Текст книги "Загадочная Отечественная война"

Автор книги: Александр Дюков

Соавторы: Максим Токарев,Александр Музафаров,Павел Сутулин,Александр Юсуповский,Андрей Резяпкин,Владимир Куваев,Дмитрий Лысков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц)

Можно привести и другие примеры с других фронтов и направлений, где происходили такие же явления, однако и приведенных выше цитат достаточно, чтобы понять – паника первых недель войны была массовой и охватила сотни тысяч человек. Паника была массовой и стала одной из причин сокрушительного поражения РККА в приграничном сражении – безусловно, превосходство в организации, технике, уровне командования давало гитлеровским войскам изрядные преимущества, но они могли бы хоть частично быть компенсированы храбростью и стойкостью красноармейцев, но увы – летом 1941 года храбрость и стойкость проявляли лишь единицы.

Можно отметить ряд важных особенностей рассматриваемого нами явления:

– в наименьшей степени панике были подвержены механизированные (танковые) части, моряки и войска НКВД. В ходе работы над темой автору не удалось отыскать ни одного упоминания о панике среди бойцов пограничных войск НКВД;

– на втором месте по стойкости оказываются ВВС, артиллерия и кавалерия;

– наименее же стойкой оказалась «царица полей» – пехота.

Панике оказались подвержены не только и не столько недавно мобилизованные резервисты, но и кадровые части РККА. И это уже само по себе вызывает особенный интерес. Из военной истории мы знаем, что кадровые части, прошедшие хорошую военную подготовку в мирное время, укомплектованные наиболее оптимальными по своим возрастным и психологическим данным солдатами призыва мирного времени, являются, как правило, и наиболее стойкими в бою. И эту их особенность полководцы массовых армий старались использовать.

Так, в ходе Гражданской войны в США командование северных штатов, формируя многочисленную добровольческую армию, намеренно оставило нетронутыми немногочисленные кадровые части, используя их как наиболее надежные и обученные резервы в решающие моменты сражений.

Перед Первой мировой войной французское военное командование намеренно не включало резервистов в кадровые части мирного времени, полагая, что это могло подорвать их «элан виталь» – боевой дух.

Да и сама стратегия сторон в начале Первой мировой войны была рассчитана на быстрые удары, используя силу и боевой дух кадрового состава армии. Поэтому паническое поведение кадровых частей РККА как минимум не типично для военной истории.

Важно отметить, что паника охватила не только рядовой, но и командный состав. Более того, советское руководство полагало, что именно командный состав стал источником панических настроений, о чем напрямую и заявило войскам в постановлении ГКО СССР № ГОКО-169сс от 16 июля 1941 года, в котором говорилось о предании суду военного трибунала 9 высших генералов Западного фронта, включая командующего фронтом генерала армии Д. Г. Павлова.

Этот же мотив прослеживается и в приказе о введении института военных комиссаров (введен в тот же день), и в приказе № 270, который фактически подрывал основы единоначалия и требовал от подчиненных контроля за деятельностью командиров:

«Обязать каждого военнослужащего, независимо от его служебного положения, потребовать от вышестоящего начальника, если часть его находится в окружении, драться до последней возможности, чтобы пробиться к своим, и если такой начальник или часть красноармейцев вместо организации отпора врагу предпочтут сдаться в плен – уничтожать их всеми средствами, как наземными, так и воздушными, а семьи сдавшихся в плен красноармейцев лишать государственного пособия и помощи» [160]160
  Цит. по: 1941 год. Документы. М.: Международный фонд «Демократия», 1998. С. 476.


[Закрыть].

Некоторые основания для обеспокоенности у советского руководства были – всего за годы войны в плен попало 86 советских генералов, при этом 72 из них – в 1941 году. Такое же количество – 74 генерала погибли на поле боя, 4 военачальника, не желая сдаваться в плен, застрелились в безвыходной ситуации. Еще 3 пустили себе пулю в лоб, не выдержав груза ответственности и потрясения от неудач.

