Текст книги "Жорж"

Автор книги: Александр Дюма

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)

Глава XXVI. ОХОТА ЗА НЕГРАМИ

Лайза не ошибся: собака шла по следам хозяина и привела англичан прямо к входу в пещеру; прибежав туда, она бросилась в густой кустарник и принялась скрести и лизать камни. Англичане поняли, что они пришли к цели.

По приказу начальника солдаты с кирками начали пробивать проход. Вскоре проем, через который мог пройти человек, был готов. Один солдат просунулся в него до пояса, но последовал выстрел, и солдат упал с простреленной грудью; второго постигла та же участь; попытался проникнуть третий, но также был убит.

Повстанцы первыми начали стрельбу, полные решимости сопротивляться до конца. Нападавшие же приняли меры предосторожности; тщательно прикрываясь, они расширяли проем, чтобы одновременно могли пройти несколько солдат; забили барабаны, и гренадеры ринулись со штыками вперед.

Однако преимущество осажденных было столь велико, что вскоре брешь заполнилась убитыми, и, прежде чем начать новый приступ, следовало убрать трупы.

На этот раз ценою больших жертв англичане прорвались к центру пещеры; используя укрытие, которое было сооружено по указанию Жоржа и под командой Лайзы и Пьера Мюнье, негры стреляли метко.

Все это время Жорж, находясь в шалаше, мысленно проклинал себя; рана не позволяла ему принять участие в сражении. Запах пороха, ружейная стрельба, беспрерывные атаки англичан – все это вызывало в нем неистовое желание драться, которое заставляет человека рисковать жизнью без оглядки. Ведь сражение велось не за какие-то мелкие интересы, не за прихоть короля, даже не за попранную честь нации, за которую следовало отомстить; нет, это было кровное дело защищавших себя негров; и он, Жорж, мужественный, умный человек, ничем не мог помочь, ни делом, ни даже советом. Он мог лишь плакать от бессильной ярости.

При второй атаке, проникнув в пещеру, англичане начали обстрел укреплений, и, поскольку шалаш, где лежал Жорж, находился за укреплениями, несколько пуль со свистом пролетели сквозь листья веток, из которых он был сплетен Свист пуль мог бы напугать кого угодно, но Жоржа он успокоил и возбудил в нем чувство гордости: он тоже подвергался опасности и если не отомстит за своих друзей, то по крайней мере сможет умереть.

Англичане на короткое время прекратили атаку; по глухим ударам кирки можно было понять, что они готовятся к новому приступу; и действительно, вскоре часть внешней стены пещеры рухнула, и проход расширился вдвое. Вновь забил барабан, и при свете луны в третий раз засверкали штыки у входа в пещеру.

Пьер Мюнье и Лайза переглянулись; стало очевидно, что борьба будет жестокой.

– Что вы можете еще предпринять? – спросил Лайза.

– Пещера заминирована, – ответил старик.

– В таком случае у нас есть возможность спастись, только в решающий момент делайте все, что я скажу, или мы погибнем: невозможно отступать с беспомощным раненым.

– Ну что ж! Пусть меня убьют подле него.

– Зачем же? Лучше спасти вас обоих.

– Меня и сына?

– Вначале вас, а потом его, это не имеет значения.

– Я не оставлю сына, предупреждаю тебя, Лайза.

– Вы оставите его – только так можно его спасти.

– Что ты хочешь сказать?

– Объясню потом!

Затем он обратился к неграм:

– Итак, друзья, настал решающий момент. Огонь по красным курткам, стреляйте без промаха! Через час пороха и пуль останется совсем немного.

Началась стрельба. Негры, отличные стрелки, точно исполняли приказ Лайзы; ряды англичан стали редеть, однако колонна, несмотря на преграды, продолжала продвигаться в подземелье. К тому же со стороны англичан не было ни одного выстрела; казалось, на этот раз они хотят захватить укрепления только с помощью штыков.

Тяжелая для всех обстановка была особенно невыносимой для беспомощного Жоржа. Вначале он привстал, опираясь на локоть, затем ему удалось встать на ноги, но когда он хотел было пойти, то почувствовал невероятную слабость; земля словно уходила из-под ног, и он вынужден был ухватиться за висевшие над ним ветви. Отдавая должное смелости преданных ему негров, он не мог не восхищаться также холодной храбростью англичан, которые продолжали продвигаться, как на параде, хотя с каждым шагом несли потери. Жорж понял, что на этот раз они не отступят и через пять минут, несмотря на непрерывный обстрел своих рядов, захватят укрепления.

