Текст книги "Людовик XV и его эпоха"

Автор книги: Александр Дюма

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 22 страниц)

Глава 2. 1724 – 1727

Испанский двор. – Филипп V отрекается от престола в пользу своего сына. – Кончина папы Иннокентия XIII. – Болезнь короля. – Намерение герцога Бурбонского женить короля. – Отсылка инфанты обратно в Испанию. – Королю ищут другую невесту. – Маркиза При. – Ее влияние. – Братья Парисы. – Девица де Вермандуа. – Мария Аешинская. – Граф д'Естре. – Бракосочетание Людовика XV. – Опасения за голод. – Маленькая интрига герцога Бурбонского и маркизы При против Фрежюса. – Падение герцога Бурбонского и маркизы При. – Маркиза При в изгнании. – Она заболевает. – Ее кончина. – Маркиз При.

Между тем как при дворе Французском все веселились, при дворе Испанском сильно скучали.

Король Филипп V, утомясь мирскими удовольствиями, мрачный, молчаливый, посещая все чаще и чаще, для развлечения своего, Эскориал, где находились царские гробницы, думал только о спокойствии, молитве и о монастырской жизни, хотя поддержание его на престоле стоило Франции двадцатипятилетней войны. Наконец, 15 января 1724 года, решившись исполнить свое давнишнее желание удалиться от света, он отрекся от престола в пользу сына своего, принца Астурийского, и удалился в свой Сен-Ильдефонский дворец – мрачный приют, наружность которого была печальнее любого уединенного монастыря.

В то время как Филипп V удалялся от света, папа Иннокентий XIII оставлял свет навсегда, пробыв на папском престоле всего три года. 28 мая Викентий-Мария Орсини был избран в папы под именем Бенедикта XIII.

За десять дней перед этим, то есть 18-го числа, знаменитая Екатерина, взятая графом Шереметевым в плен при осаде Мариенбурга и сделавшаяся впоследствии достойной супругой великого Петра I (который в конце регентства герцога Орлеанского посетил Париж и имел свидание с малолетним Людовиком XV), короновалась императрицей Всероссийской.

Таковы были главнейшие события Европы, когда, слабый здоровьем, король Людовик XV снова сделался нездоров.

Как и в первый раз, болезнь явилась с опасными симптомами, действовала сильно, но от двух сделанных кровопусканий ослабела. За жизнь короля опасались в продолжение трех суток.

Никого эта болезнь короля так не беспокоила и не тревожила, как герцога Бурбонского, – не потому, чтобы он боялся, как герцог Орлеанский, быть обвиненным в отравлении и вследствие сего был бы лишен всех почестей, но потому, что со смертью короля прекращалось и его могущество, а между тем герцогу очень хотелось быть первым государственным министром.

Поэтому однажды ночью, – комната герцога находилась под комнатой короля,

– однажды ночью, говорим мы, герцог, услышав против обыкновения шум и ходьбу в комнате его величества, поспешно встал со своей постели, надел халат и, поднявшись вверх по лестнице, вошел в комнату короля.

Марешаль, придворный лейб-хирург, спавший в комнате, смежной со спальней короля, крайне изумился при виде герцога. Он встал, подбежал к принцу и спросил, что заставило его прийти к королю в такую позднюю пору. Но принц вместо ответа говорил какие-то несвязные, отрывистые слова, которые свойственно произносить только тому, кто помешался в уме. «Я слышал здесь шум… Король болен! Что теперь со мною будет?» – воскликнул герцог с отчаянием. Однако Марешаль его успокоил. Но впечатление было так сильно, что, провожая до лестницы принца, он слышал, как последний говорил сам про себя: «Я ни за что отвечать не буду… А если он выздоровеет, я женю его».

Действительно, если читатель припомнит, будущей супруге Людовика XV было только восемь лет, что откладывало бракосочетание короля по крайней мере еще на шесть лет, если не более. Следовательно, не ранее как через семь или восемь лет король мог сделаться отцом. Но, в случае смерти короля, Франции все-таки нужен был дофин, дабы королевская корона не досталась герцогу Орлеанскому и дабы герцог Бурбонский сохранил свою власть.

Вследствие сего герцог находил необходимым отослать инфанту обратно в Испанию, и это намерение свое он исполнил 5 апреля 1725 года.