Впрочем, что генералы – история сохранила для нас упоминание и о паникующем Маршале Советского Союза. В начале войны маршал Кулик был назначен представителем Ставки на Западном фронте. Прибыв к войскам, полководец отнюдь не являл собой образец бодрости:

«Неожиданно на КП прибывает Маршал Советского Союза Г. Н. Кулик. На нем запыленный комбинезон, пилотка. Вид утомленный. Докладываю о положении войск и мерах, принятых для отражения ударов противника.

Кулик слушает, потом разводит руками, произносит неопределенное: „Да-а“. По всему видно, вылетая из Москвы, он не предполагал встретить здесь столь серьезную обстановку.

В полдень маршал покинул наш КП. Прощаясь, он сказал, чтобы я попытался что-нибудь сделать.

Я смотрел вслед удалявшейся машине Кулика, так и не поняв, зачем он приезжал.

Встречаясь, беседуя с Куликом в мирное время, считал его волевым, энергичным человеком. А вот когда непосредственная опасность нависла над Родиной и от каждого потребовались особое самообладание и твердость духа, насколько мне показалось, у Кулика сдали нервы» [161]161
  Болдин И. В.Страницы жизни. М.: Воениздат, 1961. С. 99.


[Закрыть].

Оказавшись в окружении, маршал переоделся в крестьянскую одежду и в одиночестве перешел линию фронта. Более столь ответственных постов ему не доверяли, но и на менее ответственных он повел себя так, что стал предметом специального приказа самого Верховного Главнокомандующего:

«Кулик, по прибытии 12 ноября 1941 года в город Керчь, не только не принял на месте решительных мер против панических настроений командования крымских войск, но своим пораженческим поведением в Керчи только усилил панику и деморализацию в среде командования крымских войск.

Такое поведение Кулика не случайно, так как аналогичное его пораженческое поведение имело место также при самовольной сдаче в ноябре 1941 года города Ростова, без санкции Ставки и вопреки приказу Ставки.

Преступление Кулика заключается в том, что он никак не использовал имеющихся возможностей по защите Керчи и Ростова, не организовал их оборону и вел себя как трус, перепуганный немцами, как пораженец, потерявший перспективу и не верящий в нашу победу над немецкими захватчиками» [162]162
  Цит. по: Известия ЦК КПСС. 1991 г. № 8.


[Закрыть].

Сеющий панику и пораженческие настроения маршал СССР – случай уникальный в военной истории.

Одним из главных итогов паники стали катастрофические потери РККА. По данным комиссии С. В. Кривошеева, за III квартал 1941 года РККА безвозвратно потеряла 2 067 801 человек, что составило 75,34 % от общей численности вступивших в бой войск, причем большую часть этих потерь наша армия понесла пленными. Всего за 1941 год в плен попало 2 335 482 бойцов и командиров РККА, что составляет более половины от числа военнопленных за все годы войны, и большая часть из этих людей попала в плен в первые недели войны. На одного убитого в июне-августе 1941 года приходится 4 пленных. И здесь не так уж и важно, поднял ли боец руки сам или, в панике убегая, стал легкой добычей солдат победоносного вермахта, конец был один – лагерь за колючей проволокой…

Вторая тайна, связанная с паникой, молчание о причинах

Как мы уже упоминали выше, советская историография войны старалась обойти тему паники 1941 года стороной. Несколько шире освещен вопрос оказался в художественной литературе – достаточно вспомнить такие произведения, как «Живые и мертвые», «Война на западном направлении», «Зеленая Брама», где интересующая нас тема затрагивалась, и затрагивалась порой весьма подробно. Главной причиной паники, озвученной в литературе, оставалась все та же пресловутая «внезапность». Вот как объясняет причины паники главный герой романа «Живые и мертвые» комбриг Серпилин.