Он подумал еще, что всему виною был он, что из-за него, вынужденного играть роль беспомощного наблюдателя, все эти люди обречены на смерть, и его стали терзать угрызения совести. Он вновь попытался сделать шаг, желая стать в ряды сражающихся, сдаться врагу – ведь ясно было, что, захватив его, англичане прекратили бы битву, но он почувствовал, что не сможет пройти и трети расстояния, отделявшего его от англичан. Он хотел крикнуть осажденным, чтобы те прекратили огонь, а англичанам – чтобы они прекратили наступление, и объявить, что он сдается; но его слабый голос терялся в непрекращающейся перестрелке. К тому же в этот миг он увидел отца, который во весь рост поднялся в окопе с горящей ветвью сосны в руках и сделал несколько шагов в сторону англичан, потом, среди пламени и дыма, поднес факел к траве. Огонь стал быстро распространяться, земля вздыбилась, произошел страшный взрыв, и под ногами англичан возникла огненная лава, свод пещеры, а за ним опиравшаяся на него скала рухнули; в невообразимом хаосе, под вопли оставшихся по другую сторону англичан, исчез подземный подход к пещере.

– Теперь, – воскликнул Лайза, – нельзя терять время.

– Приказывай, что надо делать?

– Поспешите к Большому порту, постарайтесь найти приют на французском судне, я позабочусь о Жорже.

– Я говорил тебе, что не оставлю сына.

– А я вам сказал, что вы это сделаете, потому что, оставаясь с ним, вы обрекаете его на смерть.

– Но почему?

– Ваша собака у них, и они неустанно будут следовать за вами, будь вы в лесу или в пещере, собака направит их в ваше логово, и вы, находясь с Жоржем, погубите его. Если же вы уйдете отсюда, они подумают, что ваш сын с вами, и пустятся в погоню, а я тем временем с четырьмя друзьями унесу Жоржа в противоположную сторону, мы доберемся до лесов, окружающих Бамбуковый холм. Если у вас будет возможность спасти нас, дайте знать, зажгите огонь на острове Птиц; тогда мы спустимся на плоту по Большой реке к устью, и вы возьмете нас в шлюпку.

Пьер Мюнье, затаив дыхание, выслушал наставление и, обняв негра, сказал:

– Лайза, ты прав, я согласен, только так надо действовать; вся свора англичан непременно последует за мной, и ты спасешь моего сына.

– Я спасу его либо погибну с ним, вот все, что я могу вам обещать.

– Я убежден, что ты будешь верен слову. Подожди, я хочу только попрощаться с сыном.

– Нет, – сказал Лайза, – если вы его увидите, то не сможете расстаться с ним. Немедленно все в путь; пусть четыре самых сильных и преданных друга останутся со мной.

Остаться пожелало человек двенадцать. Лайза выбрал четверых и, так как Мюнье все еще колебался, он предупредил старика:

– Поймите, вот-вот нагрянут англичане!

– Итак, встречаемся у устья Большой реки, – согласился Мюнье.

– Да, если нас не убьют или не возьмут в плен.

– Прощай, Жорж, – произнес Мюнье и, сопровождаемый группой негров, быстро пошел в сторону горы Креолов.

– Отец, – воскликнул Жорж, – куда вы идете, что вы делаете, почему не пожелали умереть со своим сыном? Отец, подождите, я сейчас…

Но Пьер Мюнье был уже далеко, и слабый возглас сына не мог быть услышан стариком.

Лайза рванулся к раненому, тот стоял на коленях.

– Отец! – прошептал Жорж и упал без сознания.

Лайза не терял времени; он весьма удачно воспользовался этим обмороком: Жорж, будь он в сознании, не стал бы бороться за свою жизнь, побег он счел бы позором. Теперь же он всецело был во власти Лайзы, который уложил его, бывшего все еще без сознания, на носилки. Четверо негров взялись за ручки и под предводительством Лайзы понесли носилки через район трех островов, откуда он рассчитывал, следуя по берегу Большой реки, добраться до Бамбукового холма.

Не пройдя и четверти лье, они услышали лай собаки.

Лайза подал знак, носильщики остановились. Жорж все еще был без сознания или настолько слаб, что не обращал внимания на все происходящее.

