Текст книги "Донос мертвеца"

Автор книги: Александр Прозоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Лес боярин дозволяет рубить невозбранно. Но дабы на дело шло, а не баловства ради! Скотину хозяевам в сарай пока сгоните, он ноне пустой стоит. Каши и зерно туда же сгрузите, на кошт хозяин вам выделять станет. За пару дней управитесь с делами артельными, и с Богом, за дело.

Заметив Качина, купец неторопливо спустился на землю, вежливо поклонился:

– Здрав будь, хозяин.

– Здравствуй, Илья Анисимович, – постарался точно так же поклониться Саша. – А Кости нет. Его опричник в поход увел.

– Знаю, – кивнул купец. – Через Замежье обоз вел, с боярыней встретился. Неладно, сказывала, на западном порубежье.

Баженов оглянулся на отошедшего к остальным мужикам крепыша и предложил:

– Пойдем в дом.

Из угощения у провалившихся в шестнадцатый век одноклубников имелись только брусничный чай, да печеная рыба – но Илья Анисимович знал, к кому попал, а потому на застолье и не рассчитывал.

– Стало быть, так, – вдумчиво сообщил он Качину, распахнув на груди епанчу и продемонстрировав хозяевам дома атласную с соболиной оторочкой душегрейку: – Пополонок они уже получили, более им ничего не плати, пока дела не покончат. Артельного ты видел, я ему наказывал хозяина слушать во всем.

– Ну да, – засуетился Качин, – я тут прикинул, как все устроить надо.

Купец довольно усмехнулся, увидев, что рисунки начертаны на серой рыхловатой бумаге сделанной в его присутствии. Стало быть – не плоха, пусть иноземцы мануфактуру налаживают, должен пойти товар. Однако смотреть ничего не стал:

– То артельному покажи. У нас уговор: две мельницы по вашему наущению поставить, амбары для товара. Избу большую, какую скажешь, стекло варить. Печник наперво артельщикам очаги сложит, а потом тебе, для стекла, каковую спросишь.

Саша, пожав плечами, положил чертежи на стол. Сейчас он остро сожалел, что всех остальных мужчин отпустил за дровами. Его, как подавшего идею стекловарни и соображающего в строительстве, оставили разрабатывать, как это называется, «эскизный проект». И вот нате вам – вместо инженера внезапно оказался прорабом.

– Скотина и каша твоя, – продолжал загибать пальцы купец. – Коли споро работать станут, выдавай им на кошт по хряку в два дни и три меры крупы на день. Заленятся – пусть и харчуют меньше. Себе можете брать невозбранно, вам о деле думать надобно, а не косых по лесу ловить, али карасей на реке. Сегодня-завтра артель не трогай, пусть устроятся. А опосля к делу ставь.

– Понял, – покорно кивнул Качин.

– Теперь вот, – опасливо оглянулся Илья Анисимович и выудил из-за пазухи два матерчатых мешочка, протянул один Саша. – Это артели по уговору положено. Как все отстроят, отдашь. Две монеты печнику, тоже обговорено. А вот это, – он протянул второй кошель, почти равный по весу первому, – коли сверх уговора нужда в чем застигнет. Только не зевай, какую цену запросят – сбивай вдвое. Вот. А я по реке пущусь, хочу дом навестить. Коли на рубежах неспокойно, надобно Марьяну навестить, жену мою. Саму успокоить, совет какой дать, о деле торговом разузнать. Может, гости приезжали, али грамоту кто присылал. Месяца не пройдет, ворочусь. Думаю, артель к такому сроку едва-едва управится.

– Угу, – Саша подобрал кошели, взвесил в руках. Тот, что предназначался артели, весил раза в полтора меньше.

– Спасибо, хозяин, за хлеб за соль, – со всей серьезность поклонился Баженов, так и не присевший к столу и, нахлобучивая высокую бобровую шапку, поворотил к дверям.

Качин, оглядевшись, торопливо засунул кошели на одну из балок – сучок там выскочил, и получилась изрядная выемка. Выдернул между бревен пук мха, ткнул поверх денег, отступил, посмотрел. Вроде, не заметно. Кинулся на улицу проводить купца, но тот, во главе отряда из двух десятков своих молодцев с зазимовавшей в Замежье ладьи, уже мчался, вздымая снежные вихри, вниз по извилистой Суйде.

