Текст книги "Побег от ствола судьбы на горе жизни и смерти"

Автор книги: (Александр Чесноков) О'Санчес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 49 (всего у книги 58 страниц)

Теоретически можно было бы объявить его самозванцем, но позориться подобной гнилухой, а вдобавок ссориться с признавшими его Дельфинчиком, Лунем, Ширкой и другими столпами уголовного мира, стариками и молодежью, не говоря уже о самом Кромешнике и его людях – желающих не нашлось.

Кстати, в ту же пору он встретился и навсегда попрощался с Чомбе. Ему пришлось для этого побывать в межзонной больничке, где Чомбе в свои сорок неполных лет умирал от туберкулеза. Гек организовал для него и себя отдельную палату и ночью открылся ему. Полуслепой Чомбе все не мог поверить, что сказочный Кромешник и Гек-Малек – это одно и то же, долго трогал лицо Гека, а потом тихо заплакал… Проговорили всю ночь. Наутро Чомбе попил через силу чаю, обнял Гека и попросил оставить его одного: «…сам уйду, что мучиться. Не хочу, чтобы кто-то видел, да и псам на тебя зацепки не будет…». Гек в последний раз стиснул друга за худые плечи и отчалил. В тот же вечер Чомбе вскрыл себе вены на руках и ногах. Последствий ни для кого не было – все равно он был сактирован подчистую и не принадлежал в тот момент ни одному земному ведомству. Но дело свое он сделал: перед смертью послал маляву, в которой также признавал и поддерживал Ларея. А его голос очень много значил для правильных урок.

Потребность в мирном сосуществовании и взаимодействии, таким образом, становилась неизбежной, оставалось только выработать соответствующие правила, но и этого не понадобилось: де-факто они уже сложились и не противоречили арестантскому уложению и законам обеих проб.

Так уж случилось, что невероятные легенды о последнем Ване получили еще одно подтверждение. Причиной послужило принятое когда-то Геком лицо Джеза Тинера и архивы, им же захваченные во время побега и осевшие в секретном логове Ванов. Ржавые решили снять свое проклятие, распечатать «Эльдорадо», послав для этой цели одного из своих старейшин, Ричи Самоеда. Эту кликуху он получил за то, что в молодости, сидя на той, еще «доатомной» зоне, проиграл в карты левое ухо, сам его отрезал и якобы съел. (На самом деле он закопал его недалеко от колючки за бараком, похоронил, так сказать, но неизвестно кем пущенная шутка прижилась, и Ричи уже никому ничего не мог доказать. А ведь его и прихватили той ночью, сразу после «похорон», и ухо злополучное нашли, иначе тянуть бы ему три добавочных года за попытку к побегу, но тщетно – съел он свое ухо и погоняло поменял: был Дымок, а стал Самоед. С этой кличкой его и в пробу возвели.)

Ричи прибыл не один, с ним вместе причалили к берегу «Эльдорадо» еще трое полноправных ржавых урок, а с ними пристяжь, четверо подающих надежды нетаков. Кроме Самоеда, все они были молоды, от двадцати с небольшим до тридцати, в то время как Самоед давно уже разменял седьмой десяток. Он был не по-стариковски шустр и отличался цепким и жестоким умом. Миновали те времена, когда он сам махал пером в кровавых разборках, но и сегодня по его слову на правильных зонах молодежь вершила суд и расправу. Теперь же он без робости и с большим интересом ждал встречи с Лареем-Кромешником: слишком много о нем болтают, так ли он хорош будет при ознакомительном базаре с ним, с Ричи Самоедом, который протоптал все зоны и этапы великой Родины и повидал на своем веку не меньше самого Дельфинчика? В плохом раскладе можно, конечно, и в вечную мерзлоту нырнуть от щедрот Кромешника, но Ричи почти привык к смерти – уж очень часто он видел ее рядом. Ребят жалко, но на то и риск – урки все-таки, не фраты укропные. Остальные побаивались предстоящего рандеву, хотя виду, понятное дело, не подавали.

Вот и четвертый барак. Верзила со здоровенным шрамом через нос заглянул в каптерку, бормотнул туда, обернулся и осклабился: «Ждем. Добро пожаловать».

