Текст книги "Океан чарующих надежд (СИ)"

Автор книги: Александр Дианов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

– Пожалуй, то были ключевые эпизоды моей взрослой жизни. Именно благодаря бесконечным странствиям я смог обрести уверенность в собственных силах и нужные знания, которые, позже, легли в основу моего успеха.

– После распада СССР я начал выезжать заграницу. Раз за разом открывая для себя все новые и новые страны, я старался приобщиться к культуре тех мест, в которых побывал. Работая месяц, в следующий я обязательно отправлялся в новое путешествие. В таком ритме я прожил ещё четыре года. Конечно, денег часто не хватало – я перебивался старыми сбережениями, отправлял фотографии в газеты и журналы, писал статьи о тех местах, где побывал, брался за любые подработки в странах, которые изучал. На самом деле, заботы о собственном благосостоянии слабо меня волновали в то время. Я без остановки мчался вперед, впитывая в себя как можно больше новых ощущений. Боялся остановиться хоть на мгновение, и все глубже погружался в тот кочевой образ жизни, что сам для себя выбрал.

– Наперегонки с самим собой – вот как можно охарактеризовать тот отрезок моего пути. Не знаю, чем бы все обернулось, но, в одном из таких путешествий я снова встретил человека, сильно на меня повлиявшего. Второй и последний раз за всю мою жизнь. И, что самое удивительное, он смог это сделать всего одним разговором.

– Честно говоря, я не могу вспомнить его лицо или его внешность. Каким он был, этот человек? Какой у него был голос и характер? Как он смотрел на этот мир? Все воспоминания о том разговоре скрыты от меня тяжелыми непроницаемыми шторами, за которыми и происходит основное действие. В памяти сохранился только наш диалог – только слова, что доносятся из-за шторы. Деталей же увидеть не получается. А когда я пытаюсь заглянуть сквозь них, то вижу лишь ослепительно яркий белый свет и больше ничего.

– Я не помню и обстоятельств нашего знакомства – как и где мы встретились, почему завязался разговор, как смогли найти общий язык. Все воспоминая о том дне потеряны и восстановить их никак не получается. Поэтому, мне всегда было сложно объяснить самому себе, как именно я решил поведать историю своей жизни. Сейчас кажется, что слова просто вырвались наружу, и я не смог себя остановить – рассказал ему все, от начала и до конца, без утайки и вранья. Но, как бы то ни было, решение рассказать о себе оказалось правильным. Выслушав мою историю, тот незнакомец дал мне совет, и произнесенные им слова сыграли огромную роль в воплощении моей мечты.

– Что же это были за слова?

Мальчик вновь остановился и теперь, почти в упор, смотрел мне в глаза. С прежним, по взрослому серьезным выражением лица и взором, полным сдержанного любопытства.

Я почти истратил весь свой запал. Хотелось спокойно завершить эту историю и отдохнуть. Поэтому я присел рядом с очередной статуей, взирающей на нас с высоты своего постамента, и только тогда продолжил.

– Слова о том, что у любого труда должен быть результат. Все мои скитания, весь полученный опыт ничего не стоит, если я не смогу преобразить его в нечто ценное. Нечто, способное передать миру чувства и мысли, которые я так отчаянно собирал. И ничего страшного, если я не смогу сделать это своими собственными руками. Всегда можно найти тех, кто разделяет твое видение мира и переживает схожие с тобой эмоции. Тех, кто сможет поддержать твои начинания.

– И Вы этого не знали?

– Знал, конечно. Сила его слов заключалась не в их новизне. Все, что он сказал, я прекрасно понимал и сам, вот только в погоне за опытом, совсем об этом забыл. Он же смог пробудить меня ото сна, в котором я находился все это время.

– Та встреча стала для меня очередной вехой в жизни. В очередной раз мне пора было меняться. И я изменился…

7

Чем выше мы поднимались, тем больше статуй нас окружало – постепенно подступаясь ближе друг к другу, как будто пытаясь взяться за руки, они образовали неприступную цепочку немых стражей, грозно приветствующих уставших путников. Их мраморные тела все сильнее загораживали собой окружающий мир.

Возможно из-за этого я и упустил тот момент, когда прежний равнинный пейзаж преобразился в нескончаемую череду пологих холмов, уходящих ввысь. Вырвавшись из-под земли, они разрастались все сильнее, образуя величественный горный массив. Бурые склоны, покрытые тусклой зеленоватой растительностью, выцветшей на солнце, становились все круче и каменистее. Земля все время норовила предательски ускользнуть из-под ног, будто бы желая пустить меня кубарем с горы. Приходилось вести себя очень осторожно – долгий путь и накопившаяся усталость давали о себе знать.

Вскоре, на вершине одного из таких холмов, я смог разглядеть какое-то строение, издали напоминающее римский пантеон. На таком расстоянии его очертания подрагивали, норовя преобразиться во что-то неясное и смутное. В голове, почему-то, возник образ древнего горного монастыря, сквозь века безмолвно наблюдающего за всем происходящим – одинокий страж таинственной тропы. Судя по всему, наш путь вел именно туда. И я, почему-то, с нетерпением ждал этой встречи.

После моего рассказа мальчик больше ничего не говорил и не спрашивал, замкнувшись в себе. Сложно было понять, о чем он думал – лицо оставалось непроницаемым, а взгляд, устремленный вперед, заволокло пеленой отстранённости. Быть может, он обдумывал услышанное, не представляя, о чем говорить дальше? Или же, просто не мог найти нужных слов.

Все, что я успел ему поведать, несомненно, было правдой от начала и до конца. Но, вместе с тем, я чувствовал какую-то недосказанность в своих словах. Отрывки воспоминаний и чувств, легшие в основу истории, никак не хотели сходиться воедино, как будто была упущена одна, очень важная деталь. И понял это я только сейчас – мне не хватало последней подсказки, которая расставила бы все на свои места. Как ни странно, я чувствовал, что должен обсудить это со своим спутником – ведь именно его вопрос заставил меня усомниться в себе. Возможно, я смог бы узнать его мнение на этот счет. Но, как к этому подступиться, я не знал.

– Позволь и мне спросить у тебя кое-что, – я старался говорить непринужденно.

– Конечно, можете спрашивать.

– Мы с тобой раньше когда-нибудь встречались?

Честно говоря, я хотел, чтоб этот вопрос вызвал в нем хоть какие-то чувства, изменил что-то в его холодных отстраненных глазах, и вернул прежнюю жизнерадостность. Текущее состояние никак не располагало к откровенной беседе, в которой я бы мог задать интересующий меня вопрос. Но, поведение мальчика осталось прежним.

Я решил не сдаваться.

– Взгляд твоих глаз, когда смотришь на меня, почему-то навевает давно забытые образы и воспоминая. Я никак не могу понять причину такой реакции – мне все время кажется, что мы с тобой уже встречались, когда-то очень давно.

Я хотел раззадорить его любопытство и тем самым вывести на откровенный диалог. Вряд ли мы встречались прежде или были знакомы, и, все же, я надеялся, что и он почувствовал едва уловимое родство между нами, причина которого оставалась неясна.

– Неужели Вы так и не поняли?

На мгновение он оглянулся в мою сторону, будто проверяя, услышал ли я его, после чего выпалил на одном дыхании.

– Я – это Вы из прошлого. Пожалуй, даже, что я – это Вы в детстве. Поэтому, мне неведомы те сложности и испытания, что Вы здесь перенесли. Я не видел тех преград, что Вы преодолели на своем на пути. Для меня важны только Вы сами – то, каким Вы были, и то, каким стали.

Не знаю, какой именно ответ я ожидал услышать, но, точно не такой. Его слова подкосили меня одним мощным ударом. Я продолжал идти по инерции, но все мое сознание сосредоточилось лишь на одной его фразе: «я – это Вы в детстве».