Случилось то, что предвидел Лайза; англичане влезли на окружающую пещеру стену, намереваясь с помощью собаки преследовать беглецов. Наступил тревожный момент: Лайза прислушался к лаю собаки; вначале лай исходил из определенного места; собака добежала до пещеры, где ранее произошло сражение, и направилась к шалашу, где некоторое время лежал раненый Жорж, и где его навещал отец; вслед за тем лай удалился к югу; в этом направлении шел Пьер Мюнье – уловка Лайзы удалась. Англичане были обмануты, они пошли по ложному следу за Пьером Мюнье, оставив сына.

Показались первые лучи солнца, в лесу становилось светлее. Разумеется, если бы Жорж чувствовал себя здоровым и сильным, каким он был всегда, дело обстояло бы куда лучше; сейчас Лайза не скрывал от себя, что положение создалось исключительно опасное.

Он боялся, что, как это часто бывало, англичане наймут себе в помощь рабов, специально обученных охоте за беглыми нефами, пообещав им свободу, если им удастся схватить Жоржа. Не поступили бы они и на этот раз подобным образом…

Друзья Лайзы вернулись с охоты; когда еда была готова, негры позвали Лайзу, который неотлучно сидел подле Жоржа. Лайза встал и присоединился к друзьям; вдруг он заметил на белье одного из негров кровь, сочащуюся из ран; в тот же миг у него возникло сомнение: англичане могли их преследовать, как преследуют раненую лань, лишь для того, чтобы захватить пленника; ведь от него можно было получить важные сведения; разумеется, они сделают все возможное, чтобы заполучить такого языка. Подумав об этом, Лайза хотел было отдать приказ своим четырем сподвижникам, сидевшим на корточках вокруг огня, немедленно двинуться в путь, как вдруг из небольшой, но очень густой рощицы раздались выстрелы, и несколько пуль просвистели рядом с ним. Один из негров упал лицом в костер, трое кинулись в чащу, но двое из них были убиты и лишь одному удалось укрыться в лесу.

В непрекращающейся стрельбе, окутанный дымом, Лайза бросился к носилкам, где лежал Жорж, взял раненого на руки, как ребенка, и, хотя тяжесть была велика, тоже устремился в лес.

Внезапно десять солдат, сопровождаемые группой негров, выскочили из рощи и принялись преследовать беглецов, в одном из которых они узнали раненого Жоржа. Как и предвидел Лайза, они шли по кровавому следу. На всем пути преследования Лайза не был защищен от пуль английских солдат. Миновав лес, он устремился к небольшой поляне, за которой вновь простирался лесной массив. Он понимал, что если пуля не настигнет его и он доберется до леса невредимым, тогда ему и Жоржу, быть может, удастся спастись.

Лайза удалялся от преследователей, но когда он появился на склоне холма, англичане заметили его, раздалось одновременно несколько выстрелов; преследователям показалось, что Лайза пошатнулся. И действительно, сделав несколько шагов, он остановился, опять пошатнулся, и, положив на землю Жоржа, так и не пришедшего в сознание, выпрямился, обратился лицом к врагам и, проклиная их, выхватил из-за пояса нож и вонзил его себе в грудь.

Солдаты подобно охотникам, загнавшим зверя, бросились к нему, издавая радостные крики; несколько секунд Лайза стоял, затем рухнул, как поваленное дерево; лезвие ножа пронзило ему сердце.

Приблизившись к двум беглецам, солдаты обнаружили, что Лайза мертв, а Жорж умирает; чтобы не попасть живым в руки врага, он последним усилием сорвал повязку со своей раны, из которой потоком хлынула кровь.

Глава XXVII. РЕПЕТИЦИЯ

То, что произошло в течение двух или трех дней после рассказанных нами событий, оставило у Жоржа лишь неясное воспоминание; его рассудок, блуждавший в бреду, смутно запечатлел все, что случилось; он не имел понятия ни о том, сколько времени прошло, ни о последовательности нахлынувших событий. Однажды утром он проснулся, как после тяжелого сна, и понял, что находится в тюрьме. Подле него сидел хирург гарнизона Порт-Луи. Припоминая все, что с ним случилось, Жорж смутно представлял себе картины происшедшего; как бывает в природе, когда туман окутывает озера, горы и леса и люди едва различают их формы, так теперь Жорж с трудом воскрешал в памяти все до того момента, когда был ранен; он еще помнил, как пришел в Моку, а затем ушел из дома с отцом, но с момента прибытия в Большие леса все представлялось ему неясным, похожим на сон.

