355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Александр Бялко » Изнанка » Текст книги (страница 2)
Изнанка
  • Текст добавлен: 3 октября 2016, 18:59

Текст книги "Изнанка"


Автор книги: Александр Бялко



сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

В выпускном классе третьей школы учился скромный и нервный мальчик Саша Максимов. Его отец, Максимов-старший, майор, дружил с Волковым. Хотя как дружил. Какая может быть дружба между майором особого отдела и майором мотопехоты. Так, виделись в Афгане. Длинный, как жердь, Волков и коренастый Максимов отличались еще в одном. Максимов любил свою работу. Он был хорошим военным, поэтому и не дослужился до подполковника, а кроме наград получил контузию и два ранения, причем второе, как сказал бы наш знакомый бывший главврач, несовместимое с жизнью. В результате – мизерная пенсия и тихая жизнь в Покровске. В Покровске военных было полно. Соседний поселок Войлоки – бывший военный городок. Там жило много потомственных военных, которые целыми фамилиями служили. И у Максимова была мечта, чтобы его сын поступил в военную академию.

Раны давали о себе знать. Тогда он и обратился к знакомому бывшему афганцу Волкову, который стал каким-никаким, но городским начальством. Максимов был человек прямой, сразу рассказал, зачем пришел. После объятий и воспоминаний о Герате Волков снял трубку и попросил доктора Чешуева срочно принять Максимова. Максимов был рад: сам завотделением займется его здоровьем. А Волкову это ничего не стоило, потому что Чешуева перетащил из Погорска сам мэр Потерянов. Он знал Чешуева не как толкового доктора, а как исполнительного подчиненного. Чешуеву отказываться от просьб администрации было не резон. Ему ни за что дали жилье, куда он въехал со всем семейством – женой и тремя детьми. До этого он мотался по казенным квартирам.

У Чешуева было много странностей, но о них знал только Волков, нарывший в различных районах нашей бескрайней страны досье на Чешуева. Волков выяснил, что Чешуева всегда интересовали яды. Анестезиолог – это врач, всегда имеющий под руками разнообразные яды. Волков внимательно пригляделся к семейной истории Чешуева. Не успел он переехать в Покровск, как внезапно умерла его жена, тоже, кстати, врач, и неплохой. С какой радости или печали умирать молодой здоровой женщине, да еще когда в доме два лечащих врача? Это Волков обнаружил быстро. Радость-печаль эта оказалась студенткой-практиканткой в покровской больнице. Профессиональный допрос опытного оперативника показал, что Чешуев – та еще штучка. В его хитрых глазах не было испуга, и сломался он совсем не просто и не сразу. Скорее, он раскололся потому, что понял самого Волкова. Волкову нужен был исполнитель, а Чешуеву хотелось поработать. Однако Волков все равно ощущал себя в этом случае победителем. Чешуев с ума сходил по молодой студентке, был уверен, что та его любит; Волков же знал, что она любит вообще всех мужиков: встретил ее как-то раз в сауне с девочками у Потерянова. Потерянов, как бывший врач, предпочитал проституткам медсестер и младший медицинский персонал. Эту подробность Волков берег на крайней случай.

Придя на прием к Чешуеву, Максимов получил такое внимание и медицинское обслуживание, которые только могла предоставить местная больница. Строго говоря, больниц в Покровске было две: академическая и городская. Так повелось с советских времен. В академической больнице были и места, и оборудование, но кончилось финансирование. В городской больнице не имелось ни того, ни другого, финансирование было фиговым, но все-таки было.

Работа Чешуева не пропала даром. Максимов, раньше попадавший в госпиталь только с ранениями, теперь лечился и чувствовал себя лучше. Мог даже позволить себе рюмочку с Волковым, любившим посидеть за хорошим коньяком и послушать афганские рассказы.

