Текст книги "Наполеон Бонапарт"

Автор книги: Александр Дюма

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)

Назавтра, 19 декабря, республиканская армия вошла в город, а вечером, как и предсказывал Бонапарт, главнокомандующий укладывался спать в Тулоне.

Дюгоммье не забыл заслуг молодого командира батальона. Через двенадцать дней после взятия города ему было присвоено звание бригадного генерала.

Здесь его принимает История, чтобы более не покидать.

Мы последуем теперь шагом верным и быстрым по дороге, пройденной Бонапартом – генералом, консулом, императором, изгнанником; потом, увидев, как он метеором вновь явится и сверкнет на мгновение на троне, мы последуем за ним на тот остров, куда он отправится умирать, так же как мы заглянули на другой остров, где он был рожден.

Генерал Бонапарт

Бонапарт был назначен генералом артиллерии в армию в Ницце в вознаграждение за заслуги, оказанные республике под Тулоном. Именно здесь он познакомился с Робеспьером-младшим, народным представителем при этой армии. Вызванный в Париж незадолго до 9 термидора, последний пытался убедить молодого генерала последовать за ним, обещая ему непосредственное покровительство своего брата. Но Бонапарт упорно отказывался. Не пришло еще для него время выбирать собственную позицию. К тому же, возможно, он задержался и по другой причине.

Не явился ли и на этот раз случай защитой гения? Если это было и так, то он явился в лице юной и очаровательной представительницы народа, разделявшей при армии в Ницце миссию своего мужа.

Бонапарт, испытывая к ней склонность, был чрезвычайно галантен. Однажды, прогуливаясь в окрестностях перевала Танд, молодой генерал захотел устроить своей спутнице спектакль маленькой войны и приказал атаковать аванпост. Двенадцать человек стали жертвами этого развлечения. Наполеон не раз признавался на Святой Елене, что эти люди, убитые бесцельно, из-за пустой фантазии, стали для его совести угрызением более тяжким, чем смерть шестисот тысяч солдат, оставленных им в снегах России.

А между тем народные представители при итальянской армии приняли следующее постановление:

«Генерал Бонапарт должен явиться в Геную для того, чтобы совместно с поверенным в делах Французской республики вести переговоры с правительством Генуи по делам, указанным в его инструкциях.

Поверенный в делах при Генуэзской республике признает его полномочия и представит его правительству Генуи.

Лоано, 25 мессидора, II год Республики».

Настоящей целью этой миссии было дать возможность юному генералу собственными глазами осмотреть укрепления Савоны и Генуи, предоставить ему все средства для получения наиболее полной информации, касающейся артиллерии и других военных объектов, собрать все факты, освещающие намерения генуэзского правительства по отношению к коалиции.

Пока Бонапарт исполнял эту миссию, Робеспьер взошел на эшафот, и депутатов-террористов заменили Альбитт и Салисетти. Их приезд в Барселонетт ознаменовался следующим постановлением:

«Народные представители Альпийской и Итальянской армий, приняв во внимание, что генерал Бонапарт, главнокомандующий артиллерией Итальянской армии, полностью утратил их доверие поведением самым подозрительным и в особенности поездкой, предпринятой им недавно в Геную, постановляют следующее.

Бригадного генерала Бонапарта, главнокомандующего артиллерией Итальянской армии, временно отстранить от должности. Он будет под ответственность главнокомандующего названной армии арестован и препровожден в Комитет общественного спасения Парижа под хорошей и надежной охраной. Печати должны быть наложены на все его бумаги и личные вещи, их инвентаризацию проведут комиссары, назначенные на месте народными представителями Салисетти и Альбиттом. Все бумаги, признанные подозрительными, должны быть отправлены в Комитет общественного спасения.

Составлено в Барселонетте 19 термидора II года Французской республики, Единой, Неделимой и Демократической.

Подписано:

Альбитт, Салисетти, Лапорт.

С подлинным верно. Главнокомандующий Итальянской армией Дюмербион».

