Текст книги "Земля Злого Духа"

Автор книги: Александр Прозоров

Соавторы: Андрей Посняков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Слава богу, на мели ластоногое чудовище оказалось вовсе не таким проворным, как в глубине, – никого схватить не успело, но на берег вылезло, отвратительное в своей склизкой мерзости и явном желании кого-то сожрать.

Атаман поджидал клыкастую озерную сволочь со всем спокойствием, хорохорился, показывая своим воинам достойный пример – мол, и не таких чертей видывали!

Вблизи-то не такой уж и огромной оказалась зверюга: туловище сажени в две с половиной, и в три сажени – шея. Вытянутая голова с оскаленной пастью, ласты…

– Целься!.. Огонь!

Водяную тварь завалили с первого залпа – тремя выстрелами, прямо на песке та и издохла, издав напоследок какое-то утробное шипение. Покрытая слизью голова с глухим стуком упала на камень, мертвые глаза подернулись пленкой…

– Ну, вот. – Подойдя ближе, Иван наступил поверженному чудищу на хвост. – Не так уж и страшен зверь оказался. Бабах – и нету.

Казаки с любопытством обступили зверюгу.

– Дьячок наш, в Чердыни, как-то про коркодила-зверя рассказывал. Дак похож!

– У коркодила-от, грят, шеи-то совсем нету! А у этого – эвон!

– Дак это, может, какой другой коркодил.

– Интересно, мясо-то это есть можно? Туша-то немаленькая.

– Ой, Спаси, Господи, такую есть! – со страхом перекрестился Афоня. – Эта страхолюдина Онисима нашего сожрала, не подавилась.

– Ой! Да ведь и кабанчика-то, верно, она и украла, братцы! Вот ведь морда.

– А, может, в озере-то она не одна живаху? – Глянув на успокоившуюся водную гладь, послушник опасливо попятился.

Следом за ним отошли от берега и казаки – кто его знает, кто там на дне? Может, такая же тварь, а может, еще и поболе!

Иван все же послал казаков по бережку пробежаться – мало ли, вдруг Онисим уцелел, выбрался. Нет, тщетно. Куда там – уцелел! Видать, утащила зверюга несчастного в свою нору да вынырнула за другой добычей – вот жадность-то и сгубила!

Убедившись, что поиски не дали результата, атаман приказал собираться в обратный путь. На пригорке под высокими соснами сладили крест – в память о погибшем товарище, а злобную тварь так и оставили гнить на бережку, даже не освежевали – только плюнули, пнули да поругались:

– У, сволочина мерзкая!

– Озерный дракон!

– Да на дракона-то не особо тянет.

Один только ландскнехт Ганс Штраубе замешкался у туши, в нескольких местах взрезал кинжалом кожу… Потом догнал всех:

– Доннерветтер, господин капитан! Хорошо, что из мушкетов… из пищалей палили. Аркебузная-то пуля вряд ли бы сего коркодила взяла. Разве только ежели в глаз…

Глава V
Зима 1582/1583 гг. Низовья Оби – п-ов Ямал
Земля драконов

Ударив наскоро вытесанной острогой, Дрозд, наконец, угодил в рыбину, пригвоздил серебристую тушку. Наклонился, схватил руками да, вытащив из воды, обернулся к напарнику, показал:

– Эвон, рыбонька! Посейчас костерок разложим, испечем.

– Соли мало осталось, бачка, – смачно сплюнул в воду татарин. – Найти бы.

– Да уж! Где ж тут ее найдешь? Хорошо, хоть лед кончился – прям какое-то чудо! А водица-то студена, ага.

Скривив губы, Карасев выбрался из воды на пологий берег, бросил рыбу в пожухлую траву, раскатал закатанные до колен порты, обулся:

– Ну что – поснидаем?

Исфак натянуто улыбнулся:

– Давай.

Вот уже около недели беглецы пробирались вдоль реки на север, туда, где почему-то день ото дня становилось все теплей и теплей. Первым эту несуразность заметил Шафиров и долго гадал: с чем такое тепло связано? То ли оттепель, то ли они как-то незаметно на юг повернули… так ведь и там – зима! Юг ханства Сибирского, чай, не Крым!

