Текст книги "Дэзи Фрэдмэн и Стэн Капенда"

Автор книги: Александр Спеваковский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Финансовые проблемы все время приводили к домашним стычкам. Раз в неделю скандал был обязательно. Жить хотелось хорошо, а способов и средств для этого не было никаких. Мариам тоже не работала, дети были вырощены, за внуками ухаживали бабки и другого занятия как третировать своего безработного мужа, все время бывшего под рукой, у нее не было. Поэтому научилась Мариам это делать мастерски. Ник же, когда у него появлялась работа или просто повод убраться из дома, делал это с огромным удовольствием, опережая во время бега из своего жилища собственный крик и свои колени.

Будучи человеком веселого нрава и большим шутником Джонсон отмечал в характере и поведении Мариам ряд, как он говорил, одних только «достоинств». Первым из них была удивительная способность трепать языком, особенно когда пьяная жена была недовольна Ником. Она либо вспоминала свое светлое детство и прошлое вообще, в котором еще не было Ника, либо до страшных размеров раздувала все его отрицательные качества. Меры в словоблудии она не знала и могла говорить не останавливаясь часами с перерывом только для сна. Ник утверждал, что в голове Мариам вставлен лазерный диск, вращающийся и способствующий бесконечной болтовне, выключающийся, в соответствии с какой-то программой, только ночью. Ночью программа переориентировалась, по объяснению Ника, на сильный храп, сравнимый по звуку разве что со звуком работающего мотора трактора.

Другая особенностью жены заключалась в том, что ее невозможно было переспорить. Если у человека был один глаз, она могла доказать, что их два. Как и ее мамаши, Мариам всегда и во всем считала себя правой.

Жену нельзя было также перекричать. Она предпочитала при всех обстоятельствах громко кричать, «брала на голос», как говорил Ник. Казалось, что стекла в окнах должны были полопаться от ее истошных воплей. Крики Мариам всегда сопровождала разнообразными и грязными ругательствами, которых она знала, несмотря на свой липовый аристократизм, столько, сколько не знал, казалось, никто. Большинство из этих ругательств адресовывалось Нику, в связи с чем он завел специальную книжечку, куда записывал их. В один из дней Ник был обозван идиотом двадцать четыре раза, в том числе редким идиотом семь раз, поганым кретином двадцать раз, паразитом и старой сволочью по восемнадцать раз, прыщавым вонючим выблюдком, хотя у Ника никаких прыщей не было, один раз, калом один раз. Слова нахал, трутень, тунеядец, мурло, быдло, хрен, зараза, гад, скот, а также такие названия животных как ишак, козел, баран и свинья в семье Ника за ругательства не считались и произносились беззлобно, просто так. Очень любила жена Ника слово «придурок». Ник неоднократно просил Мариам называть его хотя бы «полудурок», но никакого снисхождения не получил. Слово «придурок» она могла повторять без конца, особенно в нетрезвом виде. Можно было иногда подумать, что вся ее речь состоит из слова «придурок», произносимого с разной интонацией и в разных вариантах. Ее рекордом было, когда она назвала своего мужа придурком четырнадцать раз за пять минут. Ник считал и все аккуратно записал. Однако долго наслаждаться интересными записями Нику не пришлось. Однажды жена обнаружила книжечку в кармане его куртки и уничтожила ее, обозвав мужа законченным идиотом. Словом «идиот» Мариам провожала Ника куда-нибудь и с этим же словом встречала его. Любила Мариам еще посылать мужа «на», «в» и «к», например, к черту, к чертовой матери, к чертовой бабушке или еще дальше. Посылка исчислялась десятками раз в день.