В первое мгновение его ответ показался мне глупой шуткой, пускай и сказанной с серьезным выражением лица. Но, чем больше я думал о нашей с ним встрече и прокручивал в голове его слова, чем глубже проникал в те чувства, что возникали в груди при разговоре с ним, тем яснее понимал – шуткой все это быть не могло. Но, неужели его слова – действительно правда?

Вспоминая все те происшествия, в которых успел побывать за последнее время, я невольно ощутил, как очередной водоворот странных событий затягивает с головой. Неужели, мне вновь предстояло преодолеть самого себя на пути к счастью…

– Но, я помню себя совершенно другим в детстве.

– Я отражение не Вашей памяти, а Вашего сердца. Ваших эмоций и душевных помыслов. То, каким Вы себя представляли, закрывая глаза. То, каким мечтали стать.

– Неужели в детстве я был таким?

– Таким?

На лице мальчика, внезапно, появилась настоящая самодовольная ухмылка, искренне детская.

– Таким самоуверенным гордецом, – увидев выражение его лица, я тоже не смог подавить улыбку.

– А разве не все мальчишки моего возраста такие? Упрямые гордецы, для которых нет ничего невозможного. По крайней мере, в их собственном воображении.

Я ничего не ответил. Не смог подобрать правильных слов. Мысли предательски дрожали, отказываясь работать должным образом. Я просто молча шел рядом, неосознанно разглядывая здание на холме, к которому мы приближались. Оно действительно было похоже на римский Пантеон, но, в отличии от оригинала, имело довольно плачевный вид. Я все яснее мог разглядеть его полуразрушенный фасад – потрескавшиеся гранитные колонны и ступени портика, почти развалившийся фронтон, с зияющими чернотой провалами в разных частях, и едва различимым на фоне уходящей в даль горной гряды, куполом, прорезанным сеткой трещин. Зрелище завораживало, и я подсознательно ускорил шаг.

– Знаете…

Мальчик, неожиданно, сам ко мне обратился. Он продолжал смотреть вперед, из-за чего голос слегка терялся и временами дрожал – могло показаться, будто он нервничает.

– Наш с Вами мир был полон чудес и загадок, которые мы пытались отгадать любой ценой. Мы не верили в ложь, не терпели поражений и всегда старались следовать за своей мечтой. И были счастливы настоящим. Но, в какой-то момент, Вы потеряли меня. И расставшись – уже не смогли отыскать и вернуть обратно. Так и выросли, без воспоминаний и детского счастья.

От столь неожиданно признания я потерял дар речи. Мальчик же, не замечая моего замешательства, продолжал монолог.

– Лишившись меня, Вы, подсознательно, переподчинили все прочие воспоминания одной единственной цели – достижению своей мечты. Вы забыли о том, что значит счастье, и какого это – быть счастливым сейчас. Потеряв меня, Вы лишились самых ценных эпизодов своего детства, стерли их из памяти, сохранив глубоко в себе только самое необходимое. А без этого у вас не было ни единого шанса найти то, к чему вы так самозабвенно стремились.

Я не решался что-либо ему ответить. Слова звучали столь правдиво и отзывались с такой силой и теплотой во всем моем теле, что становилось больно. Но, я не мог этого принять. Сложно поверить в утрату чего-то столь важного. И когда-то потеряв – вновь обрести именно в этом странном месте.

– Мы часто бывали здесь раньше, – он как будто прочитал мои мысли. – Но, Вы забыли и об этом. Как и о многом другом.

– Но, почему? Почему я забыл тебя? Или, точнее сказать, себя.

Все мои мысли окончательно спутались. Смутные образы, что всплывали в сознании при разговоре с этим мальчиком, теперь засияли как никогда ярко. Я все еще не мог их рассмотреть, но чувствовал, что близок к разгадке. К разгадке своего прошлого. К раскрытию какой-то важной тайны.

– Вы захотели забыть меня. Забыть все, что напоминало Вам о прошлой жизни, и об испытанном Вами разочаровании. Но, лишившись частички собственного сердца, Вы уже не смогли обрести счастья. Каким бы долгим не был Ваш путь, каких успехов бы Вы не достигли и преград не преодолели, Вам всегда чего-то не хватало. Чего-то очень важного. Ведь так?

Мы подошли к ступеням портика, и мальчик остановился. Я машинально последовал его примеру. Последние слова все еще эхом звучали в голове, но, я одновременно слышал и не слышал их. Мои собственные мысли все затмевали, и в этот момент я не понимал –говорю ли сам с собой, или это слова мальчика пробиваются ко мне извне.

– Знаешь, каждый раз добившись чего-то важного в жизни, я спрашивал себя – нашел ли ты свое счастье? Можешь ли сказать, что сдержал обещание? И каждый раз я не находил ответа. Мне всегда чего-то не хватало, какого-то неуловимого чувства удовлетворения от проделанной работы. Обретенное казалось не полным, и я вновь и вновь терзал себя, не понимая где искать дальше то самое, сокровенное чувство счастья. И, поэтому, при первом же удобном случае, без оглядки бросался вперед, к новой цели, надеясь там отыскать недостающий фрагмент.

Уже не помню, как давно я плакал в последний раз. И плакал ли вообще когда-нибудь? Я не верил в исцеляющую силу слез, и оттого не придавал им значения. Но, сейчас, эмоции, вызванные собственными словами, оказались сильнее моего неверия. Глазами, затуманенными от слез, я смотрел на вход в пантеон и не понимал, как и когда здесь очутился. Мысли все никак не могли собраться воедино.

– Но как это связано с тобой? – я не хотел, чтоб мальчик увидел мои слезы, оттого упорно прятал от него свой взгляд. – Как то, что я не смог найти своё счастье, связано с детскими воспоминаниями?

– Мне кажется, это первый правильный Ваш вопрос за все время. Поэтому я и привел Вас в это место. Разобраться в собственном прошлом и, возможно, исправить кое-какие ошибки.

Мальчик вновь самодовольно ухмыльнулся, явно гордясь своим поступком.

– Ты привел меня сюда? Мы ведь просто шли одним путем.

– Ну, если Вам комфортнее думать в таком ключе, то пожалуйста. Пускай так и будет.

Почему-то, к чувству глубокой печали примешалась легкая нотка раздражения. Не оттого ли, что на лице мальчика продолжала красоваться самодовольная ухмылка. Все же, после всего произошедшего, он оставался всего лишь ребенком.

– Что ж, пускай так и будет. И что дальше?

– Я надеюсь, что здесь Вы сможете получить ответы на свои вопросы. Преодолев столь долгий путь, Вы должны наконец-то выполнить свое обещания. И тогда, быть может, Вы дадите ответ на мой вопрос.

– Какой вопрос? – я был слегка удивлен.

– Почему Вы здесь.

Мальчик улыбался.

– Внутри, – он указал рукой на вход в пантеон, – вы найдет все, что для этого нужно.

– А разве ты не пойдешь со мной?

– Для меня вход в это место закрыт. Я всего лишь проводник. Ответы Вам предстоит найти самому. Я же буду ждать Вас с той стороны.

Не смотря на усталость, я наконец-то смог взять себя в руки.

– Ну что ж, чему быть, того не миновать. Путь был длинный, так что давай покончим со всем поскорее.

Его уверенный голос и последние слова подействовали на меня отрезвляюще. Поток беспокойных мыслей немного утих, и я вернулся к прежнему состоянию. Оглядевшись в последний раз, и бросив ухмыляющийся взгляд своему спутнику, больше чтоб ободрить самого себя, я осторожно поднялся по разрушенным ступеням портика, прошел сквозь колоннаду и оказался перед бронзовой дверью, охраняющей вход во внутренние помещения пантеона. К моему удивлению, она легко поддалась, и, глубоко вдохнув, я переступил порог. Тусклый дневной свет, проникая через широкое отверстие в куполе, едва разгонял царивший здесь полумрак. Я оказался в круглой зале, настолько широкой, что с моего места с трудом удавалось разглядеть противоположную сторону. Ротонда поражала не только своими размерами, но и внутренним убранством. Глубокие полукруглые и прямоугольные ниши в стенах, визуально увеличивая пространство, добавляли таинственности, скрывшись в тени, а мраморные колонны по периметру уводили взгляд ввысь, к куполу с кессонами. Многочисленные фрески на стенах едва выделялись на фоне царившего здесь архитектурного великолепия, и, все же, им удавалось добавить красочности облику храма. Но, самое удивительное поджидало в центре зала – порфировые плиты пола здесь постепенно превращались в гранитные ступени, ровными рядами уходящие под землю, образуя полукруг амфитеатра. Древний языческий храм своими формами как-бы плавно перетекал в небольшой подземный греческий театр, выстроенный в самом центре круглой залы. Внутреннее убранство Пантеона поразительным образом с ним гармонировало, из-за чего создавалось впечатление целостности такой архитектурной композиции. В самом низу, на орхестре, была воздвигнута прямоугольная сцена, сейчас пустующая.

Пораженный таким необычным соседством, я не мог пошевелиться. Царившая здесь атмосфера спокойного величия пленила меня, и на короткое время отогнала все прочие мысли и чувства – я лишь молча восхищался грациозностью и великолепием этого строения. И все же, спрятанный в центре зала театр манил меня. Сделав несколько шагов, я подошел к краю порфировой кладки. И только тогда смог заметить, что в амфитеатре сидели люди – почти все сектора были полностью заполнены зрителями. Одновременно с этим открытием, до моих ушей донесся тихий гомон сотен голосов, нестройно обсуждающих что-то между собой. Я как будто очутился на волшебном представлении, и зрители, пришедшие сюда оценить масштаб готовящейся комедии, с нетерпением ожидали её начала.

Моего появления никто не заметил. Поглощенные собственными заботами, люди беззаботно беседовали, смеялись, разглядывали убранство залы и пустующую сцену, будто им удалось найти на ней что-то, скрытое от глаз.

Я никак не мог предположить, что столкнусь здесь с чем-то подобным, отчего вновь застыл в изумлении. Но, изумлен я был вовсе не масштабом открывшейся картины. Каждый раз, когда я наводил на кого-то взгляд, черты его лица расплывались, будто отражение на воде, потревоженное рябью. Видимо, для меня все присутствующие здесь люди оставались лишь декорацией к представлению, и ничем большим. Масштабность такой иллюзии меня и поразила. Это значило, что разгадка, которую я пытаюсь отыскать, может быть спрятана где-то поблизости.

Медленно спускаясь по проходу между секторами и разглядывая присутствующих, я ни за что не мог зацепиться взглядом – все казалось пресным и незначительным. Костюмы и платья зрителей выглядели странно и безвкусно, часто повторяясь, отчего я чувствовал себя попавшим в массовку какого-то дешевого кабаре. Отыскав свободное место недалеко от сцены, я решил дождаться начала спектакля.

Разглядывая свое окружение, мне все больше казалось, что происходящее выглядит на удивление неправдоподобно – и массовка безликих зрителей, дожидающихся начала неизвестного представления, и греческий театр, разделивший ложе с античным храмом, и невероятная, поначалу, встреча со своим детским Я. Но обдумать этого я не успел – свет резко погас и зала погрузилась в кромешную тьму. Вместе с тем сразу же прекратился и гомон – в воздухе повисло нетерпение.

Сидеть молча в непроглядной темноте, в окружении сотен незнакомых людей, лишенных лиц, было не очень приятно. По коже то и дело пробегали мурашки, и в сердце понемногу вкрадывалось беспокойство. Но сделать что-либо я не успел. Луч света, пробив себе путь откуда-то сверху, из-под купола, выхватил из темноты часть сцены. И спектакль начался.

8

Неестественно мягкий свет невидимого прожектора создавал притягательно нежную атмосферу, будто смотришь не спектакль, а чье-то детское воспоминание.

В дальнем углу сцены стоял старый деревянный стул, со слегка выгнутой спинкой, на котором сидела молодая женщина. Её лицо скрывали густые каштановые волосы, свободно ниспадающие на плечи. С противоположной стороны стояла маленькая кроватка, в которой лежал ребенок, укутанный в теплое одеяло. Только глаза его, восхищенно взирающие на мир, были видны с такого расстояния. В своих руках женщина держала тоненькую книжку, больше похожую на брошюру, и тихо читала ребенку. Эта трогательная сцена материнской заботы продолжалась всего несколько секунд, но смогла до глубины души поразить меня. Я чувствовал неописуемое родство с тем ребенком.

В какой-то момент женщина оторвала свой взгляд от книги, и подняла голову. Луч света выхватил её радостную улыбку и блеск, наполненных добротой, глаз. Её взгляд был устремлен на ребенка, и я отчетливо прочитал в них слово: «люблю».

– Теперь ты счастлив? – одновременно с этим услышал я ласковый женский голос.

На этих словах прожектор потух, и мать с ребенком исчезли в воцарившейся на сцене темноте. Все действо заняло не больше минуты, и завершилось так же стремительно, как и началось. Я не смог разглядеть лица женщины, как бы усердно не всматривался. Только её карие глаза, с глубоко затаенной радостью, отпечатались в сознании.

Прежде, чем я смог обдумать смысл произошедшего, прожектор вновь ярко вспыхнул, переместив луч света чуть правее. Теперь на сцене стоял круглый обеденный стол. Не по размеру большая цветастая скатерть падала на сцену, рассыпаясь волнами складок. Из-под неё торчали две детские ножки, не слаженно болтаясь вверх-вниз в лихорадочном ритме. Все остальное тело пряталось за скатертью. Время от времени оттуда доносились восхищенные возгласы и вздохи. Я не видел лица ребенка, но чувствовал воцарившуюся атмосферу безоблачного веселья и детской радости. Мягкий свет прожектора лишь усиливал это ощущение.

Сцена длилась почти целую минуту, прежде чем в световой круг прожектора вошла женщина с каштановыми волосами, ранее читавшая ребенку, и, притворно сердитым голос, спросила:

– Ты уже помыл руки? Пора обедать.

Слегка наклонившись, она приподняла край скатерти. Под столом, на животе, лежал мальчик лет семи. Держа в зубах маленький фонарик, он читал какую-то толстую энциклопедию. При появлении женщины, он резко захохотал и постарался выскочить из-под стола, но, женщина успела схватить его за ногу, и, подтащив к себе, начала щекотать. Заливистый смех ребенка периодически прерывался едва слышными словами:

– Мама, прекрати!

И вновь свет погас. Образы, что я успел увидеть, казались такими родными, такими близкими сердцу. Я завороженно смотрел на сцену, и боялся моргнуть, упустив тем самым что-то важное. Теперь, каждая секунда ожидания для меня длилась вечность.

Вспыхнувший луч прожектора, на этот раз, выхватил из темноты небольшое картонное дерево, примерно с метр высотой. Нарисованные ядовито красной краской яблоки ярко блестели. Рядом с деревом были разбросаны неказистые картонные камни, и кусты, слепленные на скорую руку. В следующий миг, с противоположных концов, в световой круг прожектора вбежали двое мальчишек. На голове у одного из них красовалась потертая фетровая шляпа, слегка для него великоватая. Второй сделал себе пиратскую повязку на правый глаз из какой-то черной тряпки. Оба держали в руках длинные деревянные палки, по форме напоминающие мечи.

– Защищайтесь, сударь, – крикнул мальчишка в фетровой шляпе.

После чего, захохотав во весь голос, оба ринулись в атаку друг на друга. И в момент, когда деревянные мечи соприкоснулись, свет потух. Потянулись бесконечно долгие секунды ожидания. Я чувствовал, как внутри нарастает нетерпение. Хотелось поскорее увидеть что-то очень для меня важное.

Когда луч прожектора вновь разрезал пространство, на сцене стоял дубовый письменный стол, с резными кабриолями, и деревянное кресло в схожем стиле, с красной обивкой спинки. Мальчик в фетровой шляпе из предыдущей сцены сидел в этом кресле рядом со столом. Его лицо, обращённое к зрителю, блистало в лучах прожектора, отчего легко можно было прочесть любую, даже самую незначительную, эмоцию. Сейчас оно выражало глубокую сосредоточенность – линия бровей грозно спускается к переносице, а на широком лбу проступили маленькие капли пота. В руках мальчик держал старый пленочный фотоаппарат, изучая находку со всех сторон. Каждый раз обнаружив что-то интересное, его настроение и поза резко менялись – с выражением неописуемого восторга он наклонялся вперед, вытянув перед собой руки, и, полулежа на столе, разглядывал сделанное открытие. Все те чувства, что отражались на лице мальчика, ярче любых слов передавали характер и настроение этой сцены.

Я искренне желал понять смысл происходящего и свои собственные чувства, увидеть во всем этом представлении ответ к затянувшимся поискам, но почему-то не мог. Все, что я видел на сцене, сейчас пробуждало в сознании лишь давно забытые воспоминания – о семье, друзьях, родных. В этом мрачном храме, со ступеней древнего амфитеатра, я будто бы смотрел на отрывки из своей собственной жизни – такие яркие и такие правдоподобные, словно перенесенные прямиком из глубин сознания. Весь этот спектакль удивительным образом перекликался с порой моей юности.

Могло ли случится так, что ответ действительно находился где-то в уголках памяти?

Очередная вспышка прожектора озарила в самом центре сцены прямоугольную ширму, рисунок которой, по всей видимости, изображал кирпичную стену. Прямо перед ней, спиной к зрителю, стоял мальчик с фотоаппаратом в руках, рассматривая расплывчатые фотографии, которыми была украшена ширма. Его поза, изгиб плеч и сжатые кулаки явно говорили о царившем на сцене напряжении – что-то сильно беспокоило этого ребенка. За его спиной, на переднем плане, через равные промежутки времени, пробегали другие дети в школьной форме – запрыгивая в круг света с одной стороны, через мгновение они вновь исчезали за его пределами с другой. И чем дольше мальчик изучал фотографии на ширме, тем старше становились пробегающие мимо него дети.

Незаметно поменялся и свет, падающий на сцену – из него вдруг исчезла вся нежность и мягкость, что так поразили меня в самом начале спектакля. Краски померкли, превратившись в тусклое подобие прежней, сочной, палитры. И вся притягательность сменилась равнодушием. Теперь, действо больше напоминало сюрреалистичный набросок неизвестного художника.

Вскоре, в лучах прожектора появилась женщина с каштановыми волосами из первой сцены. Я снова не смог разглядеть её лица, но отчётливо понял – в ней тоже произошли перемены. Подойдя к мальчику и обняв его за плечи, она какое-то время молча стояла рядом, изучая фотографии на ширме. После чего, взглянув в сверху вниз, в лицо мальчику, сказала:

– Все будет хорошо. Не переживай.

Эхом прозвучавшие слова погрузили всю сцену во мрак, оставив на душе неприятный осадок. Я вдруг понял, что из глаз этой женщины бесследно исчезли радость и душевная доброта, что раньше так притягательно сверкали во взгляде. Сейчас, то были самые обыкновенные карие глаза на усталом женском лице, в которых я больше не смог бы прочитать слово «люблю».

Будто под влиянием от увиденного, и во мне самом что-то изменилось. Если в самом начале спектакля я чувствовал радость, искренне сопереживая происходившему, то, сейчас, мною овладевала тревога. Последняя сцена, олицетворившая собой течение моей школьной жизни, оказалась самой болезненной – я был разочарован увиденным, и в голове сразу же всплыли слова мальчика: «Вы захотели забыть меня. Забыть все, что напоминало Вам о прошлой жизни, и об испытанном Вами разочаровании».