Вообще-то поначалу неудачливые похотливцы и собирались повернуть к югу да идти на Кашлык, но потом татарин – человек очень даже неглупый – вдруг вспомнил про древний новгородский путь: из Обдорской земли, через Камень – к Двине-реке, к морю Студеному. Вернуться домой так выходило короче… впрочем, а нужно ли было – домой? С чем вернуться-то? Точнее сказать – без чего? Без золота, без какой иной добычи, без соболей даже!

Сильно ругался себе под нос наемный татарин Исфак Шафиров – покойника Лютеня Кабакова ругал и себя. Ишь, захотелось девок! Ничего, перетерпели бы… Перетерпели… Но с другой-то стороны ежели посмотреть – ведь как хорошо все продумали! Верней сказать, он, Исфак Шафиров, продумал. И лишнего народу в селеньи не было, и людоеды как раз пригодились бы, на них бы все и свалили. Да, так и вышло бы! И никто б ничего… Кабы не та косматая дура! Кто ж знал, что лук у нее окажется, что стрелять начнет, да еще так ловко? Просто не повезло, не помог Аллах, что уж тут говорить-то. Ничего – знать, в другой раз повезет и все сладится.

– Да-а, – высекая кресалом огонь, согласно протянул Дрозд. – Домой-то нам пустыми незачем. Что тогда делать-то? Опять к Строгановым подаваться аль в какую-нибудь ватагу? Опять на побегушках быти? Иное дело – кабы с богачеством пришли! Уж тогда все кругом – наше. Дом бы выстроил, коров завел, лошадок… да дворовых дев прикупил бы! Кругленьких, красивых… Йэх!

И так тоскливо это «йэх» прозвучало, с таким остервенением отбросил Карасев Дрозд огниво, что даже всегда невозмутимого татарина проняло.

– Ну-ну, Карасище, не горюй! – утешил Исфак дружка. – Уже хорошо – убежать смогли. А домой – в этом ты прав – нам сейчас спешить нечего. И в Сибир-город, в Кашлык – кто там нас ждет-то? Да и представь… – Шафиров задумчиво пожевал сорванную соломину. – Вернемся мы с тобой в Кашлык или в Чинги-Туру, не важно… Вновь на службу поступим, может, даже дьяками приказными станем, уважаемыми людьми. А вдруг Ивашкины люди вернутся? Нас узнают да потребуют суда? Такое ведь случиться может. Оно нам надо?

– Не надо. – Карасев подбросил в разгорающийся костер сухих веток.

Исфак одобрительно кивнул:

– Вот и я говорю, бачка. Ах, умный ты человек, Карасище!

Дрозд от похвалы зарделся – редко когда его умником называли… да, положа руку на сердце – никогда вообще! Может, и не зря с татарином связался – вот кто по-настоящему умный-то. И с девками все бы по его задумке вышло – кабы не лучница, черт бы ее побрал! Да и относился Исфак к Дрозду со всем уважением, не как другие казаки. Бачкой вот называл – батькой, вроде как атаман-батюшка. Приятно то было слушать!

– Так вот, – глядя, как напарник управляется с рыбой, Шафиров гнул свою линию дальше: – Я и подумал, бачка: зачем нам на юг-то? Сам видишь – на север идем, а день ото дня теплее. Знать, правдивы слухи-то! И земли теплые есть, и есть в них золотой идол. Есть! Обязательно!

– Ага, есть, – положив выпотрошенную рыбу на угли, покивал Дрозд. – Только как же мы его возьмем-то? Вдвоем?

Сия, прозвучавшая для Шафирова весьма неожиданно, фраза показала вдруг, что Карасев не так уж и глуп, как всегда казался. Ишь ты – сообразил. Хотя соображенья тут особого-то не надо, и дураку ясно: вдвоем идола не добыть. А тогда следовало дать напарнику какую-то цель, чтоб меньше о пути дальнем задумывался… кое-что рассказать, частью раздумий своих поделиться.

– Эх, бачка, – тряхнул белобрысой челкой татарин. – И не нужен нам тот идол, ага!

– Как это «не нужен»? – тут же возмутился напарник. – А зачем же тогда мы туда пойдем?

– За славой. – Шафиров даже и бровью не повел, а еще и повторил важно и значительно: – За славой, за богатством и честью!

Услышав такие слова, Дрозд недоверчиво расхохотался:

– Кто ж нам это все дасть?

– Великий хан, – пожал плечами татарин. – Местный правитель. Хозяин золотого идола. Что ты моргаешь-то, бачка? Или, думаешь, идол златой там сам по себе стоит, без правителя, без зоркой и неподкупной стражи?

– Не-а. – Хмыкнув, Карасев озадаченно взъерошил затылок. – Ежели б без стражи, так давно его умыкнули, идола-то!

– То-то и оно, бачка! – вскинулся Исфак. – Я всегда говорил, что ты умный человек. Вот и сейчас – добре все понимаешь. К этому-то хану, несомненно из какого-то знатного, враждебного Кучуму рода, мы с тобою и явимся! Да не просто так, а с важной вестью – о воровских казаках предупредим, все об Ивашки Еремеева шайке расскажем! Сколько их и зачем они сюда явилися. Придет Ивашка-то – а тут его уж и ждут! Разобьют наголову, девок в полон возьмут… может, нам еще их и пожалуют… за верную службу!

– Да, – согласно кивнул Дрозд. – За верную-то службу хан не токмо девками одарит, но еще и златом. Коли уж оно там во множестве. Ежели мы про Ивашку все расскажем… да увидят, что не соврали… да! Токмо это…

Карасев немного помялся и вдруг выдал такое, от чего ушлый спутник его снова впал в некое недоумение: опять выходило, что Дрозд-то не круглый дурак.

– Токмо это… нам бы с тобой дворянами сказаться надоть. Еще лучше – детьми боярскими.

– Вай, молодец, бачка! – Исфак одобрительно затряс головой. – Вай, молодец. Не детьми боярскими – боярами назовемся!

– Боярские-то роды здешний царь, верно, знает, – снова показал сметливость Дрозд. – Как бы нам не опростоволоситься, скажут еще – самозванцы. Не! Думаю, дети боярские – в самый раз. Не простые мужики чтоб. Говорят, есть такое правило, что в чужих землях тако же положенье людям пришлым дают, что и у них дома было.

– Да, – охотно подтвердил татарин. – Такое правило есть. И в Ливонской земле оно действует, и в Литве.

– Главное – нам с тобой хорошенько уговориться, придумать, где у нас землишки были да куда потом делися.

– Придумаем, бачка! Путь-то, чай, длинный.

– Господи. – Упав на колени, Карасев истово перекрестился на высокую елку. – Лишь бы с погодою повезло, лишь бы сладилось. Не то заметет пурга… тут оба и сгибнем.

– Не заметет, – шмыгнул носом Шафиров. – Вона, все теплей и теплей. Ну, что? Будем рыбу есть, бачка?!

Перекусив, беглецы, замыслившие для всех оставшихся в остроге казаков злое дело, отправились дальше. Так и шли вдоль реки, били наскоро сделанной острогою рыбу, ночевали в ельниках да мечтали о злате.

– Так часто бывает, когда к другим государям бояре або дети боярские отъезжают, – рассуждал по пути Шафиров. – Наши мнози – в Литву, а литовские – к нам.

Вокруг тянулись густые, почти непроходимые леса: лиственницы, кедры, угрюмые сосны-ели, однако чем дальше на север, тем чаще стали встречаться осины, березы и даже дубы со светлыми солнечными липами.

В воздухе явно пахло весной, хотя вот-вот должно было наступить Рождество Христово: набухали на ветвях почки, в кустах весело щебетали птицы, а в почти полностью очистившейся ото льда реке играла на плесах рыба.

– А те-то, дурни, зимовать собрались! – радуясь неожиданному теплу, смеялись приятели. – Ничо, пущай себе позимуют.

Так и шли, никого по пути не встречая, было очень похоже, что здесь, в глухой сибирской тайге, не ступала еще нога человека… ну, разве что какой-нибудь самоед или вогулич забегал поохотиться. Зато зверья было – с избытком! Олени, лоси, куницы с белками, встречались и рыси, и волки.

– Дай-то Бог, не напали бы, – всерьез опасался Дрозд. – Надо б как-то по очереди спать, что ли.

Татарин в ответ отмахивался:

– Да им тут и без нас полно пищи! Бурундуки вон с барсуками из нор вылезли – жарковато им, бедолагам, не спится.

– Вот-вот! – тут же встрепенулся Карасев. – На медведя-шатуна б не нарваться.

Тут уж Исфак не нашел, что и сказать, – и впрямь, по такой оттепели медведей в берлогах подмачивало, вот звери и вылезали наружу – голодные, мокрые, злые. Повстречаешь невзначай такого в лесу – не убежишь, не спрячешься: медведь добычу издалека чует, бегает быстро и по деревьям ловконько лазит.

Не пустое было опасение – но тут уж как Бог даст. Потому-то беглецы так обрадовались, когда обнаружили на излучине лодку. Обычная остяцкая однодревка с низенькими бортами, легонькая долбленка – и ту приняли как благодать божью! Едва в пляс не пошли, еще бы: в лодке-то по реке плыть – это не пешком по чащобе шататься, тем более вниз по течению, можно сказать – с ветерком.

Вылив набравшуюся воду, приятели вытащили лодку на берег, разложили костер, просмолили да выстругали засапожными ножами весла из подходящих коряг. Переночевав, с утра и уселись, оттолкнулись веслами от низкого берега, поплыли, подгоняемые течением и попутным ветром.

– Ой и славно же! – оборачиваясь, довольно закричал Дрозд. – Теперь мы быстро до здешнего царя доберемся!

Продвигались и в самом деле быстро, делая за день с полсотни, а то и поболе верст. Растительность по берегам постепенно становилась все гуще, деревья – пышнее и выше, вот уже и зазеленела листва!

– Нет, ты глянь только! – Сняв от жары шапку, Карасев с удивлением качал головой. – Вот это чудо! И главное – никакой медведь не страшен.

Так и плыли бы, коли б…

Коли б не завернули в одну тихую заводь – набить острогой рыбки, коей река в этом месте просто кишмя кишела. Даже с лодки хорошо было видно, как носилась в воде серебристая рыбья мелочь. А вот проплыла какая-то большая рыба – сазан или лещ, – за ней юркая щука…

Шафиров поднял острогу:

– Есть, есть рыба-то! Сейчас… словим… Вот, хоть этого сома… Смотри, какой огромный! Сейчас я его – в глаз. Оп!

Сказал и ударил…

И тут же, словно в кошмарном сне, взвилась из воды в воздух огромная змея толщиной с хорошую лиственницу, с окровавленной левой глазницею и со злобно ощеренной, усыпанной острыми зубами пастью! С узорчатой темно-зеленой кожи змеищи стекали, падали в реку тяжелые водяные капли.

Взвившись, змея ка-ак долбанула хвостищем, так что лодка сразу перевернулась и вылетевшие из нее беглецы дружно поплыли к берегу, заклиная Иисуса Христа и Аллаха!

Господи, упаси от такой хищной змеюги!

Видать, Исфак все же молился хуже или Аллах его недолюбливал – все может быть. Расправившись с лодкой, зверюга с жутким шипением набросилась на татарина, обвила его кольцами с такой злобной силою, что хрустнули кости, удушила, потащила вглубь…

Дрозд Карасев этого не видел – выбравшись на берег, бежал со всех ног куда глядели глаза, не помня сам себя от только что пережитого страха. Река с ужасной змеею уже давно осталась далеко позади, а беглец все несся узкой звериной тропою, не обращая внимания ни на становившуюся все непрогляднее чащу, ни на пение птиц… ни на что.

Так и бежал, пока не споткнулся, зацепившись ногой за какой-то кривой корень… или это тоже была змея?

По возвращении отряда в острожек казаки первым делом устроили молебен – молились за упокой душ погибших и за здравие оставшихся в живых. Высокий, представительный, в небесно-голубой, расшитой золотыми нитками ризе, отец Амвросий правил службу по всем канонам, хоть дело и происходило не в церкви и не в часовне даже, а прямо на берегу реки, под высоким, недавно поставленным казаками крестом.

Пахло ладаном. Размахивая кадилом, священник нараспев читал молитвы, казаки, сняв шапки, крестились, а спасенный от ужасной смерти Афоня, гордый до невозможности, исполнял обязанности дьячка. Серые глаза парня лучились прямо-таки необыкновенной важностью и счастьем.

– Да святится имя твое-е-е, да приидет царствие твое-е-е… Аминь! Аминь! Аминь!

Благостно все проходило, эффектно: тусклыми студеными изумрудами зеленел на реке лед, снег на солнце блестел так, что больно глазам, с неудержимой властностью рвались к холодному светло-голубому небу кедры. Молились казаки. Крестились. Клали поклоны. Чуть в стороне так же молились девушки, сначала – за упокой погибших, потом – за удачу, а дальше уж каждая о своем: кто поминал родных да знакомых, кто просил здоровья и счастья, а кто-то – доброго парня в женихи.

Вот и Настя… Поклонилась, перекрестила лоб… скосила очи карие на атамана. А тот как раз в этот момент повернул голову, и взгляды их встретились…

Оба тут же смущенно опустили голову… потом – разом! – вскинули глаза… снова уперлись взглядами… и вдруг улыбнулись…

После молебна атаман созвал всех казаков на большой круг – собрание для принятия самых важных решений. Собрались рядом, на просторной поляне, – все, кроме, естественно, девок: не хватало еще баб на круг звать – не по старине то, не по чести! Что бабе на сурьезном соборе делать? Ее дело – деток здоровых кажный год рожать да мужа ублажать, слушаться.

Сразу по возвращении Иван узнал от отца Амвросия о смерти Лютеня Кабакова и подлом деле, задуманном его дружками – Шафировым Исфаком и Дроздом Карасевым. Хотели девок снасильничать, устроить толоку, да вот не удалось сволочам – девки сами над ними насилие учинили, да еще какое! Одного стрелой убили, а двое других вынуждены были бежать. В леса подались, дурни, – на свою гибель. Ну и черт с ними, поделом.

Большой круг по другому поводу собрали, вовсе не из-за этой подлой троицы. Нынешний старшой атаман Иван свет Егорович Еремеев поклонился низенько казакам да позвал собираться в поход.

– Земли там, козаче, теплые, льда на реке нет – красота плыть-то! Чего зря зимовать, порох да соль тратить? Идол златой отвоюем, порушим капища – и домой. Бог даст, уже к осени или зимой возвернемся. А буде кто похощет здесь остаться, хозяйствовать – милости прошу, землицы не жалко, на то у меня от Стогановых-купцов особая грамота есть! Ну? – Иван прищурил глаза. – Любо ли вам, казаки?

– Любо! – первым подбросил вверх шапку Михейко Ослоп, за ним – Василий Яросев, потом Чугреев, а там и другие подхватили:

– Любо, атамане, любо!

– И впрямь – чего тут зря сидеть?

– Идем! Идем походом!

Правда, нашлись и поосторожнее люди, вроде Силантия:

– А верно ль, что вниз по реке льда нету?

– Да что я вам, врать буду, казаки? – обиделся Иван. – Вон, хоть у кого из моего отрядца спросите. Теплынь там, вам говорю. И река ото льда чистая.

– А далеко ль до тех мест?

– Да верст с полсотни будет.

– Многонько… Струги-то на себе придется волочь.

– Ничо, козаче, сволочим! На Камне-то, помните, как волокли? Вот так и здеся.

– Это полсотни-то верст?!

Подавляющим большинством голосов все же порешили: волочь! Правда, не все десять стругов, а восемь или даже семь – казаков-то, увы, поубавилось.

– Главное, козаче, не столь струги, сколь пушки да пищалицы, да пороховое зелье, да ружейный припас. Дракона мы озерного видели – пришибли пулею. Думаю, там и другие такие драконы есть.

– Слыхали мы уже про дракона, атаман. Одначе мыслим – с пушками да с пищалями никакие драконы нам не страшны!

– Тако и верно!

– В путь, в путь! Чего зря сидеть? Завтра же поволочем струги!

И снова подали голоса осторожные, из числа старых казаков, что еще стены Ревеля да Риги помнили:

– А ну как замерзнет и там река? Тогда что?

– Тогда зимовать будем… Или вернемся, струги с надежной сторожей до лета оставив.

– Ох, спаси, Господи!

Кричали, шумели казаки, до хрипоты спорили: сколько отрядцев на смену друг другу готовить, кого – заместо погибших – десятниками, какие струги с собой брать, а какие – на слом… или просто здесь, у селенья, оставить?

– А на обратном пути – заберем!

– Верно, Кондратий, глаголешь! Чего зря суда разрушать?

Зубастые коркодилы, гнусные людоеды-менквы и товлынги с огромными бивнями никого не останавливали – на то пищали да пушки имеются! С любыми сладить можно. С самим Баторием воевали, с поляками да со шведами, с литвой – все вояки знатные! А тут какие-то там полудохлые коркодилы – бояться настоящему казаку всякую озерную сволочь пристало ли? И, того паче, опасаться каких-то там диких людишек, к тому же – непроходимо тупых, хоть и свирепых? Это после мадьярских-то летучих гусар? После татар крымских? После непобедимых солдат шведского воеводы Де ла Гарди, после ратников Стефана Батория, воинственного короля Польши и Литвы?