Неопровержимая и печальная действительность заключалась в том, что он находился в руках врагов.

Жорж слишком презирал окружающих, чтобы задавать какие-либо вопросы или пользоваться чьими-либо услугами. Поэтому он не мог знать, что произошло на самом деле.

И все же в глубине души он был страшно встревожен. Спасся ли его отец? Любит ли его по-прежнему Сара?

Эти мысли всецело владели им: они сменяли одна другую, как прилив и отлив, и волновали его сердце.

Душевная буря не отразилась на его внешнем облике. Он был хладнокровен и спокоен, бледен, как мраморная статуя. Когда врач нашел, что у раненого достаточно сил, чтобы выдержать допрос, Жорж подтвердил это властям, и на следующий день уже вежливо приветствовал представителей власти, хотя не мог еще встать с постели; с терпением, исполненным достоинства, приподнявшись на локте, он объявил, что готов ответить на все поставленные ему вопросы.

Наши читатели хорошо знают характер Жоржа и не подумают, что у него могла возникнуть мысль отрицать предъявленные ему обвинения. Он отвечал на вопросы с полной правдивостью, объяснив, впрочем, что сейчас он еще слишком слаб и потому не сегодня, а завтра сможет продиктовать секретарю подробную историю заговора.

Предложение показалось весьма заманчивым, и, естественно, чиновники правосудия приняли его.

Поступая так, Жорж ставил перед собой двойную цель: ускорить ход процесса и взять на себя ответственность.

На следующий день чиновники вновь пришли к нему.

Жорж продиктовал обещанные показания, но не назвал имени Лайзы; следователь прервал его, указав, что он не упомянул это имя: ведь смерть Лайзы послужит смягчающим обстоятельством при определении вины преступников.

Только теперь Жорж узнал о смерти Лайзы и о том, как он погиб; до сих пор обо всем этом Жорж имел лишь смутное представление.

Он ни разу не произнес имени своего отца, оно вообще в деле не упоминалось; не было произнесено и имя Сары.

Показания Жоржа были вполне достаточны для того, чтобы прекратить допрос. Жоржа больше никто не посещал, кроме врача. Как-то утром доктор увидел, что арестант расхаживает по камере.

– Мсье, – обратился врач к нему, – я запретил вам вставать с постели, вы еще слишком слабы.

– Простите, дорогой доктор, вы меня оскорбляете, сравнивая с рядовыми преступниками, которые нарочно отдаляют день суда; я же, скажу вам чистосердечно, хочу ускорить решение своего дела. Разве необходимо быть совершенно здоровым, чтобы умереть? У меня достаточно сил, чтобы достойно взойти на эшафот, – а это все, чего от меня могут потребовать люди, и все, о чем я могу молить бога.

– Но кто вам сказал, что вы будете приговорены к смертной казни?

– Моя совесть, доктор; я участвовал в игре, ставкой в которой была моя голова, я проиграл, готов расплатиться, вот и все!

– И все-таки, – сказал врач, – я считаю, что вам необходимо отдохнуть некоторое время, прежде чем предстать перед судом, вы же будете волноваться в ожидании приговора.

Но в тот же день Жорж написал следователю, что совершенно здоров и потому находится полностью в распоряжении суда.

На следующий день началось судебное разбирательство.

Представ перед судьями, Жорж с волнением осмотрелся и был весьма доволен, когда обнаружил, что судить будут его одного.

Затем он окинул взглядом зал: весь город присутствовал на суде, за исключением господина де Мальмеди, Анри и Сары.

Некоторые из присутствующих, казалось, жалели обвиняемого, большинство же выражало явное презрение.

Что касается Жоржа, то он, как всегда, был спокоен и надменен. На нем был черный сюртук и галстук, жилет и белые брюки, две орденские ленты в петлице.

Назначили государственного адвоката, так как Жорж отказался выбрать защитника; он не хотел, чтобы кто-либо даже пытался защищать его.

То, что сказал Жорж, нельзя было назвать оправдательной речью, то была история его жизни. Он не скрывал, что прибыл на Иль-де-Франс, чтобы вести борьбу всеми возможными силами против предубеждений, унижающих цветные народы; однако не обмолвился ни словом о том, почему он поторопился осуществить свой замысел.