Простодушный и прямой Максимов как-то случайно узнал в больнице, что, несмотря на все усилия медицины, жить ему осталось не больше года. Принял он это мужественно, как и полагается офицеру, но задвинулся на том, что хочет дожить до получения сыном аттестата, а потом можно помирать. Главным врагом школы директриса называла Потерянова. Волков, который у Потерянова был правой рукой, тоже этого не отрицал. Доктор Чешуев поддакивал, что виновата не сама директриса, а мэр.

Максимов очень хотел дожить до выпускного бала сына. Мысль, что парень останется на второй год, как говорила директриса, или выйдет в жизнь со справкой, что прослушал десять классов школы, была унизительной. Максимов решил разобраться с Потеряновым просто, как поступали в Афгане с плохим командиром. Стрелок он был отменный, любил свою работу делать хорошо. Долго он не решался никому об этом сказать, но потом за рюмкой проговорился Волкову. Волков не одобрил, но обещал помочь. Новый «макаров» и старые неприметные «Жигули» должны были доставить сегодня ночью. День ожиданий был тяжелым.

Ночь затмения

Ночь Шварц встретил на башне институтской обсерватории. Аспирант Кузнецов, который должен был подготовить телескоп, заболел. Наверное, весенняя аллергия. Кузнецов начинал чихать и заливать все соплями, когда зацветали цветы и деревья. На работе от него был один вред, поскольку он мог начихать на уникальные стекла телескопов. Поэтому Шварц сам полез на самый верх, прихватив бинокль, нужный, по его словам, для того, чтобы прицеливать телескоп на Луну. На самом деле, с телескопа изображение уходило на компьютер, а Арнольд Иванович любил наблюдать явления природы собственными глазами. В то время, когда часовой механизм телескопа следил за Луной, а компьютер обрабатывал картинку, Шварц любовался затмением на крыше обсерватории, уточняя мелочи в бинокль и разглядывая от скуки окрестности.

На этот раз, к радости Шварца, шоссе стихло рано. К двум часам ночи машин совсем не наблюдалось ни в том, ни в другом направлении. Рассматривать было нечего. Городской отдел милиции по странным стечениям градостроительных обстоятельств находился за городом, на другой стороне шоссе. Он тоже затих. Ни происшествий, ни пьянок милиционеров, ни задержанных, только пару раз заехал патруль отметиться – и все.

Высоко в небе сияла луна. Шварц ждал, когда земная тень начнет пожирать ее круглый блин. Он очень любил этот момент, когда неясно, показалось тебе, что луна стала меняться, или началось Оно. К затмениям в Тёмке относились с почтением: они всех кормили. В этот волнительный момент на шоссе появилась черная «Волга». Арнольд Иванович вскинул на нее бинокль: шоссе у милиции хорошо освещено. «Волга» ехала не быстро, но и не медленно, не привлекая внимания. Как раз это и удивило Шварца. По его многолетнему опыту наблюдений за ночной дорогой, ночью все гоняют как бешеные: или пьяные, или спешат домой. Чтобы ехали и любовались непроглядно темным лесом на той стороне дороги – такого еще не наблюдалось. В бинокль он разглядел странную машину и обнаружил за рулем Волкова. Номер машины был городской. «В такую волшебную весеннюю ночь засиделся в администрации, – подумал Шварц, который так и остался романтиком, любителем песен у костра. – Такой приличный человек. Тянет за этим хамом Потеряновым всю городскую работу». Сентиментальный Шварц вздохнул, после чего от земных дел снова переключился на небо.

Вадим Божков был внуком основателя Темки. Его отец и дед считаются основателями города, даже улица Божковых есть. Но Вадим не пошел по научной стезе. Его больше волновало искусство. Вадим стал профессиональным художником. Кроме того, он был увлекающимся человеком. Сейчас они с женой создали гостиницу для собак с трехразовым питанием и прогулками в покровский лес. Сначала это занятие казалось чудесным, но потом быстро надоело, бизнес стал загибаться. Надо было закрывать его и затевать новое дело. На этой почве Вадим поругался с женой. В таких случаях он обычно брал большую пластмассовую бутылку пива и уходил писать картины в мастерскую. Мастерской художника служил сарай на территории Темки: по династической традиции Божков имел возможность пользоваться достоянием института. Божков еще не знал, что завтра помирится с женой, что их примирение будет таким бурным, что подарит ему еще одного сына. Все это будет потом, а сейчас Вадим пролезал в дырку забора Института затмений. Комплекция у Божкова была солидная. То ли дырка стала меньше, то ли художник поправился, но пролезть удалось с большим трудом. Конечно, Вадим мог пойти к себе в мастерскую и через проходную. Его знал весь город, и с проходом не было проблем, но через дырку ближе.