Смех один, да и только.

Так многие казаки и решили: еще бы, сами-то они ни коркодила, ни людоедов не видели – только слышали краем уха. А многие хотели бы и поподробней послушать – вот и девки… Ишь, любопытницы!

Сразу после круга зазвали атамана в свою землянку. Не одного зазвали – с немцем Гансом Штраубе, они вместе и шли – атаман и немец. Неспешно себе шли, о делах разговаривали, как вдруг глядь: тень какая-то от ворот наперерез метнулась – может, какой вражина? Так ведь откуда здесь вражины-то? Кругом все свои, других нету. Хотя… Лютень, да Дрозд, да Шафиров тоже поначалу своими казались – а вон оно вышло-то как!

Тень, выйдя из тени, поклонилась, промолвила тоненьким женским голосом:

– В гости бы к нам заглянул, атамане? И ты, герр Ганс, мимо не проходи.

Стрельнули из-под платка серые глазки.

– Ох, и кто ж ты такая шустрая? – не признал в полутьме Иван.

– Авраама я. Так в гости-то зайдете? Мы уж и пирогов в очаге напекли…

Еремеев задумался – кругом казаки шли, в жилища свои возвращались… а он, значит, к девкам сейчас пойдет. И добро бы был простой казак, а то атаман – неудобно как-то!

– Да пойдем! – Штраубе взял приятеля под локоть. – В кои-то веки фройляйн в гости зовут. Неужто откажем? Так доблестные кавалеры себя не ведут!

И уговорил ведь, хитрый черт! Правду сказать, недолго и пришлось уговаривать.

Махнул рукой атаман:

– Зайдем, чего тут. Раз уж пироги.

Ах, пироги-то как пахли – прямо как дома, из печи, с пылу с жару! Постарались девы-то, что уж там говорить. Лучины свеженькой натесали, воткнули по всем углам – для свету, очажок для тепла стопили – в одних рубахах да сарафанах сидели, при виде гостей вскочили все, поклонилися:

– Ах, гостюшки дорогие, долгожданные, добро пожаловать!

Усадили гостюшек на почетные – перед очагом – места, плеснули в кубки бражицы. Хорошие кубки, серебряные, такие же и блюда – все из Кашлыка прихвачено, зря, что ли, в полоне татарском томились?

– Ах, девушки, до чего ж вы красивы! – Подняв кубок, Штраубе галантно склонил голову, искоса поглядывая на статную светлоголовую Онисью… Онисью Никифоровну. – Вот за вашу красоту сейчас и выпьем. А, герр капитан? Э-э! – Поглядев на стол, немец укоризненно поцокал языком. – А себе-то что не налили? Наливайте.

– Да пейте. Вы ж – гости.

– Найн, найн, так дело не пойдет, клянусь святой Бригитой. Позвольте-ка, я сам налью. Оп-па! Да садитесь к столу же!

То ли случайно так получилось, то ли нарочно – а только оказался молодой атаман бок о бок с предметом своих воздыханий – кареглазой красавицей Настей. Уселся, голову повернул – даже смутился малость. А потом – как по три кубка выпили – вроде бы и привык, не смущался боле. Да и не к лицу атаману смущаться какой-то там… Ой, не какой-то там! Иван лгать не любил, в том числе и себе самому, в отличие от многих прочих. Крепко запала ему на сердце кареглазая красавица Настена, кабы не поход, так давно бы заслал сватов… Ничего! До золотого идола только добраться, а уж там…

Ладонь Ивана словно бы невзначай легла на руку Насти… девушка не отпрянула, скосив глаза, улыбнулась. Заулыбался и Еремеев, еще ближе к девчонке придвинулся, чувствуя исходящее от нее тепло… от которого молодого атамана в жар бросало! Да и как не придвинуться-то – коли теснота? Землянка остяцкая, чай, не терем. Вот и немец Штраубе тоже придвинулся, да уж так, что совсем в угол Онисью затолкал.

А Иван, поставив опустевший кубок, обвел девушек неожиданно серьезным взглядом:

– Вот что, девы. На круге решили дальше идти, без зимовки.

– Да мы знаем уже, – усмехнулась рыженькая Авраама. – Ждет-пождет нас путь-дорожка дальняя.

Атаман, шутки не приняв, потрогал на виске шрам:

– Я вот к чему говорю. Путь опасный, и что там впереди – никто не ведает. Может – богатство да слава, а может, и погибель. Вы б, девы, с нами не шли, здесь бы остались.

– Одни?

Девчонки переглянулись.

– А вдруг нападет кто? – хмыкнула Авраама. – И что мы тогда – отобьемся? Лес-то – он только безлюдным кажется, окромя людоедов, там еще и вогуличи есть, и остяки – те, что за Кучума-царя воюют. Вы нас им, что ль, оставить хотите?

Еремеев не нашел, что и ответить, – права была рыженькая, ох как права! Так, скорее всего, и вышло бы: немирный таежный народец живо бы пронюхал о том, что на зимовье одни девы остались. И чтоб их не взять? Ни сил, ни ума не надо. С другой стороны – тащить за собой девок – обуза, да еще какая.

Девушки снова переглянулись, зашептали что-то на ухо одна другой – гости в сие не вмешивались, ждали.

– Нет уж, казаки, – встав, выступила за всех Настя. – Уж вы нас с собой берите. Раз уж решили, потянули на север – так уж до конца идите. Вместе так вместе. Права Авраама, здесь мы без вас – добыча легкая. Да и мужиков бы с десяток оставить – тоже не долго бы осаду держали, не так?

Еремеев молча кивнул.

– Ну а раз так, то нечего и говорить боле! – В карих глазах девушки вспыхнули, загорелись упрямые золотистые искорки. – С вами мы пойдем. Да не думайте – обузой не будем. Мы, слава богу, не больные, сильные, с походом управимся, еще и в пути стряпать будем. Так, девы?

– Так, так, Настена. Верно! Не смотри, атаман, что мы бабы, – повыносливее многих казаков будем.

– Да кто б сомневался?! – с некой смешанной с видимым облегчением обреченностью отмахнулся Иван. – Тут ведь дело не в том, выносливые вы или нет, а в том, что бабы! Девки вы неглупые, понимаете, о чем толкую…

– А тогда сразу не нужно было нас брать! А раз уж взяли – чего ж теперь кидать? Не по-мужски это, не по-казачьи.

– Что ж, пусть так! – Поднявшись на ноги, атаман вдруг улыбнулся открыто и весело, словно спал с его души какой-то тяжелый груз. – С нами так с нами – как решили, так и будет. Ну что – брага-то осталось еще?

– Осталась, Иван свет Егорович, как не остаться? А ну-ко, Ганс, под лавку загляни…

Гости засиделись недолго, уходя, перецеловали всех – девы выглядели довольными, раскраснелись, не столько от бражицы, сколько от осознания того, что с ними – с бабами! – вдруг да посоветовались, что их голос спросили! Диво дивное, чудо чудное: не кто-то другой их судьбу решил – сами! И от того было девчонкам приятно… и как-то боязно.

…Десять дней казаки тащили по берегу струги, спрямляя путь, – река-то петляла изрядно, – рубили просеки, несли суда на руках, как было уже и раньше, когда шли за Камень. Уставали изрядно, чего уж, к вечеру просто валились с ног все, не исключая и самого атамана. И так было приятно увидеть заранее разожженные девушками костры, на которых уже варилась сытная ушицада кипел в котлах чай из морошковых листьев, что девы нарвали по пути! Да уж, обузой красавицы точно не стали: собирали хворост, готовили, били острогами рыбу, рубили лапник для шалашей, ставили-разбивали шатры – уставали не меньше, чем мужики, однако виду не показывали: пели, смеялись, держались бодро.

– Ай да девки у нас! – хвалили казаки. – Вот таких-то бы нам и в жены.