«Да, паникеров немало, – согласился он. – А что вы хотите от людей? Им и в бою страшно бывает, а без боя – вдвое! С чего начинается? Идет у себя же в тылу по дороге – а на него танк! Бросился на другую – а на него другой! Лег на землю – а по нему с неба! Вот вам и паникеры! Но на это надо трезво смотреть: девять из десяти не на всю жизнь паникеры. Дай им передышку, приведи в порядок, поставь их потом в нормальные условия боя, и они свое отработают. А так, конечно, глаза по пятаку, губы трясутся, радости от такого мало, только смотришь и думаешь: хоть бы уж они все поскорей через твои позиции прошли. Нет, идут и идут. Хорошо, конечно, что идут, они еще воевать будут, но наше-то положение трудное!»

Такое объяснение было простым и понятным простому обывателю, но приведенные выше нами факты оно не объясняет. И 25-й стрелковый корпус, и 199-я стрелковая дивизия встретили врага не в лесу или на дороге, а на заранее подготовленных позициях (199-я сд – даже в укрепрайоне!) и побежали от первого же соприкосновения с противником. Застать врасплох немцы могли отдельные части, но никак не всю РККА на всех активных фронтах.

Генерал А. В. Горбатов, отрывки из мемуаров которого мы приводили выше, попытался по-своему осмыслить причины произошедшего:

«Мне, только что вернувшемуся в армию, все это казалось плохим сном. Не верилось тому, что видели глаза. Я пытался отогнать навязчивую мысль: „Неужели 1937–1938 годы так подорвали веру солдат в своих командиров, что они и сейчас думают, не командуют ли ими „враги народа““? Нет, этого не может быть. Вернее другое: неопытные и необстрелянные командиры несмело и неумело берутся за исполнение своих высоких обязанностей» [163]163
  Горбатов.Указ. соч. С. 172.


[Закрыть].

Низкое качество командиров сам генерал объяснял последствиями репрессий 1937–1938 годов.

Эта версия на первый взгляд выглядит более логичной. Она объясняет панику неопытностью командиров (которая, в свою очередь, имеет свои причины), которые попросту не сумели справиться с вверенными им войсками. Но отчего запаниковали сами командиры? Кадровые военные, те, для кого защита Отечества является смыслом жизни, кто выбрал для себя нелегкую, но почетную профессию – Родину защищать? К тому же мы уже отмечали выше, что разные рода войск РККА оказались в разной степени подвержены панике. Уровень подготовки командиров был примерно одинаков, но танковые и механизированные части даже при безграмотном и некомпетентном руководстве проявляли в бою стойкость и мужество даже в безнадежных ситуациях, а пехотные дивизии бросали позиции и беспорядочно отступали.

Нет, и эта причина удовлетворить нас не может.

И все-таки, почему советские историки за почти полвека изучения Великой Отечественной войны не предложили нам адекватной версии? Ведь, несмотря на все недостатки и проблемы советской исторической науки, она все-таки осветила очень многие аспекты войны. Но к теме массовой паники 1941 года так и не подступилась. Почему? А ведь без ответа на этот вопрос мы не можем понять и другого – как советское руководство смогло справиться с феноменом массовой паники? Почему спешно сформированные из мобилизованных резервистов дивизии уже осенью 41-го года сумели остановить немцев, сорвав планы захвата Москвы и Ленинграда? Неужели советские командиры столь быстро обрели боевой опыт и умение работать с личным составом, а немцы утратили искусство внезапных ударов? Нет, мы знаем, что таких изменений не произошло. Но чтобы понять, как советское руководство сумело справиться с паникой, мы должны знать ее подлинные причины, а для этого нам необходимо углубиться в социальную историю Страны Советов. Почему именно в социальную? Потому что необходимо вспомнить древнюю аксиому военной науки – воюет не оружие, воюют люди. И если война – лишь продолжение политики другими средствами, то армия – лишь отражение общества, которое она призвана защищать. Поэтому ключ к загадке лежит в истории советского общества в 20–30-е годы XX века.

Мы старый мир разрушим…

Мы не случайно использовали в названии этого подраздела строку из большевистского партийного гимна. Дело в том, что слово «мир» в старом русском языке, на котором говорили в Российской империи, означало не только мир, как состояние отсутствия войны, и не только мир как Вселенную, но и мир в значении «общество». В наше время только в церковном языке уцелело понятие «мирской» – т. е. нецерковный. Поэтому ныне строка из партийного гимна звучит просто апокалиптически, но в момент ее написания, а вернее, перевода на русский язык, она имела другой и совершенно конкретный смысл – речь шла об уничтожении старого общества и создании общества нового. Рассмотрим, как же большевики воплощали свои планы в жизнь.

В результате Гражданской войны страна понесла большие потери в численности населения: отделились целые области – Польша, Финляндия, Прибалтика, часть собственно русских земель была захвачена соседями (Западная Белоруссия, Бессарабия и т. д.), миллионы людей оказались на чужбине в результате эмиграции, миллионы – погибли от голода, сотни тысяч – стали жертвами революционного и контрреволюционного террора. В целом специалисты оценивают людские потери страны в результате революции и Гражданской войны в 10–15 млн человек, т. е. около 10 % от населения Российской империи на 1913 год.

Однако, как это ни неожиданно звучит, но значительных изменений в российском обществе не произошло. Изменилась социальная структура, на место прежней титулованной и служилой элиты пришел Аппарат, а высшее руководство оказалось в руках революционеров. Старая элита оказалась лишенной политических прав и собственности, но в этот момент вопрос об ее физическом уничтожении еще не стоял. Более того, с введением НЭПа значительная часть прежнего торгового сословия сумела вернуть себе собственность и возобновить занятия предпринимательской деятельностью. Сохранила свои посты значительная часть старых специалистов (других попросту не было), и не просто сохранила, но заставила новую власть с собой считаться. Крестьянство, избавившись от помещиков и став фактически монопольным собственником земли, сохранило привычный уклад жизни…

Власть большевистского руководства покоилась на компромиссе – общество признавало новую власть, а та, в свою очередь, старалась избегать резких социальных преобразований.

Такое «смирение» власти было вызвано двумя причинами – с одной стороны, власть просто не чувствовала в себе достаточно сил для преобразования общества, с другой – в рядах большевистской партии шла отчаянная полемика по вопросу дальнейшего развития страны, революции и общества. Не будем рассматривать подробно ход этой борьбы, он достаточно хорошо освещен нашими современными историками, укажем лишь, что в результате жестокой и бескомпромиссной схватки верх одержал И. В. Сталин и его сторонники. Парадигмой, которую защищала эта группа, было превращение советского государства в плацдарм нового социалистического общества, а затем постепенное расширение этого плацдарма до размеров всего земного шара. Основные принципы этого общества нашли свое отражение в Конституции СССР 1936 года, которая представляла собой своего рода заявку на кодекс новой, социалистической эры, мощный идеологический и законодательный аргумент в арсенале строителей мировой коммунии.

Примечательно, что впервые ряд основных положений новой Конституции Сталин публично огласил не на партийном съезде или конференции, а в интервью руководителю одного из крупнейших американских газетных объединений «Скриппс-Говард ньюспейперс» Рою Уильяму Говарду 1 мая 1936 года. Таким образом, основные тезисы новой конституции с самого начала были озвучены не только для советской (интервью Сталина через четыре дня перепечатали все ведущие советские газеты), но и для западной аудитории [164]164
  Жуков Ю.Иной Сталин. М.: Вагриус, 2003. С. 209.


[Закрыть].

Предназначение новой Конституции не было секретом и для советского общества – секретные документы НКВД, отмечающие настроения граждан, зафиксировали следующий отзыв о новом основном законе – «кон ституция написана не для нас, а для международного пролетариата» [165]165
  Ломагин Н.Ленинград в блокаде. М.: Яуза, 2005. С.136.


[Закрыть].