Один из судей задал ему вопрос по поводу его отношений с господином де Мальмеди, но Жорж попросил разрешения не отвечать на этот вопрос.

Хотя подсудимый делал все возможное, чтобы облегчить суду ведение процесса, прения продолжались три дня: ведь когда адвокатам и нечего сказать, они все равно говорят без умолку.

Прокурор говорил четыре часа; он произнес сокрушительную речь. Жорж выслушал с величайшим спокойствием, подтверждая свои признания кивком головы; затем, когда речь прокурора была закончена, председатель спросил обвиняемого, желает ли он взять слово.

– Нет, – ответил Жорж. – Замечу лишь, что господин прокурор был весьма красноречив.

Прокурор поклонился.

Председатель объявил, что заседание суда закончено, и Жоржа отвели в тюрьму: приговор должны были объявить в отсутствие обвиняемого и затем оповестить его.

Вернувшись в тюрьму, Жорж попросил бумаги и чернил, чтобы написать завещание. Так как по английским законам решение суда не влечет за собой конфискацию имущества, он мог распорядиться своей частью семейного состояния.

Доктору, который лечил его, он завещал три тысячи фунтов стерлингов. Начальнику тюрьмы – тысячу фунтов стерлингов, каждому из его помощников тысячу пиастров, для "них это было целое состояние.

Саре он оставил золотое кольцо, доставшееся ему от матери. Когда он собирался подписать завещание, вошел секретарь; Жорж встал, держа перо в руке. Секретарь прочитал приговор. Предчувствие Жоржа подтвердилось: он был приговорен к смертной казни.

Когда чтение было окончено, Жорж поклонился и расписался твердым почерком.

Затем направился к зеркалу, чтобы взглянуть на себя: лицо оставалось бледным и спокойным, Жорж был доволен собой и, улыбнувшись, прошептал:

– Ну что ж! Я думал, смертный приговор вызовет у меня более глубокое волнение.

Пришел доктор и, по обыкновению, спросил, как он себя чувствует.

– Очень хорошо, вы чудесно меня лечили, досадно, что вас лишают возможности довести лечение до конца.

Затем Жорж поинтересовался, не изменился ли способ казни после английской оккупации острова. Способ оставался прежним; Жорж был весьма доволен; это была не гнусная виселица Лондона и не мерзкая гильотина Парижа, нет: казнь в Порт-Луи носила живописный и поэтический характер, она не унижала Жоржа. Негр-палач отсекал голову топором. Так были обезглавлены Карл I, Мария Стюарт, Сен-Мар и де Ту .

День прошел для Жоржа, как и все предшествовавшие; он только написал письмо отцу и брату. Потом взял перо, чтобы написать Саре, но внезапная мысль остановила его, он отодвинул бумагу и поник головой.

Он долго сидел в таком положении, и если бы кто-нибудь видел в это время его лицо, сохранявшее обычное для него выражение высокомерия, то едва ли мог заметить, что глаза Жоржа покраснели и слезы появились на длинных черных ресницах.

С того самого дня, когда он пришел к губернатору и отказался жениться на прелестной креолке, он не только больше не встречался с ней, но не слышал о ней ни единого слова.

Однако он не мог поверить, что Сара забыла его.

Наступила ночь. Жорж лег в обычный час и заснул. Утром встал и попросил позвать начальника тюрьмы.

– Мсье, – сказал он, – я хотел бы попросить вас об одной услуге.

– О какой же?

– Я желал бы поговорить с палачом.

– Для этого мне нужно получить разрешение губернатора.

– Пустяки! – сказал Жорж, улыбаясь. – Обратитесь к нему от моего имени. Лорд Маррей – джентльмен, он не откажет в этой милости старому другу.

Начальник вышел, пообещав выполнить просьбу.

Вслед за ним появился священник.

Представления о вере у Жоржа были такие же, как у нас в наше время; отвергая церковный ритуал, он глубиной сердца воспринимал все, что овеяно святостью: мрачный собор, уединенное кладбище, похоронная процессия производили на него глубокое впечатление.

Священник был одним из тех почтенных старцев, которые, не стремясь убедить вас, говорят с вдохновенным убеждением. Он был одним из тех людей, выросших и воспитанных среди величественной природы, которые искали и нашли всевышнего в его творениях; это был человек святой души, один из тех, кто привлекает к себе страждущие сердца для того, чтобы поддержать и утешить их, принимая на себя часть их скорби.

При первых же словах, которыми они обменялись, Жорж и священник подали друг другу руки, это была интимная беседа, а не исповедь молодого человека старику; высокомерный перед сильными мира сего, Жорж предстал смиренным перед слабым существом. Жорж обвинил себя в гордыне; как у сатаны, это был его единственный порок, и порок этот погубил его. Но теперь гордыня придавала ему силы, поддерживала и возвышала его.

На устах молодого человека постоянно было имя Сары" хотя он и стремился забыть ее.

Во время разговора священника с осужденным вошел начальник тюрьмы.

– Человек, которого вы желали видеть, здесь и ждет встречи с вами.

Жорж побледнел, легкая дрожь пробежала по его телу.

Однако он ничем не выдал обуревавших его чувств.

– Просите его войти.

Священник хотел удалиться, но Жорж удержал его.

– Нет, останьтесь, – сказал он, – то, что я хочу сказать этому человеку, можно сказать и при вас.

Быть может, эта гордая душа для поддержания своих сил нуждалась в присутствии свидетеля?

Привели негра, высокого, с осанкой Геркулеса, он был обнажен, только живот был обвязан куском красной материи. Крупные невыразительные глаза выражали крайнюю ограниченность. Он обратился к начальнику, который его привел, а затем к священнику и Жоржу.

– С кем из двух я имею дело? – спросил он.

– С молодым человеком, – ответил начальник и удалился.

– Вы палач? – холодно спросил Жорж.

– Да, – ответил негр.

– Очень хорошо, подойдите сюда, мой друг, и отвечайте мне.

Негр подошел.

– Вы знаете, что должны казнить меня завтра?

– Да, в семь утра.

– Так, значит, в семь утра, благодарю вас. Я справлялся у начальника, но он меня не известил. Дело не в этом.

Священник почувствовал, что теряет сознание.

– Я никогда не видел казни в Порт-Луи, но желаю, чтобы она прошла достойно, потому я послал за вами, чтобы заранее определить, как в театре, ритуал этого зрелища.

Устроим репетицию.

Негр ничего не понял. Жоржу пришлось объяснить ему внятно, чего он хочет.

Тогда негр взял табурет, который должен был заменить плаху, подвел к нему Жоржа, показал расстояние, на каком он должен был стать на колени перед плахой, и научил, как следует наклонить голову, пообещав отсечь ее одним взмахом.

Старик хотел удалиться, он не мог перенести это чудовищное упражнение, при котором оба исполнителя сохраняли полное бесстрастие, один – в силу отсутствия разума, другой – благодаря своему мужеству.

Но ноги священника подкосились, и он упал в кресло.

Закончив предсмертную репетицию, Жорж снял с пальца бриллиантовое кольцо.

– Друг мой, у меня нет при себе денег, но я не хочу, чтобы вы понапрасну теряли время; примите это кольцо.

– Мне запрещено что-либо принимать от осужденных, но они мне оставляют наследство; сохраните его на вашем пальце, и завтра, когда вы будете мертвы, я сниму его.

– Хорошо, – сказал Жорж и хладнокровно надел кольцо на палец. Негр вышел. Жорж повернулся к священнику. Тот был смертельно бледен.

– Сын мой, – сказал старик, – я был счастлив встретить столь великодушного человека, как вы, впервые я провожаю приговоренного на эшафот, боюсь, у меня не хватит сил. Вы меня поддержите, не так ли?

– Будьте спокойны, отец мой, – ответил Жорж.

Это был священник небольшой церкви Святого Духа, расположенной на пути следования осужденных, которые обычно останавливались здесь, чтобы прослушать последнюю мессу. Она называлась церковью Святого Спасителя.

Священник ушел, обещав вернуться вечером. Жорж остался один.

Что происходило в душе этого человека, никто не знал; быть может, природа, этот безжалостный кредитор, вступила в свои права; быть может, он стал настолько же слаб, насколько в прошлом был силен. А может быть, и не так; во всяком случае, когда тюремщик принес обед, он застал осужденного совершенно спокойным – Жорж раскуривал сигару.

Как обычно, он пообедал, затем позвал тюремщика и попросил приготовить ванну к шести часам утра и разбудить его в половине шестого.

В девять часов вечера пришел священник, Жорж с книгой лежал на кровати. Священник спросил, какую книгу он читает в предсмертные часы: были ли это Библия или «Федон». Жорж протянул ему книгу, то был роман «Поль и Виржиния». Удивительно, но в столь страшный час приговоренный избрал эту трогательную поэтическую историю.