Так говорили, однако думали-то совсем по-другому – и все девушки то понимали прекрасно: женитьба не такое простое дело, так и не бывает никогда, чтоб какая понравилась, ту и под венец – не-ет! Брак – дело семейное, и главные тут люди – родители жениха и невесты, родниться-то семьям, что же касаемо подросших детей, то их мнения никто и нигде не спрашивал. А еще частенько так случалось, что муж намного старше был, а за женой обязательно давали приданое: чем богаче, тем лучше – по приданому и честь, и почет. Что же касается бывших пленниц… Да, красивы, душевны, но неизвестно, какого роду, – по сути-то, безродные, семьям своим – если и живы кто – уже не нужны, вернувшимся из татарской неволи девкам одна – в монастырь – дороженька. Ведь все знали, все догадывались, что там с ними в плену делали, зачем брали. И кому нужна бесчестная жена, безродная бесприданница? Ну, пусть этих-то обесчестить не успели – если их же словам и верить, – но приданого-то никто не даст, да и породниться – с кем? А бог весть… ни с кем, наверное…

Одно дело – переспать, и совсем другое – жениться. Возьмешь такую в жены, а потом слухи пойдут всякие.

Девушки все прекрасно понимали, вот и Авраама рыженькая, когда как-то вечером, у костра, кормщик Кольша Огнев с намеком завел разговор о женитьбе, прервала тут же, с гонором, пряча в уголках глаз злые слезы. Вскочила, уперев руки в бока, выкрикнула:

– Я – безродная! Бесчестная! Бесприданница! Ясно тебе? И нечего тут огород городить.

Сказала и убежала в шатер, упала на кошму, разревелась.

Другие девчонки утешать бросились:

– Ну, что ты, что ты, не плачь. Никому мы не нужны – знать, судьба такая.

Кольша Огнев, парень светлобородый, видный, с честною – нараспашку – душой, за ночь с лица спал, осунулся да потом целый день работал истово, словно обет исполнял самому Господу данный. А вечером, зайдя в атаманский шатер, бил челом:

– Прошу, господине Иван Егорович, не отказать – сватом быть!

– О как – сватом! – Вообще-то Иван ничуть не удивился, давно чего-то подобного ждал. Улыбнулся, переглянулся с отцом Амвросием: – Сватом, говоришь? А не рано ли?

– Не рано! – сверкнул глазами казак. – Давно иссох весь, как только Авраамку свою увидел. И она по мне… Так как же, атамане?

– Ты не у меня, – Иван развел руками. – У отца святого совета спрашивай… А, отче? Что скажешь?

– Что же, дело благое, – осанисто прогудел священник. – Но – несвоевременное! Ты, Кольша, глазищами-то не сверкай, сам смекай: в поход идем дальний, опасный… Когда тут за свадьбу-то?

– Так это… на обратном пути!

– Угу… – отец Амвросий задумчиво почесал бороду. – Значит, ты о помолвке просишь?

Кормщик обрадованно улыбнулся:

– Ну да, о ней! Кольцо у меня есть – перстень богатый из града Сибирского, на всем круге готов невесте вручить!

– Э не-ет, – погрозил пальцем отче. – На всем круге не надо. Зачем остальных смущать – и казаков, и девок? И те и другие завидовать зачнут с неизбежностью, и из зависти той много чего вырасти может. Тем более если вы так, на глазах у всех… я б даже молвил – с вызовом.

– Но, святый отче… Я же… Она ж…

– Понимаем мы все. – Еремеев погладил шрам и задумался. – Ну, задал ты нам, Кольша, задачу. И так нехорошо, и эдак плохо выходит…

– Дак как быть-то?

– Погоди… дай подумать. Да не маячь ты уже, сядь! Возьми вон сбитню. Морошковый лист – он от всякой хвори полезен… Только не от любовной, х-хе. Отче святый, – атаман повернул голову к священнику, – вот ты скажи: о помолвке-то обязательно открыто объявлять? Всем?

– Ну-у… – Отец Амвросий озадаченно прищурился. – Вообще-то так и положено, на то она и помолвка.

– Но у нас-то случай особый… походный. Магометане вон в походах и вино пьют, и сало кушают, хотя в мирной-то жизни Аллах им это все запрещает.

– А ты откель про магометан-то знаешь? – ухмыльнулся святой отец.

Иван хмыкнул:

– Забыл? У меня ж строгановский старшой приказчик, татарин Ясмак Терибеевич, в друзьях!

– Так он же крещеный! – резко возразил отче. – И не Ясмак, а Василий, в крещеньи-то.

– Крещеный, некрещеный, а о магометанах много рассказывал.

– Он, Василий-то Терибеевич, вообще много чего знает.

– Это да-а! Мужчина умный… Ой! – вдруг опомнился атаман. – Чего мы о нем-то? Нам же с Кольшей нужно решать… Так вот, что я говорю-то: ничего, если мы о помолвке тайно объявим?