Создание такого документа имело исторический прецедент в прошлом, в эпоху утверждения в Европе идей либерализма. Тогда таким документом, ставшим своего рода квинтэссенцией доктрины Великой французской революции, стал знаменитый Кодекс Наполеона. Между историческими судьбами этих документов весьма много общего – оба они были созданы как подведение итогов революционных процессов, оба несли на себе отпечаток личности создателей – диктаторов, оказавшихся у власти в ходе революционных процессов, и международное значение обоих документов было не меньшим, чем внутреннее, оба документа оставили глубокий след в истории – Кодекс Наполеона в измененном виде и по сию пору служит основой гражданского законодательства большинства европейских государств, а от сталинской Конституции ведет свое начало концепция социального государства, столь распространенная сейчас в той же Западной Европе. Не случайно именно во время разработки и принятия Конституции СССР в Советском Союзе создается и выходит в свет одна из заметных в мировой историографии работ, посвященных французскому императору, – «Наполеон» академика Е. В. Тарле. И видимо, отнюдь не случайно к этой работе проявляет интерес сам «отец народов», высоко оценивший сей труд.

Но прежде чем перейти к построению нового общества, большевикам необходимо было уничтожить старое общество, доставшееся им в наследство от Российской империи. Уничтожить, конечно, не в физическом смысле (хотя террор и был одним из важных инструментов социальной инженерии), но уничтожить как структуру, разрушить стереотипы поведения, систему ценностей, общественных отношений и затем на расчищенном месте построить «новый мир».

По старому обществу был нанесен ряд целенаправленных ударов.

Удар первый – крестьянство

Наиболее крупной частью общества, хранившей традиционный образ жизни и, соответственно, традиционные ценности, было крестьянство, составлявшее, по некоторым оценкам, до 80 % населения страны. Именно по нему большевики и нанесли главный удар, начав принудительную коллективизацию.

В трудах современных исторических публицистов и некоторых историков, ставящих своей целью оправдание действий сталинского режима, в качестве наиболее важного аспекта коллективизации выдвигается аспект экономический – повышение производства товарного хлеба. Так, известный современный историк М. И. Мельтюхов пишет: «Осуществление форсированной индустриализации зависело от стабильного снабжения населения продовольствием, что требовало государственной монополии не только на хлебном рынке, но и во всем сельском хозяйстве. Эту проблему была призвана решить начавшаяся в 1929 году коллективизация, которая резко подняла товарность сельского хозяйства за счет снижения жизненного уровня в деревне» [166]166
  Мельтюхов М. И.Упущенный шанс Сталина. Советский Союз и борьба за Европу. 1939–1941 гг. М.: Вече, 2000. С. 24.


[Закрыть].

Вот так вот – за счет снижения жизненного уровня. Ниже мы увидим, чего стоят утверждения о «стабильном снабжении населения продовольствием» и что скрывается за словами «снижение жизненного уровня в деревне».

Тотальное наступление на крестьянство началось с того, что состоявшийся 10–17 ноября 1929 года Пленум ЦК ВКП(б) принял решение о переходе к политике «ликвидации кулачества как класса на основе сплошной коллективизации». Конкретные механизмы реализации этого решения выработала созданная 5 декабря того же года комиссия Политбюро ЦК ВКП(б) под председательством наркома земледелия Я. А. Яковлева (Эпштейна).

Комиссия выработала следующие рекомендации:

«Во-первых, проводить в районах сплошной коллективизации на основе постановлений сельских сходов и местных съездов Советов экспроприацию всех средств производства раскулаченных крестьянских хозяйств и их передачу в неделимый фонд колхозов.

Во-вторых, высылать и выселять по постановлению сельских сходов и сельсоветов тех крестьян, которые будут оказывать активное сопротивление установлению новых порядков.

В-третьих, включать в состав колхозов как рабочую силу и без предоставления избирательного права тех раскулаченных крестьян, которые согласны подчиниться и добровольно исполнять обязанности членов колхоза» [167]167
  Тепцов Н.В дни великого перелома. История коллективизации раскулачивания и крестьянской ссылки в России (СССР) по письмам и воспоминаниям. М.: Звонница, 2002. С. 12–13.


[Закрыть].

В этом постановлении сразу же обращает на себя внимание превалирование идеологических критериев над экономическими. Репрессиям должны были подвергнуться не только кулаки, но и все, кто оказывал сопротивление установлению новых порядков. Между тем для «сознательных» кулаков, готовых содействовать коллективизации, оставалась возможность выполнять обязанности членов колхоза без права голоса.