Быстрица в длину составляла не более двух миль, и всю ее армия прошла за полтора часа. Когда впереди раскрылся белый простор, епископ опять остановил коня и дождался крестоносцев.

– Впереди, на том берегу, – сказал он, обращаясь к кавалеру Ивану, – стоит деревня Бор. Она как раз посередине между Лугой и озером. Мы сейчас налево повернем, пройдем полторы мили по озеру, и две по протоке, что прямо в Лугу впадает. Если на льду никого нет, то из селения нас не увидят. И по этой стороне, и по той тайно пройдем.

– Господа, – обратился сын Кетлера к дворянам. – Давайте еще раз пропустим оруженосцев. Пусть приобщаются к воинскому делу.

И вновь легкая конница помчалась впереди армии, готовая расчистить дорогу от случайных свидетелей – но на этот раз боги хранили язычников и надоумили не выглядывать в морозный день на широкое рыбное озеро. Следом за легкой конницей двинулась тяжелая. Закованные в железо кони неспешно переставляли по снегу широкие копыта, неся в седлах неподвижные стальные статуи, зажимающие в правых ладонях копья, а левыми придерживающие поводья.

Сын Кетлера, повернув голову, с некоторым недоумением вглядывался в проплывающий над горизонтом крест. Самой церквушки, как и селения, в котором она стоит, из-за расстояния было не разглядеть, но заброшенный на огромную высоту крест явственно доказывал, что здесь живет не пара хуторян, и даже не десяток сервов.

Теперь понятно, почему священник не повел армию к Луге по прямой – из такого селения народ при виде врага не разбежится, как из оставленной три дня назад деревушки. И если за три дня кнехты не смогли прорваться даже в ту земляную крепость, что епископ называл боярской усадьбой, то более крупного города и вправду лучше остерегаться.

Рыцарь поежился. Идти по вражеской земле, оставляя у себя в тылу непокоренные города и селения, тем самым фактически отрезая себе пути отхода и снабжения – и в страшном сне он не мог себе представить, что когда-либо решится на подобное. И чего ради? Ради мифического обещания без боя впустить ливонскую армию в стены Новгорода? Все это выглядело правдоподобным там, в далекой Мяэтагузе, когда он еще не знал, что стены русской приграничной крепостицы вдвое выше стен Кельна, а в земляные валы затерянной среди диких лесов усадьбы можно бить чугунными ядрами месяцы напролет без малейшего толка. И что после каждой, самой мелкой стычки появляются раненые, которых не отправить назад в безопасный лагерь, не расчистив дорогу от подобных крепостей и усадеб, что по мере продвижения вперед обуза становится все тяжелее, что в мерзлой земле не выдолбить могилы для погибших, и они тоже повисают на шее армии непомерным грузом…

Теперь он начал сильно сожалеть, что поддался на угрозы священника и ушел к Новгороду. Ведь силы взять Гдов у него имелись – требовался всего лишь месяц терпения. И усадьбу при правильной осаде удалось бы снести с дороги всего за пару недель. Теперь они, крадучись, обходят новые крепости. Сколько их еще окажется на пути? До Новгорода остается четыре дня дороги. И то, если не выяснится, что какая-нибудь подобная крепостица намертво перекрывает проезд…

Рыцарь легко коснулся шпорами боков своего коня и нагнал проводника:

– Вы уверены, господин епископ, что нам не потребуется на оставшемся пути штурмовать неожиданные укрепления?

– Нет, господин кавалер, – не повернув головы, спокойным тоном сообщил священник. – Сейчас по протоке и по реке мы обойдем Бор. От него и до самых Раглиц на реке нет ни единого селения. Раглицы, конечно, будут куда крупнее Чернево, но их можно без труда обойти. Вокруг них поля, луга. И так до самого Новгорода. Сейчас зима, гиблые места замерзли. Там, где нет леса – пройти можно везде.

– Если нам не откроют ворот города, то нам придется бросить всех раненых и почти весь обоз, – хмуро сообщил командующий. – И даже тогда будет очень трудно дойти назад.

– Откроют, – кивнул священник. – Можете быть уверены.

«Нужно было оставаться у Гдова, – подумал рыцарь. – Пожалуй даже, не стоило вообще соглашаться с прожектами священника. Нужно было дождаться морозов в лагере, пробраться через замерзшие болота между Иван-городом и Ямом, ударить вниз по Луге, а потом вдоль побережья по свежему льду пробраться назад».

Но обратного пути у командующего уже не было.

– Хорошо, сын мой, – негромко начал священник, видя сомнения в молодом крестоносце. – Поскольку план наш близок к завершению, и дабы приободрить вас я открою вам одну тайну. Этим летом мор опустошил Псков и Новгород, и воли к борьбе в этих городах сейчас нет. Мало того, мор поразил и русского царя, а потому сейчас он лежит на смертном одре. Свободный в скором времени трон делит несколько князей, а потому ни один воин из стен Москвы в ближайшие месяцы не выйдет. Как вы видите, наш с вами поход подготовлен достаточно хорошо. Неужели же вы думаете, что покровитель, имени которого нам с вами знать не нужно, не позаботился и о том чтобы не произошло никаких случайностей и в самом Новгороде? Перестаньте сожалеть о невзятых деревнях и недорушенных крепостях. Впереди нас ждет истинная цель, перед которой все прочие победы и поражения блекнут. Для нас главное – просто дойти, и внести в стены города герб Ливонского Ордена. Вы поняли меня, сын мой?

– Да, господин епископ, – рыцарь чуть потянул на себя поводья, и конь замедлил шаг.

Со слов священника сын Готарда Кетлера понял главное: этот поход готовил не только он сам, и не только дерптский епископ, но и куда более весомые силы мира сего. И ему не верилось, что кто-то, кроме его самого или отца мог быть заинтересован в поднятии стяга Ливонского Ордена над башнями русского города. Просто поднятии знамени – поскольку покорять окрестные земли он не имел ни сил, ни времени, да никто и не пытался поставить ему такой задачи. И чем больше крестоносец размышлял над получающимся несоответствием, тем более странным оно ему казалось. По прошествии получаса кавалер Иван отозвал в сторону крестоносцев барона фон Регенбоха и фон Гольца и стал долго и подробно что-то им объяснять.

Протока повернула круто направо, заставив колонну двинуться чуть ли не в обратную сторону, потом стала по широкой дуге заворачивать влево еще полмили пути – и из-под высоких сосновых крон войско стало вытекать на широкую ленту Луги.

– Смотрите! – крикнул литовский рыцарь по имени Хилмун, разворачивая коня, опустил копье и дал шпоры. По правую руку от отряда крестоносцев, всего в сотне шагов, неспешно полз вверх по течению обоз никак не менее, чем из двадцати саней.

Остальные всадники, не дожидаясь приказов, тоже помчались в атаку – но теперь оруженосцы оказались за спинами своих господ. Среди возничих, услышавших за спиной дробный топот тяжелой конницы, началась паника: кто-то, бросив повозку, кинулся бежать к лесу, кто-то, нахлестывая длинными вожжами лошадей, пытался пустить их вскачь, кто-то вскочив на кипы товара, выдергивал из-за пояса топор. Рыцари носились по реке, с хохотом нанизывая визжащих русичей на острия копий, рубя их мечами, затаптывая в снег копытами коней.

Спустя несколько минут развлечение закончилось – тут и там на реке валялись безжизненные, изломанные, окровавленные тела. Лишь на одних санях стоял, вздымая широко расставленные руки с растопыренными пальцами одетый в пухлую шубу купец, да кавалер Хилмун никак не мог наколоть на пику вертлявого русского серва. Тот метался перед конем из сторону в сторону, поминутно оглядываясь и норовя отскочить по левую, неудобную для удара сторону. Одетый в распахнутый на груди тулуп с большими проплешинами в свалявшемся меху язычник шаг за шагом приближался к спасительной черте густого ивняка.

Зарычав от злости, Хилмун отшвырнул лэнс, выхватил меч и направил коня слева от серва, занося сверкающий клинок для завершающего аккорда схватки. В этот миг русич остановился, коротко взмахнул рукой – в воздухе промелькнул темный шарик кистеня и точно ударил в самое уязвимое место каждого рыцаря: в раскрытые ноздри боевого коня, выпирающие из-под ладно откованной маски. Жеребец заржал, пытаясь подняться на дыбы, и тяжело опрокинулся на бок, придавив ногу потерявшему меч ливонцу.

Пока рыцарь, ошалев от удара о землю, хватал руками воздух, злобный коварный серв подскочил ближе, торопливо выдернул из валенка кривой засапожный нож, несколько раз ударил им в щель забрала, потом шустро ощупал пояс рыцаря: шестопер тяжел, кинжал и меч приклепаны на цепочки. Русич вскинул голову, метнул взгляд в сторону столпившихся у обоза ордынцев, тоже растерявшихся от увиденного, приподнял за край кованное ожерелье, резанул под ним ножом, пытаясь попасть по ремням доспеха.

От обоза, обнажив мечи, в его сторону начали разгоняться несколько рыцарей и добрый десяток оруженосцев. Мародер резанул ножом еще пару раз, рванул за край кирасы, увидел подвязанный на тонкую серебряную цепочку кожаный мешочек, ухватил его, рванул к себе и, продолжая сжимать в руке нож, с треском вломился в кустарник, уходя в глубь леса.

Всадники домчались до убитого товарища, но углубляться в непролазную чащу, естественно, не стали. Мужик, отойдя от реки на сотню шагов, остановился, привалился к сосне, пытаясь отдышаться. Немного придя в себя, спрятал нож обратно за голенище валенка, развязал мешочек. Вместо ожидаемого золота там оказался еще сохранивший запах духов кружевной платок, прядь пшенично-золотых волос и ладанка с какими-то опилками. Русич разочарованно сплюнул, отшвырнул его в сторону, успевшую остыть на морозе серебряную цепочку запасливо намотал себе на запястье и, при каждом шаге глубоко проваливаясь в снег, стал пробираться вверх по течению.

– Еще один рыцарь! – в ярости прошептал кавалер Иван и перевел взгляд на сдавшегося в плен купца.

Он кому-нибудь нужен? Проводником выступает епископ, договориться на счет выкупа удастся не скоро, а таскать с собой лишнюю обузу – много дней. Крестоносец обнажил меч и тронулся к пленнику.

– Нет! Не-ет! Господи Иисусу, не надо! – купец понял, что его ждет и упал на колени, закрываясь руками. – А-а-а!

Просвистевший клинок оборвал жалобный вопль, обрубив одну руку и погрузившись от ключицы чуть не до живота. Труп отвалился в снег.

– Надо было шубу с него сперва снять, – разочаровано вздохнул фон Гольц. – Теперь испорчена.

Вид разбросанных тут и там мертвых тел, слегка припорошенных снегом, заставил Прослава поежиться – однако он увидел, как с краю реки рыцарские сервы начинают расставлять шатры и заторопился распрягать уставшую за день Храпку.

– Эй, раб, иди сюда, – подошел заведующий едой кнехт.

– Да нам барона нужно бульоном… – начал было вчерашнюю песню раб кавалера Хангана, но латник небрежно отмахнулся:

– Успеешь. Иди за мной. И ты тоже, – поманил он Бронислава.

Соседи, переглянувшись, послушно двинулись за воином.

– Вот, – подвел их кнехт к паре саней с запряженными в них лошадьми. – Ты за эту отвечаешь, ты за другую. Накормить, напоить, попоной укрыть. В общем, головой отвечаете.

– Понял, господин, – Прослав увидел в одних санях большое кровавое пятно и тут же положил ладони на оглобли других. – Все сделаем.

Поставив порученные ему сани рядом со своими, серв выпряг чужую лошадь, вывел из оглоблей, сунул под морду пук сена. Пошел искать попону. Но вместо попоны рука его наткнулась под сеном в чужой повозке на плотно укатанный тюк. Прослав подтянул его к себе, взглянул и его словно окатило кипятком: парча! Он тут же уронил тюк обратно, испуганно огляделся по сторонам. Но на одного из многих тружеников ливонской армии никто не обращал никакого внимания, всем вполне хватало и своих хлопот.

– Я просто пока отложу, – негромко произнес Прослав, подхватил тюк и, изо всех сил сохраняя спокойствие, перекинул его к себе в сани. Немного выждал… Нет, никто не бежал хватать его за руку, никто не уличал в воровстве и не пытался повесить на дереве.

Он вспомнил, что так и не укрыл конягу, вернулся к чужой повозке, продолжил поиски и наткнулся еще на один тюк. На этот раз – просто холст. Прослав вздохнул с некоторым даже облегчением: невелика кража, и уже почти открыто перенес к себе – должен он навести порядок в доверенных ему санях? Наконец вместо попоны обнаружился донельзя истертый тулуп – им-то и прикрыл от холода незнакомого коня серв, подкинул ему еще сена. Потом отсыпал зерна на постеленную на снег мешковину, а когда лошади захрустели предложенным угощением, прикопал оба найденных тюка на самое днище саней, прикрыл пустыми мешками из-под пшеницы, присыпал сеном. Вроде, если специально не приглядываться, так и незаметно.

Серв мечтательно прикрыл глаза, представляя, какое вызовет изумление, вернувшись домой и выложив на стол этакие подарки! Хотя, наверное, ткань все равно придется продать. Куда им столько? А уж тем более – парчи. Но перво-наперво он все равно похвастается своей богатой добычей.

До чего все-таки хорошо, что он попал на войну! Вот повезло, так повезло! Он вспомнил, как боялся этого ремесла и покачал головой – вот дурень, так дурень! Попросись он с кавалером Ханганом еще в молодости, сейчас, верно, имел бы не одну кобылу, а всю тройку коней, загон для скота поболее, да и дом побогаче. Ну, да чего теперь… В его возрасте в латники подаваться поздно.

Напоив лошадей, он отошел к общему костру, на котором Харитон уже сварил на всех четверых, считая барона, жирную гусиную похлебку. Гусятина опять досталась сервам, а похлебка – дворянину, до сих пор не открывающему глаза, но попадающее в рот варево проглатывающему исправно. Глаза тут же начали слипаться, поэтому Прослав вернулся к своим саням, кинул тулуп рядом с бомбардой, вытянулся во весь рост, положив голову на спрятанные от посторонних глаз тюки ткани, прикрылся другой полой и закрыл глаза.

Но не успел он насладиться забвением, как на плечо легла холодная рука:

– Это твои сани, раб?

– Нет! – испуганно дернулся Прослав и попытался вскочить, решив, что кража обнаружена.

– Тихо! – перед ним стоял рыцарь в доспехах, но без шлема. Над лагерем висела глубокая звездная ночь, со всех сторон слышалось сладкое посапывание. А сено и мешковину над тканью, по виду, никто не трогал.

– Ну, – опять тряхнул его рыцарь, – проснулся? Повозка с бомбардой твоя?

– Моя, господин, – чувствуя в животе наливающийся холодом ком, кивнул серв.

– Запрягай. Только тихо, понял? – крестоносец сложил кулак из толстых стальных пластин и Прослав торопливо закивал. – Запрягай, сейчас выступаем.

– Просыпайся, Семен Прокофьевич, – затряс кто-то медвежью шкуру.

Зализа шумно зевнул, открыл глаза, высовывая наружу голову. Увидел встревоженное лицо татарина и рывком сел:

– Говори, боярин!

– Лагерь ордынский в полдни отсюда, – тяжело дыша, ответил Мурат Абенович. – Немногим ниже Бора по реке.

– От нежить, зараза болотная! – со злостью ударил Зализа кулаком себе в ладонь. – Накликала все-таки!

– Кто? – не понял боярин Аваров.

– Много? – опричник встал, поводил плечами, покрутил руками, развернулся всем корпусом из стороны в сторону, одновременно и просыпаясь, и давая юшману обвиснуть вдоль тела.

– Думаю, больше тысячи будет, Семен Прокофьевич.

– Тебя не видели, Мурат Абенович?

– Как можно? – осклабился татарин. – Я костры посчитал. Две сотни с небольшим. У каждого обычно людишек пять греется. Так и получается, тысяча с небольшим. Палатки видел, но мало. Около двух сотен будет.

– Значит, две сотни рыцарей, а остальное – кнехты, – сделал вывод Зализа, задумчиво покусывая губу.

В общем, соотношение сил его особо не пугало. Если по коннице считать – две сотни ливонской конницы вдвое меньше четырех сотен бояр. Если по кнехтам – то восьми сотням пешцов удара четырех сотен кованной конницы не выдержать. Все вместе – примерно равная сила получается. Пожалуй, даже, ордынцев меньше: после осады Казани, не раз встречаясь с татарскими разъездами и сходив под Тулу, опричник привык, что врага нужно смело атаковать и гнать без оглядки, даже если его больше раза в два или три. Правда, кидаться на ордынцев прямо сейчас смысла не имело. Ночь. Бояр поднимать не выспавшихся, да маршем гнать – устанут. Зачем с усталыми витязями бой начинать, если можно врага прямо здесь подождать, да свежими силами в него ударить?

– Что делать станем, Семен Прокофьевич? – негромко поинтересовался подошедший боярин Иванов.

Хотя ратники, вроде бы, все спали, весть об обнаруженном вражеском воинстве непостижимым образом распространилась среди людей и многие бояре стали подтягиваться к государеву человеку, ожидая его решения.

– А что тут сделаешь, Дмитрий Сергеевич? – усмехнулся Зализа. – Спать будем.

– Как спать? – возмутился кто-то из задних рядов. – Немцы на Руси!

– Спать, – повторил опричник. – Окромя Луги дороги здесь нет, они завтра сами к нам под клинки придут. А коли Бор захотят обложить, оно и лучше. Днем позже подойдем, в спину ударим, а воевода Лютин со стен поможет. Нет пока тревоги, бояре. Людишки Кондрат Васильевича с Божьей помощью гуляй-город срубили из девяти щитов. Завтра поутру Лугу ими перегородим, ливонцев дождемся, да и ударим по ним всею силушкой, до самого Пернова бежать станут.

– Неправильно это.

Бояре поворотились к воспротивившимся плану опричника иноземцам. Костя Росин и Игорь Картышев, выбравшиеся из палатки полураздетыми – просто накинув на плечи даренные тулупы и сунув ноги в самодельные поршни – выглядели рядом с одетыми в железо ратниками не столько странно, сколько забавно. Тем не менее Игорь, кадровый офицер, прошедший Афганистан и успевший «зацепить» Чечню, говорил твердо и уверенно:

– Нельзя так делать, ученые мы уже. Вы им в лоб вдарите, они разбегутся. Потом, как тараканы, из других щелей полезут. Если бить, то насмерть, чтобы никто не ушел. Зачем вам гуляй-город поперек реки? Все равно в конном строю атаковать станете! Его нужно не здесь, его нужно ливонцам за спину выкатить! Чтобы бежать было некуда, чтобы все здесь остались.

– Ладно говоришь, боярин, – задумчиво ответил Зализа, вытаскивая маленький ножичек и принимаясь крутить его между пальцев, потом с огорчением покачал головой. – Ладно говоришь, да трудно исполнить. Коли рано гуляй-город выкатите, ливонцы вас затопчут. Их, почитай, в полсотни раз больше получится. Поздно выкатитесь – и вовсе никакой пользы, ужо разбегутся все.

– Выкатим после того, как вы сечу начнете. Они все вперед смотреть станут, силы туда подтянут. Пока прочухаются, поздно станет.

Но опричник опять покачал головой:

– Две сотни рыцарей, восемь сотен пешцов, да еще обоз. Колонна длинная. Никак не меньше, чем полверсты получается. Вам до начала такого дела еще и в лесу схорониться потребуется. Как на таком расстоянии вы начало сечи услышите?

– Есть способ, – многозначительно улыбнулся Картышев.

– Семен Прокофьевич, – громко попросил бывший милиционер. – Дозволь с иноземцами вместе воевать? На коне с меня пользы мало. Зато в гуляй-городе пищаль к месту окажется. Пять пищалей у нас на всех, отобьемся.