Постановление было исполнено. Бонапарт был препровожден в тюрьму Ниццы, где провел четырнадцать дней, после чего по второму постановлению, подписанному теми же людьми, был временно отпущен на свободу.

Однако Бонапарт избавился от опасности, чтобы тут же впасть в немилость. События термидора привели к перетасовке в комитетах Конвента. Старый капитан по имени Обри стал руководить военными делами; составил новый табель армии, в который занес себя в качестве генерала артиллерии. Что касается Бонапарта, то у него отобрали прежнее звание и в качестве генерала от инфантерии оправили в Вандею. Бонапарт, найдя слишком тесными рамки театра военных действий гражданской войны в заброшенном углу Франции, отказывался явиться на этот пост и по постановлению Комитета общественного спасения был вычеркнут из списка задействованных генералов.

Бонапарт считал себя слишком необходимым для Франции и был глубоко ранен подобной несправедливостью. Однако, не поднявшись еще на одну из тех вершин жизни, откуда можно видеть пространство, которое предстоит пройти, он, полный надежд, испытывал недостаток уверенности. Его надежды оказались разбитыми; он обнаружил себя со своей верой в будущее и в собственную гениальность приговоренным к долгому, а возможно, и окончательному бездействию. И это в эпоху, где каждый преуспевал с поразительной быстротой. Он временно снял комнату в отеле на улице дю Мель, продал за шесть тысяч франков лошадей и карету, собрал другие оставшиеся у него деньги и решил удалиться в деревню. Экзальтированные натуры всегда бросаются из крайности в крайность. Изгнанный с поля битвы, Бонапарт не видел для себя другого выхода, кроме жизни неприхотливой. Не сумев стать Цезарем, он сделался Цинциннатом.

Тогда-то он вспомнил о Балансе, где он провел три года в полной безвестности и счастье. С этой стороны он и решил начать новую жизнь, сопровождаемый братом Жозефом, который возвращался в Марсель.

Проезжая через Монтелимар, путешественники останавливаются там. Бонапарт находит, что расположение и климат города ему по вкусу, и спрашивает, нет ли в окрестности чего-либо недорогого, что можно было бы купить. Его отправляют к мсье Грассону, местному адвокату, и назавтра он договаривается свидеться с ним. Предполагалось посетить местечко под названием Босэррэ, так местные произносили Босежур, что означает приятное место. Бонапарт и Жозеф посещают этот уголок. Он им по вкусу, они боятся только, видя его протяженность и отличное состояние, как бы цена не оказалась слишком высокой. Они рискуют задать вопрос. Тридцать тысяч франков – это даром.

Бонапарт и Жозеф возвращаются в Монтелимар, советуясь. Их маленькое общее состояние позволяет им истратить эту сумму на приобретение будущего прибежища. Они назначают свидание на послезавтра. Им хотелось бы закончить все тут же, на месте, настолько им нравилось Босэррэ. Мсье Грассон снова сопровождает их. Они осматривают имение еще более детально, чем в первый раз. Наконец Бонапарт, дивясь, что за такую скромную сумму отдают такое очаровательное местечко, спрашивает, нет ли какой-либо тайной причины, заставляющей снизить цену.

– Да, – отвечает мсье Грассон, – но для вас это не важно.

– И все-таки, – говорит Бонапарт, – я хотел бы ее знать.

– Здесь было совершено убийство.

– Кем?

– Сын убил отца.

– Отцеубийство! – вскрикнул Бонапарт, бледнея больше обычного. – Уходим, Жозеф.

Схватив своего брата за руку, он устремился вон из комнаты, поднялся в кабриолет и, прибыв в Монтелимар, спросил почтовых лошадей и сразу же отправился в Париж, тогда как Жозеф продолжил свой путь в Марсель. Он ехал туда, чтобы жениться на дочери богатого негоцианта Клари. Позже тот станет тестем Бернадотта.