Другой важный аспект – это то, что коллективизация в партийном документе выступает лишь средством борьбы с кулаками, которые по количеству производимого ими товарного зерна в 1926–1927 годах более чем в три раза превышали колхозы. Т. е. коллективизация на первых порах должна была привести к снижению количества товарного зерна и сельхозпродукции в стране. (Так это или нет, мы увидим ниже.)

Сельские коммунисты (которых к 1929 году было 340 тыс. человек на 25 миллионов крестьянских дворов) не пользовались доверием партийного руководства. Для осуществления программы коллективизации на село были направлены значительные силы партийных кадров из городов. После XV съезда партии на временную и постоянную работу в деревню было направлено 11 тысяч партработников. После ноябрьского пленума 1929 года в деревню было командировано еще 27 тысяч партийцев (их называли «25-тысячники»), которым предстояло стать председателями новообразованных колхозов. В течение 1930 года в сельскую местность сроком на несколько месяцев было направлено около 180 тысяч городских коммунистов и «сознательных рабочих» [168]168
  Емельянов Ю. В.Сталин. На вершине власти. М.: Вече, 2003. С. 15.


[Закрыть].

Примечательно, что начали свою деятельность адепты колхозного строя даже не с раскулачиваний, а с борьбы против религии. Как отмечает современный коммунистический историк, «они видели в религиозности крестьян проявление диких суеверий и старались направить верующих на „путь истинный“, закрывая церкви, мечети или иные помещения религиозного культа. Чтобы доказать нелепость религии, командированные горожане нередко издевались над верой людей, снимая кресты с церквей или совершая иные кощунства» [169]169
  Там же. с. 16.


[Закрыть].

Хотя экономические критерии кулака были достаточно точно сформулированы в постановлении ЦК, партийные эмиссары в деревне руководствовались не столько экономическим положением крестьянина, сколько его идеологической ориентацией. Для крестьян, не отвечающих формальным определениям кулака, но несогласных с политикой коллективизации, даже был придуман специальный термин – «подкулачник» или «кулацкий пособник», к которым применялись те же самые меры, что и к кулакам.

Коллективизация велась ударными темпами. Так, если к началу 1929 года уровень коллективизации составлял 7,6 %, то к 20 февраля 1930 года этот показатель достиг уровня 50 %.

Как выглядел этот процесс на местах? Рассмотрим свидетельства очевидцев:

«Собрали собрание. Без всякого разъяснения стали говорить, что обязательно сейчас подписывайтесь в колхоз все до одного. Но крестьянин ничего не знает и думает – а куда буду писаться? Так и не стали подписываться. Начали устращивать оружием, но все-таки подписываться никто не стал, потому что никто не знает куда. Тогда председатель сельсовета, тут же был секретарь райкома и еще один партиец, начал грозить: „Кто не пойдет в колхоз, того поставим к реке и пулеметом перестреляем“, и затем стали голосовать за колхоз; но говорили не так – „кто против колхоза“, а „кто против советской власти“. Конечно, против советской власти никто не пойдет» [170]170
  Письмо студента ТСХА Зеленина. Цит. по: Тепцов Н.В дни великого перелома. История коллективизации, раскулачивания и крестьянской ссылки в России (СССР) по письмам и воспоминаниям. М.: Звонница, 2002. С. 36.


[Закрыть]. Вот так действовали коммунисты на селе – обманом и угрозами. Можно согласиться с советским исследователем Ю. В. Емельяновым, что командированные в деревню коммунисты чувствовали себя «как белые колонизаторы, оказавшиеся в краях, населенных дикарями».

Нельзя сказать, чтобы крестьянство пассивно терпело такие издевательства над собой. Оказавшись на грани гибели, крестьяне брались за оружие в отчаянной попытке если не отвратить от себя беду, то хоть умереть с честью. «В вооруженных восстаниях участвовали тысячи человек. Так, в Сибирском крае только с января по март 1930 года было зарегистрировано 65 массовых крестьянских выступлений. В Средне-Волжском крае в течение года произошло 718 групповых и массовых выступлений крестьян, в Центрально-Черноземной области – 1170» [171]171
  Тепцов Н.В дни великого перелома. История коллективизации, раскулачивания и крестьянской ссылки в России (СССР) по письмам и воспоминаниям. М.: Звонница, 2002. С. 113,


[Закрыть].

