Текст книги "Самоочищение или Сарказм – к покаянию путь (СИ)"
Автор книги: Александр Приб
Жанр:
Экспериментальная поэзия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)
Схудал писатель, сошел лицом,
Ходит на тень похожий.
Жена хотела послать за врачом,
Вдруг это случай сложный?...
Но муж-графоман словами строгими
Объяснил невеже жене:
«Дура, пойми, я иду дорогами,
Что не снились тебе и во сне.
Ведь я дошел до истошшенья
От творческих мук, а не то, что не жру.
Роман я пишу к твоим сведеньям,
А, написав, может даже умру!
Не морда-рожа важна при сем деле,
А весчество, что в мозгах копошится.
Здоровый ум он сидить не в теле,
Он в духе мосчном моем таится.»
Жена в диване свернулась в ужасе,
С тоской глядит, шевелит губами:
«И что ж случилось с энтим мужем
Был, как все, а теперь столько сраму?
Не жреть, паскуда, борща, контлетов,
Под юбку руку забыл сувать.
Мога быть к Маньке сходить за советом,
Ведь срочно надо вопрос решать?»
Ей мужа жалко, а вдруг помрет,
Из-за романа какого-та блядска.
Что людям сказать, ведь «Врет!»
Скажет бабка Параська.
– Врешь, не быват таких смертей,
Чтоб здоровый мужик от ума извелся
Куда ни шло, еслиф там сельтирей
Какой-никакой в кишках завелся.
Ишшо бывает, что с перепоя
Сердце рванет, если с дуря
Опиться, к примеру, дурман-настоя
А то – от ума... Не болтай, че зря!»
А графоману до фени слухи,
Его не волнует суетный мирок
Он погружен по самые ухи
В витиеватый романа слог.
На третий месяц, как в плане было,
Роман написан, лежит пред ним.
И тут же, пока рука не остыла
Он пишет имя свое – Никодим.
В миру же его зовут Тихомиром,
Но всяк, кто пишет обязан обзавестись
Достойным именем-псевдонимом,
Что вознесет в заоблачну высь
Его величайшее из творений.
Ну, теперь, читатель, держись!
Завтра к издателю без промедлений.
Все! Начинаю писательску жисть.
Утром, подсунув творенье под мышку,
Прет Никодим к заветной двери:
– Ну, принимайте, товарищ Нарышкин,
Рукопись энту, что я сотворил.
Не ожидал графоман, что получит
Он от ворот поворот и вердикт:
«Вы, Никодим, где учились по-русски
Буквы писать, читать, говорить?»
Вот мракобес, вопрошат, где учился?
Верно завидует мне, паразит!
Эк, напугал, да кругом таких тыщи,
Тоже ценитель нашелся, бандит!
Год без продыху автор долбимшись
В двери к издателям разных мастей.
Все они, буд-то бы сговоримшись,
Гонят писателя всюду взашей.
Мыкался, мучался брат Никодим,
Ночи не спал – со славой грешил.
А через год, тоской исходим,
С писчим трудом завязать порешил:
«Выброшу я псевдоним на помойку,
Вновь Тихомиром себя нареку,
Водки куплю и такую попойку
Я на поминках его закачу!»
Старых друзей пригласил Тихомир
Поминки справить по Никодиму.
Водка под тосты лилася рекой,
Весело мертвый ушел на покой.
Утром проснулся, башка пополам,
Водкой блестит граненый стакан,
Хлеба кусочком сверху накрыт.
Рядом жена, улыбаяся, спит.
Рукопись тут же, форзац развернут,
На нем голова сельди глаза таращит,
Буд-то старается, но никак не вспомнит
За автора Никодима, что, мол, за товарищ?
– Вот так дела! – вскричал Тихомир,
– Год без продыху, мил не был мир!
Это же сколько долгих часов
Был я под властью подлючих бесов?
Больше не буду касаться пера,
Жизнь эта трудная – не для меня!
Был графоман и кончился весь,
Много без этого добрых дел есть.
***
Наш графоман оказался не гордый,
Быстро усвоил: не вышел, мол, мордой.
Но, акромя Тихомира тишайшего
Буйные есть, беда величайшая!
Редактор-кидала
О редакторе Теофиле,
о деньгах и духовной могиле.
***
Худая молва, она как короста,
Липнет легко, отмыться не просто.
О Теофиле, который Капрал
Слышали все, но мало, кто знал.
Много легенд о Тео сложили
Люди, что вместе с ним жили, служили.
Верить-не верить, не наша забота
В анналы вписать, вот это работа!