Инфанта, возвратившись в свое отечество, нашла Филиппа V снова на престоле, который он на время оставил. Причина этого заключалась в том, что сын его, принц Астурийский, в пользу которого он отрекся от престола, умер через восемь месяцев после своего коронования. Но так как бракосочетание инфанты с королем Людовиком XV было одним из самых заветных желаний Филиппа V, то он смотрел на это возвращение своей дочери как на великую для себя обиду и, в свою очередь, отослал обратно во Францию королеву, супругу Людовика I, и девицу Божоле, ее сестру, предназначенную бракосочетаться с доном Карлосом.

Хотя инфанта и была отправлена в Испанию, король не стал от этого свободнее – инфанту решено было заменить какой-нибудь другой девушкой. Вследствие сего герцог Бурбонский бросил взор на Францию и на Европу, дабы найти принцессу, которая бы по летам своим могла тотчас вступить в брак с королем. Взоры герцога остановились на девице де Вермандуа, его сестре. Таким образом он делался шурином короля и, в случае регентства, мог найти себе опору во вдове короля.

Герцог посоветовался об этом с маркизой При, без согласия которой ничего важного не предпринимал, и маркиза одобрила намерение герцога.

Маркиза имела в это время весьма сильный вес в королевстве. Скажем теперь, каким образом она достигла этого.

В начале XVIII века, то есть эпохи, к которой относится наша история, существовала у подошвы Альпийских гор гостиница. Эту гостиницу содержал некто Парис, имевший четырех уже больших и видных собою сыновей, которые помогали отцу прислуживать проезжающим путешественникам. В 1710 году один провиантский чиновник, отыскивая в горе удобную для проезда дорогу, по которой можно было бы доставить в Италию жизненные припасы и фураж для армии герцога Вандомского, которая в них сильно нуждалась, остановился в гостинице Париса и рассказал хозяину о том затруднительном положении, в котором находился. Парис вызвался содействовать ему вместе с четырьмя своими сыновьями, знавшими все проходы в Альпах. Благодаря им Парис исполнил то, что обещал. Четыре молодых горца благополучно прибыли в Италию с транспортом, которым управляли во время дороги, и были представлены герцогу Вандомскому. Герцог поблагодарил их и определил всех четверых к себе на службу, назначив им состоять при обозах. С этого времени счастье не разлучалось с Парисами, которые по своему уму и способностям могли иметь в будущем большие надежды. Вскоре им представился случай приобрести кроме протекции герцога Вандомского еще протекцию герцогини Бургундской, и вот каким образом. Одна из прислужниц принцессы остановилась больная в гостинице Париса. Здесь ей были оказаны всевозможная помощь и внимание. Возвратившись по выздоровлении своем к принцессе, она рассказала о тех заботах и попечениях, которыми ее окружили во время болезни. С этого времени герцогиня Бургундская, так же как и герцог Вандомский, приняла под свое покровительство братьев Парисов.

В 1722 году Парисы сделали уже себе карьеру, ибо старший из них был назначен состоять при королевской сохранной казне. Притом же маркиза При, предугадывая назначение герцога Бурбонского главным управляющим государственными делами, не упускала из виду братьев Парисов, которых нашла людьми чрезвычайно умными, способными и проникнутыми честолюбием. Поэтому со времени назначения герцога Бурбонского преемником умершего герцога Орлеанского она составила из четырех братьев Парисов совет и препроводила их к герцогу. Маркиза по своему уму и воспитанию уже гораздо ранее этого умела снискать уважение к себе герцога, но теперь, когда ею был составлен комитет из Парисов, уважение к ней герцога перешло уже в истинное удивление.

Всякий проект, всякое изменение по какой бы то ни было части государственного управления, прежде чем быть представленными герцогу, обсуждались и рассматривались маркизой, ум и способности которой приводили в восторг Парисов. Герцог, со своей стороны, также был в восхищении от маркизы, своей любовницы, и радовался тому превосходству над ним, которого он никогда не мог бы подозревать в женщине.

Вот каким образом маркиза приобрела влияние над герцогом Бурбонским, первым государственным министром королевства.

У маркизы, как мы сказали, испрашивали мнения насчет бракосочетания короля с сестрой герцога Бурбонского, и она согласилась на этот брак в надежде, что принцесса Вермандуа, сделавшись, по ее ходатайству, королевой Франции, ни в чем никогда не откажет ей, чего бы она ни просила. Но в первое же свидание с принцессой маркиза увидела, что ей не добиться над сестрой и десятой доли того влияния, которое она сумела приобрести над ее братом, и немудрено, что после этого, расставаясь с нею, она дала себе клятву, что девица де Вермандуа не будет королевой Франции.

