Текст книги "Наполеон Бонапарт"

Автор книги: Александр Дюма

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)

Был момент, когда два дивизиона оказались полностью окружены, и все средства были брошены для того, чтобы разомкнуть эти невозмутимые смертельные каре. Мамелюки подходили на десять шагов, попадали под двойной артиллерийский и ружейный огонь, потом разворачивали своих коней, испуганных видом штыков, заставляли их вновь наступать, поднимали их на дыбы и падали вместе с ними. Сброшенные всадники ползли на четвереньках и, извиваясь как змеи, старались подрубить ноги наших солдат. И так было на протяжении более получаса, пока длилась эта страшная схватка. Наши солдаты при такой манере боя не узнавали больше людей. Им казалось, что они имеют дело с призраками, привидениями, демонами. Наконец человеческие крики, ржание лошадей, – все стихло, будто унесенное ветром, и между двумя дивизионами осталось только кровавое поле битвы, усеянное оружием и знаменами, покрытое мертвецами и умирающими, еще взывающими о помощи.

В этот момент все каре четким шагом, как на параде, двинулись вперед, замыкая Эмбабе железным кольцом. Но внезапно строй бея вспыхнул. Тридцать шесть артиллерийских орудий раскинули по равнине гром. Флотилия на Ниле вздрогнула от отдачи бомбард, и Мурад во главе трех тысяч всадников устремился вперед, пытаясь разорвать эти адские каре. Тогда наступавшие, едва оправившись, бросились на своих смертельных врагов.

Это было чудесное зрелище для орлиного взгляда, способного окинуть поле битвы. Шесть тысяч лучших в мире всадников на лошадях, не оставлявших следов на песке, кружащихся сворой вокруг неподвижных пылающих каре, задевающих их своими извивами, обвивающих их своими узлами, пытающихся их удушить, не сумев разорвать рассеивающихся, формирующихся вновь, чтобы вновь рассеяться, непрерывно меняющихся, как волны, бьющие о берег. Потом они вновь становились единой линией, подобно огромной змее, лишь иногда показывающей голову, направляемую на каре неутомимым Мурадом. И вдруг батареи укреплений поменяли артиллеристов. Мамелюки слышали гром своих собственных пушек и видели, что их расстреливают их же ядрами. Их флотилия загорелась и взорвалась. В то время, когда Мурад скребся ногтями и зубами о наши каре, три атакующие колонны захватили укрепления, и Мармон, командовавший равниной, уже громил в высот Эмбабе мамелюков, рвавшихся на нас.

Тогда Бонапарт дал знак к последнему маневру, и все было кончено. Каре открылись, развернулись, соединились и спаялись, как кольца цепи. Мурад и его мамелюки оказались защемленными между собственными укреплениями и рядами французов. Мурад увидел, что баталия проиграна. Он собрал всех оставшихся у него людей и сквозь двойную линию огня, пригнув голову, кинулся в отверстие, оставленное Дезэ между его дивизионом и Нилом. Шквалом он пронесся под последним огнем наших солдат, углубился в Гизу и секундой позже показался над ней, отступая в глубину Египта с двумя или тремя сотнями всадников, остатками своего могущества.

Он оставил на поле битвы три тысячи человек, сорок пушек, сорок груженых верблюдов, палатки, лошадей, рабов. Равнина была покрыта золотом, кашемиром и шелком. Солдаты-победители захватили огромную добычу: все мамелюки были покрыты своими лучшими доспехами и носили с собой все, что имели из драгоценностей, золота и денег.

Тем же вечером Бонапарт лег спать в Гизе, а через день вошел в Каир воротами победы.

