Текст книги "Своя рыба и река"

Автор книги: Александр Белокопытов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

МАШИНА И ЛОШАДКА

Один лихой парень всю жизнь мечтал машину иметь – легковой автомобиль. С детства еще, с юности. Наконоц, купил в сорок лет, по случаю. Всю разбитую, недорого. Ну, ничего, подшаманил, стал понемногу ездить. Решил ночами колымить, подвозить людей, и людям – хорошо – добрались они с ветерком до дома в ночное время, и ему неплохо – заработал деньжонок, сшиб копейку.

Поехал в первую ночь – и правда! – удалось немного заработать. Подвез троих пьяных, они пешком шпарили, а пьяному человеку ничего не жалко, лишь бы побыстрее дома на перину завалиться. Потом еще парочку подвез: мужик чужую жену до дома провожал, загостилась она основательно. Пощупал деньги в кармане, обрадовался: вот здорово, так, глядишь, и разбогатею! Больше клиентов не попалось. Ну, на нет и суда нет.

Пока домой возвращался, решил пивка выпить, а то сухость в горле непонятная, прополоскать его надо. Купил в ночном киоске, выпил пивка, а оно вдруг запрыгало, зарычало в желудке! Что такое? Наверное, кислое попалось. Решил он тогда его водкой укрепить. Укрепил хорошо, перестало пиво рычать.

Поехал домой, а как доехал – не помнит. Пока машину ставил под окна, всю свою разбитую – заново разбил. Когда разворачивался, задом в мусорные баки ткнулся, да так хорошо, со скрежетом, а передом в чужой гараж угодил. Хотел с шиком развернуться, красиво. Не получилось. А он всегда был лихачом, даже когда еще на велосипеде ездил.

Утром люди поглядели.

– Да-а-а, – сказали, – однако, парень, машину тебе лучше не иметь вовсе, тебе только на лошади ездить, задом наперед…

Стал он с тех пор о лошади мечтать. А что? Лошадь – очень даже хорошо завести. Потом и колясочку соорудить на резиновом ходу, типа шарабанчика, и возить желающих. А от желающих, наверное, отбоя не будет. Все-таки лошадь нынче и в деревне большая редкость, а машиной никого не удивишь.

То свадебку, молодых, посадил да подвез, можно с лентами, с бубенцами, будет им потом, на золотой свадьбе, что вспомнить. Или местных олигархов прокатил, они до этого дела падкие, особенно когда шары зальют. Хотят, чтоб все у них иначе, чем у других было. Едут в шарабане – вроде как купцы гуляют в добрые старые времена, а на задке граммофон наяривает… Так что, золотые денечки настанут.

Правда, жена его в этом начинании пока не поддерживает, губы кривит, Нy да ладно, с женой он разберется. Да что вообще с жен-то взять, кто-нибудь умных жен-то видел? Никто не видел. Тогда и говорить не о чем. Покупать лошадь – и дело с концом. Вон и соседи советуют, все интересуются:

– Нy что, Вова, скоро лошадь купишь?

– Скоро, – отвечает.

А что, возьмет и купит всем назло. И, главное – экологически чисто и на бензин тратиться не надо. Так что, как не крути, а лошадка-то всяко лучше автомобиля.

О ДЕТЯХ

В собесе – в отделе социального обеспечения – многолюдно, толкотня с утра… В основном пенсионеры, но и молодых много, кто за субсидией, кто за пособием. Разные очереди в разные кабинеты… Все волнуются по поводу и без повода, зорко следят, чтоб никто со стороны в очередь не пролез. А то много тут таких шастает, которые везде без очереди норовят пройти. Так что все – на нервах. А как же без нервов? Никто за красивые глазки тебе эту субсидию в карман не положит. Тут надо попыхтеть, не один порог оббить, все необходимые бумаги собрать, а уж потом – сюда, к инспектору, доказывать, что ты законное право на нее имеешь. А чужих денег тебе не надо, ты за чужой счет жить не привык, ты свое получить желаешь.

Так что у всех бумаги в руках: справки и выписки разные, у кого – в папочке, у кого – в газетке, боятся, как бы не потерять, А потерять их никак нельзя, они на вес золота. Пока стоят в очереди, разговаривают кто о чем, чтоб время быстрее шло.

Одни подобрались в кучку по интересу, – и старые, и молодые, – о детях и внуках беседуют. Рассказывают у кого какие, радуются, хорошо, говорят, тем, у кого дети есть. Дети – цветы жизни. А у кого нет, говорят, – плохо.

– Это почему же плохо? – вклинивается в разговор незнакомая женщина, приезжая, наверное. – Еще неизвестно в кого эти дети потом вырастут. Ты с ними нянчишься, себе в куске хлеба отказываешь, все им, а они потом вырастут и отблагодарят: тебя из квартиры выгонят, на помойку снесут, или, хуже того, убьют! Вот тебе и детки! Мало ли таких случаев?

Все как-то сразу неловко замолчали, закряхтели и полезли в бумагах покапаться, поглядеть – все ли цело… Да, действительно, дети – хорошо, без них – никуда, спору нет, да вот в кого они потом вырастут? Что хорошего и доброго совершат, будут ли также родителей своих любить? Вот тут и вправду стоит призадуматься. Вопрос, как говорится, остается открытым.

ЖЕЛЕЗНЫЕ РУКАВИЦЫ

Жил один мужик, и были у него голуби на голубятне. Он их лелеял и холил, души в них не чаял. Никого у него ближе не было.

И повадились на голубятню коты лазить и голубей душить. Сильно мужик за это котов невзлюбил. Придет он утром на голубятню, а голуби передушены. Ох, и сильно он на котов обиделся, осерчал!

А у него была железная рукавица. Стал он тогда надевать ее на руку и котов по ночам караулить. Как только кот какой полезет на голубятню, он его – хвать! – сдавливал железной рукавицей и об угол. Чуть не до смерти зашибал. А кота только и можно взять, что железной рукавицей, иначе никак. Много он так котов передавил.

И вот приехал к ним в деревню один мужичок жить. И был у этого мужичка кот Васька – большой пакостник, а он его сильно любил, потому что у него никого больше не было: ни родни, ни знакомых. Прослышал Васька про голубей на голубятне и чуть не в первую ночь отправился на охоту, кого просто придушить, а кем и полакомиться.

Только залез на голубятню, а мужик-то хвать его железной рукавицей, придавил маленько и об угол! Чуть до смерти не зашиб, едва Васька домой убрался…

А наутро мужичок, Васькин хозяин, пошел выяснять, кто это его кота изувечил, чуть до смерти не зашиб? Вон, Васька мой, говорит, на кровати лежит, отлеживается, вся голова разбита, забинтована, и есть не встает.

Вышел он на площадь и спрашивает:

– Кто это моего Ваську изувечил?

Услышал это мужик-голубятник, надел железную рукавицу и пошел на улицу…

– Я, – говорит, – Ваську твоего уделал, да видать мало, раз сам хозяин за добавкой пришел.

Стали они лицом к лицу и смотрят испытующе друг на друга: ну-ну… У мужика-то на руке железная рукавица, страшная, а у мужичка-то – ничего, пусто. Только он не из робкого десятка оказался.

– Васька, – говорит, – мне родной человек, он мне всех заменяет, а ты его изувечил.

А мужик говорит:

– Мне на твоего Ваську начхать, мне мои голуби всех дороже, и тебя вместе с котом твоим!

Никак у них хорошего разговора не получается, не могут договориться. Один Ваську хвалит, другой – голубей. Нy все, значит быть большой беде побоищу и кровище, никто уступать не хочет. Уже и люди вокруг собрались, смотрят – плохо дело, и никак их не унять.

Поднял мужик руку в железной рукавице и пошел на мужичка… А мужичок сунул руку в карман и тоже железную рукавицу вытащил, только на другую руку. Что такое? Интересно стало мужику: у него рукавица – на одну руку, у мужичка – на другую, и похожи, как близнецы.

– Откуда у тебя железная рукавица? – спрашивает.

– Мне отец связал, когда я еще ребенком был, – отвечает мужичок. – А у тебя откуда?

– И мне отец связал, когда я маленький был. Сказал: «Когда вырастешь, она тебе заступа будет». И еще сказал, что точно такая же рукавица, только на другую руку, у брата твоего есть. Как увидешь ты человека с такой же рукавицей, так и знай, что это и есть твой родной брат.

– И мне так сказал, – улыбнулся мужичок.

Как узнали они друг друга, так обнялись и расцеловались. А отец их в свое время по всей России ездил, в разных местах жил, работал, и была у него еще одна семья.

Стали мужик с мужичком вместе жить и хозяйствовать, как-никак они родные братья. На исходе жизни встретились наконец. И хорошо. Вдвоем и помирать не страшно. Мужик стал по-прежнему голубями заниматься, а мужичок другими делами. А Ваське строго-настрого наказали, чтоб к голубям не лазил. Васька все понял, он кот-то умный был, перестал пакостничать, стал только мышей ловить.

Так две рукавицы вместе сошлись, а братья друг друга нашли.

«Рыбаки ловили рыбу – а поймали рака! Началась меж рыбаков за добычу драка… Каждый тянет на себя: кто – клешню, кто – ногу… Вызывать пришлось OMOН раку на подмогу!» – это только присказка, а бывалые рыбацкие случаи – впереди. Правда, сам я не ловил, я на печи лежал да подслушивал в одно ухо влетало, в другое вылетало – с меня взятки гладки.

НАЛИМ-ГЕНЕРАЛ

Уж на что охотники – вруны из врунов, а рыбаки – еще хлеще! Так, бывает, воду взбаламутят, а в воде-то, может, и не было никого сроду, неводишко вытянули, а там пусто: ила горсть и тины хвост…

Один самый знаменитый и отчаянный рыбак собрал в кружок рыбаков рангом пониже и давай рассказывать, просвящать их, уму-разуму учить:

– Пошел я как-то зимой на рыбалку… На налима. А в январе у них свадьбы, они хорошо клюют. А зима снежная, буранная выдалась, снегу выше крыши намело. Но ничего, подобрался я к реке, нашел омуток и прорубь продолбил. Опустил в воду леску, на крючке червяк болтается, все как положено. А у меня всегда на зиму ведро с землей в сенях сохраняется, а в земле – червячки. Хорошему рыбаку без наживки круглый год нельзя оставаться, дело известное. А леску я к черенку от лопаты привязал и поперек его положил, а то вдруг здоровый клюнет, чтоб не утащил.

Наутро пришел проверять, стал тянуть – а там тяжесть неподъемная точно, здоровый налимище попался! Да такой здоровяк, что морда в прорубь не проходит. Пришлось ее топором еще раз обрабатывать, чтоб пролез. Весь я упарился, пока его на лед выволок… А он и правда мордоворот, пуда на полтора будет, усы – во! – как у генерала. Я обрадовался, честь ему отдал, говорю: «Ну все, товарищ генерал, поехали домой, карета подана, а то в гостях загостились», – и санки подставляю. А он лежит, чмокает, усами шевелит, ну точно – генерал, только вроде как выпивши.

Погрузил я его на санки, домой повез, хвост далеко волочится.

– Так у нас в речке таких налимов нет! – спохватился кто-то, видать, из молодых да ранних.

– Это у вас – нет, а у меня – есть! Я-то поймал! – осадил его рыбак и дальше продолжает: – Ладно, привез его домой, пока вез, морозом его обдало, мороз-то страшный был, градусов под сорок… Положил его на веранде, отвел по почету место – генеральские покои, пусть до праздника на холоде отдыхает. Думаю, на праздник жена котлет сделает, а печенку я на хлеб помажу.

Глазом не успел моргнуть – уж праздник на носу! А в январе – хорошо: считай, каждый день праздник. Ну, раз такое дело, переправил я его на кухню, сам покурить пошел… Слышу, через некоторое время, что-то елозит у меня на кухне, шлепает и громыхает, посуда, однако, летит… Я – туда! Гляжу, а он оттаял, глаза открыл, усами шевелит и хвостищем-то своим возит по полу… Меня-то увидел да как заорет: «Как с-стоишь, скотина!»

А я ничего не пойму, что происходит-то, глаза только выпучил, стою как пень. А он еще пуще: «Ты что, подлец, в армии не служил? – и по-трехэтажному меня обложил. – Не видишь что ли, что генерал перед тобой?!» Я испугался, говорю: «Как не служил, служил…» – встал по стойке смирно и честь ему отдал.

«Ну ладно, – успокоился он, – порядок. А то я думал, ты в армии не служил». «Как же, – говорю, – служил». Точно он генералом оказался! А он вздыхает и на пузо показывает. «Что-то, – говорит, – в жедудке жжет, не иначе как съел вчера что-то не то, пакость какая-то во рту… У тебя водка-то есть, что ли?» «Водки, – отвечаю – нет, самогонка есть». – «Ну так тащи! И закуски какой-никакой! Что стоишь, как пень? А еще солдатом был…»

Побежал я, принес литровую банку с самогонкой и сетку с мерзлыми пельменями. Он выпил два стакана, пельменями закусил и усы расправил. «Мы сейчас с кем воюем-то?» – спрашивает. «Да ни с кем вроде». – «Как это ни с кем?! Солдат – всегда воюет, а генерал командует! Неси-ка мой мундир живо, на войну поедем!» – «Так не было на вас мундира, вы без всего были, нагишом». – «Как это не было, я что, из бани что ли пришел, голяком?» – «Не знаю». – «Ну ладно, у тебя есть что пододеть-то?» – «Да есть тулупчик…» замялся я. – «Ну так неси!»

Сбегал я за тулупчиком, пододел он его – хорошо подошел, впору. «А винтовка у тебя где?» – спрашивает. «Нет винтовки, – отвечаю, – ружье охотничье есть, двустволка». – «Так неси, что ты за вояка без ружья?» Принес я ружье, повесил на плечо, встал наизготовку, приказания слушаю. «Молодец! – похвалил он. – Надо медаль тебе дать. Ну, теперь и ехать можно. Машину-то подавай, на войну поедем!»

Делать нечего, подал я машину – «Жигули» свои подогнал. «Куда ехать воевать-то?» – спрашиваю, а я уже серьезно собрался и главное – жену не предупредил, ладно, думаю, приеду, расскажу, вот моя-то удивится… А ей чего не скажи, она на все удивляется. «Ты пока поезжай, – командует он, – я скажу, куда надо. Ты только мимо милиции потихоньку проезжай, чтоб не арестовали за правонарушение».

Ладно, проехал я мимо милиции потихоньку, чтоб не арестовали. А он на переднем сиденье сидит в тулупе, важно смотрит, усы сверху, ну точно генерал! Выехали за деревню, на мост. Он говорит: «Тут останови и жди, никуда не уезжай, я сейчас за папиросами сбегаю, а то в кабинете забыл, в столе лежат». Сказал так, вылез из машины и как был в тулупе – бултых в воду через перила… и был таков! А внизу – полынья, аккурат в нее и попал. А я за тулупчик переживаю: тулупчик-то добрый был.

Сам стою, жду, мне же приказано. Час, однако, простоял, а его нет. Гляжу, милиция едет, ГАИ… И ко мне сразу: «Ты что это машину раком поставил и двери нараспашку? Мост – это стратегический объект!» – «Да вот налима жду, генерала, он за папиросами пошел». – «Ты что, водки с пивом выпил? А ну, дыхни!» Я дыхнул. «Да нет вроде, трезвый… Ладно, мы тебя пока арестовавыть не будем, ты сам завтра утром в милицию приезжай, мы у тебя права заберем, за правонарушение».

Приехал я домой. Жена на меня: «Где был?» – «Да ездил, налима, генерала, отвозил…» – «Какого генерала?» Так и так, все я ей рассказал… Она – руки в боки. «Да ты когда налима-то ловил, вспомни? Вот дурак так дурак, а ну, дыхни!» Я дыхнул. «Так ты с утра пьян, свинья!»

Побежала, поглядела: все ли на месте… И опять на меня: «Так ты, козел, и самогонку выпил, я же ее на лекарство берегла! И еще пельменями закусил!» А что я могу возразить, – ничего, съел-то генерал, а я отвечай. Она не отстает: «А тулуп где?» – «Опять же, – говорю, – генерал надел, мундира то у него нет, не голому же ему на войну идти» – «Ну ты у меня сейчас повоюешь, вояка!» – схватила она кочергу и на меня. Я – в двери и на улицу… Убежал к куму, там ночевал.

Утром пришел, она вроде маленько успокоилась. Только счет мне предъявила: и самогонку, и пельмени, и тулуп, чтоб с процентами вернул. А тулуп мне и самому жалко, ведь он почти новый был.

А в милицию я не поехал с правами, ну их к лешему. А то ведь, правда, могут забрать, а так, может, и не вспомнят. Вроде пронесло. Не вспомнили. Так что у меня одна радость: я хоть милицию обманул, обвел вокруг пальца, первый раз в жизни.

ЕРШ-СЕРЖАНТ

Поймал один ловкий рыбак ерша, радуется: ну, пойдет в уху! А ершу не до смеха, брыкается он, трепыхается на крючке, не хочет лезть в бидон, хочет обратно в реку. Весь скользкий, в соплях, и колючки расшеперил, угрожает. Никак рыбак изловчиться не может, ссадить его с крючка да в тюрьму отправить. А тут еще ерш давай орать, возмущаться:

– Ты кто такой сам-то есть?! Чего ты ко мне пристал! Ты хоть в армии-то служил?

– Нет, не служил, – отвечает рыбак, – у меня рука сухая, меня не призвали, в запасе оставили.

– Ну вот, а я сержантом был, гонял вашего брата в три шеи, все у меня по струнке ходили! Даже рядовым не был, а гляди, что вытворяет, командует тут! Ну-ка, ссади меня немедленно и в реку пусти, я, может, еще до капитана дослужусь, а ты мне всю карьеру портишь!

– Так я хотел уху из тебя сварганить да похлебать.

– Ишь ты какой шустрый! В уху… Иди-ка вначале в армии послужи, под ружье стань!

– Так у меня рука сухая, я – комиссованный.

– А у меня хвост мокрый и ничего, послужил, до сержанта дослужился, может, еще и капитаном стану. А ну, ссаживай меня немедленно, смирна-а-а! Лечь-вста-а-ть!

Испугался рыбак, встал по стойке смирно, а потом ложиться и вставать начал… А заниматься-то ему этим не очень ловко, одна рука то у него сухая, – весь упарился.

– Вот так, – кричит ерш, – получил! А то я еще налиму скажу, он у твоей коровы все молоко высосет. Она придет на водопой, он у ней и высосет! Ты сметану-то любишь?

– Люблю, а как же.

– Вот и останешься без сметаны! А жена тебя еще на гауптвахту посадит, на пятнадцать суток. Ссаживай, кому сказал!

Делать нечего, убедил его ерш-сержант. Ссадил он его кое-как с крючка и обратно в реку отправил. Ну и ладно, какая из ерша уха? Сопли одни. Надо пескарика ловить, в пескаре – жира много, мясо – нежное, уха как из стерляди получится.

А сам еще подумал: «Что-то много нынче в реке армейских развелось, надо в военкомате приспроситься, а то, может, военные действия ожидаются?»

ЩУКА-ИНСПЕКТОР

Жила одна щука в реке и уже немолода была, а только до прапорщика кое-как дослужилась. Да она и в школе плохо училась, круглой двоечницей была. А работала она инспектором по делам несовершеннолетних, наверное, по блату пролезла. И такой усердной в работе была, злой и наглой, что все вокруг только охали.

Чуть только свет, утро, а она уже тут как тут со своей инспекцией, начинает инспектировать всех без разбору, только шум стоит! Сильно ее все боялись. А как наинспектируется, погладит себе брюхо довольно, ляжет на кочку и пузыри пускает… А вечером то же самое – инспекция проклятая! Никакого спасения мальцам нет.

Собрались они как-то сразу после инспекции, пока щука на отдыхе, кто в живых остался, и стали думать, как эту наглую щуку приструнить. А то скоро их здесь совсем не останется. Написали они тогда записку одному справедливому рыбаку, а он, когда рыбу ловил, всегда маленьких отпускал. Написали, что совсем их щука-инспектор своими инспекциями замучила, что скоро совсем в реке молоди не останется, некому тогда будет в больших вырасти. И еще указали под какой корягой у нее кабинет с диваном. И на сушу ее переправили.

Прочитал рыбак записку. «Так-так, – подумал, – плохо дело, если мальцов совсем не останется, тогда и в больших некому будет вырасти. Совсем река опустеет. Надо ее разжаловать в рядовые, и еще ниже…»

Придумал он хитрую блесну – маленькую, беленькую такую, как чебачок, и вращается она туда-сюда… Пошел он на реку, закинул ее поближе к коряге и выхватил щуку-инспектора, и в сумку ее кинул. Так и разжаловал ее в рядовые, и еще ниже, чтоб неповадно было. В реке, как и на берегу, все по справедливости должно быть.

КОШЕВКА

Были у меня в детстве санки маленькие, игрушечные, – кошевка. Сама зеленая, а по бокам красными и белыми цветами расписана. Ох и красивая кошевка была! Только кого же в нее запрячь?

А у Юрки, соседского дружка моего, кот был: крупный серый и весь из себя важный. Решили мы его запрячь. Притащил Юрка кота, стали мы запрягать, за веревки его к санкам привязывать. А кот вырывается, фыркает, не поймет, что от него хотят, он же не лошадь.

Ну все же запрягли мы его, поехали… А он ехать не желает, прыгнуть в сторону норовит, все веревки нам перепутал, в общем, горе одно, а не поездка получается. А потом и совсем из рук вырвался и давай по квартире носиться… Страшно ему в кошевке-то быть, а мы поймать не можем. И на беду подполье было приоткрыто. Он со страху и сиганул в подполье, только санки загремели… А потом и банки! Там банки со всякими вареньями да соленьями стояли. В общем, сколько – не помню, но поколотил он там что-то изрядно. Нам вечером взбучка была хорошая. И санки все кот поизбил, пока за собой таскал, кое-где краска пооблетела и трещины пошли, ремонтировать пришлось после первой поездки.

С Юркой мы много времени вместе проводили, и не то что рядом жили, а нас еще пластилин объединял, с ума сводил. Мы, как из школы приходили, сразу на пластилин набрасывались – лепить. Солдат лепили и лошадей, помногу, счет на сотни шел, армии целые получались. Я все больше солдат делал, а у него лошади здорово выходили, как настоящие. А у меня почему-то лошади никак не лепились, на собак были похожи. Ох и злился я на Юрку, мял своих лошадей и ему завидовал! А потом мы целые бои и сражения разыгрывали…

А устав от игр, ложились на диванчик, поспать. У нас тогда диванчик был маленький, горбатенький, с роликами, перетянутый не один раз, а пружины кое-где все равно горбом выпирали, но нам он очень мягкий казался. Надевали на головы шапки зимние, козырьки опускали, будто ночь наступила, и так лежали, обнявшись.

Ох и хорошо мы тогда жили! Всяко лучше, чем сейчас. Потому что взрослых забот у нас не было. Нас тогда родители спиной и грудью прикрывали. А мы это не очень ценили, ценили, конечно, тоже, только все как должное принимали, больше о себе думали.

Юрка давно Юрием Николаичем стал, серьезным человеком, а теперь еще и с пчелами дружит. Но иногда я вдруг узнаю в нем того, прежнего… А он всегда к кошачьим дракам неравнодушен был. Как услышит, что неподалеку коты заорали, так сразу все бросает – и туда… Таким и сейчас остался. Сидим, курим, разговариваем, вдруг из кустов – дикий ор кошачий, душераздирающий… Он опрометью соскакивает – и туда. Я ему: «Куда?» А он: «Погоди… Потом… Коты дерутся!» – и бежит на котов поглядеть. Любит их свары наблюдать.

С тех самых лучших пор, беззаботных, лет тридцать минуло… Не знаю, много это или мало, наверное, много. Многие вещи и люди ушли из нашей жизни, забылись, навсегда потерялись… Где кошевка? Где диванчик горбатый, на котором все полежать и поспать любили? Нет их давно в помине. Один бабушкин сундук дома остался, да косяк, косячок с отметинами, на котором мой рост отмечали. Все это плохо, когда мало вещей сохраняется. Родные, близкие сердцу вещи надо по возможности сохранять, потому что они к тебе привыкли, они тебя маленьким помнят, а родителей – молодыми. А когда домой приезжаешь, они тебя узнают и радуются.