В ранние годы он жил в Гюлистане,
Делал газету с хорошим названьем -
«Дружба» она прозывалась тогда,
Правда, исчезла потом навсегда.
Тео уехал в другой край земли,
Старые тропы быльем поросли,
Новые вехи, на новом путях
Стал устанавливать он впопыхах.
Тео решил, чтобы на ноги стать,
Буду в Европах я торговать.
Нет, не ботинками и не штанами,
А новостями из Гюлистана.
Срочно наладил он инфо-агенство,
Старым друзьям послал сообщенце:
Вы в Гюлистане инфо собираете,
Деньги в замен от меня получаете.
А в Гюлястане коллеги его
Все без работы и вон каково:
Тео Капрал о них не забыл,
Из Гюлистана инфо поплыл.
Однако у Тео гешефт не пошел,
Здесь он нигде никого не нашел,
Кто бы купил у него Инфоблат,
Нет интереса у местных ребят.
Долго не думая, новый проект
Тео впиндюрил в западный свет:
Буду я новый журнал издавать,
Лохов хватает, есть деньги где снять.
Деньги, конечно, нашел он не сразу
Деньги считают в Европе, заразы!
Нету гарантий – марок нема.
Вот ведь какие у них, брат, дела!
Тео настырный, он не сдается
И, время спустя, ему удается
Польского немца – богатый шельмец -
Схватить за подгузок и сделать триндец!
– Я тебе сделаю мега-журнал!
Немец подобного в жизни не знал.
– В нем будет все от «А» и до «Я»,
Вот те в залог моя голова!
Лучшие перья своих земляков
Я призову. Подобных столпов
Мир не читал и не слышал о них,
Все! Начинаем, без лишней возни.
Немец поплыл, пошел по орбите,
Взял и поверил роже немытой.
Деньги на счет перевел на журнал
– Данке! – Тео сквозь зубы сказал.
Сумму увидев на счете журнала,
Тео с сердечком натуженно стало:
– Это ж какие деньжищи немеряны
Скинул мне этот буржуй недорезаный!
Мысль паскудная в голову вкралaсь,
Как бы так сделать что б в доме осталась
Сумма приличная. – Эк, я буду дурак,
Если возьму и спущу ее так!
Нет уже дудки вам, земляки,
Деньги налево швырять не с руки.
Сварганю гешефт я по-простому,
Чтобы осталися деньги при доме.
Сам я, конечно, редактором буду,
Баба моя, что на кухне посуду
Моет без удержу, будет корректором,
Дочка моя – заместителем редкостным,
Зять мой единственный и любимый
Будет водитель служебной машины.
Кто там осталя еще на примете?
Кошка, собака, попочка в клетке...
Вот те вопрос? Но и тут не проблема...
Имя я дам каждой особи смело.
Кошка, к примеру, станет Варюхой -
Кореспондентом, ведущим по слухам,
Бобик – Борисом. Старый дозорный.
Вверю ему я отдел репортерный.
А попугай, хоша и не лает,
Пусть за добро наше переживает.
Смета составлена, штаты расписаны,
Тео идет к буржую за подписями.
Немец, что пень и в режиме авральном
Пишет: «Согласен». Реестр составлен.
Кошки, собаки писать не умеют
Овцы, к примеру, и то, только блеют,
Как же премудрый наш Теофил
Сложную эту задачу решил?
Оченно просто, шлет он депеши
Тем, кто словом душу утешит,
Тот, кто с артиклями просто на ты,
Кто не бежит от правды в кусты
– Вы, дорогие мои журналюги,
Правду скажу вам, я – не жадюга.
Если мы с вами раскрутим журнал,
Гад буду, должность я каждому дам.
Но для начала вы все мне отдайте,
Весь свой талант до конца, без утайки.
Станем на ноги, выбъемся в люди,
Достаток вам будет, словно на блюде.
Люди Капралу доверились тут же.
Думали, все это временны нужды
Их как герои переживем,
Будем работать ночью и днем.
И закипела работа у Тео,
Каждому было в журнале том дело,
Деньги ссужал буржуин регулярно,
Только не знала о них вся компанья.
Знала лишь баба, редактора жонка,
Сколько накапало Тео деньжонок.
Да еще попка, глазастый, падлюка,
Видел прекрасно, какой Тео – сука.
Деньги – зараза известно давно,
Тео зажрался и думал оно -
Дело, что было с журналом закручено,
Будет пожизненно скурвлено, ссучено.
Деньга ж как пришла, так и ушла,
Слишком семейка жоркой была.