Маркизе нетрудно было это исполнить. Она поставила герцогу на вид одно обстоятельство, на которое, говорила она, сначала не обратила внимания, а именно: женив короля на принцессе Вермандуа, герцог попадал в полную зависимость от своей сестры и матери. Честолюбие и гордость их очень хорошо были известны герцогу, поэтому маркизе При нетрудно было отговорить его от этого лестного брачного союза.

Итак, король все еще оставался без невесты, а между тем необходимость требовала женить его. Герцог обратил свои взоры сначала на Россию. При первом слухе об отсылке инфанты князь Куракин написал об этом императрице Екатерине I, наследовавшей в то время после смерти своего августейшего супруга Всероссийский престол. 8 февраля 1725 года императрица предложила Франции взамен инфанты свою дочь Елизавету, но герцог, в условие заключения этого брака, хотел сделать обязательным свое назначение на Польский престол в случае смерти короля Августа. Переговоры, веденные им с этой целью, не имели, однако, успеха.

Тогда-то именно маркиза При устремила свое внимание на Марию Лещинскую, дочь польского короля Станислава Лещинского, свергнутого с престола и удалившегося в Виссенбург, в Эльзасе.

Каким образом мысль женить Людовика XV на дочери изгнанного короля пришла на ум маркизе? Мы объясним это.

Почти за год до описываемой нами эпохи герцог Людовик Орлеанский вступил в брак с принцессой Баденской; представителем его во всех переговорах, предшествовавших этой женитьбе и тянувшихся весьма долгое время, был граф д'Аржансон, второй сын д'Аржансона, начальника полиции и хранителя королевской печати.

В Страсбурге граф д'Аржансон виделся с королем Станиславом и его дочерью и по возвращении своем в Версаль как нельзя более расхвалил красоту молодой принцессы, имя которой среди важных событий, занимавших двор Франции, очень всех заинтересовало.

В это самое время приехал в Версаль граф д'Естре. Этот молодой человек служил офицером в одном из полков, посланных в Виссенбург для содержания почетных караулов при короле Станиславе. Граф д'Естре, происходя из хорошей фамилии, будучи статен и красив собою, понравился молодой принцессе, которая сказала о нем своему отцу и дала заметить графу, что она также, со своей стороны, интересуется им. Тогда король Станислав при первом случае, увидев графа д'Естре и отведя его в сторону, сказал ему, что, благодаря богатству, оставленному им в Польше, которое должно быть возвращено, он может еще надеяться выдать свою дочь за какого-нибудь магната. Но так как, прежде всего, он заботится только о счастье своей дочери, которую очень любит, то соглашается на заключение этого брака не иначе, как если граф присоединит к своему званию, и без того уже известному, какой-нибудь особенный почетный титул, как, например, герцога или пэра. Это предложение отца той, которую он любил и которой не решался открыться в своей любви, привело графа д'Естре в восторг. Он в тот же день отправился в Париж, представился регенту, объяснил ему свое положение, сказал, какое почетное звание предлагают ему условием брака, который осчастливит его на всю жизнь, и просил регента исходатайствовать у короля титул, требуемый от него королем Станиславом. Но регент, надобно заметить, вообще не любил фамилию д'Естре, поэтому он, как бы желая уклониться от просьбы графа, сказал ему, что не занимает еще достаточно важного места, чтобы жениться на дочери короля, хотя этот король в настоящее время и лишился своей короны.

Молодой полковник с отчаянием вышел от регента, к которому тотчас же вслед за ним вошел герцог Бурбонский. Регент, не умевший никогда кому-либо в чем отказывать, был еще встревожен после сделанного им графу отказа. После краткого разговора с герцогом он предложил ему жениться на дочери польского короля Станислава, так как жена герцога, урожденная принцесса Конти, умерла 20 марта 1720 года. Герцог отвечал на это предложение регента, что хорошо бы было до заключения этого брака знать, как еще пойдут дела короля Станислава. Однако настоящая причина его отговорки заключалась в любви герцога к маркизе При.