Неужели, он говорил именно об этом?

Спектакль, между тем, продолжался в прежнем ритме. В какой-то момент я ощутил себя застрявшим в цикличной последовательности воспоминаний, прерываемой лишь морганием прожектора – свет гас, пролетали секунды, проведённые в темноте, и луч выхватывал на сцене очередной эпизод. Из месяца в месяц, из года в год, двигаясь вместе со спектаклем по следам прошлого, я возрождал в памяти историю былых времен: школьные годы, поступление в университет, студенческая пора зубрежек и спортивных соревнований, увлечение искусством – в каждом из этих отрезков жизненного пути находились дорогие сердцу события, о которых я успел позабыть, но, которые, получив свое отражение на античной сцене, возрождали память о себе. И тогда, словно по цепочке, пробуждались и другие, более дремучие образы. Медленно, я восполнял пробелы памяти, заново переживая всю свою жизнь.

И несмотря на безрадостность всех последующих воспоминаний, лишь усиливающих чувство печали, я оставался доволен таким развитием событий.Смутно я осознавал, что в конце этого загадочного представления смогу наконец понять, где конкретно допустил ошибку в собственных поисках. Ради этого мне хватит сил перенести любые испытания.

Поглощенный подобными размышлениями, я не сразу заметил, что спектакль прервался – в след за очередным погружением во мрак привычной вспышки прожектора не последовало. Минута за минутой, я продолжал сидеть в кромешной темноте, сжимая руками собственные колени и напряженно всматриваюсь туда, где должна была быть сцена, в отчаянной попытке увидеть хоть что-то значимое. До моих ушей не доносилось ни единого звука – казалось, что даже сердце, замерев в ожидании, перестало биться, и время вокруг замерло…

Наверное, именно поэтому слова, донёсшиеся до меня откуда-то из глубин театра, были подобны грому среди ясного неба:

– Наконец-то все в сборе, – приятный голос с нескрываемыми нотками радости, явно принадлежавший молодой девушке, был полон очаровательной женственности.

– Приятно познакомиться! – несколько других голосов, мужских и женских, вперемешку приветствовали друг друга, следом обменявшись и другими фразами, смысл которых я не разобрал.

В зале все еще было темно, поэтому я не смог определить, откуда доносятся голоса. Но, зажмурившись, представил, что вижу говоривших на сцене. Вижу их лица, и ту радость, что они испытывают.

– А я уже не верила, что мы сможем вот так собраться, – снова прозвучал радостный женский голос, – сколько раз пытались это сделать и всегда безрезультатно.

– Все хорошо, что хорошо кончается, – в разговор вступила ещё одна девушка. В её словах чувствовалась едва уловимая самоуверенность, присущая людям с сильным характером.

Услышав её, такой спокойный, но твердый голос, я почувствовал странную теплоту в сердце. Будто бы в очередной раз вспомнил что-то очень важное. Неужели, я был знаком с этой девушкой?

– Согласна. Давайте тогда сразу приступим к делу! – веселая девушка продолжила с той же нежно-радостной интонацией. – Думаю, у всех нас есть ограничения по времени, так что не будем терять его даром.

– Мне кажется, для начала стоит определиться с вопросами, в которых вы сможете нам помочь, – впервые из темноты прозвучал мужской голос – его обладатель говорил густым басом с легкой хрипотцой. – У нас есть несколько тем для культурного фестиваля, в которых возникли загвоздки. В частности, по предстоящей в манеже выставке авангардистов.

– Как удачно! – веселая девушка с ещё большей радостью подхватила слова говорившего. – Ты же без ума от сумасшедших авангардистов и, как никто, разбираешься в этом направлении. А значит, мы запросто сможем им помочь.

Произнося это, она несколько раз сменила интонацию, видимо обращаясь к разным людям, из-за чего мне было сложно понять, какая часть фразы к кому относится.