Зализа помолчал еще несколько минут, покусывая губу, потом спрятал ножичек обратно в ножны и кивнул:

– Да будет так! Правым крылом войска командовать я стану, а коли случится со мной что, то боярин Иванов, Дмитрий Сергеевич продолжит. Правым крылом боярина Феофана Старостина назначаю, а коли случится с ним что, боярин Аваров заменит, Мурат Абенович. В гуляй-городе воеводой боярина Росина ставлю, Константина Алексеевича. А буде беда случится, служилый человек Нислав его заменит. Набирайтесь сил, бояре, трапезничайте сытнее. Ратное дело сегодня предстоит. С нами Бог!

Небо начинало потихоньку светать, и ложиться спать Зализа уже не стал. Ему предстояло определить место для предстоящей сечи, вывести в засаду сани с гуляй-городом, обсудить с назначенными в воеводы боярами план будущей битвы.

В утренней суете завтрака и сворачивания лагеря разобраться с численностью и порядком войска было довольно трудно, но когда армия вытянулась в походную колонну, дерптский епископ сразу заподозрил неладное. Поначалу ему показалось, что в колонне кнехтов одетых в плюдерхозы и толстые шерстяные плащи епископских воинов внезапно стало в несколько раз больше. Потом он понял, что все как раз наоборот: меньше стало орденских кнехтов, в их коротких тулупах и широких свободных штанах.

Священник, в сопровождении семи телохранителей, промчался вдоль всей колонны: да, действительно, армия похудела не меньше, чем на две сотни человек! К тому же, рядом с командующим не гарцевали его самые близкие друзья и помощники: крестоносцы фон Гольц и фон Регенбох.

– Демон! – прошептал епископ. – Куда пропали рыцари и кнехты из армии?

– Они торопятся вниз по реке, – детским голоском откликнулся скрутившийся в вихре снег. – Ночью убежали…

Священник оглянулся за следующих по пятам воинов, но они явно ничего не услышали.

– Почему ты не сказал мне про это раньше?

– Ты спал, смертный, – рассмеялась за спиной какая-то женщина. – И ты никогда не приказывал следить за воинами своей армии, – добавил мужской баритон из-под брюха коня.

Дерптский епископ тихо зарычал и пустился в погоню за головным отрядом рыцарей.

– Господин кавалер!

– Я вас слушаю, – юный командующий, понимая, о чем пойдет речь, отделился от крестоносцев и выехал в сторону.

– Я бы хотел узнать, господин кавалер, – сдерживая ярость, негромко спросил священник, – куда исчезли из войска примерно десять крестоносцев и две сотни кнехтов?

– Я вам отвечу, – кивнул сын Кетлера. – Обе сотни Тапской комтурии под командованием десяти опытных рыцарей спустятся вниз по Луге, разорят поселения у самого устья реки и закрепятся там, отрезав крепости Ям и Иван-город от моря. Когда мы захватим Новгород, весь север Руси окажется отрезанным от остальной страны и окажется быстро побежден…

– Ты лжешь! – не выдержал-таки священник. – Тебе безразличны все эти крепости и города! Ты просто отрабатываешь ганзейское золото! Тебе заплатили за истребление плавающих по Балтийскому морю русских купцов, и ради этого ты готов предать высшие цели!

– Да, да, святоша! – так же прямо ответил сын Кетлера. – Я отрабатываю золото Купеческого союза! Мне двадцать лет, святоша, но я не так глуп! Если я нарушу слово и не разорю русские причалы, мне больше никогда в жизни никто не даст на военный поход ни артига! А я не собираюсь становиться нищим бездомным ландскнехтом!

– Глупец! – зашипел, наклонившись вперед, в самое лицо мальчишки епископ. – Ты даже не представляешь, какую миссию нам предстоит выполнить! Твое ганзейское золото – куриный помет по сравнению с этим!

– Какую? Ну, господин епископ, какая миссия может оправдать клятвопреступление?!

Священник осекся. В горячке спора он едва не проболтался о том, что гонит ливонцев к Новгороду не ради пустой славы, а для того, чтобы найти и забрать не очень большую каменную плиту – крышку Гроба Господня, увезенную монголами хана Хулагу из захваченного ими Иерусалима и подаренную Александру Невскому ханом Батыем в знак своего дружеского расположения. Но тогда пришлось бы сказать и то, что ни один из ливонцев живым назад уже не вернется: просто потому, что новгородцы не любят чужих воинов в своем городе. Идущая под флагом Ливонского Ордена тысяча воинов должна удержаться в городе всего несколько дней – до тех пор, пока ошеломленные предательством новгородцы не спохватятся, и не начнут всерьез истреблять впущенных подкупленными боярами, воеводой или купцами немцев. Всего несколько дней – необходимых дерптскому епископу, чтобы найти и вывезти, или хотя бы спрятать священную реликвию.