Мы говорили уже, что маркиза При согласилась сначала на брак короля с принцессой Вермандуа, а потом отвергла этот брак, ибо желала, покуда еще власть и влияние ее стоят на той же степени значения, женить короля на принцессе крови, которая, будучи обязанной ей своим новым титулом – «королева Франции», – была бы ей всегда благодарна. Дочь короля Станислава совершенно подходила под эти ее условия, поэтому она указала герцогу на Марию Лещинскую как на невесту короля. Герцог предложил мнение маркизы совету и на утверждение короля.

Действительно, трудно было найти короля, который находился бы в таком унизительном для своего сана состоянии, в каком пребывал Станислав Лещинский. Бежав со своей женой и дочерью от преследований короля Августа, он сделался изгнанником – декретом польского сейма была назначена цена за его голову. Станислав искал себе убежища в Швеции, в Турции и Цвейбрюкене. Наконец, со смертью Карла XII, он лишился и последней своей опоры и тогда, находясь без помощи, без защиты и без денег, объявил регенту герцогу Орлеанскому о своем бедственном положении. Регент, тронутый его несчастьем, дозволил ему поселиться в одной из деревень близ Ландау. Наконец, узнав, что и под покровительством Франции он не находится в безопасности и что его намереваются похитить, он удалился в Виссенбург, старое командорство, в котором стены наполовину почти обвалились.

В этом уединенном месте Станислав начал наслаждаться тем спокойствием, которое себе искал. Когда господин Сум приехал, от имени короля Августа, с жалобой на гостеприимство, оказываемое Францией свергнутому с престола королю, регент ответил ему:

– Объявите, милостивый государь, вашему государю, что Франция всегда была убежищем для несчастных королей!

Узнав однажды утром, через полученное от регента частное письмо, о неожиданном для себя счастье, он опрометью бросился в комнату своей жены и дочери и сказал:

– Станем на колени и будем благодарить Господа!..

– Ах, отец мой! – воскликнула принцесса Мария. – Разве, по милости Божьей, нам возвращается польский престол?

– Нет, дочь моя! По воле Всевышнего, вы делаетесь королевой Франции!

Как с той, так и с другой стороны торопились с заключением этого брака. Через восемь дней после получения письма от регента король Станислав со своей женой и дочерью находились уже в Страсбурге, где принцессе Марии должно было быть сделано формальное предложение посланниками короля – герцогом д'Антеном и маркизом Бово.

Герцог д'Антен был человек умный, однако в речи своей к польскому королю он сделал один довольно важный промах.

– Государь, – сказал он Станиславу, – его высочество герцог Бурбонский думал сначала выбрать королю в невесты какую-нибудь из своих сестер, а так как главным условием его выбора является добродетель в женщине, то он и обратил внимание на вашу дочь.

На беду для посланника, при этом комплименте присутствовала девица де Клермон, одна из сестер герцога, назначенная гофмейстериной королевы.

– Вот как! – сказала она голосом, который бы все могли услышать. – Д'Антен, стало быть, считает меня и моих сестер безнравственными женщинами?

По прошествии пятнадцати дней Мария Лещинская торжественно въезжала уже в Фонтенбло, а 4 сентября кардинал Роган венчал ее и провозгласил королевой Франции.

Герцог Ришелье не мог присутствовать при венчании, потому что еще с 8 июля уехал посланником в Вену.

В свое время мы говорили о процессе Леблана, кавалера и графа Бель-Иля. Суд, по рассмотрении их дела, оправдал их, и они были выпущены из замков Бастильского и Венсеннского, где сидели арестантами.

Это был первый удар, нанесенный власти герцога Бурбонского и влиянию маркизы При.

Вскоре после этого одно весьма важное обвинение начало, как говорит ла Мотт, парить над ними.

1725 год был годом худым для Франции. В лучшие дни весны и лета солнце почти не показывалось, от беспрерывных дождей земля сильно намокла, хлеб на полях отсырел и не мог созревать. Такое печальное состояние посевов заставляло опасаться голода. Вследствие этой боязни цены на хлеб и муку возвысились до невероятия: хлеб продавался по девяти су за фунт. Все открыто обвиняли в этом маркизу При и ее совет, ибо маркиза При откупила весь хлеб и, как женщина жадная до денег, продавала его по высшей цене. По счастью, неурожая, которого все ожидали, не было; результат посевов вышел вовсе не тот, как полагали: наступили теплые, ясные дни, засветило солнце, и земля на полях скоро просохла.