Пристяжь осталась ждать, когда позовут, снаружи, а золотые вошли…

Яхмед, Тиль и Косой клялись и божились потом, что Самоед словно дури насосался: сам белый, как труп у зимней вахты, челюсть отвисла, а изо рта только слюни капают и блеяние идет: не человек – абсолютный маразм, в натуре.

– Здорово, урки! Ричи Самоеда узнал, остальных пока нет, извиняйте. Чай вскипел, сейчас познакомимся, и все к столу… Ричи, что с тобой? Валидолу, может быть?…

– Джез… Ты ли это… Ты?… – Ричи выдавливал из себя слова, губы прыгали, не слушались, выцветшие глазки, застланные сереньким безумием, таращились на Гека.

(Гек заранее получил кое-какую информацию о вновь прибывших, но Ричи Самоеда вспомнил еще по архивам, которые вызубрил без малого наизусть. Вот и пригодилось. Надо же, он меня за Тинера принял… Ну-ну…)

– Очумел ты, старина. Ларей меня зовут. Достань давно уже припухает за небесным Хозяином, с тех пор как ты еще Дымком ходил… Не путай никого и не брякай что ни попадя. Ты меня понял? – И видя, что потрясенный Самоед все еще молчит, пояснил окружающим: – Внешность у меня нехарактерная, как бы на всех похожая, меня часто и путают… Ну что молчишь, Ричи, осознал свою ошибку?

– Как скажешь… Откуда же тогда про Дымка знаешь? – Самоед взял себя в руки, но все еще не мог отдышаться.

– А кто же тебя не знает? Говорят – сам не бывал – в лягавском музее бабилонском твое ухо экспонатом на стенде лежит, все в глине до сих пор. Слышал об этом, нет?

– Пусть себе лежит, если правда. – Мысли у Ричи крутились с ураганной скоростью: и про ухо недаром ляпнул, маяки кидает… Шутит… Он ведь был тогда в бараке и знает, что уха я не ел… Это он! Точно – он! Сколько лет прошло, и все мимо него – чика-в-чику такой же… (Отличия, видимо, были, но под тяжестью сорока прошедших лет разгладились в оглушенном сознании Самоеда. Достань был его паханом, пусть и не близким, но с одной зоны… И голос вроде тот же, и повадки… Всегда был легок на расправу…) Вспомнился страх, который испытывали они, желторотые молодые урки, перед грозными и всемогущими Ванами. Вспомнился и уже не проходил: как не было этих десятилетий, вновь перед ним высился пахан, один из великих в заколючном мире…

– Представьтесь, ребята, – простецки и не совсем по правилам предложил Гек, – а я вам уже назвался. Но повторю: Стивен Ларей. – И добавил в сторону Самоеда: – Можешь называть меня Стив.

Молодые урки не совсем понимали, что стряслось с Ричи, что он увидел такое странное и на что намекал… Вразнобой представились. Видя, что Самоед вцепился в ладонь Кромешника обеими руками, преодолели замешательство и на рукопожатие ответили – все вроде бы нормально… Что с Самоедом стряслось?…

– Чай стынет. Сам я чифиря не понимаю, потому и вам не предложил. Могу коньячку, если очень хочется? Или тебе, Ричи, западло со мной кушать? А может, я пробой для тебя не вышел?

– Что ты… Стив. Почту за честь. Я пробой никогда не кичился, тем паче перед тобой… Мне сердечко чифиря не позволяет, но крепкий уважаю. Индюха?

– Цейлон. Конфеты, сахарок и так далее… С чем пожаловали в наши края?…

– Так и то сказать – осмотреться. Зона, передают, правильной стала… Но каждая проба себя единственно правильной обзывает, вот сходка и послала проверить…

– Меня думаешь проверять?

– Откуда я знал: Ларей, Ларей, Кр… э-э, не поймешь, где правда, где параша… Я тебя совсем другим представлял, – двусмысленно забросил крючочек Ричи, вопрошая Ларея взглядом.

Но Гек не принял намека, отбил своим:

– Людям свойственно ошибаться. Главное – не упорствовать в своих ошибках. Так, говоришь, проверять приехали?

– Да. Но на днях отваливаем с первым же этапом. Ты здесь, какие могут быть проверки. На сходке подтвердим, что зона чистая, вот и вся любовь. Ты уж сердца на меня не держи, такова жизнь…

– А вы что скажете, молодые люди? – Гек вернул старика к действительности: формально все возведенные урки равны между собою и даже самый авторитетный в одиночку решения не принимает.

Урки переглянулись. Что-то странное происходит. Эти двое знают друг друга, и Самоед явно дрейфит Кромешника. Дрейфит, но за врага не считает, факт. Не бывало такого, чтобы Ричи перед кем-то прогибался… Ну дела… Слово взял Яхмед:

– Мы, конечно, Ричи верим, но желательно было бы получить ваших объяснений: как так – бух-трах, всем все известно, а мы сбоку. Непонятно.

– И что же тебе, мил друг, непонятно? Какие прикажешь тебе доказательства нести? Чай попьешь – по зоне походи, посмотри, порасспрашивай… Я ведь с тебя визы не требовал? Что увидел – все твое. Знай копи впечатления.

– Не выступай, Яхмед. И походишь, и посмотришь, но сделай милость, не лезь в разговор. Мы не на сходке, и мы в гостях. А за себя отвечаю по полной и на любой сходке свое слово скажу. Ларей здесь главный, и я рад, что встретил его. Мне здесь проверять нечего, я сказал. Это не наша епархия.

– Брось, Ричи. Парни имеют право. Я бы и сам попросил вас тормознуться. Мне на волю скоро, зону поддерживать надо, есть вопросы и проблемы, которые легче решать с вами. А порядки тут вот какие будут, пока я здесь. Вы определились в одиннадцатый барак – почти соседи. Живете своей семьей или как там пожелаете. Если кто у вас попросит суда или поддержки – имеет право. Если при этом останутся недовольны – их проблемы. Если одна сторона к вам обратилась, а другая ко мне – разберемся на месте. Можете держать собственный общак или присоединяться к нашему. Отстежка без давилова и нахрапа – сугубо добровольно. Что кому положено и не положено – знаете, у нас все по понятиям, без открытий и новшеств. Ширевой кайф, а равно крэк с кокаином, колеса, рауши – под моим запретом. Причем предупреждаю жестко: я откинусь, но с воли прослежу. Чтобы потом недоразумений не возникло.

Я присмотрел ребят хороших, одного намечаю на зыркового по зоне, скорее всего, им будет Ацтек. Но у нас проблема: они из нетаков выросли, а дальше без вас им некуда двигаться… Присмотритесь, подумайте… Кворум у вас уже есть, да язычки по вашим людям побросаем, ребята много где известны, люди свое мнение скажут… Естественно, что в этом вопросе я вас понукать не могу, хотя советовать имею законное право. Полагаю, что возведение достойных – не только им авторитета прибавит… Сколько недозрелых развелось нынче, того и гляди – наших перевесят. Туман! Подогрей еще чайничек, будь добр, да конфет подсыпь… Таким вот образом. Слушай, Ричи, а ты свой зарок все еще соблюдаешь? (Гека озарила мысль: усилить ситуацию с внешним сходством. По данным архива, Дымок после проигрыша публично побожился навсегда завязать с картьем и любыми другими «интересными» играми. Гек рассчитывал на две вещи: во-первых, свидетелей и очевидцев, помнящих или слышащих о зароке, уже не осталось поблизости, во-вторых – если уж лягавые отметили на карандаш божбу, значит, и тогда зарок мог быть известен широко, в том числе и Джезу Достаню. В зависимости от того – соблюдает Ричи или не соблюдает – можно было думать дальше.)

Урки непонимающе уставились на Самоеда. Они вполне расслабились, подлянок не видно, Ларей – не пряник, но базарит по делу, не гнет и не пыжится… Да что такое с Ричи – сейчас кружкой подавится человек…

– Держу, как бог свят! Соблюдаю навек. С тех пор ни разу в руки не брал, даже домино. Но если… Отку… Гм, ребята подтвердят, хоть у кого спроси… (Случайность – то же чудо: Достань был как раз в бараке, когда Ричи Дымок божился. Он тогда выслушал Дымка, подошел к параше, помочился, пукнул и внимательно поглядел на Ричи. «Смотри, сынок, сказанное слово – как вода и ветер, обратно не впихнешь…» Ричи глянул на парашу, потом на Джеза и еще раз, мысленно, крепко-накрепко дал себе клятву – не играть! И не играл…)

– Верю, зачем спрашивать. Еще посидите? Или вам пора?