Мариам очень пристрастилась благодаря матери к алкогольным напиткам и пила каждый день и больше, чем какая-либо другая известная Нику женщина. Ник, тоже любивший выпить, всегда был рядом с ней со стаканом в руке. Но в последние два года он бросил это занятие из-за того, что жена начинала очень быстро пьянеть и от небольшого количества спиртного становилась неуправляемой и просто ненормальной, походя на какую-то скотину. Ник злорадно сожалел, что папа Мариам, не любивший алкоголь, не дожил до такого падения дочери. Каждое возлияние неприменно стало приводить к скандалу. Скандалы длились, как говорил Джонсон, бесконечно. Начало доходить даже до того, что Мариам пыталась применять к Нику рукоприкладство, бросаясь на него с кулаками и кухонной посудой. Ник, правда, с этим быстро покончил. Один раз напавшую на него пьяную жену он повалил и удерживал на полу по всем правилам борьбы дзюдо в течение пятнадцати минут пока та не обессилила. Показ синяков на теле Мариам на следующий день маме и тете вылился в настоящий домашний судебный процесс. На нем главным действуюшим лицом был муж-садист, которому жена и мама пожелали подохнуть уже завтра же от инфаркта и инсульта одновременно, а тетка Мариам, размечтавшись, проорала ему, чтобы Ник издох два раза. Еще один раз супруга Ника в припадке бешенства и бессильной ярости укусила его сначала за руку, а потом вцепилась зубами в бок. Пришлось шмякнуть Мариам об пол как жабу. Захлебываясь от бессилия и слез, крича, она обещала Нику устроить так, что он, сволочь, никогда не сможет добраться до того света. Однако после этого инцидента Мариам уже не рисковала вступать в рукопашный бой с мужем, заменив угрожающее размахивание руками перед его лицом на большее количество обидных выражений.

В конечном итоге из-за пьянства семья Джонсона разделилась на два лагеря. В одном из них были Мариам и «мамы», которые вместе с двоюродной сестрой составляли ей часто скандальную и пьяную компанию при игре в карты, в другом Ник и его дети, которых попойки матери тоже начали раздражать, особенно когда им приходилось приводить помещение квартиры в порядок после потери сознания на алкогольной почве их родительницы, не контролировавшей выделительные процессы.

И еще одна замечательная черта, по мнению Ника, была характерна для Мариам. Она, как древнеиндийская богиня, обладала безграничными, почти сверхъестественными половыми способностями. Как сказал однажды в шутку Джонсон, ей надо было бы жить при казарме, где находилось никак не менее четырехсот солдат. Она получала бы большую зарплату – двести долларов в месяц за половое обслуживание военнослужащих, по пятьдесят центов с рыла. Впрочем, и про «мам» Ник говорил, что в восемьдесят шесть и восемьдесят семь лет они тоже еще продолжают быть сексуально озабоченными. Ник даже выдвинул теорию, согласно которой возраст женщины на ее сексуальные особенности влияния не оказывает. Иногда, когда его тещу в порыве какой-то ненормальной страсти прорывало и она посылала ему воздушные поцелуи, у Джонсона, обладавшего богатым воображением, тело покрывалось гусиной кожей при мысли, что он сейчас окажется в объятиях сильно престарелой дамы.

Несмотря на все проблемы и семейные неурядицы, Джонсон никогда не унывал, относился к жене и ее действиям без предрассудков, с юмором и спокойствием, никогда ни на что не жаловался, в истерику не впадал и жизнью был доволен, успокаивая себя тем, что все супруги, долго живущие вместе, непременно часто ругаются, так как жутко надоедают друг другу. Исключения, конечно, бывают, подчеркивал Ник, но как в статистике, одно на сто тысяч. А те, кто долго живут со своими женами либо святые, за что им следует выдавать медали, либо кретины. Ник очень часто слышал от жены, что он кретин, поэтому святым себя считать не осмеливался. Утешало его всегда также еще и то, что чем богаче муж и чем выше его социальное положение, тем похабнее его оскорбляет вечно всем недовольная жена, в полной мере и с большим удовольствием пользующаяся, кстати, благами, исходящими от супруга. Для жен академик не является академиком, президент – президентом, а всего лишь неблагодарным мужем, случайно и незаслуженно ставшим величиной. «Если бы я был апостолом Петром с ключами от рая в кармане, мне доставалось бы от жены больше, чем сейчас», – любил шутить Джонсон. По сравнению с извращенными оскорблениями друг друга богатыми, ругань жены рассматривалась безработным Ником как семечки.

Когда встречались Ник и Стэн шутки на семейные темы не прекращались. «А правда, что у мусульман для развода достаточно жене лишь сказать: «Я с тобой развожусь?», – спрашивал Ник у Стэна. «Да это уже и есть развод», – отвечал Стэн. Оба улыбались. «А правда, что в древности на Ближнем Востоке развод был почти невозможен, но если муж говорил, что его жена сварлива, то их разводили немедленно?» – снова задавал вопрос Ник Стэну, уже зная на него ответ. «Сущая правда», – говорил тот. Оба опять улыбались. «И ты вообще запомни, Ник, как говорили древние римляне: «Нет плохих мужчин, есть плохие женщины», – завершал обычно короткую и оптимистичную дискуссию Капенда.

А вообще-то, как отметил для себя Стэн, жить врозь Ник и Мариам, кажется, не могли. По заявлению Ника, он не мог уже жить и без оскорблений в свой адрес со стороны жены. А Мариам нуждалась именно в оскорблениях Ника. Кого-то другого ей обзывать было просто не интересно. Вместе им было тесно, а порознь не хватало друг друга. Она бесилась из-за того, что Ник был дома и еще больше, когда его там не было. Поэтому, наверно, Мариам требовала от мужа, когда у него не было какой-то работы на стороне, чтобы он постоянно находился в поле ее зрения и «постоянно раздрожал ее», как замечал Ник.

Капенда поднялся на седьмой этаж, посмотрел на всякий случай из окна во двор и нажал на кнопку звонка.

Дверь открыл сам Ник, сразу же после звонка, как будто он у двери уже давно стоял и кого-то ждал. На нем была рубашка с завернутым вовнутрь воротником и растегнутыми до пупа пуговицами, большие рваные трусы с надписью «Hawaii» на боку и однотонные носки разной длины. В руке Джонсон держал большую бутылку пива.

– Вот после этого и говори, что между нами нет телепатической связи дальнего действия, – с восторгом произнес он не очень понятного для многих содержания фразу. – Я же хотел с тобой только что связаться.

– Ну, ты, прямо, как те юродствующие, кому ты совершенно не нужен, но им неудобно об этом тебе сказать в глаза, – ответил Стэн вместо приветствия. – В скользких ситуациях, когда от них ждут звонка или письма, эти люди начинают извиваться, не буду объяснять как что, и говорят примерно так: «Я только что хотел тебе позвонить». «Я тебе писал. Получил ли ты мое послание?» «Я твоего письма не получал!», хотя они и не думали тебе звонить и писать, хотя от тебя письмо получили. Зачем зря напрягаться с ответом перед ненужным или просто не заслуживающим внимания человеком? Поэтому я зарекся никогда не иметь серьезных дел с теми, кому от меня ничего не нужно, тем более просить что-нибудь у них. Бесполезное и самоунизительное занятие, ни к чему не приводящее.

Ник, все внимательно слушавший, поднес горлышко бутылки ко рту и, не сводя глаз со Стэна, отхлебнул из бутыли.

– Но иногда этим людям, – продолжил Стэн, – все же приходится пить из ими же заплеванного колодца. Жизнь сложна и удивительна. Она может сделать резкий поворот. Заметь, если тем, кому ты был не нужен, от тебя что-нибудь вдруг понадобится, они телефон оборвут и спать не дадут, из-под земли достанут и в задний проход залезут, забыв, что раньше ты был для них ничтожеством, а они по сравнению с тобой большими людьми. А вообще-то бескорыстных людей не бывает. Одни нагло преследуют только свои интересы, другие пытаются соблюсти липовое приличие. А те кто корчат из себя ангелов, делая добро другим, от этого же сами и страдают потому, что за все хорошее можно расплатиться только черной неблагодарностью. Как говорила моя мать: «Ни поя, ни кормя не наживешь врага. Надо его выкормить и выпоить». Но особенно осторожно и с недоверием жизнь научила меня относиться к припискам в конце письма типа: «Искренне Ваш».

