не дошло. Психически больным оказался. И многим сегодня повезло, в том числе и вам, что у него обострение не началось. А то бы и до несчастия недалеко. Может быть, прямо здесь на этой дороге…

В своей журналисткой практике мне приходилось сталкиваться с психически больными. Действительно, от них можно было ожидать всего, чего угодно. Они проявляли великолепные артистические данные, придумывая себе вполне правдоподобные истории, детально воссоздавая свою в реальности несуществующую жизнь. И, наверное, нам с цыганкой, оказавшимся на этой ночной дороге в нескольких шагах от психа, действительно повезло.

Мужчина дергался в руках врачей:

– Да не слушайте их! Не слушайте! Я здоровый! Я совершенно здоровый!

Тот, что повыше, снова обратился ко мне:

– Не беспокойтесь. Сейчас у него это пройдет.

Он сунул руку в карман. Вытащил шприц и ловко, пальцами одной руки сняв защитный колпачок, воткнул иглу мужчине в бедро. Тот чуть ли не мгновенно обмяк.

– Вот и все. Теперь он безопасен. И вернется туда, где должен находиться, – сказал тот, что повыше, и затем бросил напарнику, – Взяли.

Они отвели молчащего, совершенно не сопротивляющегося мужчину к задней части машины. Открыв дверь, усадили его внутрь.

Тот, что повыше, сказал мне:

– Всего доброго.

Я автоматически ответил:

– Всего доброго, – и на всякий случай спросил, – А из какой вы, сказали, психиатрической больницы?

– Из первой городской. Хотите в гости зайти?

– Нет, спасибо.

– А то поедемте с нами прямо сейчас, – подал голос из кабины уже севший за руль тот, что пониже.

– Спасибо. Всего доброго.

– До встречи.

Машина тронулась. Основная часть светлого фургона была глухой, без окон. На машине не было никаких надписей или знаков, говорящих о медицинской принадлежности. Я глянул на регистрационный номер. Он хорошо читался. И запоминался.

Терзаемый сомнениями, я пошел по пустынной дороге дальше. Зачем-то повторяя про себя номер этой пропавшей в ночи машины.

Я шел, то ускоряя, то замедляя шаг. Все, вроде, эти врачи объясняли правильно. Но и псих говорил как вполне здоровый человек. А это отсутствие каких-либо опознавательных знаков на машине…

По крайней мере, надо было спросить у них документы. Номер телефона их больницы. Имя главврача.

– Вот недотепа, – ругал я себя, – и чего так растерялся?

Чтобы не мучить себя сомнениями, решил зайти в местное отделение милиции. Оно было недалеко от того места, где я проходил. Нужно было лишь свернуть к вокзалу. И пройти еще несколько сотен шагов. Я свернул.

Дежурный по отделению сидел за столом. На стене прямо за его спиной висел большой фирменный календарь с красивой девушкой в белом халате. Она улыбалась. А на ее нагрудном кармашке краснела вышивкой надпись «Медоза».

Заглядевшись на календарь, я даже забыл на мгновение, зачем пришел сюда. Дежурный сначала смотрел на меня выжидающе. Потом подал голос:

– Я вас слушаю.

– Да-да, – начал я, – понимаете, какая странная история. Я возвращался к себе в санаторий. Я живу в «Медозе». И вот по дороге догоняю цыганку. А меня сзади догоняет машина. Из нее выходят двое и, представившись сотрудниками первой городской психиатрической больницы, забирают мужчину с собой, увозят. Якобы, для лечения.

Дежурный не понял:

– Какого мужчину? Цыгана?

– Нет, – начал снова объяснять я, – цыганка сбежала. А вместо нее на дороге оказался мужчина. Такой, – вспоминал я, – такой щуплый, в клетчатой рубашке. Точно. По виду вроде абсолютно нормальный, здоровый, в своем уме. А они, эти из машины, сказали, что он больной. Что во время одного из припадков вырезал всю свою семью и сегодня утром сбежал из больницы.

– Из какой больницы?

– Я же говорил – из первой городской психиатрической больницы.

Дежурный пожал плечами:

– Минеральск очень маленький город и нет здесь у нас никакой психиатрической больницы. Ни первой, ни второй. У нас только санатории. И нам никто не сообщал, что на территории курорта может оказаться психически больной человек. Мы бы приняли меры.

Я вздохнул:

– Я так и знал…

– Что вы знали?

– Это похищение, – я посмотрел на погоны дежурного, – Сержант, совершено серьезное преступление. Это похищение человека. Без всякого сомнения

Лицо дежурного растянулось в улыбке:

– Серьезное преступление… Похищение человека… Ну, вы скажите тоже. У нас тут так тихо, что даже бытового воровства не бывает. Ну, расслабится иногда кто-нибудь из отдыхающих – выпьет больше меры, а чтоб похищение…

– Вы мне не верите?

– Ну… – поморщился сержант.

– Тогда проверьте.

– Что и как? – удивился он.

– Я запомнил номер машины. Пробейте его по вашей базе данных, установите владельца и через него выйдете на похищенного.

Сержант снова улыбнулся:

– А кто похищен?

– Мужчина. Лет сорока. Невысокий. Щуплый. В клетчатой рубашке. Я же говорил. Вы не записываете?

Сержант пожал плечами:

– А что записывать-то? Про пропажу человека еще никто не сообщал. А нет заявления – нет преступления. И потому, согласно инструкции, никаких машин я проверять не стану.

– Но…

– Но, даже если я по вашему настоянию нарушу инструкцию, то что получится? У машины могут просто оказаться фальшивые номера. Она также может оказаться в угоне, о котором, кстати, пока еще тоже никто не сообщал. И угонов у нас здесь на моей памяти так же, как и историй с фальшивыми номерами и похищениями людей, никогда не было…

– Похищение? – переспросил еще один милиционер, появившийся из-за какой-то двери. В руке у него была наша газета. Страж порядка читал не иначе как мою «Алюминиевую смерть» о братьях Карамазовых.

Сержант кивнул:

– Да, гражданин вот утверждает, что именно похищение.

Сказать им, что я – автор «Алюминиевой смерти», чтоб мне поверили?

Второй милиционер внимательно посмотрел на меня:

– А гражданин сегодня много выпил?

– Не пил сегодня, – возразил я, но потом вспомнил, что вместе с Анной выпил у Самсона в кафе бокал замечательного вина, сделанного его братом Георгием, – Ну, почти не пил.

– Вот, видишь, – обратился второй милиционер к дежурному сержанту, – гражданин почти не пил. А мы вот совсем не пили и должны теперь бросаться грудью на раскрытие особо опасного преступления. Которого, очевидно, не было…

– Но я же там был. Я видел…

Нет, они и в то, что это я написал «Алюминиевую смерть» не поверят.

Милиционеры переглянулись. Дежурный сержант мягко обратился ко мне:

– Хорошо. Мы ваши показания запишем. Во всем разберемся. Примем меры. Спасибо вам большое за бдительность и участие. Теперь вы можете идти и спокойно спать.

– Да-да, – добавил второй милиционер, – хорошенько поспать вам не помешает.

Спал я в эту ночь плохо. Не было рядом уже привычной, теплой, ровно дышащей Анны. Зато, как наяву, я видел перед собой спину цыганки и, кажется, кричал:

– Постой! Погоди!

Цыганка оборачивалась и оказывалась уже не цыганкой, а мужчиной в клетчатой рубашке. Его держали под руки два милиционера в белых халатах с вышивкой «Медоза». Оба они были без форменных фуражек. Один – в бейсболке, другой с длинной косичкой.

Я проснулся посреди ночи. А ведь один из тех двоих, как бы врачей в белых халатах, был в бейсболке. Тот, что пониже. А у того, что повыше была косичка. И почему я не обратил на это внимание сразу? Там же, на месте? Ведь главврач из «Пальмиры», когда рассказывал о несчастье с Запалиным, как раз говорил о двух парнях, которые привели его из кафе.

И я постарался вспомнить разговор с Самсоном, его рассказ о том злополучном вечере: «…ты ушел, а к нему еще двое друзей пришли. Молодые парни… крепкие такие, как спортсмены-физкультурники. Один в бейсболке был. Другой – с такой длинной косичкой сзади… Сидели они долго. Вина заказали. Говорили. А потом ему вдруг нехорошо стало…»

Один в бейсболке был. Другой – с косичкой… Абсолютно точно. И на дороге один был в бейсболке. А у второго точно были длинные волосы, заплетенные в косичку!