Что до Бонапарта, вновь направленного судьбой в Париж, этому великому центру великих событий, то он еще раз погружается в невзрачную и бездеятельную жизнь, так тяготившую его. И опять, не вынеся собственной бездеятельности, он направляет правительству записку, в которой указывает, что в интересах Франции в момент, когда императрица России еще более укрепляет союз с Австрией, необходимо сделать все, что в ее силах, чтобы приумножить военные возможности Турции. В соответствии с этим он предлагал правительству отправить его в шестью или семью офицерами разных профессий в Константинополь для того, чтобы обучить военному искусству многочисленную и храбрую, но необстрелянную армию султана.

Правительство не снизошло даже до того, чтобы ответить ему, и Бонапарт остался в Париже. Что было бы с миром, если бы служащий министерства поставил внизу этого запроса «Разрешается»– знает один Бог.

Тем временем 22 августа 1795 года была принята Конституция третьего года. Составлявшие ее законодатели оговорили там, что две трети членов, составляющих Национальный конвент, войдут в новый законодательный корпус. Это был крах всех надежд оппозиции. Они надеялись, что полное изменение выборов позволит ввести новое большинство, представляющее их мнение. Оппозицию поддерживали в особенности те районы Парижа, где общественное мнение принимало Конституцию только на том условии, что автоматическое переизбрание двух третей будет аннулировано. Конвент поддержал декрет во всем его объеме. Районы пришли в движение. 25 сентября проявились первые предвестники волнений. Наконец, 4 октября (двенадцатое вандемьера) опасность стала столь угрожающей, что Конвент решил принять серьезные меры. В результате он адресовал генералу Александру Дюма, главнокомандующему Альпийской армией, находившемуся в отпуске, следующее письмо, причем краткость характеризует его срочность:

«Генералу Александру Дюма надлежит немедленно явиться в Париж, чтобы принять там командование вооруженными силами».

Приказ Конвента был отнесен в отель «Мирабо», но генерал Дюма тремя днями раньше выехал в Виллер-Котре, где и получил его тринадцатого утром.

В это время опасность возрастала с каждым часом. Невозможно было ждать того, кого вызывали, а потому той же ночью народный депутат Баррас был назначен главнокомандующим внутренней армией. Ему потребовался помощник, он обратил свой взор на Бонапарта.

Судьба, как видим, расчистила ему дорогу. Единственный шанс, выпадающий, как говорят, хотя бы раз на долю каждого человека, пришел к нему. Пушечный выстрел 13 вандемьера раздался в столице. Районы, которые он должен был уничтожить, дали ему имя Расстреливатель, а Конвент, спасенный им, присвоил ему звание главнокомандующего Итальянской армией.

Но этот великий день повлиял не только на политическую, но и на личную жизнь Бонапарта.

Разоружение районов производилось со строгостью, требуемой обстоятельствами. И вот однажды ребенок десяти или двенадцати лет явился на командный пункт, умоляя генерала Бонапарта приказать вернуть ему шпагу его отца, бывшего генерала Республики. Бонапарт, тронутый просьбой и юношеской грацией, с которой она была сделана, послал искать шпагу, а когда она была найдена, вернул ее ему. Ребенок считал ее уже потерянной, а потому при виде этого святого оружия он, плача, целовал рукоять, хранящую, казалось, тепло отцовской руки. Генерал был тронут сыновьей любовью и проявил к ребенку такую доброжелательность, что его мать посчитала себя обязанной явиться назавтра с визитом благодарности.

Ребенка звали Эжен, а мать Жозефиной.

Двадцать первого марта 1796 года Бонапарт отбыл к Итальянской армии, увозя в своей карете две тысячи луидоров. Это было все, что он смог собрать, присоединив к своему собственному состоянию сбережения своих друзей и субсидии Директории. И с этой суммой, в семь раз меньше той, с какой Александр двинулся на завоевание Индии, он отправился покорять Италию.

Прибыв в Ниццу, он нашел армию без провианта и одежды. Как только он прибыл в свою штаб-квартиру, он приказал выдать генералам, чтобы помочь им в начале кампании, по четыре луидора, и обратился к солдатам, показывая им на Италию.