– За лекцию, конечно, большое спасибо, но зачем ты все это мне говоришь? Я же писем вообще не пишу. Что с тобой сегодня? – спокойно произнес Джонсон, опять отхлебнув из бутыли.

– Успокойся и не обращай внимания, у меня с утра очень плохое настроение, – опомнился Стэн. – Конечно же, это не к тебе адресовано. Это пустое мудрствование о эгоистичной сущности человека, как говорится, в пользу бедных. Человека исправить невозможно. Во всяком случае в обозримые ближайшие триста тысяч лет до тех пор, пока не появится, возможно, человек нового вида, человек неэгоистичный. Это, правда, маловероятно. Эгоизм ведь продукт ума любого субъекта. Так почему ты желал со мной связаться?

– Ну ты и мастер заплетать мозг своей философией! Ладно. Сейчас о другом. Ты меня на руках будешь носить. Работа есть. Очень хорошая работа. В Голливуд со мной на большое дело поедешь? Уверен поедешь! Ты и не догадываешься к кому. А я тебе расскажу. Прямо к мистеру Спилбергу. К кинемотографу я, как ты знаешь, имею самое прямое отношение. Я и актер, я и режессер-постановщик. Сам фильмы снимаю. Неплохие. Ну, что я тебе, право, рассказываю. Все ведь знаешь. Смотрел же мои шедевры о Гавайях. В этой связи есть одна замечательная идея. Я все лично просчитал, с кем надо посоветовался и с одним хмырем договорился. Он уже все пронюхал, от такого же как и он черта обещание получил, все обтяпает и поможет. Короче, нас почти ждут. Что скажешь? И затраты потребуются минимальные. Потом все как в фанастических фильмах!

– Интересно.

– Я и говорю. А почему настроение-то плохое? – перескочил с одной темы на другую Ник.

– Потом расскажу.

– Ладно расскажешь. Что, так и будем в дверях стоять? Жены дома нет.

– А где же она? – притворно забеспокоился Стэн.

– Ушла с сестрой на распродажу какой-то дряни.

– А я, кстати, вообще-то не к твоей жене пришел, – пошутил Стэн.

– Неужели? – еще более притворно сказал Ник и приподнял брови. – Тогда заходи.

В этот момент в дальней комнате у открытой двери по полу прополз ребенок. Затем раздался звон упавшей металлической посуды и женские крики.

– Это бабка занимается воспитанием внуков. Пойдем на кухню. Там, может быть, нам не помешают.

Ник и Стэн проследовали на кухню и сели за стол. Ник протянул руку к холодильнику и достал оттуда еще одну большую бутылку пива, открыл ее и налил часть содержимого в стоявшую на столе кружку, в которой уже что-то было. После этого он пододвинул кружку Стэну.

Стэн отпил из нее немного и сказал, – у меня тоже к тебе дело. О работе, которую ты припас для нас я представление, вроде, уже имею. Теперь послушай меня. Речь идет о десятках и, возможно, о сотнях тысяч долларов.

– Да!? Ну, тогда я быстро закрываю рот и не перебиваю. А что за работа?

– Нужно сгонять на недельку в Африку.

– Но мы же уже с этим, кажется, закончили? – вопросительно воскликнул Ник. – И еще, в возрасте под пятьдесят совершать перебежки в лесу или по пересеченной местности, хотя и короткие, все время нагибаясь и выпрямляясь, да еще и бряцая при этом оружием, довольно трудно.

– Мы бегать не будем, а только ходить быстрым шагом. Я все продумаю. Это, во-первых. А, во-вторых, речь идет о спасении заложников в Анголе. Ты об этом знаешь. Телевизор смотришь? Газеты читаешь? Спасать должны мы.

– Ну как не знать! Сейчас все об этом только и говорят. Даже моя жена, которая вообще ничем и никогда не интересовалась с детства, пристает ко мне со своими глупыми вопросами по поводу заложников, попавших в беду в Африке. Благородная миссия по спасению невинных людей! Великолепно! Благородно и безо всякой грязи и душка! Стен, только ты мог такую работу найти, – глаза Джонсона блестели.

– Насчет душка не уверен. Потом посмотрим.

– Посмотрим, посмотрим, – Джонсон заполнил кружку Стэна пивом до краев. – Вот это да, однако! И не думал, что ты такую работу откопаешь. Просто чудо!

– Чудо? – Стен выпил половину кружки. – А чудеса на свете бывают?

– В общем-то нет, думаю, – ответил Ник.

– Это ты правильно. В любом сортире на стене написано, что чудес на свете не бывает. Я тебе скажу, хотя ты и сам об этом все знаешь, что есть только серая жизнь с массой мелких и крупных неприятностей, которые постоянно напрягают нервы, натягивая их как струны. Все эти неприятности накапливается и суммируются, а затем приводит к стрессовым ситуациям. Куда не сунься, везде одни неприятности. Любимая бейсбольная или баскетбольная команда проиграла, не смогла преодолеть планку любимая прыгунья с шестом, что-то недодали или сделали неверно, где-то обманули, что-нибудь потеряно. Хорошо еще мелких неприятностей больше, чем крупных. Иногда, правда, случаются удачи. Но очень и очень редко. И еще. Часто мы думаем, что удача или чудо пришли, они совсем рядом, а оказывается, что нас просто надули или мы сами в чем-то заблуждались.

– Брось ты, право. Вот она удача. Приплыла к тем, к кому и нужно.

– Не совсем уверен. Хочется надеяться, что это так. Я всегда сомневаюсь, что все будет как в кино.

– Ладно. Не тяни.

– Хорошо. Ты и я. Ты будешь моим заместителем. Идет? Кроме того, нам еще нужно восемнадцать человек. Проверенных, своих людей. Именно своих. Хорошие солдаты, радисты, медики, люди, знающие языки юга Анголы. Ты понимаешь о чем я говорю?

– Какой вопрос? – удивился Джонсон.

– Насчет денег я договорился так. Каждый член нашей экспедиции до отъезда получает наличными по пятьдесят тысяч долларов. Аванс так сказать.

Джонсон встал из-за стола.

– Садись. Что ты меня все время пугаешь?

– Отлично! – Джонсон сел на свое место.

– А пятьдесят тысяч по-твоему уже не деньги?

– Ну, знаешь! Пятьдесят тысяч – это ничего за такую работу. Кто захочет за бесплатно рисковать своей шкурой? Попотеть придется сильно.

– Я с тобой и за бесплатно поеду, чтобы вспомнить детство. И потом, о каком риске ты говоришь. Ты же как чемпион мира по шахматам Бобби Фишер, все за десять ходов вперед просчитываешь. У тебя каждая мелкая деталь любой операции сама похожа на целую операцию. Я же с тобой много раз работал. Было не только очень интересно, но даже и приятно иногда. Когда ты на деле, тобой не налюбуешься.

– Это ты такого хорошего мнения обо мне, а людей все равно надо предупредить. Думаю, так честно будет. Мы не аферисты и не обманщики. Нужно всем сказать, на что они идут и что за это получат. Я не хочу, чтобы потом были всякие такие вопросы, на которые нужно будет отвечать, изворачиваясь. Пусть каждый все знает и пусть каждый сам думает и самостоятельно принимает решение.

– Ладно. Закончим. Это уже моя забота раз ты доверил мне набирать бойцов.

– Ну, с этим ясно. Теперь еще. У людей нужно спросить размеры одежды и обуви. И самое последнее. Все требуется провернуть в самые наикратчайшие сроки. Сегодня – завтра. Сможешь?

– Естественно! Сейчас же начну работать. Обо всем доложу уже вечером. Я тебе позвоню.

– Не надо. Лучше встретимся послезавтра где-нибудь на нейтральной территории и без свидетелей. Давай на нашем месте. Пораньше.

– А что такое? Что за тайна?

– Я потом объясню.

– Все потом, да потом. Действительно, что это с тобой сегодня? – Ник вопрошающе посмотрел на Стэна, но, сообразив, что всему свое время, перестал другу задавать вопросы. – Все. Больше ничем не интересуюсь и не о чем не спрашиваю. А то, о чем говорили понял. Список бойцов, радисты, медики, лингвисты, размеры одежды и обуви будут послезавтра. Тогда как и всегда прежде встретимся к югу от парка Пелен-Бей. Как говоришь, на нашем месте. Там обычно спокойно и никто не помешает.

– А как же мистер Спилберг, живущий на небе где-то в районе Голливуда? Не обидился бы. Ты, кажется, «прямо к нему» хотел завалиться?

– Ну, что ты. Не обидится, конечно. Как-нибудь перебьется и без меня. Подождет в крайнем случае.

– Тогда в 8 утра.

– Договорились.

* * *

После встречи с Джонсоном Капенда отправился в фирму, где работал, и в шутливой форме объяснил директору, что его бабушка из Бостона, которой девяносто или девяносто восемь лет, очень хочет повидаться в последний раз с внуком, чтобы распорядиться каким-то сумасшедшим наследством. Бабушке требовалось для прощания никак не менее двух недель. Директор находился со Стэном в приятельских отношениях, был человеком понятливым, веселым и лишних вопросов задавать не стал. Он поддался настроению Капенды, с улыбкой на лице выразил надежду, что за время отсутствия Стэна фирма не развалится и пожелал ему счастливого пути, а бабушке здоровья и успехов во всем, за что бы она не взялась.

Слегка перекусив, Стэн поехал в компанию Калоеффа за кредитной карточкой. Ровно в 14:00 Капенда вошел в помещение компании. Джон Калоефф встретил его с широкой улыбкой и с зубами, которые не попадали друг на друга. Калоефф засунул мокрую от пота кисть правой руки между ног, вытер ее там и протянул для рукопожатия. Стэн с интересом пронаблюдал за этой процедурой. Ему было не очень приятно пожимать влажную и холодную руку президента фирмы «Упаковал и поехал», но никакого вида, что это так, Стэн не подал и руку для приветствия протянул.

– Вот здесь все, чтобы составить счастье человека, мистер Капенда, – произнес вполголоса Калоефф и протянул дрожащей рукой Стэну маленький красивый конверт красного цвета.

– Спасибо, мистер Калоефф. Но у нас с вами, очевидно, немного разные представления о счастье, – ответил Капенда, взяв конверт и неспеша засовывая его во внутренний карман пиджака.

– Может быть присядем и выпьем что-нибудь? – с какой-то надеждой выдавил из себя Калоефф.

Было совершенно ясно, что он хотел сказать Стэну что-то важное, но мялся. Потом Стэн не раз вспоминал этот короткий разговор в конторе Калоеффа. Может быть, он изменил бы что-нибудь в трудном деле, за которое взялся Капенда. Но воспоминания были потом. Сейчас Стэн, не испытывавший никакого удовольствия от общества Калоеффа, ответил ему вежливым отказом.

– Я бы с большой радостью. Однако вы знаете, мистер Калоефф, что времени у меня, к сожалению, совершенно нет, ни одной свободной минуты. Потом я за рулем. Ну, мы еще встретимся с вами перед отъездом.

Калоефф протянул мокрую дрожащую руку для прощания. Стэн уклонился от рукопожатия и вместо этого по-отечески обнял Джона.

* * *

Через час после встречи с Калоеффым Капенда снял с банковского счета все деньги, которые предназначались для него и его людей. На вечер Стэн сам для себя запланировал связь с Филиппом Курлом. Каким образом эта связь будет осуществлена он еще не знал. Звонить из телефона-автомата, да и вообще по какому-либо телефону, было нельзя. Разговор и имя собеседника сразу стали бы достоянием неизвестных, охотящихся за Капендой. Тем не менее все необходимо было решать быстро. Время стремительно уходило, а необходимая информация Стэну была крайне нужна.

Когда на улице уже стемнело, решение было принято. Стэн вознамерился, оторвавшись от слежки, лично увидеться с Курлом. Время сразу после 22 часов ему показалось приемлимым. Курл обычно в этот час всегда был дома. От района, где находился в данное время Капенда, до местожительства Курла можно было добраться на метро с одной пересадкой. Потом на такси или пешком.

Стэн остановил машину в переулке, вышел из нее и направился к главной улице, находившейся метрах в пятидесяти от места стоянки. Он шел медленно и спокойно. Со стороны никто не смог бы даже предположить, что этот человек готовится к самым решительным действиям. На улице Стэн равнодушно прошел мимо спуска в метро и, всем своим видом показывая, что выискивает какой-нибудь подходящий для него ресторан или харчевню, направился к следующему за ним входу в подземку, расположенному примерно в шестидесяти метрах от первого. Подойдя к другому спуску, Стэн неожиданно развернулся и нырнул в него. Проскочив лестницу, он сбежал вниз по эскалатору, быстро преодолел полтора десятка метров платформы и влетел в вагон метро, двери которого тут же за ним захлопнулись. Поезд тронулся и начал набирать ход. Стэн, находившийся в середине вагона, осмотрелся. Вагон был почти пуст. В одном его конце, склонившись друг к другу, сидела пожилая пара, рядом дремал мужчина. Чуть подальше другой мужчина читал газету. В другом конце вагона о чем-то оживленно беседовали парень и девушка. Стэн, не глядя на сиденье, сел на него и понял, что все проблемы сегодняшнего дня будут, вероятно, сейчас решены. Под ним лежал забытый кем-то мобильный телефон. Капенда вытащил из-под себя аппарат и нажал на кнопку. Он функционировал. Стэн моментально набрал номер и приложил телефон к уху.

– Да, – был ответ на другом конце.

– Здравствуй, Федот!

– Алекс! Рад тебя слышать. Ты что-то давно не звонил. Месяца два уже. Как твои дела?

– У меня хвост.

– Быстро суть.

– Я попал в историю.

– Нужна помощь? Сориентируй.

– Об этом сейчас все говорят и днем и ночью. Пишут во всех газетах.

– Самолет?

– Да.

– Я достаточно много, как мне кажется, знаю о некоторых участниках вчерашней пресс-конференции и кое-что еще о тех, кого там не было.

– У меня совсем нет времени, Федот.

– Сегодня и завтра утром я наведу дополнительные справки. После обеда можем встретиться. Подходит? – почти прокричал Курл.

– Да. Где?

– Урод нам поможет. В 14. Хорошо?

– Спасибо, Федя. Мне не вздумай звонить.

– Привет, Алекс!

Сразу же вслед за последними словами Курла телефон замолчал – прежний расчетливый хозяин сотового аппарата, чтобы не платить за чьи-то переговоры своими деньгами, позаботился об его отключении, сообщив о утере радиотелефона на свою абонентную станцию. В этот момент поезд подошел к следующей остановке. Стэн вышел из вагона, оставив телефон там, где он лежал. В противоположном направлении шел другой состав и Капенда сел в него с тем, чтобы вернуться туда, откуда он уехал несколько минут назад. Выйдя из метро снова на верх, Стэн быстрым шагом пошел по направлению к своей машине, оставленной в переулке. День был закончен и следовало немного одтохнуть. Завтра должно было принести важную информацию. Стэн это чувствовал и не ошибся.