Урожай был обильный, и так как хлеб, слишком отсыревший от частых дождей, не собирался на хранение, то и цена на пшеницу в скором времени понизилась. С голодом шла на Францию гроза; с наступлением хорошей погоды эта гроза рассеялась. Герцог Бурбонский миновал, таким образом, эту первую опасность, грозившую его благополучию. Дабы показать лучший пример для Франции, падение герцога должно было совершиться само собою, через ненасытную алчность к деньгам маркизы При.

Маркиза не ошиблась в своем расчете, сделав Марию Лещинскую королевой Франции. Она нашла в молодой королеве сердце прямое, благодарное, столь благодарное, что, вопреки правилам этикета, королева принимала маркизу даже частным образом, невзирая на то что маркиза была дочерью господина де Пленефа и любовницей герцога Бурбонского. Правда, что из видов приличия или, лучше сказать, дабы увеличить неприличие, ей дана была должность при дворе, которая некоторым образом защищала, так сказать, ее неаристократическое происхождение. Рассчитывая на свое звание, маркиза думала, что ей уже можно пуститься на какие-нибудь проделки в королевстве. Ненависть ее к Фрежюсу началась со времени вступления герцога Бурбонского в должность государственного (первого) министра. В ожидании различных доходов и денежных сборов, которые алчность к богатству заставляла ее выдумывать под всевозможными предлогами, маркиза При завладела сначала пенсионом в 40 000 фунтов стерлингов, который Англия положила выдавать Дюбуа для поддержания дружеских с ним отношений. Так как эта сумма была потребована от имени герцога Бурбонского и так как епископ Фрежюс не столько был жаден до денег, сколько до славы и могущества, то он оставил этот поступок маркизы и герцога без внимания. Но не то было, когда маркиза захотела забрать в свои руки и те пошлинные сборы, которые сзымались с церквей и церковных имений. Епископ, узнав об этом, приехал однажды к герцогу и объявил, что он хотя и был готов подчиняться герцогу по всем частям его правительственных распоряжений, совесть, однако, не дозволяет ему оставить без своего надзора дела духовные. Епископ прибавил, что его предложение имеет целью облегчить герцога, утомленного государственными делами, в его занятиях и что поэтому дела церкви весьма многочисленны и сложны, заведовать ими одному и тому же лицу довольно трудно. Герцог понимал всю важность сделанного ему предложения, но он не хотел навлечь на себя неудовольствие епископа и предоставил ему в полное распоряжение заведование духовными делами. С этого времени Фрежюс, наставник короля, сделался хотя и невидимым, но действительным помощником герцога по управлению делами государства. В сущности же, Флери (то есть Фрежюс) был более чем первым министром, ибо герцог Бурбонский во всем ему повиновался.

Маркиза При была сильно раздосадована тем, что ей не удалось захватить в свои руки церковные доходы, однако она тотчас рассудила, что ей, удаленной от дел, надобно вооружиться терпением и стараться присоединить к власти герцога другую власть, и, если возможно, такую же могущественную, какая у него была и до сих пор. Вот с этим-то намерением она и устроила брак короля с Марией Лещинской.

Достигнув своей цели, опираясь в то же время на дружбу свою с королевой и на нерадение короля к делам государства, она думала, что если ей удастся удалить Фрежюса от занимаемой им должности, то вся власть перейдет в ее руки.

Герцог Бурбонский, по примеру покойного регента, каждый день приходил заниматься с королем государственными делами, или, лучше сказать, заниматься в его присутствии, а так как епископ Фрежюс всегда присутствовал при этих занятиях, то это не нравилось – не герцогу, ибо один герцог всегда мог во всем поладить с епископом, но маркизе При. Вследствие сего маркиза придумала средство избавиться от этого беспокойного для нее человека: надобно было только уговорить короля заниматься государственными делами не на своей половине, а на половине королевы, подобно тому как Людовик XIV занимался ими на половине госпожи де Ментенон; Фрежюс, как наставник короля малолетнего, а не короля уже женатого, которому не для чего уже было давать наставления, не последовал бы, вероятно, за ним на половину королевы, и тогда бы маркиза При заняла здесь место епископа Фрежюса.

План был обдуман и не замедлил исполниться. Герцог, при первом случае свидания с королем, предложил ему заниматься делами на половине ее величества. Король согласился на это, и герцог объявил ему, что впредь он будет уже являться для занятий на половину его августейшей супруги.

Фрежюс, ничего не знавший об этих проделках, приехал в свой обыкновенный час во дворец и вошел прямо в кабинет его величества. Король еще в нем находился, но через пять или десять минут вышел из кабинета и отправился на половину королевы. Епископ, ничего не подозревая, остался ждать возвращения короля. Видя, кроме того, что герцог, против своего обыкновения, не является в известный час в кабинет, он пожелал узнать причину этого, и ему сказали, что король занимается с герцогом государственными делами на половине ее величества. Епископ возвратился к себе домой и написал своему питомцу письмо в весьма печальных, хотя приветных и нежных выражениях, в котором объявлял, что желает удалиться от двора и будет проводить остальные дни своей жизни в уединении. Ниер, первый камердинер, должен был вручить это письмо его величеству. Через десять минут Фрежюс ехал уже по дороге к Исси, направляясь к духовной коллегии св. Сульпиция, куда он иногда приезжал отдыхать после государственных дел.

Король, окончив свои занятия с герцогом, возвратился на свою половину несколько встревоженный тем поступком, который совершил в глазах своего наставника. Войдя в кабинет, Людовик не нашел уже в нем епископа: он получил только от него письмо.

Удаление от двора раз уже удалось Фрежюсу, и так как оно имело успех, то и на сей раз он решился прибегнуть к этому средству, дабы тем еще более выиграть для себя. Это удаление епископа произвело на короля то же впечатление, что и в первый раз: король заплакал и, дабы скрыть от всех свою печаль и слезы, ушел в гардеробную комнату. Но Ниер, знавший, вероятно, причину слез короля, побежал уведомить о том, что происходило, герцога Мортмара, обер-камергера королевского двора. Через несколько минут Мортмар находился уже при короле.

Людовик XV был еще в своей гардеробной и продолжал плакать.

– Государь, – сказал Мортмар, – я никак не постигаю… Извините меня в этом… Чтобы король мог плакать! Что за беда, что Фрежюс удалился от вас?! Он удалился, вероятно, вследствие каких-нибудь интриг. Вам стоит только сказать: «Я хочу видеть у себя Фрежюса» – и он явится.

– Но кто же осмелится взять на себя исполнение этого приказания?.. Ведь это значит вооружить против себя герцога!

– Кто осмелится? Я, государь! Напишите вашей рукой две-три строчки – и вы увидите!..

– Я согласен! – отвечал король. – Все, что вы будете делать, герцог, все будет хорошо… Я надеюсь. Лишь бы только возвратился Фрежюс.

Мортмар не заставил себя повторять одно и то же два раза. Получив от короля полное разрешение действовать по своему произволу, он отправился прямо к герцогу и объявил ему волю его величества, но не как желание, а как приказание. Герцог сначала начал было препираться, но Мортмар настоятельно требовал исполнения воли короля, просил, чтобы экстренный курьер, который должен ехать от имени короля в Исси за Фрежюсом, был отправлен при нем, на его глазах, и до тех пор оставался в комнате герцога, пока не увидел, что курьер действительно отправился.

После ухода Мортмара герцог пригласил к себе маркизу При и собрал совет ее из четырех человек. Положение было весьма затруднительное: надобно было из него, по мере возможности, выбраться. Один из братьев Парисов предложил похитить епископа в то время, когда его будут везти из Исси в Версаль, и отправить в какую-нибудь отдаленную провинцию, где бы, по королевскому приказанию, он должен был оставаться в изгнании. В случае если бы король потребовал к себе Фрежюса, ему надо ответить, что епископ отказывается возвратиться ко двору. Тогда бы можно было употребить все возможные средства, чтобы развлечь короля: назначать большие охоты, делать какие-нибудь новые праздники, увеселения – словом, все, лишь бы только заставить короля забыть о его бывшем наставнике. Таково было мнение одного из братьев Парисов. Это предприятие было довольно смело, но по причине смелости своей оно-то и могло увенчаться успехом. Курьер, посланный за епископом, гораздо скорее прибыл на место своего назначения, чем то могли ожидать. Со своей стороны, и епископ, вместо того чтобы заставить себя долго просить, тотчас же отправился в обратный путь в Версаль, так что, когда еще шли толки о том, какие бы принять меры, чтобы навсегда удалить от короля Фрежюса, последний был уже у короля.

Во время пребывания Фрежюса в Исси, продолжавшегося только полдня, Гораций Вальполь, живший с 25 мая 1724 года в Париже в качестве английского посланника, был единственным человеком, посетившим в это время Фрежюса. Узнав об отъезде епископа, он тотчас выехал из Исси и, прибыв в Версаль почти в одно с ним время, выказал епископу всю дружбу, которую к нему имеет. Фрежюс всегда помнил этот визит.

Понятно, что возвращение ко двору Фрежюса послужило началом борьбы между ним, Фрежюсом, и герцогом Бурбонским. Хотя герцог и выказывал епископу глубокое почтение и уважение и как он ни старался скрывать от всех, что против него что-нибудь имеет (маркиза При действовала, конечно, так же, как герцог), однако удаление от дел первого министра непременно должно было воспоследовать. Герцог и маркиза, видя, что им угрожает опасность, не думали, однако, чтобы падение их так скоро совершилось: Фрежюс продолжал, как и всегда, оказывать герцогу почести, свойственные его званию; что касается маркизы При, то епископ встречался с нею, как и прежде, редко, всем своим видом показывая, что не обращает на нее никакого внимания.

11 июня король должен был ехать в Рамбуйе, и герцог Бурбонский был назначен сопровождать его в этой поездке. Король уехал первым, сказав герцогу, чтобы он не заставлял себя долго ждать.

Людовик XV, как видно, не худо умел сыграть свою маленькую роль, как говорит в своих записках Вильер.

Герцог собрался было уже ехать, когда капитан телохранителей вошел к нему в комнату и от имени короля объявил ему, чтобы он удалился в Шантильи и оставался там до тех пор, пока королю не угодно будет отдать приказ о его возвращении.

Что касается маркизы При, то, вследствие королевского приказа, она ссылалась в свое поместье Курб-Эпинь.

Маркиза думала сперва, что эта королевская немилость продлится недолго, что на ее счастье нашла туча, что эта туча пройдет, рассеется и что для нее снова засветит солнце. Она уехала с улыбкой на губах, пообещав всем своим друзьям скоро возвратиться к ним, ибо не думала, что ссылка ее продолжится долгое время. Но все надежды ее рухнули, когда, приехав в поместье, она узнала, что госпожа д'Аленкур назначена уже на ее место статс-дамой королевы. Маркиза ясно тогда поняла, что она изгнана из Версаля навсегда. Дабы скрыть от всех свое неудовольствие, а может быть и для того, чтобы рассеять свое горе, она стала давать в поместье праздники, устроила в своем доме театр, играла сама, выучивала превосходно роли и, как говорит маркиз д'Аржансон, «продекламировала однажды триста стихов так, как будто бы с ней ничего неприятного и не случалось».

Однако, невзирая на все это, печаль и тоска в ее сердце не могли остаться незамеченными. Маркиза через некоторое время после своего изгнания совершенно переменилась в своем характере: сделалась задумчивой, печальной, стала видимым образом худеть. Тогда она уже ясно видела, что все для нее кончено, что ей не воротить прежних дней счастья, потому что, лишившись королевской милости, она заметила, что и красота ее с каждым днем увядает. Вследствие сего маркиза решилась отравиться и заранее назначила день и час своей смерти. Понятно, что никто не хотел верить словам этой новой Кассандры.

В то время у нее был любовник, красивый и весьма умный молодой человек по имени д'Амфревиль. Маркиза предуведомила о своей смерти также и его, предсказав, как мы выше заметили, день и число своей кончины.

За два дня до своей смерти она подарила этому д'Амфревилю от себя на память бриллиант, стоивший сто луидоров, и в то же время поручила ему отвезти в Руан, на адрес одной особы, имя которой просила его никому при жизни своей не говорить, бриллианты на сумму более 50 000 экю.

Когда д'Амфревиль, исполнив данное ему поручение, возвратился к маркизе, он не застал ее уже в живых: она умерла в назначенный день и час.

Портрет маркизы, рисованный талантливым Валором и гравированный Шеродом-младшим, сохранился и до сих пор. Художник представил ее держащей на указательном пальце левой руки чижика, которого она учит говорить.

Что касается маркиза При, то он всегда старался делать вид, будто не знает о связях своей жены с герцогом Бурбонским – связях, от которых он не видел никакой пользы. Когда маркиза была удалена от двора в одно время с герцогом, он – с кем бы ни встречался из своих друзей – всем говорил: