Текст книги "Что делать? 54 технологии сопротивления власти"

Автор книги: Александр Бренер

10. Технологии сопротивления: носить

Мы возьмем сейчас одно слово, одно понятие: «носить». И попытаемся представить, как это понятие может быть связано с нашей темой: технологии сопротивления. Можно носить дамскую сумочку или рюкзак, корзину с головой убитого врага или автомат, книгу Макса Штирнера или вязаную кофту. Все это может быть ничем – рутиной и механикой ежедневного существования, и все это может стать практикой сопротивления. Например, дамская сумочка. Отстранимся от этого предмета, взглянем на него отчужденно – и мы поймем все значение феминистической теории, всю ее необходимость и оправданность. Пустим эту сумочку в ход в качестве оружия против патриархального преподавателя в университете, против наглого сексиста – вот нам и сопротивленческий праксис! И вы верите этому? Боже, какую чушь мы несем! Носить – это та рутина и та патология ежедневного существования, которые могут неплохо проиллюстрировать всю сложность и запутанность отношений власти в нашей жизни. Монах носит свою рясу, невеста – свою фату, а солдат – свою униформу. Какое удивительное согласие, какая чудовищная покладистость! Но панк, носящий в 90-е годы свою косуху, свои цепи, свои оранжевые волосы, – это тоже вопиющая покладистость и лояльность к власти, только с другого, ложно-диссидентского конца. Или просто кретинизм, позорное недомыслие, тупость? Или неосознанное участие в играх власти? Херня, херня!

Уже на ранних этапах капитализма власть и деньги стали сопоставимыми величинами. Любое количество денег свободно могло конвертироваться в определенное количество власти. Это что касается классического капитализма. Сейчас во власть может уже превратиться что угодно: раса, национальность, возраст (молодость прежде всего), внешность (красота, разумеется), пол, элементарные знания, технические навыки, ловкость, глупость, страх. Носить человеческую кожу – желтую, белую или черную – это тоже значит участвовать в играх власти! Элементарная логика власти: позовем черных в шоу-бизнес – и тем самым приручим их, интегрируем в «общество спектакля». Дадим палестинцам игрушечную, смехотворную автономию – и тем самым нейтрализуем их революционное движение. Впустим во всех и во все бациллы власти, дадим каждому маленькую, но хищную власть – и дело сделано, властные отношения работают, институции чадят, государство коптит. Таковы нелицемерные намерения власть имущих и всех, кто этому не противостоит. Так дадим же по ушам власти незамедлительно!

11. Технологии сопротивления: быть Антоненом Арто

Посвящается моей левой ягодице

Как показывает нам теория, власть практикует многочисленные системы подавления, среди которых одной из главнейших является, несомненно, нормализация.

Нормализация означает, в частности, конвенциализацию тех или иных политических, социальных и артистических практик. По закону конвенциализации, дискурсы и их носители неизменно вставляются в освященные традициями рамки и ниши, интерпретируются в институциональных нормативных терминах. Институции – академическая, авангардистская или, например, «contemporary art» – принимают на себя узаконивающие функции, процедуры бюрократической власти, иногда одобряющей, иногда порицающей, иногда вносящей в «черные списки», а иногда – в «похвальные листы». Разумеется, сами институции и выдвигаемые ими требования и нормы меняются со временем, подчас даже радикально трансформируются, но регламентирующие функции неизменно воспроизводятся.

Основные требования, предъявляемые институциями к индивидууму, касаются его профессиональной компетенции, его политической благонадежности и его морального соответствия принятым нормам. Социальная группа, к которой принадлежит индивидуум, призвана удостоверять его идентичность и корректировать ее. Если индивидуум сопротивляется этим коллективным усилиям, он может стать нежелательным элементом. Тогда социальная группа перестает коллаборировать с ним.

Нечто подобное случилось с Антоненом Арто. Подлинной заслугой Арто было то, что он освободился от страха, который заставляет каждого художника отвечать на поставленные временем вопросы в понятиях жанра, традиции, принятого жаргона. Он излечился от болезни, которая вынуждает артиста за всеми катаклизмами, разрывами и лакунами видеть великое историко-трансцендентальное предзнаменование культуры. Что же сделало Арто таким свободным и здоровым? Скорее всего, та позиция, которая была для его времени и его среды весьма необычной: позиция открытого этического действия, то есть позиция, берущая на себя практическую ответственность за те теоретические выводы, которые уже были сделаны эпохой в лице ее важнейших философов (Маркс, Ницше), художников (Ван Гог, Гоген, Рембо, Лотреамон) и политических движений (анархисты, рабочие движения и т. д.). Арто радикально реализовал свою ответственность через позицию несостоятельности – фигуру абсолютной беспомощности и культурной недееспособности. Отказ от поэзии (и вообще от конвенциональных жанров), разрыв с группой сюрреалистов, крушение театральной карьеры, лихорадочные переезды с места на место, интоксикация и дезинтоксикация и, наконец, заточение в психиатрических клиниках, многолетнее заточение – вот «этапы жизненного пути» Арто. И чем дальше, тем больше развивается специфическое косноязычие Арто, которое со временем становится его методом, образом его жизни, его политикой и этикой, его существованием. Зоны этого косноязычия постоянно расширяются: от разрозненных записок, заносимых в тетради сначала им самим, а потом, в силу его неспособности, другими, до несостоявшейся из-за нервного, болезненного припадка речи в театре «Старая голубятня», от писем Папе римскому, далай-ламе и Гитлеру до рисованных обращений к врачу одной из клиник, где находился Арто. Косноязычие – под его сенью модернизм делает свою историю, вырабатывает свой язык, повышает свои дивиденды. Косноязычие – язык одинокого существования, нашедшего опору в близости сумасшествия, голос еретика, пляшущего в пламени. Косноязычие – недоверие и презрение к доминирующей культуре. Косноязычие сняло для Арто все запреты, наложенные конвенциональными жанрами и дискурсами, и стало оружием в борьбе против культурных фюреров и коррумпированных пространств. В конечном счете это была одинокая война камикадзе задроченного с американским загнивающим империализмом. Вообще, хочется задать вопрос: не есть ли безумие самый лучший способ сопротивления? И сразу же возникает ответ: если бы безумие было абсолютно сознательным, это был бы оптимальный метод сопротивления. Но, к сожалению, есть данные, которые свидетельствуют, что безумие не ведает, что творит. Поэтому надо воспитывать в себе сознающее безумие. Таким самовоспитанием необходимо заниматься с детства: с бабушкой, с детским конструктором, с рыбками.

 
Бабушка и внучек – два сопротивленца.
Муравей и внучка – два сопротивленца.
Тучка и болонка – два сопротивленца.
Кучка и безумие – пять сопротивленцев.
Корка и пижама – шесть сопротивленцев.
Вошки и ракушки – три сопротивленца.
Семь бумажных пальцев – два сопротивленца.
Вот уже и армия, вот уже и взвод.
 

Но если отбросить шутки, то надо прямо сказать: Антонен Арто был удивительным и непревзойденным сопротивленцем, как мы это понимаем, да. Ведь сопротивление – это не функционирование в качестве партийного босса или молодежного вожака, нет, сопротивление – это противостояние власти в себе.

12. Технологии сопротивления: торт в физиономию

В некоторых статьях и заметках Антонена Арто мы находим высказывания об американских комических фильмах с участием братьев Маркс. Арто высоко оценивает их работу и видит в ней моменты смехового разоблачения репрессивных функций современной культуры. «Идиотические» приемы братьев Маркс были впоследствии подхвачены новыми «марксистами», увидевшими революционный выход не в классовой борьбе, не в диктатуре пролетариата, а в швырянии тортов в физиономии власть имущих.

Действительно, как продемонстрировало немое кино, швырнуть торт в лицо функционера или миллионера – эффективный жест, превращающий властного политика, важного культурного деятеля или влиятельного бизнесмена в жалкого кретина. Пусть даже на пять минут, пусть даже на секунду! В 70-е годы в Соединенных Штатах и Канаде возникает сопротивленческое движение «швырков-тортов», вызвавшее волну потного ужаса в политическом и культурном истеблишменте Америки. «Швырков» возглавлял блестящий сопротивленец и меткий тортометатель Арон Кай. Этот снайпер шоколадных и кремовых залпов бомбардировал тортами разномастную элиту: теоретика правого толка Уильяма Бакли, арт-звезду Энди Уорхола, мэра Нью-Йорка Эби Бима, писателя Нормана Мейлера и многих других. Он размазал торт по физиономии пропагандиста ЛСД Тимоти Лири. К сожалению, он промахнулся, швырнув торт в Малькольма Макларена и в Рональда Рейгана. Газеты смаковали подробности тортовых скандалов. Публика хихикала и возмущалась, еби ее в рот.

В 90-е годы было зафиксировано несколько новых случаев попадания тортов в репрезентантов власти. Последние по времени инциденты – торт в хозяина Майкрософта Билла Гейтса и торт в предателя мая 1968 года Даниэля Кон-Бендита. Мишени, как мы видим, были выбраны точно.

Конечно, легко критиковать подобные действия как несерьезные, индивидуалистические, неэффективные. Однако следует понимать, что жесты тортометателей свидетельствуют скорее об отчаянии участников сопротивления, нежели об их хорошем чувстве юмора. Когда все вокруг власть, последней надеждой для многих становится либо пистолет, либо кремовый торт, а иногда – и то и другое вместе. Сперматорея несчастная!

ВТОРОЙ ИСТОРИЧЕСКИЙ КОММЕНТАРИЙ

Мастер политического торта Арон Кай был членом Youth International Party – партии «йиппи», возникшей в новогоднюю ночь с 1967 на 1968 год. «Party» по-английски означает и «партия», и «вечеринка»: йиппи имели в виду и то, и другое. «Революция – это не организация и не политическое событие. Революция – это ежедневный стиль жизни, и этот стиль должен граничить с абсолютным похуизмом», – говорилось в одной из деклараций йиппи. У партии было два лидера. Первый – Джерри Рубин, проделавший эволюцию от весельчака-революционера до вполне серьезного биржевого маклера и погибший в автомобильной катастрофе в 1995 году. Второй – блестящий и исполненный пессимистического милитантиэма Эбби Хоффман, покончивший с собой в 1989 году. Йиппи базировались в Калифорнии, где небо всегда голубое, а глаза у обывателей счастливые и пустые и где с конца 60-х годов подолгу гостевали битники, хиппи и левая студенческая оппозиция. Здесь создавались субкультурные либертианские группы и леворадикальные фракции, проповедовавшие разные варианты сопротивления буржуазному конформизму и правительственному произволу. Йиппи стали едва ли не самым ярким фрагментом во всей этой калифорнийской мозаике. Веселость, агрессивность, поверхностность и модный эстетизм сделали их привлекательными в глазах многих молодых людей из среднего класса, начитавшихся Германа Гессе и Джека Керуака. Йиппи охотно пользовались поп-лозунгами вроде следующего: «Без революции в голове нет социальной революции, и без социальной революции нет революции в голове. Но главное – это революция в пупке». Йиппи верили в поп-арт и дадаистические техники и заявляли: «Но все-таки йиппи – это марксисты. Мы находимся в революционной традиции от Гручо, Харпо, Чико и папы Карло. Да здравствует харакири!»

Спектакулярные акции йиппи были обращены против вьетнамской войны, против беспредела полиции и против американского обывателя. Благодарной аудиторией йиппи были подростки и студенты колледжей. Йиппи находились в контакте с "черными пантерами" и другими радикальными группами, представлявшими меньшинства. Университетские левые обвиняли йиппи в антиинтеллектуализме, субъективизме, попсовости и мелкобуржуазном индивидуализме. Сами йиппи утверждали, что любая идеология – мозговой дефект, и декларировали абсолютное превосходство действия над теоретизированием. «Ссать на слова, делать дела! Только действие освобождает и вставляет, как коитус!» Йиппи не уставали продуцировать подобные лозунги, хотя подчас и сами прибегали к теоретическим разъяснениям и интеллектуальным комментариям.

Главным результатом деятельности йиппи стала эстетизация молодежного политического сопротивления 70-х годов. С помощью таких жанров современного искусства, как перформанс и хэппенинг, йиппи стимулировали и оживили традиционные техники социального протеста. Во время одной из своих демонстраций в Нью-Йорке они раздали участникам акции пакетики с красной краской, и, когда полиция атаковала демонстрантов, последние раздавили пакетики и оказались «окровавленными». Одновременно они запалили дымовые шашки и врубили шумовые эффекты. Эбби Хоффман был убежден, что подобные театрализованные акции гораздо эффективнее обычных демонстраций с транспарантами. Йиппи не верили в рациональный и аргументированный подход и заслужили обвинение в репродуцировании индустрии сенсаций, в саморекламе и шумихе. Йиппи соглашались с этим: «Миф создает революцию, миф, а не теоретический треп». Джерри Рубин писал: "Каждый революционер должен знать, как производятся культурные стереотипы, которые революция хочет уничтожить". Спи спокойно в могиле, Джерри.

13. Технологии сопротивления: стрелять

Одним из принципиальных вопросов теории сопротивления является вопрос о насилии. Допустимо ли оно вообще в свете различных идеологий непротивления злу насилием? И если допустимо, то в каких масштабах? В каких случаях насильственные методы оправданны? Не является ли применение насилия в сопротивленческой практике всего лишь изнанкой методов власти? И вообще, что означает насилие?

И еще раз: никаких рецептов в отношении методов сопротивления не существует, и эта книга отнюдь не сборник позитивных рекомендаций. Очевидно, что насилие столь же часто является инструментом сопротивления, как и рычагом власти. И более того, в последнее время власть все с большей неохотой, все с большей оглядкой прибегает к применению прямого насилия, видя в нем уже устаревший способ воздействия. В настоящее время власть с гораздо большей эффективностью использует методики устрашения, запугивания, а также поощрения и заигрывания. Мы живем в обществе, где механизмы власти обращены на производство, на жизнь, на то, что заставляет ее размножаться, на то, что усиливает род, его способность господствовать и использоваться. Здоровье, потомство, будущее нации, процветание государства, жизнеспособность социального тела – вот о чем печется власть, вот что ее заботит. Что же касается смерти, с которой насилие непосредственно связано, то современная власть старается ее не афишировать. Усердие, с которым пытаются замолчать смерть, связано не столько с той неизвестной ранее тревогой, которая якобы делает ее невыносимой для наших обществ, сколько с тем фактом, что процедуры власти неизменно от нее отворачиваются. Смерть творит свое пиршество сейчас где-то далеко: в Африке, на окраинах Россини или, на худой конец, в Югославии. Но в центрах власти – в мегаполисах и благополучных обществах – для смерти нет места. Разумеется, это ложь, как ложью является и то, что насилие приходит извне: со стороны иммигрантов, инородцев или патологических элементов. В действительности мы живем в плотном окружении насилия, которое вырывается, как злой дух, отовсюду: из офисов и ресторанов, из заводских сооружений, из спален и школ, из медицинских учреждений и аэровокзалов. Наши криминалы – это не наши кошмары, это мы сами, только родившиеся на окраинах наших городов. Иногда мы вздрагиваем на улице: нам кажется, что мы услышали выстрел. Однако мы можем быть уверены: это не прицельная стрельба восставших в трущобах рабов; скорее всего, это беспорядочная пальба одуревших обывателей или превентивные выстрелы полицейских.

ТРЕТИЙ ИСТОРИЧЕСКИЙ КОММЕНТАРИЙ

В 1974 году американский художник-концептуалист Гордон Матта-Кларк произвел выстрел из карабина по одному из административных зданий в Нью-Йорке и выбил стекла из окна. Это был один из тех символических выстрелов по капитализму, которые в 70-е годы совершали некоторые из деятелей современной культуры. Творчество Матта-Кларка в этом сотношении представляется необычайно интересным и ценным. Этот художник более всего известен своими деконструкциями архитектурные сооружений, когда он буквально разрезал небольшие американские коттеджи надвое, а также проделывал огромные дыры в руинированньих зданиях в Бронксе и других местах. Маттэ-Кларк, основательно изучавший литературу марксистской традиции (от Маркса до Грамши и Беньямина), отчетливо представлял себе те процессы апроприирования и консумеризации окружающей среды, которые проводились в западном обществе в интересах капитала. Задачей этого художника как раз и было обнаружение скрытых идеологических «швов» в социополитической ткани общества, выведение этих «швов» наружу. Архитектура, как мы уже отмечали, является одной из наиболее репрезентативных «визитных карточек» власти, и Матта-Кларк это прекрасно осознавал. В своей «анархитектурной» деятельности он не добавлял какие-либо элементы к уже существующей архитектуре, не реконструировал и не реставрировал, не создавал инновативные дополнения к архитектурным формам, но пытался напрямую атаковать циклы продукции и потребления, запечатленные в современных зданиях. Праксис Матта-Кларка – это не только отказ от какой-либо позитивной конструкции, но это буквальное вычитание архитектурных структур, разоблачение и разрушение их. Деконструкция здания по Матта-Кларку – это манифестация, направленная против профессионального архитектурного бизнеса. Разрушать, а не строить – это прямая инверсия функционалистской доктрины. Пока такие архитекторы, как Мис ван дер роэ, создавали из новых материалов (стекло, сталь) новые конструкции, призванные обнаруживать и открывать материальные структуры архитектурного дела и скрытый дотоле интерьер, Матта-Кларк обнажал уже существующие дыры и трещины социального пространства города. Его работы позволяют вступить в скрываемое и камуфлируемое властью историческое время, он фрагментирует архитектуру, превращает ее в тип антимонумента, задача которого заключается в реконструкции неконвенциональной памяти, в обнаружении иной истории, которая обычно тщательно скрывается архитектурными и социальными фасадами и их фальшивыми значениями целостности мира. В сущности, почти вся современная архитектура и подавляющая часть дизайна созданы для того, чтобы гладко и бесконфликтно связывать прошлое и настоящее, настоящее и будущее. «Памятники» Матта-Кларка жестоко противоречат этим интенциям власти. Они метко бьют по лживым репрезентациям капитализма и дают нам хороший урок безошибочной, снайперской культурной стрельбы. Бац!

14. Технологии сопротивления: артикулировать

Посвящается моей правой ягодице

Неотложная задача современного сопротивления состоит в том, чтобы выявить актуальную политическую ситуацию в мире (и в отдельных его регионах) во всей ее сложности и разнообразии: проартикулировать проявленное. Необходимо четко и ясно проговорить, как функционирует капитализм в эпоху неолиберализма, какие политические, экономические и культурные рычаги пускают в ход его механизм, каковы последствия действия этого механизма. Нужно показать, что именно привносят в реальность позднего капитализма такие элементы неолиберализма, как идеология «политической корректности», мощная индустрия дискурса, мультикультуральность, включение субкультурных явлений в сферу репрезентаций власти. Сегодня, в 1998 году, мы находимся в условиях всеобщего спада нонконформистской активности, разочарования и дезорганизации внутри сопротивленческих движений. Самый схематичный и общий анализ показывает, что оппозиционные и альтернативные концепции и жесты продуцируются ныне на Западе лишь внутри фиксированных общественных институций и существуют лишь как институционализированные дискурсивные инициативы. Эти инициативы, оставаясь внутри институциональной деятельности и внося локальные изменения в порядок дискурса, не допускают никаких внеинституциональных нововведений и жестов, никакой иной ментальности, никакой посторонней «ереси», но продуцируют лишь трансформации в устоявшемся праксисе и в общей сложившейся артикуляции. Это создает удушливую и фальшивую атмосферу в среде критически настроенных групп, атмосферу взаимного недоверия и отчуждения.

С другой стороны, в третьем мире индивидуальная и внеинституциональная сопротивлснчсская активность сегодня часто является малопродуктивной как раз вследствие незнания современной теории, актуального критического дискурса. В третьем мире мы все чаще сталкиваемся с проявлениями консервативного нонконформизма и диссидентства, с явственными симптомами фундаменталистской антизападной оппозиции. В других случаях речь идет о более или менее симулятивной или механистической апроприации уже оформленного западного дискурса и использовании его с желанием создать видимость политического активизма. Национализм также играет важную конститутивную роль в оформлении концептов сопротивления в третьем мире.

Эти и многие другие теоретические проблемы, связанные с сопротнвлснческим праксисом, требуют незамедлительной артикуляции. Артикуляция – это оперативное осознание и проговарива-ние актуальных проблем сопротивления. Без артикуляции невозможен продуктивный и действительно разрушительный сопротивленческий жест. Артикулируйте свою не-тер-пи-мость.

ЧЕТВЕРТЫЙ ИСТОРИЧЕСКИЙ КОММЕНТАРИЙ

Интересный пример осознанного, артикулированного подхода в культурном сопротивлении дает одинокая инициатива сербского художника Горана Джорджевича. В Нью-Йорке на Спринг-стрит в небольшой двухкомнатной квартире на первом этаже вот уже несколько лет существует маргинальный Salon de Fleurus. Прототипом ему послужил парижский салон Гертруды Стайн – знаменитая цитадель раннего модернизма. Но не только прототипом: Salon de Fleurus копирует салон Гертруды Стайн буквально во всем: в меблировке, в картинах на стенах (это копии тех произведений Брака, Пикассо, Сезанна, которые действительно украшали комнаты американской писательницы в Париже), в отдельных предметах обихода. Пять дней в неделю с 7 до 10 вечера салон открыт для гостей: каждый, кто знает о его существовании, может беспрепятственно прийти и участвовать в его светской жизни. Гостей встречает doorman – художник Горан Джорджевич, хозяин салона. Он проводит гостей в гостиную, угостит фруктами и напоит чаем – и поддержит беседу. Естественно, разговор заходит о салоне. Горан расскажет о его создании (салон был реализован усилиями самого Джорджевича и еще одного художника, впоследствии отказавшегося от участия в этом проекте). Но почему, собственно, копируется салон Гертруды Стайн? Этот вопрос возникает почти у каждого посетителя. И Горан охотно даст ответ на него.

Действительной задачей Salon de Fleurus являются анализ и критика модернистского искусства как идеологического и стратегического базиса современной художественной системы. Эта критика в данном случае носит экономический характер. Горан Джорджевич превосходно знает экономическую историю модернизма: механизмы коллекционерского и дилерского бизнеса в 1900-1930-е годы, историю аукционов, характер экономических отношений между художниками и их агентами, между коллекционерами и музеями и т. д., и т. п. В интерпретации Джорджевича модернизм – это прежде всего успешный капиталистический проект, включивший в себя множество отдельных художнических, коллекционерских, музейных и галерейных проектов. Этот проект не только циничен, но и типичен для капитализма определенного исторического периода, не только успешен, но и целеустремленно и методично разработан поколениями художников, критиков и торговцев. Анализ Горана срывает многие романтические и сентиментальные маски, в которые привык рядиться модернизм в обыденном восприятии. В то же время критика, разворачивающаяся в экономическом направлении, обнаруживает сложность культурной машины, ее детерминированность и обусловленность многочисленными интересами, среди которых художественные интересы – одни из многих, не более.

Деятельность нью-йоркского Salon de Fleurus проходит вне сегодняшней художественной системы, по ту сторону нынешнего арт-бизнеса. Однако во многих чертах проект Джорджевича пересекается с проектом современной художественно-институциализированной критики, с проектами таких художников, как Андреа Фрэзер, Матиас Поледна, Кристиан-Филипп Мюллер, Райнер Ганал.