Вопреки идеологическим установкам коммунистов, в массовых выступлениях почти повсеместно принимали участие середняцкие и бедняцкие слои. В защите своего традиционного уклада жизни крестьянство было едино, что вызывало крайнюю обеспокоенность партийцев. «Меня крайне беспокоит то обстоятельство, что во время этих выступлений мы фактически остались с очень тонким слоем деревенского актива, а батрацкой и бедняцкой массы, которая должна была быть нашей опорой, не видели, они стояли в лучшем случае в стороне, а во многих местах даже в первых рядах всех событий», – писал ответственный партработник Украинской ССР [172]172
  Там же. С. 113–114.


[Закрыть].

Восстания подавлялись с предельной жестокостью – для борьбы с ними создавались специальные отряды партработников, привлекались части ОГПУ и даже Красной Армии. Участники восстаний арестовывались и подвергались заключению.

Нельзя сказать, чтобы крестьянское сопротивление было бессмысленным. Напуганное масштабами «всесоюзной Жакерии», советское руководство сделало «шаг назад» – 2 марта 1930 года в «Правде» появилась статья И. Сталина «Головокружение от успехов», где осуждались наиболее одиозные действия властей на местах. Темпы коллективизации замедлились, более половины уже созданных колхозов с треском развалились – уже к первому мая 1930 года уровень коллективизации снизился до 23,4 %. Но уступка со стороны власти была не более чем тактическим ходом, с ноября 1930 года партия перешла в новое наступление на крестьянство, и уже к середине 1931 года уровень коллективизации вновь составил 52,7 %, а через год – достиг отметки 62,6 %.

Какое количество крестьян подверглось репрессиям в эти годы? В исторической литературе и околоисторической публицистике называются разные цифры. Предельной величиной можно считать обозначенную А. И. Солженицыным в «Архипелаге ГУЛАГ» численность репрессированных в ходе коллективизации 15 миллионов человек. Однако автор в своем труде не привел каких-либо статистических или документальных данных в подтверждение своих расчетов.

Более обоснованные цифры приводит в своем исследовании профессор В. Н. Земсков. По его данным, в 1930–1931 годах на спецпоселение было отправлено 381 173 семьи общей численностью 1 803 392 человека [173]173
  Земсков В. Н.Спецпоселенцы в СССР 1930–1960 гг. М.: Наука, 2003. С. 16.


[Закрыть], а за 1932–1940 годы к ним прибавилось еще 2 176 000 человек [174]174
  Там же. С. 21.


[Закрыть]. Таким образом, общее число репрессированных составило около 4 миллионов человек. В реальности эта цифра была еще больше, так как в ней не учтены раскулаченные по третьей категории – отправленные на спецпоселение в границах своей области или края, а также число умерших в дороге в ссылку. Т. е. можно говорить примерно о 5–6 миллионах крестьян, пострадавших в ходе коллективизации. Много это или мало? Согласно результатам переписи 1926 года, сельское население СССР составляло 120 713 801 человек. Поскольку не все, кто живет на селе, являются крестьянами, мы можем оценить численность советского крестьянства примерно в 100 миллионов человек. Согласно нашим подсчетам (конечно, весьма приблизительным), в ходе коллективизации репрессиям подвергся каждый двадцатый крестьянин. При этом нужно учесть, что главный удар был нанесен по наиболее хозяйственным, трудолюбивым, образованным крестьянам – именно своим трудом добивались они уровня благосостояния, позволявшего записать их в «кулаки».

Уровень же профессиональной подготовки в области сельского хозяйства новоявленных руководителей колхозов был, мягко говоря, весьма низким.