Тео немедля финт изобрел -
Попку в нештатники тут же возвел.
Сам накропает статейку каку,
А снизу припишет: Попо Какаду,
То есть, он попку сотрудником сделал:
Хватит сидеть, мол, в семейке без дела.
Несколько лет халявою жил
Редактор хитрейший наш Теофил.
Но и на бабку бывает проруха -
Кто-то на Фила буржую настукал.
Нанял буржуй ревизора порхатого,
Вычислил вмиг он внештатку пернатого.
И загремел Теофил под фанфары,
Где его ждали дощатые нары.
К счастью редактора бедный издатель
В суд не понес заявленье на татя.
Выгнал лукавого вон за ворота,
И журнал издавать пропала охота.
Что ж, Теофил, свой позор осознав,
Тут же на путь исправления стал?
Как бы не так, буржуинов здесь много,
Пару еще он по той же дороге
Следом отправил, прибытком маня.
И понеслася по новой возня
С мамкой-кухаркой, с дочерью, с зятем,
С попкой горластым, снохою и сватом.
***
В общем сказать если правдиво,
Скучно на свете без Теофилов.
Щука, опять же, не вздумает зря
Там метать икры, где нет пескаря.
Вездесущая борода
О том, что если жить
без чувства меры, то
являются химеры.
***
Разные люди бывают на свете,
Много серьзных, другие, как дети.
Есть вездесущие, правду сказать,
Так и охота такого послать...
Жил проживал среди нашего брата
Муж пожилой, борода, как лопата,
Рыжий он был, лысоватый чуток,
В разных науках большущий знаток.
Был не заметен он в тяге к пороку,
Тихо сидел, дожидаяся сроку,
Ну, а когда такой срок наступал
Душу его словно черт посещал.
Так, например, любил он собранья,
Где раздавалися разные званья:
Ты – председатель, а ты член совета,
Ты – заместитель, а ты – после Светы.
Только заслышав, что там-то, тогда-то
Съезд намечается делегатов,
Он наделяет себя самого
Главным мандатом, куда без него?
Рожу помыв, бороду расчесав,
Мчиться он на собранье стремглав.
Прибыв на место, не в залу идет,
А к учредителю буром он прет.
Ты самый главный распорядитель?
С этого часа я твой заместитель!
Ты без меня совсем пропадешь,
Только со мною ты съезд проведешь.
В этих делах я есть большой дока,
А без меня ты получишь мороку.
Я, уж, поверь соображу все как надо
И, разумеется, не за награду.
Будем на сцене за красным столом
Чинно сидеть мы рядом вдвоем,
Ну, а направо, налево от нас
Те, кто помельче, Андрейка и Стас.
Съезд, оглашаемый шумом и гамом,
Стал заседать согласно программе.
Съездом президиум руководит,
В центре лопатой бородка торчит.
Смотрит на всех делегат-завсегдатай,
Строго следит за ходом дебатов,
Если захочет время добавит.
А не захочит с трибуны отправит,
Скажет серьезно, «Что ж ты, милок,
Мерзки идеи сюда приволок!
Здесь те не тут, а тут-ка не там,
Я безобразничать здеся не дам.»
Смотрят с опаскою делегаты
На строгую бороду депутата.
Откуда такой, и кто же он есть?
Может быть, главного нашего тесть?
Нету ответа, есть борода
С рыжим отливом, ну, просто беда.
Те, кто не в милость к ней попадает,
Долго потом от страха икает.
Кто он, откуда, зачем, почему?
Не было знать дано никому.
Вывод у каждого был для себя:
Есть борода, значит нету тебя.
Много лет кочевал тот мужик
От форума к форуму и попривык
К роли ответственной и отважной,
Что даже во сне лицом бывал важный.
Мужик-активист за долгие годы,
Себя отдавая службе народу,
Стал депутатом, создателем фонда,
Членом правленья, участником фронды,
Был представителем малых народов,
В племени диком принял как-то роды,
Прослыл медиатором между мирами,
Связь укрепил с растрига-попами.
Был активистом охраны природы,
Законодателем суперной моды.
Его борода уж давно поседела,
Но не сидит он минуты без дела.
***
Быть активистом – задача почетная.
Это все мы понимаем отчетливо.
Усвоить еще бы, что есть чувство меры,
Понятие чисто из нравственной сферы.