– Если ваши хваленые лазутчики откроют ворота, – продолжал доказывать свою правоту сын Кетлера, – нам хватит и половины армии. Если нет – нам придется бежать от стен Новгорода вовсе без боя.

Глупец! Он даже не подозревал, сколь могущественные силы тайно поддерживают этот поход, который не может не кончиться успехом. Не подозревал, что твердость его обещаний уже не имеет значения – он все равно почти что мертв. Значение имеют две сотни воинов, уходящие прочь: в стенах города они смогут поддерживать власть Ордена лишних два-три дня – а в деле поиска и укрывания от ортодоксальных священников древней реликвии решающее значение способен сыграть даже один лишний час!

– Немедленно верните кнехтов! – потребовал епископ.

– Нет! – упрямо тряхнул головой рыцарь. – Если я обещал Ганзе истребить русских купцов, они должны бить уничтожены.

– Именем Господа нашего Иисуса Христа приказываю вам, – повысил голос священник. – Немедленно верните уходящие сотни в общий строй.

– Я потом покаюсь и куплю у вас индульгенцию, святой отец, – презрительно хмыкнул сын великого магистра, и дернул поводья, поворачивая морду коня.

– Верни их назад!

– Нет, – рыцарь присоединился к отряду крестоносцев.

– Тогда я сделаю это сам!

Ответа от командующего армией не последовало.

– Верни их, демон!

– Кого? – хихикнул дух Тьмы.

Священник от злости заскрежетал зубами. Демон Тьмы мог целиком и полностью подчинять себе любого смертного – но только одного. Если сын Кетлера достаточно подробно объяснил своим воинам их задачу, то неожиданное требование любого из крестоносцев повернуть назад не произведет на всех остальных никакого действия. Демон может вернуть только одного – но никак не всех! А если кнехты уже знают, что их послали грабить торговые поселения – их сможет остановить только смерть.

– Какой смысл продавать душу, если все приходится делать самому? – прошипел епископ.

– Какова плата, таков и слуга, – рассмеялась в ответ поземка под копытами коня.

«А ведь проклятый рыцарь наверняка рассказал кнехтам далеко не все! – внезапно подумал священник. Посылая отряд разорять мелких речных торговцев, он наверняка не признался, что собирается войти в Новгород! А большой богатый город – это не деревенские коробейники. С городской добычи можно обеспечить себя на всю оставшуюся жизнь…».

– Нет, я их все-таки верну, – улыбнулся дерпткий епископ, повернул коня и дал ему шпоры, разгоняясь вниз по Луге и увлекая за собой охрану.

По всей видимости, в этом месте в реку впадал какой-то ручей, заболотивший немалую часть наволока и образовавший в лесу треугольную прогалину, ныне скованную льдом. Боярские сотни вошли в нее почти все, до единого всадника. Для боя витязи оставили себе по одному коню, с которых сняли все лишние сумки и котомки. Колчаны, наоборот, набили плотно, насколько было возможно, а многие воины взяли их даже и по два. Рогатины торчали широкими лезвиями вверх за спинами воинов, у кого притороченные к седлу, у кого – закинутые за спину.

Все лишнее – коней, скатки, сумки отвели или отвезли глубоко в лес и оставили под присмотром ерошинского новика и нескольких смердов. Младший сын боярина Ероши пытался спорить и рвался в сечу – но его строго отчитали сразу многие старшие помещики, наказав слушаться приказов государева человека и стоять насмерть там, куда поставили, а не где хочется. Настоящую причину немилости вслух так никто и не произнес: появление ливонского войска и исчезновение боярского разъезда означали то, что отныне и хозяйство вести, и ратников выставлять и продолжать боярский род ерошинский предстояло ему одному – отца со старшими братьями он более не увидит.