Но достигнув Каира, Бонапарт уже мечтает не только о колонизации страны, которую только что захватил, но и о завоевании Индии через Евфрат. Он составляет для Директории записку, где требует подкрепления, оружия, транспорт, хирургов, фармацевтов, медиков, строителей, виноторговцев, артистов, садовников, продавцов кукол для народа и пятьдесят француженок. Он посылает Типпо-Саебу курьера с предложением союза против англичан. Затем, убаюканный двойной надеждой, пускается в погоню за Ибрагимом, самым влиятельным из беев после Мурада, и опрокидывает его в Сахелей. И вот, когда он принимает поздравления с этой победой, посланник приносит ему новость о полной потере его флота. Нельсон раздавил Брюэя; флот исчез, будто в кораблекрушении: никаких связей с Францией, никакой надежды завоевать Индию. Нужно было или остаться в Египте, или выйти оттуда славнее древних.

Бонапарт возвращается в Каир, празднует Рождество Магомета и годовщину Республики. Посреди этих праздников Каир восстает, и в то время, когда Бонапарт бомбит город с вершины Мокаттама, Бог приходит ему на помощь и посылает грозу. Все утихает за четыре дня. Бонапарт отправляется в Суэц. Он хочет увидеть Красное море и ступить в Азию в возрасте Александра.

Теперь его взгляд обратился к Сирии. Эпоха высадки в Египет прошла и не вернется до следующего июля. Но следует опасаться экспедиции через Газу и Эль-Ариш, так как Джеззар-паша по прозвищу «мясник» только что захватил этот город. Нужно было уничтожить его авангард, опрокинуть укрепления Яффы, Газы и Акры, опустошить страну, уничтожив все источники, чтобы сделать невозможным проход армии через пустыню. Вот и весь план. Но возможно, что он скрывает идею какой-нибудь новой гигантской экспедиции. (Эти замыслы всегда сохранялись в глубине сознания Бонапарта.) Посмотрим.

Он отправляется во главе десяти тысяч человек, разделяет инфантерию на четыре части. Ими командуют Бон, Клебер, Ланн, Ренье. Кавалерию отдает Мюрату, артиллерию Даммартену и инженерные войска Кафарелли-Дюфальга. Эль-Ариш атакован и взят первого вантоза, седьмого – без сопротивления оккупирована Гиза, семнадцатого Яффа, взятая приступом, видит, как ее пятитысячный гарнизон предают мечу. Дальше дорога продолжается триумфально. Подступают к Сен-Жан д'Акр. Тридцатого того же месяца открыта брешь, и здесь начинаются неудачи.

Командует на этом месте француз, старый товарищ Наполеона. Они вместе экзаменовались в военной школе и в один и тот же день были направлены к своим частям. Приверженец роялистской партии, Фелиппо устроил побег Сиднея Смита из Тампля, последовал за ним в Англию, а затем явился в Сирию. Столкновение с его инженерным расчетом было гораздо ощутимее для Бонапарта, чем с укреплениями Акры. С первого взгляда было видно, что оборона была построена человеком незаурядным. Обычная осада была невозможной, нужно было штурмовать город. Три атаки, одна за другой, не дали никаких результатов. Во время одного из приступов бомба падает у ног Бонапарта. Два гренадера бросаются на него, укрыв его между собой, поднимают руки, чтобы защитить его голову, закрыть со всех сторон. Бомба взрывается, и будто чудом осколки щадят эту преданность. Никто даже не ранен. Один из этих гренадеров звался Домениль. Он станет генералом в 1809-м, потеряет ногу в Москве в 1812-м и будет командовать защитой Венсена в 1814-м.

Тем временем помощь со всех сторон стекалась к Джеззару. Сирийские паши объединили свои силы и шли на Акру. Сидней Смит прибывает с английским флотом. Наконец чума, этот союзник, более ужасный, чем все остальные, приходит на помощь сирийскому палачу. Но сначала нужно освободиться от армии Дамаска. Бонапарт вместо того, чтобы ожидать ее, отступить при ее приближении, идет навстречу, сталкивается с ней и рассеивает по равнине у горы Табор. Потом возвращается, чтобы предпринять еще пять атак, бесполезных, как и предыдущие. Сен-Жан д'Акр стал для него проклятым городом, препятствием непреодолимым.

