Текст книги "Шевалье д'Арманталь(изд.1962)"
Автор книги: Александр Дюма
Жанр:
Исторические приключения
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 33 страниц)
– Попробуйте теперь сказать, что Бог не покровительствует влюбленным. Вы искали посланца? Вот он! – с улыбкой произнес Бриго.
– Аббат, аббат, – воскликнул д'Арманталь, покачивая головой, – остерегайтесь проникать в мои тайны глубже, чем мне угодно!
– Бросьте! – ответил Бриго. – Исповедник нем как могила.
– Итак, вы будете молчать об этом.
– Даю вам слово, шевалье.
Д'Арманталь прикрепил записку к ошейнику Мирзы и дал ей кусок сахара в награду за услугу. Заранее грустя от того, что в течение шести недель не увидит своей прекрасной соседки, и вместе с тем радуясь, что вновь надел мундир, он взял все свои деньги, разместил пистолеты по карманам, пристегнул к поясу шпагу, надел шляпу, перекинул через плечо плащ и последовал за аббатом Бриго!
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
I. ОРДЕН ПЧЕЛЫ
Покинув Бретань, д'Арманталь в указанный день и час, то есть ровно через шесть недель после отъезда из столицы, подъехал в почтовой карете, запряженной двумя лошадьми, ко дворцу Со. На лестнице в два ряда стояли лакеи в парадных ливреях. По всему было видно, что во дворце готовится праздник. Шевалье прошел мимо лакеев, пересек вестибюль и очутился в большой гостиной, в которой уже собралось человек двадцать гостей; они стояли небольшими группами и беседовали в ожидании хозяйки. Д'Арманталь был знаком почти со всеми присутствующими. Здесь среди прочих были граф де Лаваль, маркиз де Помпадур, поэт Сен-Женест, старый аббат де Шолье, Сент-Олер, госпожа де Роган, госпожа де Круасси, госпожа де Шарро и госпожа де Бриссак.
Д'Арманталь направился к маркизу де Помпадур, с которым он был знаком ближе, чем с кем бы то ни было из всего этого благородного и просвещенного общества. Они обменялись рукопожатиями.
Затем, отведя маркиза в сторону, д'Арманталь спросил его:
– Не можете ли вы объяснить, дорогой маркиз, как случилось, что, вопреки ожиданию, я попал не на унылое и скучное политическое собрание, а, судя по всему, на какой-то праздник?
– Право, я сам ничего не могу понять, дорогой шевалье, – ответил маркиз де Помпадур. – Я удивлен не меньше вашего. Ведь я сам приехал из Нормандии.
– А-а, вы тоже приехали?
– Да, только что. И я сам сейчас спрашивал Лаваля, что здесь происходит. Но он приехал из Швейцарии и тоже ничего не знает.
В это время лакей доложил о прибытии барона де Валефа.
– Вот он-то нам и нужен! – воскликнул маркиз де Помпадур. – Валеф – один из самых близких друзей герцогини, он уж наверняка нам все объяснит.
Д'Арманталь и маркиз подошли к Валефу, который, узнав их, в свою очередь пошел им навстречу. Д’Арманталь и Валеф не виделись после дуэли, с которой мы начали наш рассказ, поэтому они с большой радостью пожали друг другу руку. Когда все обменялись приветствиями, д'Арманталь спросил:
– Дорогой Валеф, не скажите ли вы мне, с какой целью устраивается этот большой праздник? Я думал, что мы обсудим все в узком кругу.
– Я сам ничего не знаю, дорогой мой, – ответил Валеф. – Я приехал из Испании.
– Ах, вот как! Значит, все гости приехали издалека, – смеясь, сказал маркиз де Помпадур. – А вон идет Малезье. Надеюсь, он приехал всего лишь из Домба или из Шатне; к тому же он наверняка уже успел побывать в покоях герцогини и сможет объяснить нам, что же здесь происходит.
При этих словах маркиз де Помпадур жестом подозвал Малезье, но этот достопочтенный кавалер был слишком галантен, чтобы, появившись в гостиной, не подойти прежде всего к дамам. Только после того как он поздоровался с госпожой де Роган, с госпожой де Шарро, с госпожой де Круасси и с госпожой де Бриссак, он направился к группе, состоящей из маркиза де Помпадур, д'Арманталя и Валефа.