Священник оставался с Жоржем до одиннадцати. Говорил один Жорж, объяснял священнику, как он понимает бога, развивая свою теорию бессмертия. Жорж и в обычной жизни был красноречив, в последний же вечер был божественно величествен. Осужденный поучал, священник слушал.

В одиннадцать часов Жорж извинился перед священником: чтобы не терять сил перед казнью, он должен был немного отдохнуть. Когда приговоренный остался один, в душе его разразилась буря; он вновь позвал священника, тот вернулся, но Жорж с огромным усилием произнес: «Нет, ничего, отец мой, ничего». Жорж лгал: ему все время хотелось произнести имя Сары, поговорить с ней, но он не вымолвил ни слова; старик удалился.

На другой день на заре в камеру вошел тюремщик; Жорж крепко спал.

Проснувшись, он произнес:

– А ведь это правда, осужденный, может спать в последнюю ночь.

Но никто не знал, в котором часу он заснул.

Принесли ванну. В этот момент вошел доктор.

– Вот видите, доктор, – сказал Жорж, – , я придерживаюсь правил древних греков. Афиняне перед сражением принимали ванну.

– Как вы себя чувствуете? – спросил доктор. С таким банальным вопросом обращаются к людям, когда нечего сказать.

– Конечно же, хорошо, – улыбаясь ответил обреченный, – я начинаю верить, что не умру от раны. – Он передал врачу запечатанное завещание. – Доктор, – продолжал он, – назначаю вас исполнителем моего завещания, в этой бумаге вы найдете три строчки, касающиеся вас, я хотел оставить вам воспоминание о себе.

Прослезившись, доктор пробормотал несколько слов.

Жорж принял ванну.

– Скажите, доктор, каков нормальный пульс человека?

– Шестьдесят четыре – шестьдесят шесть ударов в минуту.

– Проверьте мой, я хотел бы знать, какое воздействие на кровь оказывает приближение смерти.

Доктор достал часы, взял руку Жоржа и стал считать пульс.

– Шестьдесят восемь, – сказал он.

– Так я доволен, доктор, а вы?

– Поразительно: вы что, сотворены из железа?

Жорж с гордостью улыбнулся.

– А, господа белые, – сказал он, – вам не терпится увидеть меня мертвым, я понимаю; быть может, необходимо преподать вам урок мужества, я это сделаю.

Вошел тюремщик и объявил, что скоро пробьет шесть.

– Дорогой доктор, – сказал Жорж, – разрешите выйти из ванны? Пожалуйста, не удивляйтесь, мне будет крайне приятно пожать вам руку, прежде чем я покину тюрьму.

Доктор ушел.

Жорж вышел из ванны, надел белые брюки, лакированные ботинки, батистовую рубашку, затем подошел к зеркалу, привел в порядок волосы и бороду с большим усердием, чем если бы отправлялся на бал. Затем он подошел к двери и постучал, чтобы дать знать, что готов к выходу.

Вошел священник и взглянул на Жоржа. Никогда в своей жизни молодой мулат не был так красив. Глаза его блестели, лицо сияло.

– Сын мой! Сын мой! – сказал" священник. – Остерегайтесь гордыни, гордыня погубила ваше тело, как бы она не погубила вашу душу.

– Вы помолитесь за меня, и бог, я убежден, ни в чем не откажет такому святому человеку, как вы.

В этот момент Жорж заметил палача, стоявшего у двери.

– А, это вы, мой друг, идите сюда.

Негр был закутан в широкий плащ и прятал под ним топор.

– Ваш топор хорошо наточен?

– Да, будьте покойны, – ответил палач.

Жорж заметил, что взгляд негра устремлен на руку с бриллиантовым кольцом, которое накануне было ему обещано.

– Будьте покойны, вы получите свое кольцо.

И он вручил кольцо священнику, знаком указав, что оно предназначено для палача.

Затем он подошел к маленькому бюро, открыл его, достал два письма: одно – отцу, другое брату и вручил их старику.

В этот момент пробило шесть.

– Ну, идем! – И Жорж в сопровождении священника и палача вышел из тюрьмы.

На нижней площадке он встретил доктора, который ждал его, чтобы проститься. Жорж протянул руку, сказав: «Поручаю вашим заботам мое тело». И устремился во двор.