Вадим пил пиво, дописывал старые картины, начинать новую не хотелось. Когда пиво кончилось и стало клонить в сон, художник вышел на весенний воздух покурить. Ночь была сказочная. Он курил и смотрел в темноту. На крыше обсерватории он заметил человека. Это был Шварц, который в бинокль разглядывал что-то на дороге.

Подивившись этому факту и решив при случае выспросить у Шварца, что он делает по ночам на крыше, Вадим пошел творить дальше.

Может быть, вы не знаете, кто самые несчастные люди в России, хотя наверняка с ними встречались и даже видите их каждый день. В стране, где пьют все и много, в стране, где к алкоголикам относятся трогательно – как к больным или блаженным, самые несчастные люди – это скрытые алкоголики. Они не получают удовольствия от выпивки, а все, что есть в алкоголизме ужасного, получают сполна. Мучаясь жутким похмельем, они становятся злы и раздражительны, срываются по любому поводу, и все их мужество и сила воли уходит только на одно – продержаться до вечера. Зато поздно вечером, перед сном, такой человек достает припрятанную бутылку водки и выпивает ее сразу, как воду, не чувствуя вкуса и удовольствия. Он знает, что одной не хватит, сам для себя, пьяного, прячет за тумбочкой вторую и через десять минут приступает к ней. После чего в пьяном бреду засыпает. Утром надо, как шпиону, выбросить пустые поллитровки и думать, где купить новые, чтобы никто не догадался, для кого он это делает. Такова была жизнь у депутата Бездриско, который в рабочее время слыл депутатом и уважаемым человеком, и только поздним вечером становился самим собой, да и то ненадолго. Каждое утро он клялся, что сегодня пить не будет, но, как робот, покупал водку, коньяк, джин, виски – все равно, лишь бы позволяли финансы и не возникало подозрений. Когда Бездриско был ученым, он мог позволить себе только водку погорского разлива. Теперь можно было пить и ром и виски, впрочем, вкуса он не ощущал. Дорогие напитки просто не вызывают подозрений, что они предназначены для алкоголика.

Сотрудники Покровского научно-исследовательского института (все его называли ПНИ) знали Бездриско как правдоруба, который говорит всем то, что думает, но два человека в городе догадывались про его болезнь. Мэр Потерянов – какой-никакой, но врач. Он сразу разглядел клинический случай в этом кричащем по любому поводу человеке. Независимо от мэра, его зам Волков обнаружил это путем оперативной работы. Город маленький – покупая по две бутылки водки каждый день даже в разных магазинах, засветишься все равно.

Есть еще одно несчастье у скрытых алкоголиков. За то, что не раскроют их тайну, они готовы пожертвовать самыми близкими людьми, да практически всем. Мэр завербовал Бездриско в два счета, как говорил Мюллер в известном фильме. Он просто вызвал его к себе в кабинет. Начал разговор о том, что, мол, Глеб, зачем меня ругаешь на всех углах, и налил ему из своего мэрского штофа полстакана водки. Потерянов не был садистом. Он просто помнил из курса психиатрии, как выявлять скрытых алкоголиков.

Пациент для начала сказал: «Я не пью», – а потом его затрясло. Опытному врачу не составило труда сделать выводы. Больше того, он заставил Бездриско выпить и добавил еще. Тот, в первый раз в жизни попавшись, стал ручным. Он ненавидел своего рабовладельца, но позволял себе проклинать его только ночью, при запертых дверях, между первой и второй бутылкой водки. Зато карьера у Глеба Никифоровича наладилась. Его выбрали в областную думу, причем конкурентом был не кто-нибудь, а любимый в народе Стоянов. Деньги Потерянова сделали свое дело. В избирательный округ входили два города: Покровск и соседний с ним Мнимовск. В Мнимовске пиарщики раздули сказку о том, что Бездриско – любимый и уважаемый в Покровске ученый, а в самом Покровске Потерянов сделал голосов «за» столько, сколько было нужно.

После выборов началась хорошая жизнь. Бездриско удалось запустить руки в областной бюджет, и бюджетные деньги рекой потекли в карман Потерянова. Бездриско получал свои откаты. Правда, небыстро, с издевательствами, не столько, сколько договаривались, но получал. Теперь он мог не бегать к Нинке в ночной магазин, как обычный алкаш, а остановить шофера у шикарного супермаркета и взять два литра виски или коньяка.

Сегодня была лунная ночь. И случилось то, чего раньше не случалось. Бездриско не смог заснуть после второй бутылки. Затмение, видно, действует на всех по-разному. Краем отравленного ума он понимал, что Нинка в ночном магазине отпустит ему бутылку, что можно подождать, когда у магазина никого не будет, но риск был. Неведомая сила подняла депутата и повела к ночному магазину. Невероятные усилия уходили на то, чтобы выглядеть трезвым.

Шел третий час ночи. Стоянов, человек образованный и любопытный, вышел посмотреть затмение на балкон своей квартиры. Строго говоря, квартира была не его. Он жил в квартире друга, уехавшего за границу зарабатывать хлеб на чужбине тяжелым научным трудом. Когда стемнело, луна ярко светила прямо в балконное окно, и Стоянов рассчитывал, что в прекрасную весеннюю ночь он полюбуется лунным затмением. Но луна зашла за соседний дом, и ничего интересного на небе не было видно. Возвращаться в квартиру из благоухающей цветущей ночи не хотелось, и он решил немного подышать весенним воздухом. Улица была пуста. Одинокая качающаяся фигура загулявшего прохожего «украшала» ее. Стоянов еще раз вдохнул запахи весны и повернулся к балконной двери, но что-то остановило его. Он с удивлением развернулся, чтобы проверить догадку. Да, по улице шел в дым пьяный Глеб Никифорович Бездриско, уважаемый человек и депутат, бывший его соперник на выборах. Потрясенный этим зрелищем, Стоянов даже не понял, не померещилось ли ему. Глеб скрылся за углом, где находился магазин, работающий непрерывно, издевательски названный «Гурман», а Стоянов, не зная об этом, остался на балконе думать, что бы это значило. Через минуту Бездриско появился вновь и проследовал в противоположном направлении, неся бутылку водки. Это еще больше удивило Стоянова. Конечно, тут полгорода бегает за водкой ночью, но весь город знал, что депутат не пьет, поэтому было интересно посмотреть, какая же сила заставила его так набраться.

Желание, охватившее Глеба Никифоровича, победило его. Уверенный в том, что в три часа ночи его никто не увидит, он сел на скамейку автобусной остановки прямо напротив балкона Стоянова и открыл бутылку. Засунув горлышко в рот и запрокинув голову, он увидел на балконе Стоянова, наблюдавшего за ним.

Не дай вам бог поперхнуться водкой! Особенно погорского разлива из Нинкиного магазина!

Анестезиолог Чешуев не смотрел в эту ночь на луну и звезды. Ночь пришлась на дежурство. Стандартная, но тяжелая и долгая операция. Когда пациент пришел в себя, Чешуев, как обычно, отдал распоряжения сестрам и фельдшеру и пошел домой. Теплая приятная ночь располагала к тому, чтобы пройтись пешком от больницы до дома. Сияла луна. Чешуеву показалось, что он больше чем надо наглотался паров закиси азота. Луна казалась какой-то кривой. Явно реакции были нарушены. Как человек, влюбленный в токсикологию, он начал проверять свою походку, пытался с закрытыми глазами ткнуть в нос левой и правой рукой.

Максимов – человек простой и открытый. Если бы в любое время дня и ночи он увидал бы человека, идущего по неровным тротуарам Покровска с закрытыми глазами и приставившего указательный палец к носу, он конечно бы рассмеялся. Но сейчас он был в ужасе. В этом человеке он узнал своего врача Чешуева, и встречаться с ним сейчас не входило в его планы. Он поглубже залез в капот старенькой «шестерки», которая заглохла перед ответственным заданием. Хорошо хоть не во время самого задания. Максимов включил всю свою техническую смекалку, чтобы понять, что же с автомобилем. Чешуев, проверив моторные реакции, огляделся по сторонам. Ему показалось, что человек, залезший в капот «Жигулей», – Максимов. Это еще больше укрепило его подозрения в отравлении веселящим газом. Он давно замечал, что старая баллонная аппаратура травит. Во-первых, у Максимова тоже «Жигули», но другие, хотя Чешуев не очень разбирался в автомобилях. Во-вторых, Максимов должен сегодня сидеть дома. Это доктор знал точно, поскольку Максимов сам приходил к нему и просил больничный, он был сильно нездоров, да и еще человек пять говорили то же самое, в том числе и Волков.

Поняв, что попасть указательным пальцем в нос он не способен, Чешуев спокойно решил, что отравился наркозом. Такое бывало и раньше, по неопытности. Он подумал, что надо обязательно проверить аппаратуру и вызвать дядю Васю, чтобы подкрутил соединения. Луна казалась еще кривее, а мужик еще больше похож на Максимова, но Чешуев свернул во двор и пошел напрямик к дому. Он не хотел, чтобы его видели под кайфом.

Максимов, докопавшись до бензонасоса, понял, в чем же дело. В машине не было бензина. Коллеги Волкова продали «шестерку» за десять тонн баксов и сэкономили на бензине! Конечно, «шестерка» не стоила и десятой части цены, но платили не за машину, а за ее биографию. Коллеги гарантировали, что настоящего владельца никогда не найдут. Но бензин-то залить могли! Матерясь и проклиная все спецслужбы мира, Максимов захлопнул капот, вынул из багажника маленькую канистру и пошагал за город на заправку.

Нынешней директор ниточной фабрики был обычным красным директором. В советское время он побывал и начальником цеха, и замом директора. Воровал он не больше, чем все, пользовался привилегиями, как все директора. Ходил на заседания парткома и на собрания трудящихся, как положено. Единственное, что в нем было необычного, – это фамилия. Геморроев. На дружеских застольях он рассказывал историю, что его предок носил фамилию Почечуй, что на старорусском языке и означало ту самую болезнь. Будучи образованным, Почечуй перевел ее на латынь, как тогда было модно, и наградил такой фамилией свой многочисленный род.

Все изменилось в перестройку. Даже если бы Геморроев не делал ничего, многочисленные кооператоры сами приходили толпами за нитками. Он быстро смекнул, что продавать от завода нитки по госцене глупо, и основал кооператив «Ниточка», который продавал всю продукцию по рыночным ценам.

Когда сейчас на собраниях рабочих Геморроев бьет себя в грудь и говорит, что не сдал, как тогда было принято, членский билет коммуниста, он говорит чистую правду. Не сдал он партийный билет по той причине, что ему было не до него. В то время, когда все возвращали свои членские билеты, Геморроев грузовиками возил нитки в Москву, а оттуда возвращался с сумками, набитыми пачками потрепанных советских рублей.

Приватизация тоже прошла как по маслу, к этому времени Геморроев уже знал, что такое оффшоры, банки и акции на подставные лица. Фабричный народ так и считает Геморроева директором, хотя он давно владелец, хозяин фабрики и сам назначает себя директором время от времени.

В свое время, когда он был молодым начальником цеха, ему приглянулась бойкая чесальщица Валя Кобыленко. У молодого специалиста, попавшего в не престижную тогда легкую промышленность, в подчинении находилось двадцать женщин. Конечно, не все молодые и красивые, только что после ПТУ, но в штанах у мастера постоянно чесалось. Молодая чесальщица была просто клад. Мало того, что она хорошо выполняла все, что от нее требовалось, она не устраивала скандалов, не требовала развода с женой, не лезла в дела начальства. Поэтому бойкая чесальщица скоро стала бригадиром, мастером, а потом нашла себя на месте профсоюзного председателя, где ничего не надо делать, а зарплата и льготы по директорской норме.

Теперь Геморроеву приходилось отдавать долг. Время от времени они встречались с Валентиной Ивановной и занимались любовью. Для Геморроева это была тяжелая работа. Сейчас он смотрел на женщин не старше дочери Кобыленко. Правда, сегодня была особая ночь. Наверное, не врут астрологи, которые вывели на этот день Геморроеву пятерки за любовь и секс. Он засобирался домой только в третьем часу ночи. Ездить по Покровску приходилось на «девятке»: оба джипа оставались в московских гаражах. Круто развернувшись, Геморроев поехал в сторону шоссе. На повороте на Лунную улицу он заметил человека, шагающего по обочине с канистрой. Проскочив мимо, Геморроев узнал идущего. Он тормознул и сдал назад.

– Максимов, что случилось?

– Бензин кончился. Указатель врет, а я вовремя не заправился, – ответил испугавшийся Максимов.

– Слушай, тут еще идти и идти, а у меня есть канистра с хорошим бензином.

Максимов пытался возразить, но Геморроев вылез из машины и уже открыл багажник.

– Держи, – Геморроев поставил на землю канистру. – Давай твою, заправлю по дороге.

– Да я... – невпопад забормотал Максимов.

– Угольками на том свете рассчитаемся, – весело ответил Геморроев. – Ну, бывай!

Почти в четыре часа ночи, когда небо уже болело зарей, Шварц начал сворачивать свои наблюдения. Майская ночь коротка, и свет начал мешать. Данные по затмению придется еще изучать всему институту целый год, а за ночь ничего интересного не произошло. Промчался в сторону Москвы Геморроев – вот и все, пожалуй. Тут Шварц в предрассветной дымке увидел крадущуюся «Волгу». Волков возвращался в город.

А вот у кого не было накануне трудного дня, кто спал сном праведника – так это местный коммерсант Львов. День у него выдался непростой, зато прибыльный. Со времен перестройки не было еще такого прихода, как вчера. Из далекого города Долдома неделю назад ему позвонил приятель. Там на обувной фабрике произошло ЧП. Фабрика – совместное предприятие, где руководили итальянцы, – славилась на все Подмосковье итальянской обувью, которую делали по лицензии. Естественное явление для России, но не понятное для итальянцев – все гуляли с 1 по 9 мая. Заграничный менеджмент между праздниками заставил выйти рабочих на смену. Результатом стал вагон бракованной обуви. Брак был небольшой, непрофессионалу даже не заметный: немного кривой получилась подметка. Львов примчался в Долдом на следующий день. В переговорах с итальянцами он предлагал забрать всю партию за полцены. Итальянцы думали день, а затем решили уничтожить брак, чтобы не позорить честь марки. Трагический результат этой сделки был таков: дядя Вася, который повез ботинки на свалку, получил свои двести баксов, и у ворот помойки ботинки перегрузили в покровские машины.

Львов не был жлобом. Он честно считал, что получать больше тысячи процентов прибыли безнравственно. Поэтому в покровском Доме ученых устроили распродажу, как в советские времена. Всем вспомнилось то доброе время, когда купить было нечего, и с удовольствием потолкались, как раньше, в очереди и раскупили дешевую красивую итальянскую обувь. Разглядывать подметки было негде и некогда. За несколько дней не осталось ни одной коробки. И в эту теплую весеннюю ночь коммерсанту Львову снилось, что все совместные предприятия страны работают на него в праздники.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю