Текст книги "Клан"

Автор книги: Александр Прозоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц)

Глава третья

Швеция, поселок Эстергетланде (в 30 километрах к юго-западу от Линчепинга),

21 мая 1240 года. Поздняя ночь

Холодный весенний ветер врывался в узкие, но высокие окна замка и метался под потолком; заставлял языки пламени плясать на смолистых факелах, отчаянно кидался на пылающий в трех огромных каминах огонь, но не мог справиться ни с влажным теплом в широком зале замка, ни с весельем за длинным дубовым столом, за которым пировали три десятка мужчин.

– Я токмо треск различить сподобился, – с хохотом повествовал рыжебородый Дидрик из Карльскуга, широкое седалище которого занимало едва ли не половину скамьи, – а вепрь ужо под брюхо метнулся. Ну, мыслю, кишки из брюха кобылы моей сей миг посыплются. И тут копье Сверксона нашего с другой стороны – хок! Я еле ногу вздернуть успел, не то ни сапог, ни пятки бы не осталось. А Сверксон тут ратовище отпускает, и копье-то, копье – само из-под кобылы бежать кидается. Ну, я… – Дидрик торопливо обглодал последние куски мяса с могучей, как его зад, лопатки, кинул кость в сторону, где к ней моментально кинулись с десяток гончих собак, опрокинул в глотку кубок вина, вылив половину красной, как кровь, жидкости себе на бороду и кожаную рубаху, и продолжил: – Тут я уж зверя не упустил. Сулицу перевернул и под себя: хок! Вепрь заверещал, что порося молочная, ну крутиться, и меня – набок. Я, стало быть, на Хольмгера Кнутссона падаю, он на Пиггинга Длинного, Пиггинг на Олафа. Все лежат, лошади ржут, собаки лают, а посреди вепрь, к земле мною приколотый, на месте крутится и визжит. И тут славный наш Биргер спешивается, вынимает меч и со словами: «Ты бы его еще на кол посадил» – вгоняет клинок кабану прямо в гриву. Тот падает, но брыкает напоследок. Копье Сверксона вырывается и мне ратовищем в лоб! Видать, мало я богам даров приношу, еще взять хотят!

С этими словами рыжебородый наполнил кубок, наклонил его было, словно хотел вылить на плотно утоптанный пол долю обитателей небес, но в последний момент передумал:

– А вот и не получат у меня ничего! За стурмана, [20]20
  Стурман (большой человек) – представитель знатного шведского рода.


[Закрыть]нашего выпьем, за славного Биргера [21]21
  Звание ярла Биргер получил только в 1248 году.


[Закрыть]сына Миннешельда!

Тонкоскулый, с короткой бородкой мужчина лет сорока, в белой сорочке тонкого полотна, поверх которой была накинута подбитая горностаем меховая жилетка, благодарно кивнул, поднял свой серебряный кубок, отпил немного терпкого красного вина, откинул голову на спинку кресла.

Да, охота нынче удалась. И не только потому, что помимо десятка оленей им удалось завалить трех кабанов и одного злого после спячки медведя, а благодаря такому вот приключению, которое надолго остается в памяти воинов и о котором много лет рассказывают по всей Швеции. Охота удалась, и он, Биргер Миннешельд, сын Магнуса Миннешельда, владелец замка Бьельбу и всех окрестных земель, сыграл в этой истории хорошую роль. Не оказался в общей свалке, не струсил, один справился со зверем, да еще и порадовал всех удачной шуткой. Да, охота удалась.

Он глотнул еще немного вина, поставил кубок на стол и тяжело поднялся. От выпитого кружилась голова и распирало живот. Хозяин замка окинул усталым взглядом зал: тут и там валялись разбросанные пирующими кости, кое-где успели нагадить обожравшиеся объедками собаки, у дверей поблескивала не успевшая впитаться лужа. Впрочем, все это ерунда. Утром слуги принесут свежей соломы, накидают поверх старой, и пол снова станет чистым и желтым. А вот живот – это действительно серьезно.

Развязывая на ходу шнурки штанов, сын Магнуса Миннешельда отошел к стене и, повернувшись спиной к залу, с огромным наслаждением помочился. А когда, подвязав портки [22]22
  В большинстве случаев дворяне того времени подвязывали тонкие шерстяные штаны, больше похожие на колготки, к рубашкам, а не затягивали вокруг пояса.


[Закрыть]на место, снова развернулся, то едва не подпрыгнул от неожиданности: перед ним темными недвижными фигурами возвышались двое монахов.

– Кто вы? – переведя дух, требовательно спросил хозяин. – И что вы делаете в моем замке?!

– Имя мое – кардинал Гельд, – качнулся в сторону монах, что стоял позади, – а перед тобой, сын мой, кардинал Гемонд. Мы посланники Святого Престола к русскому князю новгородскому Александру.

– Тогда вы изрядно заплутали, святые отцы, – пьяно рассмеялся Биргер. – Вам надобно идти верст этак три раза по девяносто, да все на восток. Правда, там Варяжское море… Но ведь вы умеете ходить по воде?

Последнюю фразу он произнес достаточно громко, чтобы от смеха взорвался весь стол.

– Я уже видел князя, стурман, – холодно сообщил кардинал Гемонд. – Теперь я пришел к тебе.

– Наверное, мы должны упасть тебе в ноги и благодарить за счастье? – хмыкнул Биргер.

Миннешельд шагнул мимо монаха к столу, за которым расхохотались веселой шутке его друзья, но кардинал Гельд заступил ему дорогу:

– У нас есть поручение к тебе, стурман, поручение от самого Папы.

– Ко мне? – усмехнувшись, Биргер все-таки остановился: не отпихивать же священника с дороги силой? – А почему бы вам не поехать с этим поручением к тевтонцам или ливонцам? Помнится, это крестоносцы давали клятву сложить головы за вашу веру.

– И твою, стурман, – напомнил монах. – И твою.

– Ты же знаешь, сын мой, – продолжил кардинал Гемонд, глядя на то место, где пару мгновений назад стоял Биргер, – ты знаешь, что Ливонский и Тевтонский ордена милостью русского князя владимирского Ярослава поселились на русских землях, приняли их в лен от русских и принесли клятву вассальной верности правителю Ярославу и сыну его Александру. И пока еще они имеют глупость соблюдать обещание, данное язычникам. Но ты, сын мой, ты от подобных обещаний свободен.

– А еще я свободен от присяги твоему Папе, монах, будь он хоть трижды святым! – отрезал хозяин замка. – Мне ничего не нужно ни от него, ни от тебя, ни от твоего приятеля. – Стурман отпихнул-таки в сторону второго посланника и двинулся к столу.

– Ты так уверен в этом? – размеренным голосом переспросил кардинал и хлопнул в ладоши.

Мир вокруг внезапно погас – погрузился в полную темноту, бесконечный непроницаемый мрак. В первый миг сын Магнуса Миннешельда подумал, что в зале погасли факелы, и выставил руки, чтобы ни на что не наткнуться. А потом сообразил, что не видит своих рук. Не видит окон с бледным, но все-таки различимым небом над макушками сосен, не видит огня в каминах, не видит угольков на дотлевающих факелах – и взвыл от ужаса:

– Что ты сделал, монах?! Что ты сделал, проклятый?! Я ослеп, да? Я ослеп?!! – Стурман заметался из стороны в сторону и вдруг различил в нескольких шагах тощую фигуру в длинной рясе и светлое пятно под суконным капюшоном. – Я вижу! Я вижу тебя, монах! Но что ты сделал со мной? Где я?

– Ты там, где мы можем поговорить без лишних ушей, сын мой, – скривив бледные губы, сообщил кардинал.

– Сгинь, сгинь, нечистый, – торопливо перекрестился хозяин замка, мгновенно вспомнив, что все-таки принимал христианскую веру. – Сгинь, именем Господа нашего Иисуса Христа, Пресвятой Богоматери и святой Маргариты, покровительницы странников. Кто ты такой, откуда ты взялся, нечистый дух, соблазнитель рода человеческого?..

– Кто я? – Откинул капюшон монах. – Ты можешь звать меня Изекиль, можешь звать меня «ваше преосвященство» или просто «святой отец». Меня не интересуют имена. Меня интересует только реальность. А в ней, в реальности, в том бренном мире, который ждет нашего возвращения, ты сказал, что тебе ничего от меня не нужно.

Стурман молча перекрестился, торопливо вытянул из-под рубахи ладанку с мощами святой Маргариты, несколько раз поцеловал.

– Ты ошибаешься, сын мой, – продолжил священник, презрительно наблюдая за его стараниями. – Кое-что тебе от меня все-таки надо. Ведь ты еще крепок и силен, ты достаточно знатен, тебя уважают многие воины этих холодных северных земель. Однако ты всего лишь стурман. Если же ты выполнишь мое пожелание, стурман Биргер, сын Миннешельда, я сделаю тебя королем.

– Ты лжешь, монах! – расправил плечи хозяин Бьельбу. – Как ты сможешь сделать меня королем? Кто ты такой, чтобы решать судьбы народов и их правителей?

– Меня зовут Изекиль, – повторил кардинал. – И если ты сомневаешься в моих способностях… Может быть, оставить тебя здесь одного?

– Ты колдун! – судорожно сглотнул стурман, на этот раз испугавшись по-настоящему. – Я сразу учуял, ты колдун, настоящий колдун.

– Ты можешь звать меня как хочешь, смертный. – Монах накинул капюшон. – Скажи одно: ты готов стать королем или мне поискать другого слугу?

– Воистину искуситель, – снова перекрестился стурман, – во имя Отца, и Сына, и Святого духа…

– Ты отказываешься? – кардинал поднял руки, готовясь хлопнуть в ладоши.

– Постой!!!

В душе сын Магнуса Миннешельда понимал, что идет на сделку с Дьяволом, но… Но разве у него появится другой подобный шанс? Король… Король Швеции. Основатель новой династии.

– Что ты хочешь за это, монах? Тебе нужна моя душа?

– Если бы мне понадобилась твоя душа, смертный, – скривился Изекиль, – я взял бы ее и без твоего согласия. Нет, стурман. Я хочу, чтобы ты захватил земли Невской губы и все острова этой реки.

– Зачем они тебе, колдун? – От изумления Биргер забыл про свои страхи. – Там же, окромя болот, и нет ничего? Две деревни, пять лодок, одна курица. Нева глубока, да залив перед ней мелок. Более двух саженей нигде не найти. [23]23
  Глубины Финского залива по сей день не превышают трех метров, а Петербургский морской порт работает только благодаря существованию двух прорытых в дне залива каналов.


[Закрыть]Новгородцы свои ладьи в обход, по Северному морю гоняют, ганзейцы когги в Пернаве [24]24
  Пернава – ныне город Пярну.


[Закрыть]и Ругодиве [25]25
  Ругодив – ныне город Нарва.


[Закрыть]разгружают. Окромя ушкуев мелких да лодок рыбацких, никто там и не проплывет.

– Они нужны мне, смертный.

– Зачем?

На этот раз Изекиль надолго задумался с ответом, вперившись в человека немигающим взглядом. И наконец решился:

– Я открою тебе великую тайну, смертный. Тайну, о которой знают только избранные и из которой лишь я смог извлечь пользу. Ты должен знать, что все страны, все государства, империи, королевства, республики – все они подобны людям. У них есть своя печень, которая избавляет их тело от всякой заразы с помощью палача и эшафота, есть свой желудок, который переваривает любую добычу или пищу в золотые мешки ростовщиков, амбары торговцев, подвалы ремесленников. Есть свой жирок на голодные дни за толстыми стенами королевской казны. У них есть сердце. Правда, не у всех. Те королевства, у кого есть сердца, живут долго, очень долго и становятся сильными, могучими державами. Такими сердцами был Карфаген, Вавилон, Булгар. И когда враг поражал эти сердца, страны умирали навеки. Сердца умеют стареть. Постарел Рим – и сгинула непобедимая империя. Стареет Византия – и вскоре исчезнет и эта могучая страна. Стареет Киев. Государства умеют рождаться, и если у них есть сердце, они могут жить долго. Таково королевство франков, у которых забилось сердце в Паризии, [26]26
  Паризия – первое название Парижа.


[Закрыть]таково королевство норманнов, возродившееся вокруг Лондиниума. [27]27
  Лондиниум – второе название Лондона, отстроенного римлянами на месте более древнего кельтского поселения.


[Закрыть]Если у новой страны не нашлось сердца, то она обречена и скоро умрет, бесследно растворившись в веках. Сердце так и не забилось ни в Ганзейском союзе, ни в Священной Римской империи. [28]28
  Речь идет о Священной Римской империи германской нации – не путать с Древним Римом.


[Закрыть]И в твоей стране нет этого сердца, смертный. Поэтому она обречена. Она или рассыплется на племена, либо станет частью более сильного соседа. Впрочем, это неважно. Страны рождаются, стареют и умирают. Но только одна держава вот уже тридцать веков не желает исчезать с лица земли. Ты знаешь, почему? Потому что у страны славян есть два сердца. Одно появляется где-то там, на юге, а второе постоянно бьется здесь, у Невской губы. Я чувствую льющуюся из него силу на самых дальних краях обитаемого мира, я вижу, как оно питает наложившее на него свою лапу племя. Но русские дики и невежественны, стурман. Они даже не подозревают, каким сокровищем овладели по недомыслию Создателя. И сейчас, когда Киев, их нынешнее сердце, дряхлеет с каждым годом – настала пора отобрать у них этот дар. Слушай меня внимательно, Биргер, сын Магнуса Миннешельда. Тот, кто будет владеть островами Невы, станет самым могущественным из всех правителей обитаемого мира. Сердце, что скрыто там, вечно – а потому и основанная им империя окажется вечной, пока существует небо, море и солнце. Твои дети станут править вечно, смертный, им покорятся все племена и народы, а несчастная Русь сгинет во тьме веков, едва рассыплются от ветхости стены дряхлого Киева.

– Я стану величайшим из королей? – пока еще с сомнением уточнил стурман.

– Да, смертный, – кивнул Изекиль, – ты станешь величайшим из всех.

– Если правителем стану я, – вкрадчиво поинтересовался Биргер, – то зачем все это нужно тебе?

– Ты назначишь меня своим главным епископом, жрецом, волхвом или кем-то еще, какая вера тебе понравится больше, – сообщил кардинал. – Я хочу обитать в алтаре, поставленном прямо над сердцем твоей будущей империи, хочу, чтобы только через меня шли его силы и чтобы только через меня посылали молитвы своим богам все подданные твоей страны. Мне – души, тебе – слава, злато и власть. Такое разделение добычи тебя устроит, смертный?

– Значит, ты все-таки пришел за душами, монах… – сделал вывод стурман.

– Да, я пришел за душами, – не стал отпираться Изекиль. – Так ты согласен покорить для нас эти земли?

Биргер медлил, продолжая сомневаться в услышанном. Вот так просто получить власть над Швецией? Да что там Швеция – над всем миром! Это казалось слишком невероятным. Нет ли здесь обмана, хитрой дьявольской увертки? Хотя, с другой стороны, как сможет колдун обмануть его, если вся воинская сила окажется в его руках, руках сына Магнуса Миннешельда? Если только он сможет назначить посланника Святого престола своим духовником и епископом своего королевства? Да и вообще – чем он рискует? Нева – дикие безлюдные болота, несколько рыбацких стоянок, десяток островов, сотня протоков. Ни укреплений ничьих не стоит, ни дозоров ратных. Приплыть с дружиной, с друзьями, поставить шатер, назвать землю своей. Там и воспротивиться его слову некому! А там уже ясно станет, лжет колдун папский али правду речет. Риска никакого, а удача может статься великой невероятно…

– Так ты согласен, смертный? – повторил свой вопрос Изекиль.

– Да!

– О чем ты, стурман? – услышал Биргер голос рыжебородого Дидрика и понял, что вновь находится в зале, возле пиршественного стола.

Твердым шагом дошел он до своего кресла, наполнил кубок и поднял его над головой:

– Задумал я, братья мои, погулять, повеселиться по морю Варяжскому, по реке Неве. Удаль показать, меч солнцу яркому подставить, с новгородцами за обиды прошлые расквитаться, за Сигтуну [29]29
  Сигтуна – первая шведская столица, полностью разрушенная русской ратыо в 1187 году.


[Закрыть]спаленную, за спесь великую, и во славу предков наших! Пойдете ли вы со мной на земли языческие, братья мои?

– Пойдем! – как один рванули мечи из ножен разгоряченные пиром воины. – Веди нас, стурман, веди! На язычников, на Новгород! Слава стурману Биргеру, слава!

* * *

Санкт-Петербург, улица Рубинштейна,

17 сентября 1995 года. 17:35

Алексей Дикулин притормозил перед антикварным магазином, повернул направо сразу за рубиновой «Тойотой», перескочил поребрик, остановился рядом с витриной, заглушил мотоцикл и прислонил его к стене. Снял шлем, пригладил волосы, сунул руку во внутренний карман и уже в который раз убедился: билеты на месте.

– Ну, была не была, – решительно встряхнулся он. – Интересно только, зачем Лена просила меня так рано приехать? Может, хочет сказать, что это все-таки шутка?

То, что богатая дама и в самом деле откликнулась на его предложение пойти в театр, Лешу несколько удивило: мало ли чего наговорит человек после того, как ему пришлось встречать другого после пыточного подвала и отмывать ему раны? Одно дело – ляпнуть под настроение, и совсем другое – отвечать за свои слова уже в спокойном расположении духа. Но раз молодая антикварщица шла в своих поступках до конца, Дикулин тоже отступать не собирался.

Заперев руль на замок, он отстегнул с багажника запасной шлем, свой накинул на плечо и быстро сбежал по ступенькам.

– Ты уже? – Находившаяся в зале хозяйка несколько удивленно посмотрела на свои наручные часы, потом, словно не веря глазам, перевела взгляд на большие напольные, стоящие в углу, потом на электрические, что висели у потолка над входом, и покачала головой. – И ведь правда, уже половина. Ты точен. Это я никак ничего не успеваю. У меня еще один клиент никак не появляется. И еще на аукцион на Гороховую планировала заскочить.

– Так ведь время есть, – пожал плечами Алексей. – Или вы хотите сказать, что передумали?

– Ну вот, – хмыкнула девушка. – Стоит чуть пожаловаться, так сразу на «вы» начинают обращаться. Нет, раз договорились, значит договорились. Аукционы все равно все не обежишь, а если клиент заявится, ты сделаешь вид, что покупаешь инкрустированного малахитом слоника от Фаберже. Пусть знает, что за опоздание можно легко поплатиться хорошей вещью. Идем.

Она взяла гостя за руку, отвела к себе в кабинет.

– Сто лет не была в театре. Как я выгляжу? – Женщина крутанулась вокруг себя.

На этот раз на ней было длинное переливчатое платье в цвет волос, с длинным, почти до поясницы, разрезом на спине. Собранные на затылке волосы украшала заколка с тремя крупными изумрудами; зеленые камушки поблескивали также и в ушах, и на шее, перемежаясь с бесцветными бриллиантами ожерелья; на груди сидела золотая стрекоза с драгоценными глазами.

– Ты будешь самой потрясающей дамой во всем театре, – искренне признал Дикулин.

– Само собой, – скромно кивнула антикварщица. – Пойдем.

– Куда? – удивился молодой человек. – Ведь еще рано. Тут ехать три минуты.

– Я хочу заскочить с тобой к одной моей подружке, – безапелляционно сообщила Лена, забирая со стола сумочку. – Пойдем.

* * *

Ее подругой оказалась тоже хозяйка магазина – только уже готовой одежды. Там же, на улице Рубинштейна, только несколькими домами дальше.

– Вот, – обнявшись с блеклой дамой лет сорока, посторонилась девушка, – это Алексей.

– А что, неплохо, неплохо, – согласилась дама. – В смысле, телосложение нормальное, никаких сложностей.

– Да, я знаю, – обошла стол хозяйки Елена, оказавшись с женщиной по одну сторону, как бы вдвоем против него одного. – Кстати, Леша, а на чем мы поедем в театр?

– Я думаю… – запнулся Дикулин, внезапно понимая, что на мотоцикле, с которым он успел буквально сжиться, женщину в вечернем платье не повезешь. – Возьмем такси.

– Леш, – покачала головой Лена, – неужели ты считаешь, что мне стоит ездить в таком виде на общественном транспорте? В этих замызганных салонах, в которых сидел неизвестно кто и где невозможно ни вещь на сиденье положить, ни уронить чего-либо. Нет, ехать нужно на своей машине, так спокойнее. Я вот все думала, что у меня нет ни одного модного костюма, в котором прилично сесть на мотоцикл и посетить знакомых. Но ведь вот какое дело… Согласись, идти в театр в спортивном костюме как-то нехорошо. А если мы пойдем туда вместе, но настолько по-разному одетыми, это окажется еще хуже. Вот я и предлагаю: а что, если для начала купить не костюм для мотоцикла мне, а одежду для «Тойоты» тебе?

– Нет, – мотнул головой Алексей. – У меня хватает одежды. Да и денег я с собой не взял.

Мысленно он отметил, что даже имея деньги – ни за что не сунулся бы в такой дорогой бутик.

– Ничего, заплатить можно и потом, – пожала плечами девушка. – Ведь так, Алина?

– Нет, – категорически заявил Дикулин. Становиться альфонсом он не собирался ни в каком виде.

– Что ты на него насела, Аленушка? – укоризненно покачала головой хозяйка. – Может, он с тобой встречаться больше не собирается. Зачем ему тогда одеваться в стиле твоей машины? Ну, не нравишься ты ему, это бывает. Сходишь разик и так.

– Это неправда, – ответил Леша, чувствуя, как лицо наливается краской.

– Кстати, – спохватилась девушка. – Ты ничего не перепутал? Если «Смерть Тарелкина» – это опера, то почему она идет в БДТ?

– Нет, не перепутал, – покачал головой Дикулин. – Потому и купил билеты, что странным показалось. В БДТ плохих спектаклей не бывает.

– И ты действительно хочешь, чтобы я пошла туда вместе с тобой?

– Хочу.

– Тогда почему упрямишься? – Девушка вышла из-за стола к нему. – Правда, я очень давно не была в театре. Мне хотелось бы выглядеть действительно хорошо. И чтобы ты, Алеша, был рядом со мной. И чтобы ты был одет в том же стиле. Сделай это для меня, пожалуйста. – Лена взяла его за руку. – Говорят, мужчины должны идти ради женщин на жертвы. Пожалуйста, сделай для меня этот маленький подвиг, разреши выбрать для тебя костюм. Если я тебе действительно не безразлична, докажи.

«А ведь на деньги разводят, – внезапно сообразил Алексей. – Выберет мне „прикид“ тыщ на двадцать, потом всю жизнь расплачиваться за муру итальянскую придется».

Но, ощутив прикосновение Лены к своей руке, встретив ее умоляющий взгляд, он махнул рукой:

– Ладно, выбирай.

* * *

Москва. Тверская улица,

17 сентября 1995 года. 20:35

Мелкий моросящий дождик висел в воздухе туманной пеленой. Мертвенно-желтый свет фонарей отражался от множества луж, расплывался по мокрому асфальту, дрожал в капельках дождя, придавая улице оттенок нереальности. Однако жизнь на ней била ключом: прогуливались в одиночку или сбивались в кучки девушки, несмотря на прохладу одетые в короткие юбчонки и куцые курточки. Не спеша прокатывающиеся машины притормаживали рядом с ними, и то одна, то другая девушка ныряла в темноту салона, чтобы тут же умчаться куда-то в неизвестность.

Влажная, а потому кажущаяся особо яркой, вишневая «восьмерка» притормозила возле парочки девиц с пышными рыжими волосами, опустилось правое стекло.

– Сколько? – наклонился к окну круглолицый, коротко стриженный мужчина лет тридцати.

– Что, паря, ласки захотелось? – Подошла к машине одна из девиц.

Водитель окинул ее оценивающим взглядом, кивнул:

– Сколько за ночь?

– Ты не горячишься, парниша? – наклонилась девица к самому окну. – Мы ведь не газировкой торгуем.

Мужчина расстегнул карман рубашки, извлек пачку стодолларовых купюр и сыпанул их на пассажирское сиденье:

– Хата есть?

– Так тебе еще и перекантоваться негде? Могу устроить, как в люксе. Ты в курсе, сколько люкс в «Москве» за ночь стоит?

Водитель сгреб деньги в выемку перед рычагом переключения передач и открыл пассажирскую дверцу.

– Ладно, подруга, я рванула, – оглянулась на напарницу девица. – Или парниша хочет повеселиться по-крупному?

– Одной мне хватит вполне, – покачал головой водитель, – я не жадный.

– Это хорошо, что не жадный, – обрадовалась девица, усаживаясь рядом. – Люблю щедрых мужчин.

– Не обижу. – Пустынник вывернул руль влево, вдавил педаль газа. – Значит, звать тебя сегодня будут Роксаланой, понятно? Мы немного побалуемся, почудим. Если понравишься, вся эта зелень твоя.

– Роксалана так Роксалана, – согласилась девица, оценив количество «стольников», смятых в выемке перед рычагом. – Роксалана – это значит Рокси?

– Не Рокси, а Роксалана, – хмуро поправил Пустынник. – Где твоя квартира?

– Налево на следующем светофоре, – недовольно откинулась на спинку кресла девица. – Там еще пара кварталов, и на месте.

* * *

Работала Роксалана в однокомнатной квартире, размещавшейся на третьем этаже кирпичного девятиэтажного дома. Большую часть комнаты занимала огромная кровать, размером с автогараж средних размеров, скромно прикрытая белым байковым одеялом. Окна закрывала плотная тяжелая штора, люстру заменяли четыре бра, развешанные над постелью, и торшер в противоположном углу.

– Наверно, ты устал, парниша. – Едва прикрыв за собой дверь и торопливо скинув туфли, девица упала на постель, вытянула вперед руки, немного поизвивалась, перевернулась на живот, приподняла туго обтянутую джинсовой тканью попочку, завиляла ею.

– Кухня у тебя тут есть? – опустил сумку на пол Пустынник.

– Что?! – извернувшись, оглянулась на него девица.

– Кухня. Плита, сковородка, спички, – уточнил маг.

– А зачем?

– Вот, – он достал из сумки полиэтиленовый пакет с эскалопами. – Пожарь это. Лучше с красным вином.

– Я тебе что, кухарка?

– Роксалана, – удивленно приподнял брови последний из рода Тахо, – кто здесь платит деньги? Я взял тебя на всю ночь, чтобы ты исполняла мои причуды. Так что иди и работай.

– Блин, совсем народ охренел, – слезла с постели девица. – Скоро пол мыть заставят.

Она ушла из комнаты, и вскоре Пустынник услышал характерный треск падающего на раскаленное железо мяса. Маг посмотрел на часы, отошел к окну, отодвинул занавеску, взглянул на небо. Потом вернулся к постели, бухнулся на нее и вытянулся во весь рост.

Прошло около получаса, прежде чем в комнату с глубокой тарелкой в руках вошла хозяйка:

– Вот, пожарила. Теперь что?

– Теперь ешь.

– Как «ешь»?

– Ешь-ешь, – кивнул Пустынник. – Меня это возбуждает.

– Может, мне тогда раздеться?

– Успеется, – махнул рукой маг. – Пока просто ешь.

Роксалана недоуменно покачала головой, но вслух ничего не сказала – уселась на стул возле торшера и принялась жевать. Ела она руками. Видимо, считала, что так эротичнее. Когда мясо кончилось и девица облегченно поставила пустую тарелку на пол, Пустынник снова сверился с часами:

– Теперь давай подождем двадцать минут.

– Слыхала я про проблемы с эрекцией, – не удержалась от саркастического замечания Роксалана, – но чтобы до такой степени!

Пустынник скривился, вытащил из нагрудного кармана еще сто долларов и протянул ей:

– На, чтобы вдохновение не иссякло.

– Сотню «дохлых президентов» за целую тарелку горелой свинины?

– Это уж как сама приготовила, – расплылся в улыбке маг. – А ты думала, я тебе доверю для себя стряпать?

– Надеюсь, ты хотя бы возбудился?

– Еще как! – Пустынник сверился с часами. – Раздевайся.

– Сейчас, музыку включу.

– Не надо, – покачал головой маг. – Просто разденься.

Роксалана встала и, покачиваясь и водя бедрами, начала неторопливо раздеваться. Однако даже эти ее старания угодить клиенту пропали даром: Пустынник отвернулся, порылся в своей сумке, достал коробку со школьными мелками, открыл.

– О, – встрепенулась Роксалана, – будем играть в учительницу и ученика?

– Будем, – кивнул Пустынник, кладя рядом с мелом отвертку. – С тобой было приятно поиграть…

Он выпрямился, стиснул ей грудь, потом сунул ладонь между ног. Девица с преувеличенной страстью застонала, закрыла глаза, закинула голову. Маг погладил ей живот, отмерил две фаланги от пупка вправо, подхватил с пола отвертку и нанес резкий короткий удар.

Роксалана только охнула, складываясь пополам, но сильная рука перехватила ее за горло, в то время как вторая вывернула за спину локоть. Хватка была жесткой и умелой – девушку выгнули до боли в пояснице, наклонили вперед и держали в этой неудобной позе, пока вязкая струйка из раны падала на мел, постепенно заполняя коробку. А потом грубо отпихнули в сторону.

– Ах ты, урод, – выдохнула она, обретя способность говорить. – Ах ты, тварь. Ах ты, сволочь.

Роксалана прижала руку к ране, отняла, с ужасом посмотрела на окровавленную ладонь.