– Право, дорогой Малезье, – начал маркиз де Помпадур, – мы ждали вас с большим нетерпением. Оказывается, мы съехались с четырех концов света. Валеф прибыл с юга, д'Арманталь – с запада, Лаваль – с востока, а я – с севера; откуда вы приехали, я не знаю, но нам, признаюсь, очень любопытно выяснить, зачем нас всех вызвали в Со.
– Вы прибыли сюда, господа, – ответил Малезье, – чтобы присутствовать при торжественной церемонии – приеме нового кавалера в Орден Пчелы.
– Черт возьми! – воскликнул д'Арманталь, несколько раздосадованный тем, что ему не дали возможности заехать на улицу Утраченного Времени, прежде чем отправиться во дворец Со. – Теперь я понимаю, почему герцогиня дю Мен так настаивала на том, чтобы мы явились на ее зов без опоздания. Что до меня, то я весьма благодарен ее высочеству…
– Прежде всего, молодой человек, – перебил д'Арманталя Малезье, – здесь нет никакой герцогини дю Мен и нет ее высочества, здесь царит прекрасная фея Людовиза, Королева Пчел, которой каждый обязан слепо повиноваться. А наша Королева – воплощение не только безраздельной власти, но также и абсолютной мудрости. А когда вы узнаете, кого мы сегодня посвящаем в кавалеры Ордена Пчелы, вы, быть может, перестанете так сожалеть о своей поспешности.
– Кого же мы посвящаем? – спросил Валеф, которому больше всех не терпелось узнать, зачем их всех вызвали, так как он проделал самый дальний путь.
– Мы принимаем его превосходительство принца де Селламаре.
– О, это другое дело, – сказал маркиз де Помпадур. – Я начинаю кое-что понимать.
– Я тоже, – добавил Валеф.
– И я, – сказал д'Арманталь.
– Что ж, отлично! – произнес, улыбаясь, Малезье. – А до наступления ночи, господа, вы поймете все это еще лучше. Пока же позвольте мне быть вашим руководителем. Ведь вам не впервые браться за дело вслепую, не правда ли, д'Арманталь?
И, не дожидаясь ответа, Малезье двинулся навстречу маленькому человеку, с плоским лицом, длинными, гладкими волосами и завистливым взглядом, явно смущенному тем, что он оказался в столь избранном обществе. Д'Арманталь видел его впервые и поэтому тотчас же спросил о нем у маркиза де Помпадур. Маркиз ответил, что это поэт Лагранж-Шансель.
Д'Арманталь и Валеф несколько минут разглядывали вновь прибывшего с любопытством, к которому, однако, примешивалось отвращение. Затем, расставшись с маркизом де Помпадур, поспешившим навстречу кардиналу де Полиньяку, они отошли к окну, чтобы спокойно побеседовать о предстоящем приеме нового кавалера в Орден Пчелы.
На учреждение Ордена Пчелы герцогиню дю Мен натолкнула строфа из поэмы Торквато Тассо «Аминта», которую она выбрала для себя в качестве девиза в день своей свадьбы: «Piccola si ma fa puo gravi le ferite».
Малезье, искренне преданный внучке великого Конде и посвятивший ей все свои поэтические сочинения, переложил этот девиз так:
Как мала, как мала, как мала, Но как жалит жестоко пчела! Как налет ее смел, Как точен прицел – Берегись этих маленьких стрел!
Орден Пчелы, как и все ордена, имел свою эмблему и своих магистров во главе с великим магистром. Эмблема Ордена представляла собой медаль, на одной стороне которой был вычеканен улей, а на другой – Королева Пчел. Медаль носили на желтой ленте в петлице камзола, и все кавалеры Ордена обязаны были надевать ее, когда посещали дворец Со. Магистрами ордена были Малезье, Сент-Антуан, аббат де Шолье и Сен-Женест. Великим магистром была сама герцогиня дю Мен. Орден состоял из тридцати девяти кавалеров, и это число не могло быть превышено. В связи со смертью господина де Невера освободилось одно место, которое, как сообщил д'Арманталю Малезье, и будет предоставлено принцу де Селламаре.
Дело в том, что герцогиня дю Мен решила в целях конспирации придать политическому собранию заговорщиков вид шуточного обряда. Герцогиня была уверена, что веселое празднество в парке Со покажется Дюбуа и Вуайе д'Аржансону менее подозрительным, чем тайное сборище в Арсенале.