Придворный историк Геродот
Посвящается становлению и генезису
грехопадения одного из отцов основателей
придворной истории российских немцев
Геродоту Иоганновичу Альфреду
***
В далекое время совсем еще юным
Из дикой башкирской степи угрюмой,
Движим ностальгией по родине древней,
Вернулся герой наш к жизни оседлой.
Родина предков с открытым объятьем
Его приняла, а то как же, ведь к братьям
Семья возвернулась из странствий далеких,
Где жизнь влачила она одиноко.
Семью приютили, обули, одели,
Каждый пристроен, каждый при деле.
Нашел Геродот и себе примененье -
К наукам открылось большое стремленье.
Пошел он учиться в высшую школу,
Науке всерьез дает Гера фору:
«Я буду писать о народе своем,
Правду о нем не найдешь днем с огнем!»
Историю щелкал он словно орех,
Сопутствал Гере в ученье успех.
Один институт покорился герою,
В науку ушел Геродот с головою.
Потом он еще получил два диплома.
Ученье богатство! – теперь аксиомой
Стало для Геры дело благое -
Служенье народу весьмая не простое.
Много ли, мало ли дней пролетело,
Стал Геродот профитом в сем деле.
Стал он в истории богоизбранным,
Не было Гере равных средь равных.
Много писал о народе своем,
Но однажды у Геры настал перелом -
Историка вызвали на разговор,
Строго спросили: «Куда ты попер?
Мы ли тебя не пасли, не кохали,
К делу пристроили и воспитали?!
Ты же, к нам жопой поворотясь,
Вздумал писати, нас не спросясь!
Вот, ты, подумай, зачем бы вдруг сталась
Немцу германскому ваша скандальность.
Где вы там были, чего испытали?
Нам нет нужды, что бы люди узнали.
Хватит, генуг, мы твою эпопею
За борт пульнем, а тебя, брат в зашей,
К чертовой матерь в кандее запрем,
Песнь упокойну за душу споем.
Если же всю ты серьезность поймешь,
Если усвоишь, если дойдешь
Ты, Геродот, что не надо нам боле
Вашей истории, будешь на воле.
Видишь какая случилась пурга
Прут твои братья как из рога,
Как из рога изобилия прут
А как припрут, так наступит капут
Нашему пиву, сырку, колбасе,
Братья конечно мы, только не все.
Все ведь сожрут и тебе не достанется,
Будешь ты вместе с родней своей маяться.
Мы же хотим вам другую судьбу -
Жизнь богатую, а не борьбу
С сильными мира и света сего.
Так что, давай-ка, не будем того!
В общем езжай ты скорее в Москву,
Волгу вернем мы народцу твому.
Там ты заручишься волею нашею,
Что помогать будем Волге колбасами.
Если поможешь поток развернуть
Гунов голодных, медаль те на грудь
Будет навешена без промедленья,
В этом не может быть даже сумленья.
После того, как ты миссию нашу
Выполнишь честно, потом мы заквасим
Новый проект, а названье ему
Будет такое, что – ай тебе ну!
Станешь в истории законодателем,
Деньгу большую за это заплатим мы,
Сделаем главным директором, всуе
Мы об услуге твоей не забудем.
Спекся историк соблазном заряжен
Дал он согласие, правда, не сразу:
«Верой и правдой я вам послужу
Если исполните, что вам скажу.
Дайте вы мне во владенье полнейшее
Дер институт, а о службе дальнейшей
Не беспокойтесь, я сделаю все,
Что бы быть в масле, при колбасе.»
Славно! Ударили все по рукам!
Был Геродот, получился лишь срам -
Стал по заказу писать перевертыш,
В смысле о том, что хотеть вы изволите?
Славно зажил гешихтманн после сделки,
Доктором стал, а не служкою мелким.
Прайсы, награды, медальки, деньжонки
Гере стекаются словно в помойку.
Славу поет проходим проходимцу,
Наша гешихте в руках лихоимцев.
Что же нам делать, как же нам быть?
Просто, наверное, хрен положить
На эту братию неординарную,
Подлую, хитрую и завиральную.
Есть только вера, надежда на нас,
Тех для кого наша жизнь не заказ.
Мы никогда не бывали рабами,
Бог уважал, помогал и был с нами.
Духом и телом мы чисты остались,
Делали все, за чтобы не брались.
***
Так что историю нашу немецкую
Без геродотов напишем мы честную.
Славно напишем, расскажем, что было,
А Геродота отправим на мыло.
Слон в литературе
О том, как сподобилась литературная
бездарь воглавить писательский
коллектив, и что из этого вышло
***
Много талантов в людях пропадает,
Горе тому, кто об этом не знает,
Знал бы – стал инженером-конструктором
Или, быть может, трамвайным кондуктором.