– Ублюдок! Ну, я сейчас… – Она кинулась в прихожую, но Пустынник, склонившийся над мелками, резко ткнул в ее сторону указательным пальцем, и девица споткнулась, ударилась в косяк, отлетела на постель. На левом боку, чуть ниже ребер, начал багроветь обширный ожог.

Маг подошел к ней, наклонился, почти коснувшись ее губ губами, но в последний момент остановился:

– А нужна ли мне эта никчемная душа? Чего в ней может быть интересного? Пожалуй, главное – чтобы она другим не досталась.

Пустынник выпрямился, огляделся по сторонам. Потом сходил на кухню, вернулся с полиэтиленовым пакетом из-под мяса, надел Роксалане на голову и стянул вокруг шеи.

Девица неожиданно очнулась, заметалась – но маг обнял ее крепко, как пылкий любовник, прижал к себе, не давая сорвать пакет, и уже спустя пару минут хозяйка квартиры обмякла.

Пустынник побаюкал ее еще немного, потом осторожно положил у стены, развернулся и рывком поднял постель, поставив ее набок, ногой разметал в стороны пыль, опустился на колени.

– Мел, пропитанный желчью, вытекшей на нечистое животное, – негромко пробормотал он, очерчивая на полу желтоватый круг.

За кругом он начертал пентаграмму, вписав в каждый из ее углов по древнему иероглифу, истинный смысл которых уже давно затерялся в веках, в центр пентаграммы поставил стакан с водой, насыпал вокруг могильную землю. Затем прошел по комнате – снял со стены зеркало, вынес на кухню. Обшарил карманы мертвой проститутки, обнаружил крохотное зеркальце и тоже выкинул из комнаты. Сорвал с нее серьги, цепочку, дешевые кольца – тоже выкинул прочь. Разделся сам, оставив всю одежду за порогом.

Магические книги утверждают, что ожившие мертвецы не выносят зеркал и железа, но Пустынник за пять веков успел набраться опыта и знал: покойники непредсказуемы. Их может привести в ярость любой предмет и всякая живая плоть. Поэтому, совершая обряд, лучше не иметь на себе вообще ничего. И крайне желательно – не быть смертным.

Он приоткрыл занавеску, выглянул наружу. Там по-прежнему моросил дождь, небо плотно закрывали тучи. Однако маг чувствовал – пора. Ночь проложила границу между днями и открывает врата новой дате. Восемнадцатое сентября. Если могильный камень не врет – то это дата рождения некоего Геннадия Кимова. День, когда линии его судьбы сходились в одну точку, когда глаза его впервые увидели свет – а потому в этот день он должен легче всего откликаться на зов.

Пустынник достал церковные свечи, расставил их по углам пентаграммы, зажег, сам отступил в круг:

– Ouvrez doret vivant et mort! Au Nom des dieux passe et futur j’ordonne! – начал он ритуальное заклинание, после чего перешел на язык мертвеца: – Вызываю и выкликаю из могилы земной, из доски гробовой, из жизни вечной, предтечной. От пелен савана, от гвоздей крышки гробовой, от цветов в гробу, от венка на лбу, от монет откупных, от червей земляных, от иконы на груди, от последнего пути. Прочь с глаз пятаки, руки из темноты, ноги шелохни по моему выкрику, по моему вызову. К кругу зазываю, с погоста приглашаю. Иди ко мне, раб Божий Геннадий! Домовина без окон, дверей, отпусти спящего вдали от людей. Сюда, сюда, я жду тебя! Отпусти его, сила сна, хоть на час, хоть на полчаса…

Огни на свечах заплясали, послышалось поскрипывание половиц, по спине потянуло холодком. Бухнула дверь – раз, другой. Жалобно тренькнул звонок. Однако Пустынник знал: если он хочет получить действительно умелого воина, то помогать нельзя. Мертвец обязан сам проникнуть сквозь стены и двери, преодолеть любые запоры, влекомый неодолимым призывом.

– Ouvrez doret vivant et mort! Au Nom des dieux passe et futur j’ordonne… – начал он повторять заклинание с самого начала.

Дверь загрохотала с новой силой, зазвенели стекла за занавесками, содрогнулись стены. Послышался тихий злобный вой, словно в центр русской столицы проникла целая стая голодных таежных волков. И лишь когда Пустынник начал читать заклятие в третий раз – комната внезапно заполнилась влажным гнилостным запахом, вой сменился полной тишиной, а за спиной мага послышались тяжелые шаги.