«Я выросла в городе и не имела ни малейшего понятия о сельском хозяйстве. Всей душой преданная советской власти, я быстро продвинулась и заняла высокое место в райкоме как крупный партийный работник. Последней весной в райком пришла жалоба, что крестьяне одного села отказываются выезжать в поле и засевать землю. Меня послали выяснить это дело и наладить посев. Я приехала из города как представитель власти, созвала крестьян и спросила:

– В чем дело? Почему не засеваете поля?

– Нет посевного, – слышу.

– Покажите мне амбары.

Открыли ворота сараев. Гляжу – горы мешков.

– А это что? – спрашиваю.

– Пшено.

– Завтра чуть свет вывезти его отсюда в поле и посеять! – прозвучала моя команда.

Мужики усмехнулись, переглянулись между собой.

– Ладно. Сказано – сделано! – весело откликнулся кто-то. – За работу, ребята!

Я торжествовала: послушались, видно, голос у меня внушительный!

Подписав бумаги о выдаче пшена крестьянам, я спокойно легла спать. Проснулась я поздно, позавтракала и пошла к амбарам узнать: работают ли? А в сарае уже пусто, вывезено все под метелочку. К вечеру назначаю опять собрание. Народ сходится веселый, подвыпивший, где-то гармонь играет, частушки поют. „Почему гуляют?“ – недоумеваю я. Наконец пришли мужики, смеются.

– Ну как, пшено посеяли? – спрашиваю.

– Все в порядке! – отвечают. – Распорядитесь, завтра что сеять?

– А что у вас во втором амбаре?

– Мука! Давайте завтра ее сеять! – хохочет пьяный мужик.

– Не смейтесь, – говорю, – муку не сеют!

– Почему не сеют? Раз сегодня кашу посеяли, значит, завтра и муку сеять будем.

Меня как обухом по голове ударило:

– Как кашу сеяли? Да разве пшено – каша?

– А вы думали – посевное? Ободранное зерно – это каша, а вы распорядились ее в землю сеять….» [175]175
  Соколова Н. Н.Под кровом Всевышнего. М.: Православное братство святого апостола Иоанна Богослова, 2005. С. 25.


[Закрыть]Автор намеренно не стал сокращать столь большую цитату, чтобы читатель хоть на миг мог себе представить, что происходило тогда в деревне. Помимо трагического курьеза с засеванием каши (трагического, потому что для автора воспоминаний он кончился арестом по обвинению во вредительстве), данный отрывок хорошо показывает психологию коммуниста по отношению к крестьянам. Обратите внимание на момент, когда автор воспоминаний впервые почувствовала неладное: это появление в деревне веселья. Вопреки бравурным лозунгам «жить стало лучше, жить стало веселее» для коммуниста веселье крестьян – сигнал тревожный.

А теперь попробуем ответить на вопрос – могла ли политика коллективизации достигнуть тех экономических целей, которые декларировались при ее начале? Напомним, что в результате коллективизации были ликвидированы кулацкие хозяйства, поставлявшие в 1929 году товарного хлеба больше, чем колхозы, на спецпоселение были высланы наиболее компетентные и трудолюбивые крестьяне, новые хозяйства возглавили «идейно подкованные», но мало что понимающие в сельском производстве коммунисты – 25-тысячники. Могли ли эти меры дать прирост сельскохозяйственной продукции? Любой здравомыслящий человек ответит на это: конечно, нет.

Положение усугубил и еще один фактор: не желая отдавать свой скот в общее хозяйство, крестьяне начали массово забивать его, что приводило к общему сокращению продовольственного фонда страны. Писатель Олег Волков вспоминал о тех временах: «По деревням мужики, таясь друг от друга, торопливо и бестолково резали свой скот. Без нужды и расчета, а так – все равно, мол, отберут или взыщут за него. Ели мясо до отвала, как еще никогда в крестьянском обиходе не доводилось. Впрок не солили, не надеясь жить дальше. Иной, поддавшись поветрию, резал кормилицу семьи – единственную буренку, с превеликими трудами выращенную породистую телку. Были как в угаре или ожидании Страшного суда» [176]176
  Волков О.Погружение во тьму. Из пережитого. М.: Роман-газета, 1990. С. 38.


[Закрыть].