Этот нашел себя в изобретательстве,
Тот обалдел от собирательства,
Третий кропает стишки о природе,
Четвертый – издатель журнала о моде,
Пятый, пером владея искусно,
Занят поиском смысла в искусстве.
Лишь Гавриил неприкаянный ходит:
Брюхо набито, а суть не находит.
Жалко Гаврилку природа объехала,
Деньга была, а счастья-то не было.
Жизнь какая-то странная штука,
Этому счастье, другому докука.
Завидовал Ганя таланту витийства:
Пиитам, писателям и журналистам.
Хотел как-то очерк тиснуть в печать -
Отказ получил: «Не умеешь писать!»
Нет, так неправильно, быть так не может,
Что же выходит, не вышел я рожей?
Думал Гаврилка порой на досуге,
Как оказаться в писательском круге?
Славой он был бы тогда обеспечен,
Лучшим из лучших был бы наречен.
Что ж мне сделать, что б цели достичь,
Чтобы в ряды их едины вступить?»
Так размышляя, пришел он к идее:
Надо возглавить писателько дело,
Стать председателем ихнего цеха.
Нету таланта? Ну, то ж не помеха.
Я им навешу на уши лапшу.
Я им скажу: все проблемы решу,
Будут писать они в творческом рае,
Будут творить они, горя не зная.
Писательский люд – он очень доверчив,
Выслушав шулера, тут же поверил
И председателем Ганю избрал,
Чем много бед на себя накликал.
Став председателем, нить управления
Он превратил в петлю удушения.
Ну, трепещите, писаки, босота!
Я вам устрою такое болото...
Черное белым я назову,
Бездаря в гении произведу,
Шибко талантливых я пропесочу,
На долго писать отобью им охоту.
И если уж вправду строго судить -
Это ведь проще, чем прозу творить
Или, стихи о любви сочинять,
Много ведь легче других попенять.
Камня на камне не станет от тех,
Кто прежде мешал состояться мечте.
Вставлю фитиль я им в задницу точно,
Узнают они все мои полномочья!
С этой минуты казнить или миловать
Буду лишь я. И я буду кастрировать
Ихни творения мерзкие, дрянные.
Попомнят меня, козлы окаянные!
Тем отомщу, кто сказал мне в сердцах,
Чтоб не лелял я даже в мечтах:
Писателем стать и забыть о пере,
Которое, как бы, не чинится мне.
Плакать, рыдать я вас, гадов, заставляю,
В каждый рассказ ваш насыплю отравы.
Запомните, умники, Ганю навек,
Подумав об этом, он к ручке побег.
Стул Гавря ближе к столу пододвинул,
Ручку взял в руки, строгую мину
Скорчил на желтом небритом лице,
Листая роман «Весь смысл – в яйце».
Автор, подлюка, Гавриле известен,
Давно он сидит на писательском месте.
Ему бы на стройке носилки таскать,
А он вот пристроился, гад, твою мать!..
Ганя пером, рукою водимым,
Стал исправлять, что было немилым,
А было Ганюше немилым лицо
Автора мерзкого вместе с «Яйцом».
Ну, я те перцу подсыплю, Иуда,
Век ты меня теперь не забудешь!
Пять запятых не поставил, а зря,
Вот и попался ты, гадкая тля!
Здесь двоеточья в тексту не хватает,
Есть мне за что эту книгу захаять.
Тут многоточье стоит не по делу,
Дважды тире – по беспределу.
Так, словно слон в лавке посудной,
Занялся Ганя работой паскудной.
Долго резвился, покуда перо
Желчной слюною не изошло.
***
Вывод сей басни прост и понятен,
Что бесталантный критик опасен.
И автор талантливый, в первую очередь,
Будет раздавлен им и опорочен.
Обрезанец духовный
Повествует о том, как
бывший казак превратился
во француза
Среди журналистских перышек острых,
Что объявились здесь в девяностых
В ходе движенья, имя которому
Возвращение на родную сторону,
Стался один экземпляр удивительный,
Звали его Шибанов Ваня Дмитиревич.
Родом он был из Ростовской станицы,
Маленький ростом, головка тыквицей.
Слыл средь казаков счастливчиком мальчик:
Прыщь на затылке – значит начальник!
«Минимум в качестве бригадира
Он будет при агрономе Надире.»
Считали не зря земляки-станишники,
Видя, как Ваня стремится в отличники.
Вырос парнишка и родну станицу,
Послав подальше, подался в столицу,
В город Ростов большой и красивый.
Там в вуз поступил без особых усилий.
На факультет журналистики. Круто!
Ваня был первым студентом на курсе
Лет через пять он диплом получил,
В качестве «корра» должность влачил
В скромной и малоизвестной газете,
Где много мечтал о редакторском месте.
Как холостяк не терпел, не крепился,
Вскоре на немке российской женился,
А вместе с женитьбой счастливый билет
Вытянул Ваня в западный свет.
Прибыв в Германию Ваня искать
Начал изданье, в котором писать
Мог бы он вдоволь согласно диплома,
Но заграницей – это не дома...
Нет на спецов из России здесь спроса,
Жизнь проходила и все мимо носа.
Что же выходит, что зря он учился
Писать-сочинять, искусству витийства?
Нет, я такого себе не позволю,
Должен собрать я в кулак свою волю!
Сделаю все, что б в газету любую
Сунуть свою журналистскую выю.
В газету, а может быть даже в журнал,
Чтоб, наконец, народ сей узнал,
Что и Шибановы лыком не шиты,
Что есть и средь них неплохие пииты...
Много и часто стал он писать,
В газеты, журналы статьи рассылать.
И вот, наконец, заприметили взяли,
Редакторску должность Шибанову дали.
Рьяно за дело взялся Ванюшка,
Редактором быть это не шутка,
Здесь не зевай, работай до пота,
Чтобы кипела в изданье работа.
Все хорошо у Вани сложилось,
Только вот имя его не прижилось.
Какое-то очень уж непрогрессивное.
«Обрежу его, чтобы стало красивее.»
А за это – славянское – в сфере спесивой,
Могут начистить как-нибудь рыло.
Прежнее имя решено поменять,
Что здесь добавить, что тут сказать…
***
Итак, был человек – Ваня Шибанов,
А теперь невесть кто – Шабан* Иоганн.
Бывший казак из предгорий Кавказа
Стал вдруг «хранцузом», эка оказия!
Вот и несет обрезанец фамильный,
Шустрый на дело, на слово обильный
В массы культуру, совесть, мораль,
Честности учит, себя ж обокрал.
*Жак Шабан-Дельмас,
член французского правительств
Политик-стервец
о том, как рождался Веннер-политик,
каким он сказался вельми многоликим.
***
Кто бы мог думать вот так наперед,
Что новый политик меж нами живет.
Вот вам, к примеру, Ликочка Меркель
Строго стоит в пионерской линейке
В галстуке синем, припухлые губки,
А на носу вразброс конопушки.
Видели ль кто в той девчушке смешной
Канцлера, правящего страной?
Яшенька Пеннер был с юности шустрый
Учился он плохо, тянули за уши,
Но школу закончив с трудом кое-как,
Отправился он Москву покорять.
Приехал в столицу, хотел оглядеться,
Куда же пристроиться, где же пригреться.
Пойду в медицинский, решил в одночасье,
Стану лечить я болезных-несчастных.
Правда, проблему имел он серьезную -
Тройки сплошные, свидетели грозные,
Стояли в свидетельстве об образованье.
Трудно внедриться, хотя и призвание
Душу Яшке тисками сжимает.
Где ж найти выход? Никак он не знает.
Так бы он мучался, если б не случай,
Тот, что привел его к дверям могучим.
А на тех толстых дубовых дверях
Надписи были на трех языках.
Яша на русском надпись нашел:
«Дружба народов». Вот я осел!
Я же ведь немец. Раз так – иностранец
А не какой-нибудь местный засранец!
Это ж меня здесь обязаны взять,
К тому же совру, что я ректору зять.
Яшу приняли, вселили в общагу,
Стал он студентом, а был бедолагой.
Правда, с китайцем, алжирцем, малайцем
Стал проживать. А не будь иностранцем!
Он долгие годы учил медицину,
Разных болезней суть и причину.
Время летело и лет через десять,
Пеннер достиг своего апогея.
Диплом получил, не бумага, а клад:
«Пеннер Яша теперь – эскулап».
Кончились муки профессоров,
Мучать больных теперь Пеннер готов.
Где-то в районе глухом Подмосковья
Стал он лечить различные хвори.
Как уж лечил, не известно о том.
Главное Яков считался врачом.
Доблестно, смело с болезнью сражаясь,
В новую жизнь потихоньку вживаясь
Лет эдак пять прошло-пролетело,
Как вдруг приспело новое дело.
На родину предков собрался народ,
Немец, который в России живет.
«Это ж смотри-ка, халява какая
Плывет прямо в руки, не ожидал я!
Надо бы срочно смотаться тудой
И осмотреться, что ждет меня в той
Дальней стране, что словно магнитом
Манит к себе из Руси меннонитов.»
Смотался Якоб на родину предков
И обалдел, что бывало нередко,
С теми, кто за границами не жили
«Здесь все по мне, чтоб мы Пеннеры не были!» -
Яша воскликнул. Вернувшись назад
Стал собираться, чтоб не опоздать
Лучшее место под крышей красивой
Прочно занять здесь – на родине милой.
Яша заветну шкатулку открыл,
Вытащил «пропуск», на время застыл,
А потом сунул без всяких сомнений
В печку, где было: «Член партии – Пеннер»
Выйдя в момент из простых иностранцев,
И, поскорей записавшись германцем,
Паспорт спроворил, визу открыл.
Был Яша Пеннер, был да и сплыл.
В городе Касселе в центре Германии
Пеннер осел весь в заботах, стараниях.
Бумаги подчистил, подправил где надо
Свои документы и в «амты» отправил.
Бомжовское имя, ну шибко позорное,
Яша сменил, чтоб было не зазорно
Представиться людям. Сделался Веннер
И за успех свой был прочно уверен.
Думает Яша, что нет боле трений,
На широких дорогах его устремлений,
Доктором стану, вступлю в CDU,
В политику ринусь, горы сверну.
Все, как задумывал, так оно вышло
Лекарем стал, вступил в CDU-ушную
Партию Яша, согласно программе
Избран был в депутаты собранья.
Правда, был скорбным этот прыжок
Многих друзей Яша предал и сжег
Все он мосты между прошлым и будущим.
Стал государственным мужем, служащим.
***
Смысл, который укрыт в этой басне
Без лишних слов нам понятен и ясен:
Точно не Боги горшки обжигают,
И не они людей превращают
В зомби послушных, в стадо овец,
Делает это политик-стервец.
Тот, что морали напрочь лишен.
Теперь вот и Яшин путь предрешен.
Явление бецеизма* народу
О том, как бывший живодновод,
переместившись из казахских степей
в Германию, стал незаменимым политическим
обозревателем в некоем эпатажном журнале.
***
Вернувшись в Германию многие люди
Без подготовки и без прелюдий
На рынке труда оказались внезапно,
Где сортируют людей безоглядно.
Нет здесь понятия «хочешь-не хочешь»,
В зубы лопату и в ряд всяких прочих,
К тем, кто копает траншеи на стройке
Или же к тем, кто блюдет за помойкой.
Бывший учитель разносит газеты,
А вот инженер, пакует палеты.
Моют полы VIP-секретарши -
Те, кто моложе и те, кто постарше.
Кто-то в ляйфирме горб наживает,
А кто-то живет и заботы не знает
На социальную помощь и «шварц»,
Ему словно мама родная план Hartz.
Бывшие кем-то и бывшие как-то
С долей смирились. Сказать если кратко,
Плюнули люди на образованье,
На прежни заслуги, награды и званья.
Но есть среди нас и другие, которых
Не прошибешь просто так, не расколешь
Словно орешек на зуб не возьмешь,
Он не пойдет вам трудиться за грош.
Эти пристрояться так иль иначе,
Ловко за хвост ухвативши удачу.
Много примеров тому в этом мире,
Честный пред ними просто бессилен.
Вот, например, пред тобой во весь рост
Прапорщик бывший иль бывший завхоз,
Тот, что портянкам, кальсонам и майкам
Строгий учет вел в армейском хозяйстве.
Теперь же его на козе не объедешь,
Стал бизнесменом, о золоте бредит.
Этот, который из той же плеяды,
Назвался философом незаурядным.
Буробит на полосах разных изданий
О бесконечности мирозданья.
Родом он сам из-под Тамбова,
Где отродясь не слыхали такого.
А вот он бывший техник-корректор.
Представился он – был, мол, я ректор.
Знал он когда-то ясно и точно,
Где запятая стоять полномочна.
Здесь же сей муж бороденку задрав,
Здравого смысла законы поправ,
На должность редактора претендует
И именно он же владельца надует.
Но и средь этой толпы шельмоватой
Есть прохиндеи, те еще хваты!
Бесом Вованом зовут одного,
«Политаналитик» – должность его.
Пристроился Вова в том же журнале,
Где бывший корректор теперь заправляет.
Словно алкаш к алкашу они тянутся
Чувствуют носом, никак не обманутся.
Редактор Вовану – другану по цеху -
Доверил раздел на позор, на потеху,
Который был назван «Politicushomo»,
Новое в параполитике слово.
Главное – жути нагнать на читателя,
Думает пусть, что в нем поупрятано,
В дивном словечке. И нет им греха,
Что Бес только профи в колхозных быках.
Строча публицистику пусто-порожнюю
Теряет он бдительность и осторожность.
Несет на страницах бред сивой кобылы,
Читает читатель и чешет затылок.
Ляпы за ляпом в своих аналитиках
Делает Бес, а редактор не видит их,
Где же корректору с делом управиться,
Ему бы хоть с запятыми расправиться.
Путает Бес Австралию с Австрией,
Назвал Антарктидою как-то он Арктику,
Латвийцев нарек наш мудрейший латинцами,
Бедных малийцев попутал с чилийцами.
Что тут поделаешь, что ты тут скажешь?
Это ль не срам, это ль не казус!
Но бецеизм, он на то бецеизм -
Быть «авангардным» – журнала девиз!
Лихо пригрел под крышей журнала
Бездарей разных, прохвостов, нахалов
Бывший ревнитель грамоты русской,
Пугая людей пустой погремушкой.
В этом журнале кого только нет:
Вот в полный рост физкультурный атлет,
Огнепоклонник, теперь каббалист,
Рядом сидят атеист и баптист.
Словом сплошной авангард не журнал,
Вот уж такого подписчик не ждал.
А он явился, как черт из небес
В центре находка бесценная – Бес!
***
Басенки этой смысл простой:
Бесы чудят, когда бог на покой
После бдений, забот и сует
Вдруг удалится, вам тут же привет
От всех чертей, от бесяток и леших!
Мелькают их роги, блистают их плеши,
Кривляются, скачат, скалят клыки,
Кусаются, брешут и рвут на куски
Тех из людей, кто перечет их воле,
Кто не согласен быть в одной доле,
В деле поруганья чести и славы
Тех, на кого им Бесы указали.
* Бец(с)eизм – течение в общественной жизни, возникшее в рамках интеграции российских немцев в германское общество, связанное с именим Вовы Беса, одного из его основателей. Бецeизм пользуется большой популярностью среди той публики, которая свято верит принципу о том, что и кухарка может управлять государством.
Ур-р-ра Гурману,
дилетанту окаянну!!!
О том, как некоторые полковники
Поменяли военную службу на
гражданскую,а серые шинели на
профессорские мантии. Но
прибавилось ли у них от
такой метаморфозы ума,
вот вопрос вопросов?
***
Странные вещи в мире творятся,
Не перестаешь тому удивляться,
Особливо Русланд нас поражает -
Такие там «овощи» произрастают.
Диву даешься, ну, как это можно,
Чтобы вчерашние погоно-носные
Чины из полковников и помладше
Стали к штурвалу рулить государством?
Ну, ладно, примеров имеем немало,
Когда генералов пора наступала
Принять в свои руки бразды управленья.
Пример – Бонапарт. И тому нет сомненья!
Сомненья в другом – в сумасшедшем примере,
Когда отслужившие то, что отмеряно,
Выйдя по выслугу лет на покой
Фуражки, движимые чьей-то рукой,
Вдруг объявлялись бы в сфере научной.
Сей феномен до сих пор не изучен.
Вчерашний армейской разведки начальник
Валериус Кочет сегодня, забавник,
Завкафедрой числится на юридическом,
Звание доктор как знак отличительный
Вдруг получил от крыши московской
И в Новосибе местечко забойное.
Ловко сменив сапоги на штиблеты,
Мантией черной накрыв эполеты,
Спрятав портянки, напялив носки,
Шляпу на голову, чтоб босяки
Сразу поняли и все осознали,
Кто теперь будет стоять на аврале,
Кто будет в городе мазу держать,
И что без звонка ничего им не взять,
Не оторвать больше по беспределу,
И что без юриста они все не в деле.
Мало того, он с ученых высот
Знание власти народной несет,
Как им вести себя при беспорядках,
Если вдруг выйдут на улицы братки,
Коих достала новейшая власть,
И как укротить ихню буйную страсть.
Много полковников бывших, отважных
Власть приспособила к должностям разным.
Даже в программу «Поле чудес»
Бывший полковник ведущим залез.*
В зампредседателях русской Госдумы
Служит полковник, чекист-вольнодумец.
Этот не прячет мундир свой геройский,
Он и в мундире власти есть свойский.
Наш народ тоже судьба стороной