– Товарищи, – сказал он, – у вас нет ничего посреди этих скал. Окиньте взглядом богатые равнины, расстилающиеся у ваших ног. Они принадлежат нам. Идем их брать.

Почти с такой же речью обратился к своим солдатам Ганнибал девятнадцать столетий назад, и на протяжении девятнадцати столетий существовал только один человек между этими двумя, достойный сравнения с ними. Это был Цезарь.

Солдаты, которым Бонапарт сказал эти слова, были осколками армии, уже два года чудом удерживающейся на голых скалах против двух сотен тысяч человек лучших войск Империи и Пьемонта. Бонапарт атакует эту массу, набрав от силы тридцать тысяч человек, и за одиннадцать дней выигрывает пять сражений – при Монтетоте, Миллезимо, Дего, Вико и Мондови. Потом, открывая ворота городов одной рукой, выигрывая баталии другой, он захватывает укрепления Кони, Тортони, Александрии и Чевы. За одиннадцать дней австрийцы отрезаны от пьемонтцев, и король Сардинии вынужден подписать капитуляцию в собственной столице. Но Бонапарт продолжает шагать по Италии. Предчувствуя будущие победы, оценив уже одержанные, он пишет Директории:

«Завтра я наступаю на Больё, я заставлю его перейти По, перейду его сам сразу за ним, захвачу всю Ломбардию и раньше чем через месяц надеюсь быть на вершинах Тироля, встретиться там с Рейнской армией и вместе с ней перевести войну в Баварию».

Действительно, Больё убегает. Он напрасно оборачивается, стараясь сопротивляться при переходе По. Переправившись, он пытается найти укрытие за стенами Лоди. Трехчасовая атака выбивает его оттуда. Он разворачивает войска на левом берегу Адды, защищая всей своей артиллерией проход к мосту, который у него не было времени отрезать. Французская армия группируется в тесную колонну, движется на мост, опрокидывает все, что становится на ее пути, рассеивает австрийскую армию и продолжает свой марш по ее останкам. Итак, Павия покоряется, падает Кремона, Миланский замок открывает ворота, король Сардинии подписывает мир. Герцоги Пармы и Модены следуют его примеру, и у Больё остается время только на то, чтобы укрыться в Мантуе.

Во время переговоров с герцогом Модены Бонапарт дал первое доказательство своей неподкупности, отказавшись от четырех миллионов золотом, предложенных ему командором от имени его брата. И это несмотря на то, что Салисетти, комиссар правительства при армии, настаивал, чтобы он их принял.

В этой кампании он получил популярное прозвище, открывшее ему в 1815 году двери Франции. Вот как все произошло.

Его молодость, когда он принимал командование над армией, вызвала некоторое недоумение у солдат. В результате они решили обсудить между собой низшие звания, которыми, как им казалось, правительство его обошло. Они собирались после каждой баталии, чтобы дать ему новое звание. Когда он возвращался в лагерь, его встречали самые старые усачи, приветствовавшие его новым титулом. Так он был сделан капралом в Лоди. Отсюда кличка Маленький Капрал, которая навсегда осталась за Наполеоном.

Бонапарт устраивает себе небольшую передышку, во время которой его настигает зависть. Директория, увидевшая в корреспонденции солдата замыслы политика, боится, как бы победитель не превратился в распорядителя Италии и не подчинил себе Келлермана. Бонапарт узнает об этом и пишет:

«Присоединить Каллермана ко мне – значит желать все погубить. Я не могу добровольно служить с человеком, считающим себя лучшим тактиком Европы. К тому же я убежден, что один плохой генерал лучше двух хороших. Война, как и власть, дело такта».

И вот он триумфально входит в Милан. Директория подписывает в Париже мирный договор, подготовленный Салисетти при дворе Турина. Переговоры, начатые с Пармой, заканчиваются, а с Наполеоном и Римом начинаются. Наполеон в Милане готовится к дальнейшему завоеванию Италии.

Ключ к Германии – Мантуя, а значит, Мантую надо захватить. 150 пушек, взятых в Миланском замке, направлены к этому городу. Серрюрье их вывозит, осада начинается.

Но Венский кабинет понимает всю важность ситуации. Он отправляет на помощь Больё двадцать пять тысяч человек под командой Касдановича и тридцать пять тысяч под командой Вурмзера. В Милан направляется шпион, чтобы предупредить об этом подкреплении. Но он попадает в руки ночного дозора под командой Дермонкура и переправляется к генералу Дюма. Напрасно его обыскивают, на нем не находят ничего. Его уже были готовы отпустить на свободу, когда будто бы по воле судьбы генерал Дюма догадывается, что он проглотил депешу. Шпион отрицает. Генерал Дюма приказывает его расстрелять. Шпион признается. Он передается под охрану адъютанта Дермонкура, и тот при помощи рвотного, предоставленного ему главным хирургом, становится обладателем воскового шарика размером чуть более песчинки. Этот шарик заключал в себе письмо Вурмзера, написанное на пергаменте вороновым пером. В письме содержались важнейшие детали операции вражеской армии. Письмо посылают Бонапарту.

Касданович и Вурмзер разделились. Первый идет на Брешию, второй – на Мантую. Та же ошибка, которая погубила уже Провера и Аржанто. Бонапарт оставляет десять тысяч человек под городом, а сам с двадцатью пятью тысячами направляется навстречу Касдановичу и отбрасывает его в ущелье Тироля, предварительно разбив при Сало и Лонато. Потом Бонапарт тотчас же оборачивается к Вурмзеру, узнавшему о поражении своего коллеги по присутствию разгромившей его армии. Атакованный с неудержимым французским натиском, он побит при Кастельоне. За пять дней австрийцы потеряли двадцать тысяч человек и пятьдесят пушек. Но за это время Касданович сумел вновь собрать свои силы. Бонапарт возвращается к нему, бьет его в Сан-Марко, Серравилле и Ровередо, а после битв при Бассано, Римолано и Кавало возвращается к осаде Мантуи, куда вошел Вурмзер с остатками своей армии.

А пока совершались эти подвиги, по его слову создавались и консолидировались государства. Он создает Гольские республики, выгоняет англичан с Корсики, нависает одновременно над Генуей, Венецией и Святым престолом, мешая им восстать.

В круговерти этих широких политических комбинаций он узнает о приближении новой императорской армии, ведомой Альвинци. Но какой-то рок владеет всеми этими людьми. Ту же самую ошибку, уже совершенную его предшественниками, Альвинци повторяет в свою очередь. Он разделяет свою армию на два корпуса: один, состоящий из тридцати тысяч человек, под его началом должен пересечь Веронские земли и достичь Мантуи; другой, состоящий из пятнадцати тысяч человек под командованием Давидовича, двинется вдоль Адидже. Бонапарт идет навстречу Альвинци и встречается с ним в Арколе, бьется с ним три дня врукопашную и отпускает только после того, как укладывает пять тысяч мертвецов на поле битвы, забирает в плен восемь тысяч и захватывает тридцать пушек. Затем, еще дыша Арколем, бросается между Давидовичем, выходящим из Тироля, и Вурмзером, вышедшим из Мантуи; отбрасывает одного в его горы, другого в его город. Узнав по дороге с поля битвы, что Альвинци и Провера намереваются соединиться, встречает Альвинци по дороге к Риволи, побеждает его, а после битв при Сен-Жорже и Провера слагает оружие. Наконец, освободившись от всех своих врагов, возвращается к Мантуе, окружает ее, давит, душит, вынуждает сдаться. А в это время пятая армия из резервов Рейна выдвигается вперед, предводительствуемая эрцгерцогом. Австрия терпит крах за крахом. Поражения генералов колеблют трон. Десятого марта 1797 года принц Карл разбит при Тальяменто. Эта победа открывала нам венецианские земли и ущелья Тироля. Французы походным шагом продвигаются по открытой им дороге. Триумф при Лави, Трасмие и Клаузене. Они входят в Триест, захватывают Трави, Градиску и Виллак, увлекаются преследованием эрцгерцога, захватывают все дороги к столице Австрии и проникают на тридцать лье к Вене. Здесь Бонапарт делает остановку и ждет парламентеров: Всего лишь год, как он покинул Ниццу, и за этот год он уничтожил шесть армий, взял Александрию, Турин, Милан, Мантую и утвердил трехцветное знамя над Альпами Пьемонта, Италии и Тироля. Вокруг него засверкали имена – Массена, Ожеро, Жубер, Мармон, Бертье. Формируется плеяда. Спутники начинают вращаться вокруг своего светила, небо Империи озаряется звездами.

Бонапарт не ошибся. Парламентеры прибыли. Леобен избран местом переговоров. Бонапарт не нуждается более в полномочиях Директории. Он вел войну, он же заключит мир. «Рассматривая положение вещей, – пишет он, – переговоры, даже с императором, превратились в операцию военную». Тем не менее операция эта затягивается, все хитрости дипломатии утомляют его. Но приходит день, когда лев устает быть в сети. Он вскакивает посреди дискуссии, хватает великолепный фарфоровый поднос, разбивает его, швырнув к ногам. Потом, обернувшись к обалдевшим полномочным представителям, говорит им:

– Вот так я вас всех превращу в пыль, если вы сами этого хотите.

Дипломаты становятся покладистее и зачитывают договор. В первой статье император заявляет, что признает Французскую республику.

– Зачеркните этот параграф! – кричит Бонапарт. – Французская республика как солнце на горизонте. Лишь слепцы не поражены его блеском.

Так, в возрасте двадцати семи лет Бонапарт держит в одной руке меч, разделяющий государства, а в другой весы для взвешивания королей. Как бы Директория ни указывала ему путь, он идет своей дорогой и если еще не командует, то уже не подчиняется больше. Директория пишет ему, чтобы он вспомнил, что Вурмзер эмигрант. Вурмзер попадает в руки Бонапарта, а он оказывает пленнику все знаки внимания, необходимые в несчастье и старости. Директория употребляет по отношению к папе оскорбительные формы, а Бонапарт пишет ему всегда с уважением, называя его только «Ваше Святейшество». Директория изгоняет священников; Бонапарт приказывает своей армии смотреть на них как на братьев и почитать их как служителей Бога. Директория пытается уничтожить до корней аристократию; Бонапарт пишет демократам Генуи, чтобы осудить их за эксцессы, допущенные по отношению к благородному сословию, и дает знать, что, если демократия хочет сохранить его уважение, она должна чтить статую адмирала Дориа.

Пятнадцатого вандемьера четвертого года Кампо-Формийский мир подписан, и Австрия взамен Венеции отказывается от своих прав на Бельгию и претензий на Италию.

Бонапарт покидает Италию для Франции и 15 фримера того же года (5 декабря 1797 года) прибывает в Париж.

Бонапарт отсутствовал два года. За это время он взял в плен сто пятьдесят тысяч человек, захватил сто семьдесят знамен, пятьсот пятьдесят пушек, девять кораблей с шестьюдесятью четырьмя пушками, двенадцать фрегатов с тридцатью двумя, двенадцать корветов и восемнадцать галер. Более того, как мы уже говорили, вывезя из Франции две тысячи луидоров, он отправил обратно несколькими частями около пятидесяти миллионов. Против всех античных и современных традиций армия кормила родину.

С приближением мира Бонапарт предвидел завершение своей военной карьеры, но он не мог успокоиться и замахнулся на место одного из уходивших директоров. К несчастью, ему было только двадцать восемь лет, и это было бы настолько явным нарушением Конституции третьего года, что этот план не осмелились даже предложить. Итак, он вернулся в свой маленький домик на улицу Шантерэн, воюя впрок всеми ухищрениями своего гения с противником более страшным, чем все те, кого он побеждал ранее, – с забвением. «В Париже не хранят память ни о чем, – говорил он. – Если я надолго останусь не у дел, я погиб. Реноме в этом огромном Вавилоне сейчас же заменяется другим. И если меня не увидят еще три раза в спектакле, на меня вообще не взглянут больше». А поэтому в ожидании большего он заставляет избрать себя членом Французского института.

Наконец 29 января 1798 года он говорит своему секретарю:

– Бурьен, я не хочу оставаться здесь. Здесь нечего делать. Они ничего не хотят слышать. Я вижу, что, если я останусь, я потону в мелочах. Все снашивается здесь. У меня нет больше даже славы. Мне мало этой маленькой Европы. Это нора крота. Не было ни великих империй, ни великих революций нигде, кроме Востока. Там живут шестьсот миллионов человек. Надо идти на Восток. Все великие имена рождались там.

Итак, ему нужно было возвыситься над всеми великими именами. Он сделал уже больше, чем Ганнибал, и сделает столько же, сколько Александр и Цезарь.

Двенадцатого апреля 1798 года Бонапарт был назначен главнокомандующим Восточной армией.

Как мы видим, ему нужно только попросить, чтобы обладать. А прибыв в Тулон, он доказывает, что ему достаточно отдать распоряжение, чтобы ему подчинились.

Восьмидесятилетний старик был расстрелян за день до его приезда в город. 16 мая 1798 года он направляет следующее письмо военной комиссии девятого дивизиона, образованной в соответствии с законом 19 фруктидора:

«Бонапарт, член Национального института.

С большой скорбью узнал я, граждане, что старики в возрасте от семидесяти до восьмидесяти лет, несчастные женщины, беременные или с грудными детьми на руках, расстреливаются по обвинению в эмиграции.

Неужели солдаты свободы превратились в палачей?

Неужели жалость, сохранявшаяся даже в пылу битвы, умрет в их сердцах?

Закон 19 фруктидора стал мерой общественного спасения. Его цель – настигнуть заговорщиков, а не несчастных женщин и стариков. А потому я призываю вас, граждане, чтобы каждый раз, когда закон представит на ваш трибунал стариков за шестьдесят лет или женщин, заявлять, что и среди битв вы уважаете стариков и женщин ваших врагов.

Воин, подписавший приговор человеку, неспособному носить оружие, – трус.

Бонапарт».

Письмо спасло жизнь другому несчастному. Тремя днями позже Бонапарт отплывает. Так его последним «прости» Франции стало исполнение чисто королевского жеста – права помилования.

Мальта была куплена заранее. Бонапарт принял ее походя, и 1 июля 1798 года он коснулся земли Египта подле форта Марабу на некотором расстоянии от Александрии.

Как только до Мурад-бея дошла эта новость, он, словно лев, изгоняемый из пещеры, созвал своих мамелюков и отправил по Нилу флотилию джерм, канж (нильских барок), речных канонерских лодок, а вдоль берега реки за ней следовал отряд от двенадцати до пятнадцати сотен всадников, с которым Дезэ, командовавший нашим авангардом, встретился четырнадцатого июля при деревушке Миниех-Салам. В первый раз со времени крестовых походов Восток оказался лицом к лицу с Западом.

Удар был ужасен. Эта армия, покрытая золотом, быстрая, как ветер, всепожирающая, как пламя, накатывалась на наши каре, рубя стволы ружей саблями, закаленными в Дамаске. И когда вулканом грянул огонь из всех каре, она затрепетала золотым шелковым шарфом, залетая в галопе во все углы, отправлявшие навстречу ей потоки свинца. И наконец, увидев, что прорыв невозможен, бежала длинной линией встревоженных птиц, оставив вокруг наших батальонов еще шевелящийся пояс изуродованных людей и лошадей. Отойдя в отдаление, она переформировывалась, чтобы вернуться для новой атаки, не менее бесполезной и убийственной, чем предыдущая.

На переломе дня они сплотились последний раз, но вместо того, чтобы броситься на нас, устремились по дороге в пустыню и исчезли на горизонте в вихре песка.

Мурад узнал в Гизе, какой крах потерпел Шебресс. В тот же день посланники были отправлены в Санд, в Файум, в пустыню. Повсюду беи, шейхи, мамелюки созывались против общего врага. Каждый должен был явиться со своей лошадью и с оружием. За три дня Мурад сплотил вокруг себя шесть тысяч всадников. Все это полчище, собранное по воинственному кличу своего вождя, расположилось в беспорядке на берегу Нила, в виду Каира и пирамид, между деревушкой Эмбабе справа и Гизой, любимой резиденцией Муради, слева. Что касается вождя, то он приказал раскинуть свою палатку возле гигантской сикоморы, в чьей тени могло укрыться пятьдесят всадников. В этой позиции, более или менее приводя в порядок свою армию, он ожидал французов, поднимавшихся по Нилу.

Двадцать третьего на рассвете Дезэ, все еще маршировавший в авангарде, заметил отряд в пятьсот мамелюков, производивших разведку. Они отступили, не теряя французов из виду. В четыре часа утра Мурад услышал громкие крики. Это его армия приветствовала пирамиды. В шесть часов французы и мамелюки встретились.

А теперь представьте себе поле битвы. Оно было то же, когда Камбиз, другой завоеватель, явившийся с края света, выбрал его когда-то, чтобы раздавить египтян. Две тысячи четыреста лет прошло. Нил и пирамиды были по-прежнему на месте; только гранитный Сфинкс с лицом, изуродованным персами, изменился. Одна лишь его гигантская голова возвышалась над окружающим песком. Колосс, описанный Геродотом, был простерт. Мемфис исчез. Вознесся Каир. Все эти воспоминания, четкие и ясные в сознании французских командиров, витали над головами солдат, будто безвестные птицы, парившие некогда над баталиями и предвещавшие победу.

Что до места действия, то это была просторная песчаная равнина для кавалерийских маневров. Деревенька Бакир раскинулась в середине. Ее ограничивает ручей, бегущий перед Гизой. Мурад и вся его кавалерия расположились на Ниле. За ними был Каир.

Бонапарт видел в этом пространстве и расположении противников возможность не только победить мамелюков, но даже истребить их. Он развернул свою армию полукругом, сформировав из каждого дивизиона гигантские каре, поместив в центре каждого артиллерию. Дезэ, привыкший идти вперед, командовал первым каре, расположенным между Эмбабе и Гизой. Затем шел дивизион Ренье; дивизион Клебера, лишенный своего командира, раненного при Александрии, под командой Дюгюа; потом дивизион Мену под командой Виаля; и, наконец, крайний слева, опиравшийся на Нил, наиболее приближенный к Эмбабе, дивизион генерала Бона.

Все каре должны были двинуться вместе, атаковать Эмбабе и сбросить в Нил лошадей, мамелюков, укрепления.

Но Мурад не мог спокойно ждать за песчаными холмами. Едва только каре заняли свои места, как мамелюки выскочили из своих укреплений и неравными массами, не разбирая, не рассчитывая, бросились на ближайшие к ним каре. Это были дивизионы Дезэ и Ренье.

Приблизившись на расстояние выстрела, они разделились на две колонны. Первая ринулась на левый угол дивизиона Ренье, вторая – на правый дивизиона Дезэ. Каре позволили им приблизиться на десять шагов. Лошади и всадники попадали, остановленные стеной огня. Две первые шеренги мамелюков рухнули, и будто земля содрогнулась под ними. Остаток колонны, еще увлекаемый атакой, остановленный валом железа и огня, не мог и не желал повернуть назад, неумело развернулся лицом к каре Ренье. Огонь отбросил ее на дивизион Дезэ. Этот дивизион, очутившийся между двумя потоками людей и лошадей, бурлившими вокруг, выставил штыки своего первого строя, в то время как фланги его открылись, позволяя нетерпеливым ядрам вмешаться в этот кровавый пир.