Поэтому, как мы увидим в дальнейшем, были приняты все меры, чтобы вернуть Ордену Пчелы его былой блеск и возродить в их первоначальном великолепии веселые бессонные ночи времен Людовика XIV.
Ровно в четыре часа, то есть в час, на который было назначено начало церемонии, двустворчатая дверь гостиной распахнулась. В глубине большого зала, затянутого алым шелком, по которому были разбросаны вытканные золотом изображения пчел, на высоком троне торжественно восседала прекрасная фея Людовиза. Миниатюрная фигурка и тонкие черты лица герцогини дю Мен еще в большей мере, чем золотой жезл, который она держала в руке, придавали ей вид неземного существа, чье имя она носила. По знаку, поданному феей, все ее приближенные перешли из гостиной в зал и выстроились вокруг возвышения, на котором стоял трон. Магистры Ордена расположились на трех широких ступенях. Когда все заняли свои места, открылась боковая дверь и на пороге показался одетый в костюм герольда Бессак, начальник охраны герцога дю Мен. На нем была вишневая мантия, расшитая серебряными пчелами, а на голове – шляпа в форме улья.
Бессак громко объявил:
– Его превосходительство принц де Селламаре.
Вошел принц; он торжественным шагом приблизился к Королеве Пчел, опустился на колени перед ее троном и замер в ожидании [8]8
Нет необходимости предупреждать наших читателей, что все приводимые нами подробности церемонии исторически достоверны, что мы ничего не выдумываем и ничего не стилизуем, а лишь повторяем слово в слово описание сцены, взятое нами не из «Мнимого больного» или «Мещанина во дворянстве», а из «Описания развлечений в замке Со». (Примеч. автора)
[Закрыть].
– Принц Самаркандский! – громко возвестил герольд. – Внимательно слушайте чтение статута Ордена, в кавалеры которого великая фея Людовиза намерена вас посвятить, и серьезно обдумайте, готовы ли вы к торжественной клятве.
Принц склонил голову в знак того, что понимает всю важность обязательств, которые он на себя берет. Герольд продолжал:
– Статья первая. Вы обещаете и клянетесь хранить нерушимую верность и слепо повиноваться великой фее Людовизе, бессменной повелительнице несравненного Ордена Пчелы! Клянитесь священным Гиметом!
В это время откуда-то раздались звуки оркестра, и невидимый хор запел:
Клянись, о властитель Самарканда,
Клянись, о достойный сын великого хана!
– Клянусь священным Гиметом! – торжественно произнес принц.
В ответ вновь запел хор, но на этот раз к нему присоединились более мощно, ибо запели и все присутствующие в зале:
После того как припев был повторен трижды, герольд продолжал чтение:
– Статья вторая. Вы обещаете и клянетесь являться в волшебный замок Со, главную резиденцию Ордена, всякий раз, когда будет созываться капитул, и не имеете права отсутствовать под предлогом занятости делами или легких недомоганий, как-то: подагра, обилие мокроты и бургундский нарост. [10]10
Как мы ни старались установить, что это за болезнь, нам не удалось обнаружить описание ее причин и следствий. (Примеч. автора)
[Закрыть]
Хор подхватил:
Клянись, о властитель Самарканда,
Клянись, о достойный сын великого хана!
– Клянусь священным Гиметом! – произнес принц.
– Статья третья, – объявил герольд. – Вы обещаете и клянетесь неутомимо учиться танцевать все кадрили, а именно: фюрстенберг, дервиш, пистолет, куранты, а также сарабанду, жигу и иные танцы, и танцевать их в любое время года, но преимущественно в знойные летние дни, и без особого распоряжения не прекращать танца до тех пор, пока ваша одежда не взмокнет от пота, а на губах не появится пена.
Хор:
Клянись, о властитель Самарканда,
Клянись, о достойный сын великого хана!
Принц:
– Клянусь священным Гиметом! Герольд:
– Статья четвертая. Вы обещаете и клянетесь неутомимо взбираться на все стога сена, какой бы высоты они ни были, не боясь упасть и сломать себе шею.
Хор:
Клянись, о властитель Самарканда,
Клянись, о достойный сын великого хана!
Принц:
– Клянусь священным Гиметом! Герольд:
– Статья пятая. Вы обещаете и клянетесь взять под свою защиту все виды пчел, никогда не причинять ни одной из них никакого вреда, не отгонять их, а мужественно позволять им жалить себя, невзирая на то, какое место они выберут: руки ли, щеки ли, ноги ли и так далее, даже если ужаленные ими части тела вздуются и опухнут до невероятных размеров.
Хор:
Клянись, о властитель Самарканда,
Клянись, о достойный сын великого хана!
Принц:
– Клянусь священным Гиметом! Герольд:
– Статья шестая. Вы обещаете и клянетесь уважать труд пчел и, следуя примеру вашей великой повелительницы, отвергать то вульгарное отношение к меду, которое в ходу у аптекарей, даже если из-за этого вы умрете от несварения желудка.
Хор:
Клянись, о властитель Самарканда,
Клянись, о достойный сын великого хана!
Принц:
– Клянусь священным Гиметом! Герольд:
– Статья седьмая, и последняя. Наконец, вы обещаете и клянетесь бережно хранить изящную эмблему Ордена и никогда не появляться на глаза нашей повелительнице без той медали, которой она вас сейчас наградит.
Хор:
Клянись, о властитель Самарканда,
Клянись, о достойный сын великого хана!
Принц:
– Клянусь священным Гиметом!
После того как была произнесена последняя клятва, невидимый хор и все присутствующие в зале запели:
Il principe di Samarcand,
Il digno figlio dei gran'khan.
Ha giurato,
Sia ricevuto.
Тут фея Людовиза поднялась со своего трона и, взяв из рук
Малезье медаль на желтой ленте, знаком приказала принцу приблизиться. Затем она продекламировала стихи, которые тем более заслуживали похвалы, что были весьма уместны:
Посланец короля и наш любезный друг, Примите славный знак из благосклонных рук – Знак Ордена примите в день счастливый! О доблестный Тесандр, узнайте от меня: Отныне навсегда в наш тесный круг вошли вы, – Вы кавалер «Пчелы» с сегодняшнего дня!
Принц преклонил колено, и фея Людовиза надела ему на шею желтую ленту с медалью. В тот же миг вновь зазвучал общий хор:
Едва хор умолк, распахнулись обе створки другой боковой двери, и гости увидели, что в празднично освещенном зале сервирован роскошный ужин.
Новый кавалер Ордена Пчелы подал руку своей повелительнице, фее Людовизе, и они торжественно последовали в зал. Гости двинулись вслед за ними.
У дверей их остановил прелестный ребенок, одетый амуром, с хрустальной вазой в руках, в которой лежали свернутые записочки по числу присутствующих. Это был новый вид лотереи, вполне достойной быть продолжением той церемонии, которую мы только что описали. На десяти билетиках из пятидесяти, находящихся в вазе, было написано: «Песнь», «Мадригал», «Эпиграмма», «Экспромт» и т. д. Те гости, которым достались эти фанты, должны были выполнить свое задание тут же или во время ужина. Остальным присутствующим вменялось в обязанность только аплодировать, пить и есть. Четверо дам попытались тотчас же отказаться от участия в этой поэтической лотерее, ссылаясь на недостаточную изощренность ума, но герцогиня дю Мен заявила, что никто не должен избегать своего жребия. Однако дамам разрешалось выбрать себе помощников, которые за свои труды получали право на поцелуй. Как видите, все развлечения здесь были в духе пасторали.
Сделав эту поправку к правилам лотереи, фея Людовиза первая опустила свою маленькую ручку в хрустальную вазу и вынула билетик, который тотчас же развернула. На билетике стояло слово «Экспромт».
Вслед за герцогиней каждый из присутствующих взял себе билетик. Но то ли это было игрой случая, то ли билетики оказались разложенными каким-нибудь особым образом, только почти все поэтические задачи выпали на долю аббата де Шолье, Сен-Женеста, Малезье, Сент-Олера и Лагранж-Шан-селя.
Остальные жребии достались госпоже де Круасси, госпоже де Роган и госпоже де Бриссак, а они немедленно выбрали себе в помощники Малезье, Сен-Жанеста и аббата де Шолье, у которых, следовательно, оказались двойные задания.
Д'Арманталь, к своей великой радости, вытянул пустой билетик и, таким образом, мог ограничиться аплодисментами, едой и питьем.
Когда все билеты были разобраны, гости направились к столу, чтобы занять свои места, которые были расписаны заранее.
II. ПОЭТЫ РЕГЕНТСТВА
Однако поспешим сказать в похвалу герцогине дю Мен, что эта знаменитая лотерея, напоминавшая забавы лучших дней салона Рамбуйе, была, в сущности, вовсе не так нелепа, как могло показаться на первый взгляд. Сонеты, эпиграммы, короткие стихи были в те времена в большой моде, ибо как нельзя лучше выражали дух этой легкомысленной эпохи. Мощный костер поэзии, зажженный Корнелем и Расином, начинал угасать, и о его пламени, в свое время осветившем мир, напоминали только искры, которые вспыхивали, озаряя узкий кружок, разлетались по нескольким улочкам и тут же гасли.
Впрочем, не одна мода заставила герцогиню обратиться к поэтической лотерее: поскольку только пять или шесть человек знали об истинной цели праздника, устроенного во дворце Со, нужно было заполнить пустыми забавами те два часа, которые будет длиться ужин, чтобы любопытные взгляды не останавливались с излишней нескромностью на лицах посвященных. Именно для этой цели герцогиня дю Мен придумала одну из тех игр, благодаря которым дворец Со называли Академией остроумия.
Начало ужина, как обычно, прошло в молчании; каждому гостю надо было приноровиться к своим соседям, расположиться на отведенном ему узком пространстве и, наконец, утолить голод, который испытывают даже самые утонченные пасторальные поэты. Однако уже после первого блюда послышался легкий шепот, обычно предшествующий общему разговору. Прекрасная фея Людовиза, не взявшая себе помощника, дабы не показать дурного примера, задумалась, должно быть, над экспромтом, доставшимся ей по жребию, и поэтому была молчалива. Это обстоятельство вполне естественно бросило тень грусти на весь ужин. Малезье почувствовал, что надо спасти положение, и, обратившись к герцогине, сказал:
– Прекрасная фея Людовиза, твои подданные горько сетуют на твою молчаливость, к которой они не привыкли, и поручили мне принести их жалобы к подножию твоего трона.
– Увы, – ответила герцогиня, – вы сами видите, дорогой магистр, что я похожа на того ворона из басни, который, желая уподобиться орлу, пытается унести овечку. Экспромт оказался для меня капканом, и я не могу из него вырваться.
– Тогда, – сказал Малезье, – позволь нам впервые проклясть те законы, которые ты для нас установила. Ведь мы так привыкли к звуку твоего голоса и обаянию твоего ума, прелестная фея, что не в силах сносить твое молчание.
Любое слово, что сказала ты.
Чарует нас, полно волшебной красоты,
Есть тысяча оттенков у него,
И если я ропщу на стих игривый,
Прости меня – ведь это оттого,
Что, сочиняя стих, ты стала молчаливой.
– Дорогой Малезье, – воскликнула герцогиня, – я беру у вас этот экспромт! С обществом я расквиталась и только вам должна поцелуй.
– Браво! – закричали все гости.
– Итак, начиная с этой минуты, прошу вас, господа, не вести больше приватных разговоров, не шептаться друг с другом. Каждый из вас обязан развлекать всех… Давайте, мой Аполлон, – продолжала герцогиня, оборачиваясь к Сент-Олеру, который в этот момент говорил что-то на ухо сидевшей с ним рядом госпоже де Роган, – начнем наш допрос с вас. Скажите-ка нам вслух тот секрет, который вы собирались сейчас поведать своей прелестной соседке.
Должно быть, произнести вслух этот секрет было не очень-то удобно, ибо госпожа де Роган покраснела до корней волос и знаком приказала Сент-Олеру молчать. Тот жестом успокоил свою соседку, а затем повернулся к герцогине.
– Извольте, сударыня, – сказал он и обратился к присутствующим не только для того, чтобы выполнить приказ феи Людовизы, но и для того, чтобы преподнести обществу мадригал, который он по жребию обязан был сочинить:
Ты хочешь знать, какою тайной я владею?
Узнай, прекрасная: о, будь я Аполлон,
Была б Фетидой ты, не музою моею,
И мгла глубокая сокрыла б небосклон.
Этот мадригал, открывший Сент-Олеру спустя пять лет двери Академии, имел такой успех, что после шумных аплодисментов все присутствующие замолкли, ибо никто не решался выступить вслед за поэтом. Наконец это молчание прервала герцогиня, упрекнув Лаваля в том, что тот ничего не ест.
– Вы забываете о моей челюсти, – ответил Лаваль, указывая на свой забинтованный подбородок.
– Разве можем мы забыть о вашем ранении? – воскликнула герцогиня. – О ранении, полученном вами при защите родины на службе у нашего славного отца Людовика Четырнадцатого! Вы ошибаетесь, дорогой Лаваль, это регент не помнит о вашем ранении, а не мы.
– Во всяком случае, – добавил Малезье, – мне кажется, дорогой граф, что подобная рана должна внушать скорее гордость, нежели печаль.
Бог битвы страшен и силен.
Без челюсти оставил он Отважного Лаваля.
Но для чего судьбу бранить?
Пока есть глотка, чтобы пить,
Погибнет он едва ли!
– Боюсь, что в глотку Лаваля не попадет в этом году ни капли вина.
– Почему вы так думаете? – спросил аббат де Шолье с тревогой.
– Как, дорогой Анакреонт, – удивился кардинал, – вы не замечаете, что происходит? Взгляните на небо.
– Увы, – ответил аббат де Шолье, – разве не известно вашему преосвященству, что я уже едва различаю звезды на небе – так ослабели мои глаза. Но тем не менее ваши слова меня встревожили.
– А происходит следующее, – продолжал кардинал де Полиньяк. – Мои виноградари пишут мне из Бургундии, что если в ближайшие несколько дней Бог не пошлет дождя, то весь урожай погибнет от засухи.
– Вы слышите, Шолье, – сказала со смехом герцогиня дю Мен, – его преосвященство требует дождя, понимаете – дождя, а вы так ненавидите воду.
– Это правда, – ответил аббат де Шолье, – но все можно примирить.
Поверь мне, матушка, с воды меня тошнит.
Не то что вкус ее, один лишь только вид
Меня приводит в дрожь, я в бешенство впадаю!
Но, нынче по земле иссохнувшей бродя,
С тоскою о воде молю, как никогда, я:
Ведь жаждут виноградники дождя!
О небо, дай воды! Из темных туч полей
Просторы желтые заждавшихся полей!
Так долго бедная земля моя страдала…
Пусть ливень прошумит, промчится ураган!
А я уж постою под крышею, пожалуй,
Не то еще вода нальется в мой стакан.
– О, дорогой Шолье! – воскликнула герцогиня. – Ради меня, пощадите нас на сегодняшний вечер. Повремените до завтра. Дождь помешает тем развлечениям, которые милейшая де Лонэ, ваша приятельница, готовит для нас в парке.
– Так вот почему мы лишены удовольствия видеть эту прелестную ученую даму! – сказал маркиз де Помпадур. – Бедняжка де Лонэ жертвует собой ради наших удовольствий, а мы забываем о ней. О, сколь мы неблагодарны! Давайте, Шолье, выпьем за ее здоровье!
И Помпадур поднял свой бокал. Аббат де Шолье, шестидесятилетний поклонник будущей мадам де Сталь, немедленно последовал его примеру.
– Погодите, погодите! – воскликнул Малезье, протягивая свой пустой стакан Сен-Женесту. – Черт побери, я тоже хочу за нее выпить!
Я пустоты не признаю, друзья,
Век с пустотой бороться буду я,
Я к пустоте питаю отвращенье,
Я к ней враждой священной обуян,
И чтобы в этом не было сомненья,
О Сен-Женест, наполни мой стакан!
Сен-Женест поторопился исполнить требование Малезье. Но, ставя бутылку на стол, он то ли случайно, то ли нарочно опрокинул один из подсвечников. Свечи погасли. И тотчас же герцогиня, следившая своими быстрыми, живыми глазами за всем происходящим, высмеяла его неловкость.
Очевидно, аббат только этого и ждал, потому что он сразу обернулся к герцогине дю Мен и сказал:
– Очаровательная фея, вы напрасно высмеиваете мою неловкость. То, что вы принимаете за неуклюжесть, в действительности не что иное, как дань восхищения вашим прекрасным глазам.
– Как это может быть, дорогой аббат? Дань восхищения моим глазам? Вы так, кажется, сказали?
– Да, великая фея, – ответил Сен-Женест, – я так сказал и докажу это.
Пусть прост мой стих, послушайте поэта —
На небесах разлито столько света,
И попусту, весь мир во тьме. Светлее
Становится тогда лишь он для нас.
Когда взойдет Аминта, наша фея,
И брызнет свет из несравненных глаз.
Этот изящный мадригал, безусловно, был бы оценен по достоинству, если бы в тот самый момент, когда Сен-Женест читал последнюю строку, госпожа дю Мен, несмотря на все свои усилия сдержаться, не чихнула так оскорбительно громко, что, к великому отчаянию Сен-Женеста, галантный финал стихотворения пропал для большинства присутствующих. Но в этом обществе острословов ничто не пропадало даром: то, что вредило одному, шло на пользу другому. И едва герцогиня дю Мен успела так несвоевременно чихнуть, как Малезье продекламировал:
Когда чихнула наша фея,
Я перед ней застыл, немея:
Впервые я увидел ныне,
Впервые ясно я постиг,
Что у великой герцогини
Прелестный нос столь невелик!
Этот последний экспромт был настолько изыскан, что гости на мгновение умолкли, а затем с высоты поэзии спустились к вульгарной прозе.
Пока длился этот поединок умов, д'Арманталь молчал, пользуясь той свободою, которую давал ему пустой лотерейный билетик. Лишь время от времени он обменивался вполголоса каким-нибудь замечанием или едва заметной улыбкой со своим соседом Валефом. Впрочем, как и рассчитывала госпожа дю Мен, веселый ужин, несмотря на вполне понятную сосредоточенность некоторых гостей, принял столь легкомысленный и вольный характер, что стороннему наблюдателю трудно было догадаться, что кое-кого из присутствующих связывают нити заговора. То ли прекрасная фея Людовиза делала над собой усилие, стараясь казаться оживленной, то ли она и в самом деле радовалась тому, что ее честолюбивые замыслы столь близки к своему завершению, но, так или иначе, она вела застольную беседу с неподражаемым блеском, остроумием и очаровательной веселостью. Со своей стороны Малезье, Сент-Олер, Шолье и Сен-Женест, как мы видели, изо всех сил старались ей помочь.
Приближался момент, когда надо было выйти из-за стола. Сквозь закрытые окна и приоткрытые двери в зал доносились неясные звуки музыки, свидетельствующие о том, что гостей в парке ждут новые развлечения. Герцогиня дю Мен, увидев, что пришло время покинуть зал, сообщила, что накануне она обещала Фонтенелю наблюдать за восходом Венеры, а так как автор «Миров» прислал ей сегодня великолепный телескоп, она приглашает всех присутствующих воспользоваться возможностью вести астрономические наблюдения за прекрасной планетой. Это сообщение было настолько удобным поводом для сочинения мадригала, что Малезье не мог им не воспользоваться. Поэтому в ответ на высказанное герцогиней опасение, что Венера уже взошла, Малезье воскликнул:
– О прекрасная фея, вы знаете лучше всех, что нам нечего бояться!
Мы наблюдать выходим в сад За звездными мирами; Венеру тщетно ищет взгляд – Ведь нет принцессы с нами! Но если, встав из-за стола, Она сойдет из зала. Увидим мы: звезда взошла, Венера воссияла.
Таким образом, ужин завершился – так же, как и начался, – стихами Малезье. Раздались аплодисменты, и гости уже стали подниматься из-за стола, как вдруг Лагранж-Шан-сель, до сих пор не произнесший ни слова, обернулся к герцогине и сказал:
– Простите, сударыня, но я не могу остаться в долгу перед обществом, хотя с меня никто не требует уплаты. Как говорят, я весьма исправный должник, и поэтому мне необходимо рассчитаться сполна.
– А ведь и правда! – воскликнула герцогиня. – Вы, вероятно, хотите прочитать нам сонет?
– Отнюдь нет. Жребий определил сочинить мне оду. Что ж, я могу лишь поблагодарить за это судьбу, ибо такой человек, как я, не способен к модному нынче галантному стихотворству. Мою музу, сударыня, как вы знаете, зовут Немезидой, и мое вдохновение не спускается ко мне с небес, а поднимается из глубин ада. Поэтому соблаговолите попросить ваших друзей уделить мне немного внимания, которым они в течение всего вечера дарили остальных.
Герцогиня дю Мен вместо ответа села на свое место, и гости последовали ее примеру. С минуту длилось молчание, и все взгляды с тревогой устремились на человека, который сам признался, что его музой была фурия, а Гиппокреной – Ахерон.
Но вот Лагранж-Шансель встал, мрачный огонь засверкал в его глазах, губы искривились горькой улыбкой, и глухим голосом, вполне гармонировавшим с его словами, он прочитал стихи, которые позже докатились до Пале-Рояля и исторгли слезы возмущения из глаз регента. Эти слезы видел Сен-Симон.
О вы, ораторы, чьей гневной речи сила
Будила в древности в сердцах победный дух,
И Рим, и Грецию к борьбе вооружила,
Презреньем заклеймив тиранов злобных двух,
Вложите весь ваш яд, всю вашу желчь в мой стих,
Чтоб поразить я мог того, кто хуже их!
О, страшный человек! Едва открыл он очи,
Как увидал барьер меж троном и собой,
И вот его сломить решил ценой любой,
И, мысли черные лелея дни и ночи,
В тиши овладевал – о, мстительный злодей [12]12
Как вспоминают, герцог Орлеанский был превосходным химиком. Именно исследования его в этой области, проводившиеся совместно с Юмбером, послужили главной основой клеветы, от которой долголетие Людовика XV не оставило камня на камне.
[Закрыть]! —
Уменьем всех Цирцей, искусством всех Медей.
Так не страшись, Харон, сил царственных теней,
Тебе Филиппом посылаемых до срока,
Готовься их перевезти в ладье своей
Чрез волны мутные загробного потока!
Потери вновь и вновь! О, скорбь, о, море слез!
О, сколько жизней злой расчет от нас унес!
Лишь в злодеяниях и черпая отраду,
С упорством шествуя по адскому пути,
К заветной цели он надеялся прийти,
За преступления стяжав себе награду.
Спешит за братом брат, муж за женою вслед [13]13
Дофин и супруга дофина.
[Закрыть] —
От смерти не уйти, для них спасенья нет!
И как волна волну сменяет без конца
На лоне вечного и быстрого потока,
Так падают сыны [14]14
Герцоги Бургундский и Беррийский.
[Закрыть], оплакавши отца [15]15
Старый дофин.
[Закрыть],
Рукой коварною повержены жестоко!
Удар настигнет всех. Вот два невинных сына [16]16
Сыновья молодого дофина.
[Закрыть] —
Последний наш оплот – остались у дофина…
Но Парки рвется нить: навек покинул нас
Один-из них… Второй [17]17
Людовик XV.
[Закрыть]предчувствует свой час.
Внемли же мне, король [18]18
Людовик XIV.
[Закрыть]! Тебя пьянит давно
И лести фимиам, и роскоши вино,
Но ведомо ль тебе, где притаилась злоба,
Кто роду твоему готов нанесть урон?
Пособник герцога [19]19
Юмбер, химик.
[Закрыть]в коварстве изощрен
Не меньше герцога… Достойны казни оба.
Преследуй изверга! Пусть, ужасом гоним,
Он к гибели спешит с помощником своим, —
Спасенье в смерти их!
Пусть страхом пораженный,
В позоре кончит жизнь, как древле Митридат,
Теснимый Римом и врагами окруженный, —
Так пусть же примет сам в отчаянье свой яд! [20]20
Автор оды подвергает здесь сомнению храбрость герцога Орлеанского при Стеикеркене, Нервиндене и Лериде
[Закрыть]
Невозможно передать впечатление, которое произвели на присутствующих стихи эти, прочитанные после экспромтов Малезье, мадригалов Сент-Олера и песенок Шолье. Гости молча переглядывались, словно охваченные ужасом оттого, что чудовищная клевета, до сих пор таившаяся по темным углам, вдруг открыто предстала перед ними. Даже сама герцогиня дю Мен, более всех повинная в распространении ужасных слухов, услышав оду, побледнела, словно воочию увидела отвратительную шестиглавую гидру, брызжущую ядом и желчью. Принц де Селламаре растерялся, не зная, как ему следует себя вести, а кардинал де Полиньяк дрожащей рукой теребил кружевной воротник сутаны.
Когда Лагранж-Шансель закончил чтение последней строфы, все продолжали молчать, и это молчание не могло не смутить поэта, ибо оно красноречивее всяких слов говорило о неодобрении его поступка даже самыми ярыми противниками регента. Герцогиня дю Мен встала, все гости последовали ее примеру и вслед за ней направились в парк.
На уложенной каменными плитами площадке перед входом в замок д'Арманталь, выходивший в сад последним, нечаянно толкнул Лагранж-Шанселя, который возвращался в зал за платком, забытым госпожой дю Мен.
– Прошу прощения, господин шевалье, – сказал Лагранж-Шансель, пристально глядя на д'Арманталя маленькими, пожелтевшими от желчи глазками, – уж не намерены ли вы ненароком наступить на меня?