– Ребята пойдут, а я бы задержался на пару минут, если разрешишь? И еще, с ребятами нашими, что ждут снаружи, не познакомишься, нет?

– После, наспех не люблю. Я сам к ним зайду, покалякаем. Оставайся, Ричи, хоть на десять минут, я только рад буду…

Самоед отхлебнул чаю, помялся, покосился на дверь:

– Так как все-таки… Ты – или не ты?

– Я. Но совсем другой. Пойми, Ричи, у каждого есть свои личные дела и секреты. Ну начну я болтать тебе о наболевшем – ты имеешь право утаить от сходки наши с тобой разговоры?… То-то. У тебя свои зароки и обязанности, у меня свои. Подумай не спеша, сам поймешь мою правоту.

– Многие сгинули тогда бесследно. Мне повезло – на этап вовремя сдернули… Был у меня задушевный кент, Воробей, – как в воду канул. Не слыхал о нем?

– Случайно знаю. Когда реактор потек – его и многих других отрицал прямо в бараке положили, по закону военного времени. С бельмом на глазу, да? (Ну Гек, ну память!…) Не соображу, кто-то мне рассказывал, может быть и Джез…

– Да, похоже… С тех пор о нем никто и ничего не слышал… А…

– Бэ. Ричи, я тебя как брата прошу: поаккуратнее в своих воспоминаниях, ладно? Двигай спать. И без обид – дел у меня невпроворот, завтра поговорим. Давай краба!

Попрощались за руку, и Ричи Самоед в смятенных чувствах побрел в свой новый дом, одиннадцатый барак, где он отныне был главным, но не для всего барака, а только для своих и для тех, кто добровольно присягнет на верность ржавой пробе…

Прошел месяц, за ним другой… После ряда мелких недоразумений ржавые обжились в Эльдорадо. Встретили с этапа еще троих возведенных, окончательно признали главенство Ларея на зоне, тем более что он вот-вот пойдет на волю, зону оставляя на них. Все рекомендованные Геком люди, включая Ацтека, Шипа, Тодора, – были возведены в золотую пробу на специальном сходняке. С одной стороны, получалось, что Гек терял своих людей в пользу ржавых, но если посмотреть поглубже – как раз наоборот: в ржавой пробе росла и крепла прослойка тех, кто жил и действовал с ним бок о бок, уважал его и видел в нем пахана. В больнице Эль-Кондора, куда одномоментно съехались золотые урки со всего Юго-Запада, якобы лечиться, на всех произвел большое впечатление Ричи Самоед. Многие подумали было, что старик тронулся разумом – столько фанатичного блеска было у него в глазах, но Яхмед и Ацтек, прибывшие с ним, встали на его защиту, отвергая домыслы о старческом слабоумии. Их поддержал и Лунь, и Сим-Сим, верные сподвижники Ларея по прежним временам. А Ричи заявил на сходке, что не верит – знает, что Ларей-Кромешник последний Ван, поскольку-де сидел с ним сорок с лишним лет тому назад. Только он погоняло сменил и в непознанке стоит – ну, это объяснимо, сами понимаете. И выглядит он молодо, лет на сорок с небольшим, как и тогда, когда сам Ричи был еще юным. Так что Суббота ведал, когда прокричал про вечно молодого Кромешника. Дельфинчик, ведший сходняк, только головой покрутил, слыша такую речь, но поразмыслил, уточнил вопросом и вдруг заявил, что сам он, не в юности, правда, а лет пятнадцать назад, Ларея видел: точно, под пятьдесят ему было, или за сорок, если угодно… В этих чудесах надо будет разобраться, но Ларей законный урка. Более того, он – последний Ван, живая реликвия старых времен. Может, он черту душу продал, но это его личное дело. Захочет – обратно выкрадет. Давайте утверждать зырковых по зонам и территориям. Ацтек, с тебя начнем…

И пришло лето. Гек вышел на волю утром, после развода и завтрака, в возрасте тридцати пяти лет с половиной. Вся знать, все нетаки и фраты, кто имел такую возможность – вышли его провожать, и администрация не препятствовала этому, ведь не каждый день случается такое. Полтора центнера индийского чаю бросил на зону Гек в виде отвальной, из своих кровных, не трогая общак; да и что жалеть: своих денег – миллионы, за жизнь не истратишь. Впрочем, Гек не видел особой разницы между своими деньгами и общаковыми, в том смысле, что его насущные потребности были неизмеримо скромнее возможностей, а общак – дело живое, туда сколько ни сунь – всегда применение найдется: то зону малолеток подогреть, то псов подмазать, то крытку на дыбы поставить – всюду деньги нужны. А в последние годы Гек сделал открытие: безналичные бывают удобнее, а стало быть, изволь, отрабатывай механизмы перелива нал в безнал (наоборот – не проблема), благо есть на воле родные структуры…

А за вахтой его ждал одинокий хлипкий «фордик» с Ушастым за рулем. Так велел Гек, и его распоряжение выполнили буквально. Однако и Арбуз, и Сторож, и все остальные схитрили, понимая, что шеф не будет трындычать на них в этот день: когда чартерный двухмоторный самолет с двумя пассажирами на борту приземлился на глухом летном поле в сорока километрах от Бабилона, у кромки их ждал с десяток роскошных лимузинов, сплошь «мерседесы» и «кадиллаки» – вся команда главарей прикатила встречать.

– Вы бы еще цветы в букетах принесли, – буркнул Гек Арбузу, по очереди обнимая каждого встречающего. – Но – рад, всем вам рад и благодарен, что уважили.

Собрались ехать, но вот загвоздка: чей мотор выбрать – Сторожа, Арбуза, Фанта?…

– Вик! Кисель, рожа каторжная, которая телега твоя? С тобой сяду, дольше всех не виделись. Показывай.

Что ж, хитромудрый шеф решил никого не обделять выбором и сел к Киселю. По крайней мере никому не обидно, к Киселю никто не ревновал…

Кисель, широкоплечий и кривоногий, одного роста с Геком, заурчал довольнехонький, улыбка разъехалась поперек всего ромбовидного лица. В свои тридцать два он имел уже приличные залысины на покатом лбу и прекрасные вставные зубы из металлокерамики. Образование по-прежнему не давалось ему в руки, однако на бизнесе его это никак не сказывалось, поскольку природный ум, в сочетании с осторожной властностью и безудержной энергией, заменяли ему все остальное. А занимался он, с подачи Гека, строительными подрядами, где конкуренция между бандами была особенно сильна: экономика столицы переживала бум, и через коррумпированную казну в карманы удачливых лились бешеные деньги. Приходилось и постреливать, и запугивать, и экстренно доставать специальные сорта цемента, только вот банки грабить нужды уже не было… Все остальные команды из Гекова гнезда так или иначе имели у него свою долю, и Кисель, не будучи очень уж большим авторитетом, умудрялся ладить и с Гнедыми, и с Ушастым, и с Дядьками – Арбузом и Сторожем.

Четыре мотора выстроились впереди, пять пристроились в хвост, и блистательный кортеж с ревом понесся в столицу. Радость Киселя омрачало только одно обстоятельство: курить хотелось страшно, но об этом и думать было нечего, когда рядом некурящий Ларей… Так и шел треп до самого города – кого видел, да о ком слышал, как семейная жизнь, да как зовут собаку…

– Эй, малый, – Гек похлопал по плечу водителя (киселевского двоюродного племянника), – тормозни-ка вон там, подальше за остановкой. Вик, брякни по рации на первый мотор, чтобы остановились… Ну по телефону, какая разница.

Гек выбрался из мотора прямо под мелко-мелко моросящий дождик, не по-летнему холодный и противный. Захлопали дверцы, к нему уже бежали с встревоженными лицами и Тони, и Эл, и остальные… Задние автомобили кортежа угнездились прямо на автобусной остановке, но водители, матерясь сквозь зубы, терпеливо выворачивали свои автобусы и объезжали рядом, не жестикулируя и не бибикая, – с этой поганью лучше не связываться, их даже постовой не видит…

– Все нормально, парни. Ноги затекли, укачало с непривычки, вот и вышел размяться. Где и на сколько намечен ваш светский раут, он же банкет, он же мальчишник?

– В «Коготке» на восемь вечера. А пока мы думали…

– И правильно делали, Эл, что думали. В восемь вечера я туда подойду. Теперь же не фиг гусей дразнить своими моторами и манерами. Езжайте, я же сам прошвырнусь по городу. Один. Соскучился, честно говоря, по одиночеству. Вперед, вперед и побыстрее, мы тут не клоуны на арене цирка… Эл! Ромштексы будут? И хорошо бы крабов.

Глава 12

Тик-ток, так-тук-тек –

Скачет весенний дождик

На первом ручье.

Город здорово изменился за шесть лет. Стало больше рекламы, ярких вывесок, автомобилей. По-прежнему всюду висели портреты Господина Президента, но они уже почти сливались с фоном иных плакатов и портретов, жрущих, улыбающихся и обещающих неземное блаженство для владельцев кофеварки и кроссовок. И люди другие… Да нет, те же люди, просто они не знают ходьбы под конвоем и не боятся попасть в непонятное из-за серег в ухе или еще чего-нибудь такого, неположенного. Да-а, одичал…

Гек шел и заново привыкал к ощущениям простого прохожего: никто не расступается перед ним, никто не шепчет за спиной, ходят, толкаются даже. Как все забавно.

Гек решил перекусить в харчевне, где молодые люди в одинаковых одеждах мгновенно содрали с него изрядную сумму, взамен отдав здоровенный круглый бутерброд, кока-колу в бумажном стакане и странного типа картофель – вроде бы жаренный полосками, но очень легкий, как воздушный. В зале было пусто, опрятно и скучно. Гек и раньше видел подобные заведения, но теперь они торчали на каждом шагу, и Геку любопытно было отведать местную кухню. «Кухня!» Ерунда какая-то.

Вот и книжный магазин, где Гек привык в свою бытность на воле пополнять «подземную» библиотеку, но не было настроения заходить, хотя неизменный вид обшарпанного магазинчика порадовал его сердце; сквозь пыльную витрину Гек рассмотрел, что старичок-продавец все тот же.

Два часа пополудни. Он сыт, до восьми свободен, наличность имеется… Нет, сегодня не до баб. А вот лучше он проведает «Черный ход», пылищи небось на метр накопилось… Возле парадняка, где в бывшей дворницкой находился секретный лаз в подземелье, лежали выброшенные облысевшие елки, следы новогодних праздников, картонные коробки, иной мусор – вроде бы уже и не трущобы, но пока и не цивилизация, черт бы побрал этих скотов, гадят прямо под себя. На зоне бы такое… Ладно, здесь не зона…

Дом принадлежал, по инициативе Гека, банде Дяди Тони Сторожа, и квартиры первого этажа пустовали по его же повелению, мол, пригодятся для будущих идей (каких – Гек не пояснял, а спросить у него было некому).

Гек легко вскрыл дверь отмычками (оба комплекта ключей были им специально оставлены внутри, а дверь запиралась автоматически), составленными еще на зоне, и вошел в квартиру. Здесь явно бывали люди пару-тройку раз, может воришки, может службы коммунальные – смятые бумажки, окурки – раньше их здесь не было… Однако ничего не украдено, да и нечего здесь красть, разве что чугунную ванну с ободранной эмалью – ни мебели, ни обоев, вместо паркета – деревянные половицы, источенные всякими там древоточцами… У унитаза Гек, еще до зоны, лично отколотил изрядный кусок – из тех же соображений, чтобы не разорили… Ключи в тайничке на месте, там же свечи и спички (фонарик – дело ненадежное после такого перерыва), круглый люк в прихожей на месте, не сразу и найдешь… Гек оставил ключи на месте, но вынул пакет, из него добыл и натянул на себя «бумхлопный» дешевенький комбинезон, чтобы не испачкаться при спуске, и глубоко-глубоко вздохнул: «Еще немножко – и я дома».

А пыли накопилось гораздо меньше, чем он представлял, видимо, исходного материала для нее было маловато. В помещении тепло, зимой и летом около двадцати. Заготовленные когда-то тряпки, конечно же, обветшали в труху; Гек разодрал на части комбинезон, разделся до трусов и принялся за уборку. Сплошь хромированная и никелированная сантехника выдержала, но коричневая вода минут двадцать хлестала из раскрученных до отказа кранов, прежде чем Гек удовлетворился степенью ее чистоты и прозрачности. Пыли-то вроде бы и немного, да пока ее сотрешь со всей поверхности, особенно с книг, – семь потов сойдет. Полиэтиленовую пленку с кровати долой вместе с пылью – все облегчение, матрац придется поменять – не сопрел, так слежался до каменной консистенции… Полкомбинезона ушло на то, чтобы протереть смазку со всего оружия, табуретки не скрипят, лампочки все до единой целы – ах, здорово, хоть сегодня ночевать можно, надо только жратвой затариться и питьем. И одежды подкупить, плюс пару комбинезонов. На полках, на книжных – места до фига, холодильник пусть поурчит, попривыкнет к новой жизни… Дома-то – гораздо лучше, чем на зоне, уютнее и нет никого…

На угрюмых старопрокрашенных стенах, цвета кирпича в шоколаде, не было ни портьер, ни гобеленов, ни постеров из журналов, пять двухсотваттных лампочек сроду не ведали абажуров, бетонный пол – как был, так и лежал под ногами голышом, без паласов и дорожек. Металлический стол без скатерти и без клеенки, кроватное белье – тюремного почти качества и образца… Гек очень своеобразно понимал уют, ему даже открытые всем жилищным просторам унитаз и душевая абсолютно не мешали: то, что нужно для жизни, – есть, принадлежит только ему, в употреблении удобно – что еще надо? Да, это верно… Однако вряд ли кто из посторонних влюбился бы в это помещение даже при ярком электрическом свете… А без света, в кромешной тиши, даже Геку иной раз становилось жутковато, так что он частенько оставлял включенным радиоприемник, и тот до утра наяривал шепотом спокойную музыку. И приемник отлично работает… Если сеть сюда дотянул, то надо бы поднапрячься и телевизионный кабель прогнать, метров четыреста – многовато, тяжелый будет, зараза. Или черт с ним: опять по всему маршруту маскировать придется, с радио намучился по самую маковку… Да и радио – баловство, при случайном обнаружении – как по ниточке весь клубочек размотают. Надо подумать.

«Девятнадцать часов десять минут. На волне „Эха столицы“ весь этот час с вами…» Как время-то бежит. Пора на банкет. Гек, как был в утреннем костюме, в котором на волю выходил, двинулся на выход. Выключить, обесточить, закрыть, специальным табачным порошком (от собак-ищеек) подновить подходы – вперед, путь неблизкий. Гек захватил с собой, за спину за пояс со специальной петелькой, легкий ствол, старинный наган, поскольку не любил пристегивать кобуру, а современные страшилы хоть и убойны, да тяжелы и объемны – отовсюду видны, если приглядеться. В случае чего и с наганом можно отбиться в первые, самые важные секунды. Главное не замарать одежду при подъеме, но Гек уже придумал, где и как будет выходить на поверхность – аккурат неподалеку от «Коготка».

Лето в Бабилоне. Ночи серы и коротки. Когда тучи и дождь, то и день сер и люди, и мосты и улицы, но вот расчистилось небо, стукнулся мягко об асфальт солнечный луч, за ним еще один, неизвестно откуда посыпался со всех сторон детский галдеж, воробьи и голуби засновали веселее в поисках съедобного мусора, щерятся в обшарпанной улыбке арки проходных дворов – город на краткий миг становится приветлив и мягок.

В восемь часов пополудни – совсем светло, да еще тучи разбежались – кто куда, солнышку нет уже хода во дворы-колодцы, но оно еще полный хозяин на улицах, уложенных с запада на восток. Тепло и сыро, но уже мгновенно подсохли тротуары, испарились, оставляя после себя грязные кружочки, капельки воды с капотов роскошных моторов, вновь расправили крылья многочисленные запахи: от урчащих двигателей, с помоек, из распахнутых форточек…

Обе стороны узенькой улочки на подступах к «Коготку» заставлены автомобилями, да все непростыми – от джипов до «кадиллаков», в каждом сидят молодые люди с квадратными плечами и телефонными трубками наготове, охрана больших людей. Сами же боссы внутри, праздновать собрались, ждут Ларея-Кромешника, который только что откинулся с зоны и вот-вот прибудет, по крайней мере – так пообещал. По периметру квартала, и в укромных местах, и напоказ, расставлены люди Арбуза – это его территория, и он в ответе за сегодняшний вечер. Все ждут, и на улице и внутри, и всем до смерти любопытно взглянуть на Самого! Уж сколько о нем слухов было, сколько воспоминаний и вестей с далеких приполярных зон. Целое поколение новых ребят выросло за это время; тех, кто помнил и знал Ларея лично, – немного и почти все они в большом авторитете нынче. А тоже нервничают – как-то теперь будет…

«Коготок» только по названию и остался «Коготком», харчевней и штаб-квартирой прежней Гековой банды; Эл Арбуз трижды перестраивал его за прошедшие годы, превратив в маленький роскошный клуб для узкого круга вечерних посетителей, как правило, ранее неоднократно судимых и связанных с Элом узами дружбы и подпольного бизнеса. Обеденный зал впускал в себя обычно пять, от силы семь человек, сегодня же собралось около двух десятков высоких гостей, все как на подбор – бабилонские авторитеты лареевской ориентации.

В «Коготке», в главной зале, построили настоящий камин из дикого камня, но сейчас – время летнее – поместили электрическую имитацию, по узорчатому паркетному полу разбросали в кажущемся беспорядке тигровые и медвежьи шкуры. Кофейно-белый потолок весь был в золотой лепнине, тяжелые, темно-зеленого бархата портьеры закрывали окна с мощными жалюзи, двери на кухню и в туалет; мебель – громоздкая, ореховая, якобы из эпохи Австро-Венгерской империи. Парадная двадцатичетырехрожковая люстра не горела: взамен ее на длинном, покрытом роскошной льняной скатертью столе стояли серебряные шандалы, по шести свечей на каждом. Но все равно в зале было бы темновато, если бы света не добавляли электрические светильники, искусно вмонтированные в панели на стенах, а так – царил мягкий полумрак, при котором вполне можно разобрать короткую газетную заметку, но трудно читать книгу. Вся эта купеческая элегантность была предметом восхищения и ревнивой зависти коллег Арбуза по ремеслу. Кое-кто попытался было завести в своих районах нечто подобное, да все как-то не так выходило – то ли бордель выстраивался, то ли офис пополам со свинарником.

Без пяти восемь. Съехались все приглашенные, пора свечи зажигать, только эти скоты Гнедые неизвестно где запропали, но это их проблемы… И трубка автомобильная отключена. Хоть бы раз по-людски все сделали, так нет…

На улице тоже поглядывали на часы: Ларей, говорят, не терпит опозданий и сам старается быть пунктуальным. Залитая вечерним солнцем улица непривычно тиха: мамаши, оценив ситуацию из окошек своих квартир, быстро-быстро загнали чад по домам, хулиганистые подростки, снедаемые любопытством, целыми бандами засели по подвалам и чердакам, чтобы на улице эти шкафы рыла не начистили – кого-то ждут… А хрен его знает, может, разборка будет, гильзы потом пособираем… Шел один пьяный, фишки не рюхая, подошли, ни за что ни про что стукнули промеж рог и пинками прогнали прочь. Квартальный со всей семьей отправлен в трехдневный тур в Бразилию от местной турфирмы по путевке, которую он выиграл в уличную лотерею. С патрулями, со всей сменой, Арбуз договорился, чтобы не совались, от конкурентов подляны не предвидится, да и парни по всему кварталу стерегут.

Улица пустынна. Вдруг, откуда ни возьмись, по ней идет человек. В костюме без галстука, руки свободны, шаг спокойный… мама родная, это же ОН! Откуда он взялся? До «Коготка» ему метров двадцать… пальцы нервничали, раз-второй не по той цифре ударили, Эл замордует, если не успеем предупредить, господи, откуда он нарисовался, что никто не видел, не предупредил на подходах… Фу-у-х, пронесло! Тормознулся с Гнедыми. Эл, Эл, он здесь…