Каждый удивится, с чего это он так упорствует во взятии этой развалюхи, зачем он ежедневно рискует жизнью, теряет там лучших офицеров и своих самых храбрых солдат. Каждый укорял его за это остервенение, казавшееся бесцельным. Однако цель – вот она. Он объясняет ее сам после одного из бесплодных приступов, когда был ранен Дюрон, потому как испытывал необходимость в том, чтобы Великие сердца, подобные ему, знали, что он не играет в безумные игры.

– Да, – говорил он, – я вижу, что эта презренная лачуга стоила мне многих жизней и отняла массу времени, но дела зашли слишком далеко, чтобы не предпринять новую попытку.

Если я выиграю, я найду в городе сокровища паши и вооружение для трехсот тысяч человек. Я подниму и вооружу Сирию, униженную жестокостью Джеззара. Я знаю, при каждом приступе население молит Бога о его падении. Я пойду на Дамаск и Алеп; продвигаясь в глубь страны, я буду увеличивать мою армию всеми недовольными. Я объявлю народу об уничтожении рабства и тиранического правления пашей. Я пойду в Константинополь с вооруженными массами, свергну турецкую империю и заложу на Востоке новую великую империю, а она утвердит мое имя в потомстве, и я вернусь в Париж через Андринополь и Вену, уничтожив австрийский дом. – Потом, вздохнув, он продолжал – Если я не преуспею в последней атаке, я тотчас уезжаю. Время торопит. Я и так прибуду в Каир не раньше середины июня. Ветры сейчас благоприятны, чтобы двинуться с севера в Египет. Константинополь отправит войска в Александрию и Розетт, нужно, чтобы я там был. Когда армия доберется туда по суше, мне нечего ее бояться в этом году. Я прикажу уничтожить все до входа в пустыню. Я сделаю невозможным проход армии еще на два года. Невозможно жить посреди руин.

Именно последнее решение он вынужден был принять. Армия отступает к Яффе. Там Бонапарт посещает чумной госпиталь. Позже это станет сюжетом лучшей картины художника Гро. Все, что может быть увезено, эвакуировано морем на Дамьет и сушей в Газу и Эль-Ариш. Остаются шестьдесят обреченных, но и они через час падут от руки турков. Та же необходимость в бронзовом сердце, заставившая некогда перерезать гарнизон Яффы, вновь подает свой голос. Аптекарь Р… приказывает раздавать, говорили, микстуру умирающим. Вместо пыток, заготовленных турками, они испытают лишь сладкую агонию.

Наконец, 26 префиаля, после долгого и тяжелого марша, армия возвращается в Каир. И вовремя. Мурад-бей, ускользнув от Дезэ, угрожает Нижнему Египту. Второй раз он настигает французов у подножия пирамид. Бонапарт приказывает приготовиться к битве. На этот раз он занимает позицию мамелюков, спиной к реке. Но на следующее утро Мурад-бей исчезает. Бонапарт удивлен, но в тот же день все выясняется. Флот, о котором он говорил, подошел к Абукирку в то время, как он и предрекал. Мурад окольными путями отправился на соединение с лагерем турок.

Прибыв, он находит пашу преисполненным честолюбивых надежд. Когда он появился, французские разъезды, слишком слабые, чтобы вступить с ним в бой, отступили для переформирования.

– Смотри, – говорит Мустафа-паша бею мамелюков, – как все боятся этих французов. Ты не можешь выдержать их присутствия. Показываюсь я, и вот они бегут передо мной!

– Паша, – ответил Мурад-бей, – хвала Пророку, что французам выгодно отступить, потому что, если они вернутся, ты исчезнешь перед ними, как пыль перед северным ветром.

Он пророчествовал, сын пустыни. Через несколько дней Бонапарт пришел. После трех часов схватки турки, смятые, спасаются бегством, Мустафа-паша протягивает окровавленной рукой свою саблю Мюрату. Двести человек сдаются вместе с ним. Две тысячи остаются на поле битвы. Десять тысяч утоплено. Двадцать пушек, палатки, скарб попадают в наши руки. Форт Абукирк снова взят, мамелюки отброшены в пустыню, англичане и турки ищут прибежища на своих судах.

Бонапарт отправляет парламентера на адмиральское судно; он должен был договориться об отправке пленных из-за невозможности их охранять и бесполезности расстрела, подобного тому, что произошел в Яффе. В обмен адмирал отправляет Бонапарту вино, фрукты и «Франкфуртскую газету» за И июня 1799 года.

С июня 1798 года, то есть более года, Бонапарт не имел новостей из Франции. Он бросает взгляд на газету, быстро пробегает ее и вскрикивает:

– Мои предчувствия меня не обманули! Италия потеряна. Мне необходимо ехать!

Действительно, французы пришли к тому положению, какого он им и желал, – достаточно несчастному, чтобы видеть в нем не честолюбца, но спасителя. Является вызванный им тотчас же Гантом. Бонапарт приказывает ему приготовить два фрегата – «Мюирон» и «Карреф», и два маленьких судна – «Реванш» и «Фортюн», с запасом продовольствия на два месяца для четырехсот – пятисот человек. 22 августа он пишет армии:

«Новости из Европы заставляют меня отправиться во Францию. Я оставляю командование генералу Клеберу. Армия вскоре услышит обо мне. Я не могу сказать большего. Мне тяжело покидать солдат, к которым я наиболее привязан, но это ненадолго. Генерал, которого я оставляю, пользуется доверием армии и моим».

На следующий день он поднимается на «Мюирон». Гантом хочет выйти в открытое море, Бонапарт возражает.

– Я хочу, – говорит он, – чтобы вы, насколько это возможно, следовали вдоль берегов Африки. Вы будете держаться этого пути до юга Сардинии. У меня лишь горстка храбрецов и совсем мало артиллерии. Если англичане появятся, я спрыгну на песок, сушей доберусь до Орана, Туниса или другого порта, а там я найду средства переправиться.

На протяжении двадцати одного дня западные и северо-западные ветры отбрасывали Бонапарта к порту, откуда он отплыл. Наконец чувствуются первые порывы восточного ветра. Гантом поднимает все паруса. Вскоре они проплывут мимо того места, где некогда был Карфаген, обогнут Сардинию с запада и первого октября войдут в порт Аяччо. Там турецкие деньги меняют на семнадцать тысяч франков – все, что Бонапарт вывез из Египта, – и седьмого числа того же месяца покидают Корсику и отплывают во Францию, до которой не более семидесяти лье. Восьмого вечером замечают эскадру из четырнадцати судов; Гантом предлагает повернуться другим бортом и возвратиться на Корсику.

– Нет! – властно выкрикивает Бонапарт. – Поставить все паруса. На северо-запад, на северо-запад, вперед!

Вся ночь проходит в волнениях. Бонапарт не покидает палубу. Он приказывает приготовить большую шлюпку и отрядить к ней двенадцать матросов; дает указание секретарю отобрать самые важные бумаги и выбирает двадцать человек для высадки на берег Корсики. Но настает день, и все предосторожности становятся ненужными, все ужасы рассеиваются, флот разворачивает паруса на северо-восток.

Девятого октября на рассвете показывается Фрежюс. Входят на рейд. Тотчас разносится слух, что на одном из фрегатов Бонапарт. Морская гладь разрезается суденышками. Все санитарные нормы, которые собирался нарушить Бонапарт, совершенно забыты толпой, сколько бы ей ни указывали на грозящую опасность.

– Нам больше нравится чума, – отвечали они, – чем австрийцы.

Это были праздник и триумф.

Наконец, после проявленного энтузиазма, восхвалений всеобщего бреда Цезарь ставит ногу на землю, где нет больше Брута.

Шесть недель спустя у Франции нет больше директоров, есть три консула, и среди них есть только один, по словам Сьейеса, кто все знает, кто все делает, кто может все.

Мы подошли к восемнадцатому брюмера.

Бонапарт – первый консул

Первой заботой Бонапарта по утверждении его в высшей магистратуре государства, еще кровоточащего от внутренней и внешней войны, истощенного собственными победами, была попытка утвердиться на солидной основе. В соответствии с этим 5 нивоза VIII года Республики, отставив в сторону все дипломатические формы, какими суверены обволакивают обычно свои мысли, он пишет королю Георгу III, предлагая союз Франции и Англии. Король остался нем, за ответ взялся Питт, а это означало, что союз отвергнут.

Бонапарт, не признанный Георгом III, повернулся к Павлу I. Зная рыцарский характер этого царя, он подумал, что по отношению к нему надо действовать по-рыцарски. Он собрал внутри Франции все русские войска, взятые в плен в Голландии и Швейцарии, приказал одеть их во все новое и отправил на родину, не требуя ни выкупа, ни обмена. Бонапарт не ошибся, рассчитывая этим демаршем разоружить Павла I. Тот, узнав о благородном поступке первого консула, вывел все свои войска, находившиеся еще в Германии, и заявил, что не будет более участвовать в коалиции.

Между Францией и Пруссией сохранялось доброе взаимопонимание, и король Фридрих Вильгельм скрупулезно соблюдал условия договора 1795 года. Бонапарт отправил к нему Дюрока, чтобы тот убедил короля продвинуть границу своих войск до Нижнего Рейна, сократив таким образом линию обороны. Прусский король согласился и обещал лично договориться с Саксонией, Данией и Швецией в целях соблюдения нейтралитета.

Оставались по-прежнему Англия, Австрия и Бавария, но эти три державы еще не были готовы возобновить враждебные действия. Так Бонапарт получил возможность, не теряя их из виду, направить свой взгляд вглубь страны.

Новое правительство располагалось в Тюильри. Бонапарт занимал дворец королей, и мало-помалу старые порядки двора стали вновь появляться в этих апартаментах, откуда их выгнали члены Конвента. Правда, следует сказать, что первой привилегией короны, присвоенной Бонапартом, было право помилования. Мсье Дефе, французский эмигрант, взятый в Тироле, был препровожден в Гренобль и приговорен к смерти. Бонапарт, узнав эту новость, приказывает своему секретарю написать на клочке бумаги: «Первый консул повелевает приостановить приговор мсье Дефе»и, подписав этот лаконичный приказ, отправляет его генералу Ферино. Мсье Дефе спасен.

Теперь у него начинает пробиваться новая страсть, занявшая в душе важнейшее после войны место, – страсть к монументам. Сначала он удовлетворяется тем, что приказывает снести лавчонки, засоряющие двор Тюильри. Вскоре, глядя в одно из окон, он обращает внимание, что набережная д'Орсей внезапно обрывается, отчего Сена, разливаясь каждую зиму, мешает сообщениям с Сен-Жерменским предместьем, и пишет такие слова: «Набережная Школы плавания будет закончена в ближайшую кампанию»,и отправляет их министру внутренних дел. Тот спешит подчиниться. Ежедневная толпа народа, пересекающая Сену на лодчонках между Лувром и Катр-Насьон, указывает на необходимость моста в этом месте. Первый консул посылает за мсье Персье и Фонтэном. И мост Искусств волшебной конструкцией перекидывается с одного берега на другой. Вандомская площадь осиротела без статуи Людовика XIV. Литая колонна с пушками, отбитыми у австрийцев в трехмесячной кампании, заменит ее. Сгоревший Хлебный рынок будет вновь возведен из железа. Целые лье новых набережных из конца в конец столицы оденут воды реки. Для биржи будет возведен дворец. Церкви инвалидов будет возвращено ее первоначальное предназначение; она засияет, как сверкнула в первый раз под солнцем Людовика XIV. Четыре кладбища, которые составляют некрополи Каира, будут расположены в четырех важных точках Парижа. Наконец, если Бог дарует ему время и силы, будет пробита улица; от Сен-Жермен л'Оксеруа она протянется к заставе Трон и будет шириной в сто шагов, ее усадят деревьями, как на бульварах, и украсят аркадами, как улицу Риволи… Но с этой улицей придется еще подождать, так как она должна называться Императорской.

В это время, в первый год XIX века, готовил он свои воинские чудеса. Закон о рекрутском наборе исполнялся с энтузиазмом – организовывался новый воинский материал. Массы людей поднимались, направлялись от побережья Генуи до Нижнего Рейна. Резервная армия собиралась в лагере Дижона; она состояла в основном из голландской армии, успокоившей Вандею.

Со своей стороны противник отвечал на эти приготовления такими же воинственными действиями. Австрия форсировала набор, Англия наняла двенадцать тысяч баварцев. Один из самых ловких ее агентов занимался вербовкой в Швабии, Франкении, Оденвальде. Наконец, шесть тысяч вюртембергцев, швейцарские полки и дворянский корпус эмигрантов под командованием принца Конде перешли со службы Павлу I на содержание Георга III. Все эти формирования были предназначены для действий на Рейне. Австрия отправляет своих лучших солдат в Италию. Здесь союзники намеревались открыть кампанию.

Семнадцатого марта 1800 года, во время работы по учреждению дипломатических школ, основанных мсье де Талейраном, Бонапарт внезапно оборачивается к своему секретарю и весело спрашивает его:

– Где, по вашему мнению, я разобью Меласса?

– Не могу знать, – отвечает удивленный секретарь.

– Пойдите, разверните в моем кабинете большую карту Италии, и я вам покажу.

Секретарь спешит исполнить приказание. Бонапарт запасается булавками с головками из красного и черного воска, ложится на огромную карту, втыкая в те места, где его ждет противник, булавки с черными головками, а красные головки выстраивает в линию, с которой намерен вести свои войска. Потом оборачивается к секретарю, наблюдавшему за его действиями в почтительном молчании..

– Ну а теперь? – говорит он.

– Теперь, – отвечает тот, – я знаю не больше…

– Ну вы и простофиля! Смотрите сюда. Меласс в Александрии, здесь его командный пункт. Он останется здесь до тех пор, пока Генуя не сдастся. В Александрии его склады, госпитали, его артиллерия, его резервы, – указывает на Сен-Бернар, – я перехожу Альпы здесь и обрушиваюсь на его тыл прежде, чем он заподозрит, что я в Италии. Я перерезаю его коммуникации с Австрией, настигаю в равнинах Скривии, – втыкает булавку с красной головкой в Сан-Джулиано, – здесь его бью.

Так первый консул очертил план битвы при Маренго. Четыре месяца спустя он был осуществлен по всем пунктам. Альпы были преодолены, командный пункт находился в Сан-Джулиано, Меласс был отрезан, оставалось только его разбить. Бонапарт вписывал свое имя рядом с именами Ганнибала и Карла Великого.

Первый консул говорил правду. Он катился с альпийских вершин лавиной; второго июня он был под Миланом, куда вошел без сопротивления, и немедленно блокировал форт. В тот же день Мюрат был отправлен в Плезанс, а Ланн в Монтебелло. Оба ехали завоевывать, не помышляя об этом, один – корону, другой – герцогство.

На следующий день после входа Бонапарта в Милан шпион, служивший ему во время первой итальянской кампании, просит доложить о себе. Генерал узнает его с первого взгляда. Теперь он на службе у австрийцев. Меласс отправил его наблюдать за французской армией, но он хочет покончить со своим опасным ремеслом и просит тысячу луидоров, чтобы предать Меласса. Для этого ему нужны сведения, необходимые этому генералу.

– Это меня не интересует, – сказал первый консул, – мне совершенно не важно, что они знают мои силы и мою позицию, лишь бы я знал силы и позицию моего врага. Скажешь мне что-нибудь стоящее, и тысяча луидоров твоя.

Шпион перечисляет ему количество войск, их силу, расположение, имена генералов, их достоинства и характеры. Первый консул следит за его словами по карте, усеивая ее булавками. В Александрии недостаток продовольствия. Меласс совсем не ждал осады, у него много больных и недостаток медикаментов. В обмен Бертье передает шпиону записку с более или менее точными сведениями о французской армии. Первый консул ясно видит позицию Меласса, будто гений войны позволил ему пролететь над равнинами Скривии.

Восьмого июня ночью прибывает курьер из Плезанса; его отправил Мюрат. Он везет перехваченное письмо – это депеша Меласса, адресованная придворному совету Вены. В ней сообщается о капитуляции Генуи, которая произошла четвертого. Съев все, вплоть до седел своих лошадей, Массена вынужден был сдаться. Бонапарта будят среди ночи по его собственному указанию: «Дать мне спать при хороших новостях, разбудить при плохих».

– Ба, вы не знаете немецкого, – заявляет он сначала своему секретарю. Потом, признав правду, он встает и проводит остаток ночи, отдавая приказания. В восемь часов утра все готово к отражению возможных последствий этого неожиданного события.

В тот же день командный пункт переносится в Страделлу, где он остается до двенадцатого и где одиннадцатого к нему присоединяется Дезэ. Тринадцатого, шагая по Скривии, первый консул пересекает поле битвы Монтенбелло. Церкви там переполнены мертвыми и ранеными.

– Дьявол, – говорит он Ланну, находящемуся при нем в роли чичероне, – кажется, дело было жаркое.

– Я думаю, – отвечает тот, – кости трещали в моем дивизионе, как стекла под ударами града.

Наконец, тринадцатого вечером первый консул приезжает в Торре ди Голифоло. Как бы ни было поздно и как бы он ни был раздавлен усталостью, он не желает ложиться в постель, пока не будет полной уверенности, есть ли у австрийцев мост через Бормиду. В час ночи офицер, занимавшийся этой миссией, возвращается и сообщает, что моста нет. Эта новость успокаивает первого консула. Он выслушивает последний доклад о расположении частей и ложится спать, не думая, что завтра будет баталия.

Наши части занимали следующие позиции.

Дивизион Гарданна и дивизион Шамбарлиака, составляющие армию генерала Виктора, были расположены у загородного дома Педра-Бона перед Маренго, на равном расстоянии от деревни и от берега. Корпус генерала Ланна был выдвинут перед деревней Сан-Джулиано, направо от Тортонской дороги, в шестистах туазах от деревни Маренго.

Консульская гвардия была оставлена в резерве за войсками генерала Ланна, на дистанции примерно в пятьсот туазов. Бригада кавалерии под командованием генерала Келлермана и несколько хкадронов гусар и стрелков формировали левый фланг и заполняли в первой линии интервалы между дивизионами Гарданна и Шамбарлиака. Вторая бригада кавалерии под командой генерала Шампо составляла правый фланг и заполняла во второй линии интервалы инфантерии генерала Ланна. Наконец, двенадцатый полк гусаров и двадцать первый полк стрелков, откомандированных Мюратом под команду генерала Риво, занимали выход из деревушки, расположенной на правом фланге главной позиции.

Все эти части, соединенные и выстроенные наискосок, с левым флангом впереди, составляли восемнадцать-девятнадцать тысяч человек инфантерии и две тысячи пятьсот лошадей, к которым должны были присоединиться на следующий день дивизионы Мунье и Будэ, занимавшие по приказу генерала Дезэ арьергард в десяти лье от Маренго.

Со своей стороны тринадцатого июня генерал Меласс заканчивал собирать войска генералов Хаддика, Кайма и Отта. В тот же день он перешел Танаро и разбил бивуак перед Александрией с тридцатью шестью тысячами инфантерии, семью тысячами кавалерии и с многочисленной артиллерией, находившимися в отличном состоянии.

В пять часов Бонапарт был разбужен громом пушек. Когда он заканчивал одеваться, прискакал адъютант генерала Ланна и доложил, что враг перешел Бормиду, вышел на равнину и что уже началась битва. Бонапарт вскакивает на коня и во весь дух несется туда, где завязалась баталия. Он находит там противника, сформировавшего три колонны. Левая, составленная из всей кавалерии и легкой инфантерии, направляется к Кастель-Сериоло, тогда как центральная и правая колонны, опираясь одна на другую, составленные из инфантерии генералов Хаддика, Кайма, О'Рейли и резерва гренадеров генерала Отта, движутся по Тортонской дороге.

С первых же шагов, сделанных этими колоннами, они сталкиваются с войсками генерала Гарданна, стоящими, как мы уже сказали, у фермы Педра-Бона. Шум, производимый передвигающейся артиллерией шагающих батальонов, в три раза превышавших численностью тех, кого они собирались атаковать, выманили льва на поле битвы.

Он прибыл в тот самый момент, когда дивизион Гарданна, раздавленный, начинал поддаваться. Но генерал Виктор двинул ему на помощь дивизион Шамбарлиака. Прикрытые этим передвижением войска Гарданна отошли в полном порядке и закрыли деревню Маренго.

Тогда австрийцы расформировывают колонну и, воспользовавшись расширившейся перед ними территорией, разворачиваются в параллельные линии, численно намного превышая части генералов Гарданна и Шамбарлиака. Первая линия была под командой генерала Хаддика, вторая – самого генерала Меласса, тогда как корпус гренадеров генерала Отта формировался несколько сзади, справа от деревни Кастель-Сериоло.

Глубокий овраг описывал полукруг перед древней Маренго. Генерал Виктор расположил там линию дивизионов Гарданна и Шамбарлиака. Они должны были выдержать вторую атаку. Как только они там устроились, Бонапарт отдает им приказ защищать Маренго как можно дольше. Главнокомандующий понял, что баталия будет носить имя этой деревушки.

Через минуту битва разгорелась по всему фронту: стрелки расстреливают друг друга через овраг; пушки стреляют картечью с расстояния пистолетного выстрела. И этот артиллерийский огонь, превосходящие силы противника могли поглотить нас, если бы мы рассыпались по полю битвы. Тогда генерал Риво, командовавший правым флангом бригады Гарданна, выходит вперед, выводя из деревни в открытое поле, под самый яростный огонь противника свой батальон, приказывая ему умереть, но не отступать ни на шаг. Он становится мишенью для австрийской артиллерии, каждое ядро попадает в цель, но за это время генерал Риво строит свою кавалерию в колонну, огибает героический батальон, нападает на три тысячи наступающих австрийцев и, раненный картечной пулей, отбрасывает и рассеивает их, заставляя отступить за линию обороны. Затем он продолжает битву в том самом батальоне, оставшемся крепким, как стена.

В этот момент дивизион генерала Гарданна, с утра выжигаемый всей артиллерией противника, отброшен в Маренго и преследуется первой линией австрийцев, тогда как вторая линия мешает дивизиону Шамбарлиака и бригаде Рено прийти к нему на помощь. К тому же вскоре они сами вынуждены отступить от своего участка деревни. За деревней они сходятся. Генерал Виктор переформирует их, напомнив, что первый консул придает огромное значение овладению Маренго. Он сам становится во главе, проникает на улицы, которые австрийцы не имели времени забаррикадировать, отбирает деревню, вновь теряет, занимает еще раз и, наконец, раздавленный численностью неприятеля, вынужден оставить ее в последний раз. Но, опираясь на два дивизиона Ланна, пришедших ему на помощь, выстраивает свою линию параллельно противника, вышедшего из Маренго и начавшего многочисленные атаки. Тотчас Ланн, видя, что два дивизиона генерала Виктора пришли в себя и готовы снова выдержать бой, двигается вправо тогда, когда австрийцы готовы нас захлестнуть. Этот маневр ставит его лицом к войскам генерала Кайма, штурмующего Маренго. Два соединения, одно в экзальтации от блеснувшей победы, другое отдохнувшее, сталкиваются в ярости, и битва, прерванная на мгновение двойным маневром двух армий, начинается вновь по всей линии, более яростная, чем прежде.

После часа рукопашного боя части армии генерала Кайма начинают отступать. Генерал Шампо во главе драгун наступает и увеличивает беспорядок в их рядах. Генерал Ватрен бросается вдогонку, и они откатываются на тысячу туазов за ручей Барбетта. Но это движение отделяет его от главной армии. Дивизионы генерала Виктора оказываются в опасном положении из-за этой победы. Он вынужден вернуться и занять пост, оставленный на мгновение открытым.