Текст книги "Отец Стефан и иже с ним"
Автор книги: Александр Авдюгин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)
Указ владыки
Незапланированного вызова в епархию отец Стефан ожидал. Ожидание началось с той поры, как к священническому домику, что расположился рядом с храмом, подкатил микроавтобус с разрисованными рекламой боками. Выскочившие из него ловкие молодцы быстренько приладили к священнической крыше спутниковую тарелку. Пока привинчивали, прикручивали и настраивали, у калитки появился местный знаток православных истин Сергей Иванович с недремлющей ревнительницей поселкового благочестия теткой Ганной. Они молча взирали на работников современной связи и коммуникаций и крутившегося рядом пастыря их собственных душ. Смотрели и вздыхали. Тускло смотрели и тяжко вздыхали. Да и как не вздыхать, если совсем недавно на воскресной проповеди корил отец Стефан любительниц слезоточивых сериалов и поклонников кровавых боевиков, которые за телевизионным экраном икон не видят и времени на молитву не оставляют. И вот на тебе! Сам себе ящик этот бесовский устанавливает! Да не простой с пятью местными программами, а такой, который всех закордонных антихристов по спутнику принимает.
Когда батюшка, проводив мастеров, подошел к огорченному приходскому активу, у Сергея Ивановича уже сложилось разоблачительно-обвинительное заключение с необходимыми цитатами из Библии и нравственными указаниями святых отцов. Сложиться-то сложилось, но не выговорилось. То, что сообщил отец Стефан, повергло в шок не только борца за истинное православие, но и блюстительницу нравственных устоев.
– Вот, поставил антенну на спутник, буду из интернета материал для проповедей брать и с другими христианами общаться, – сообщил довольный священник.
– Из чего брать? – не поняла Ганна. – Из какого тырнета?
Сергей Иванович охнул и даже присел от неожиданности.
– Так у вас что, батюшка, и компьютер в хате стоит?
Отец Стефан, не замечая настроения своих пасомых, весь еще в мыслях об интернете, радостно подтвердил:
– Есть компьютер. Небольшой. Ноутбук. Благодетель расщедрился…
Сергей Иванович с Ганной не могли найти слов. Да и где взять слова, когда их родной священник напрямую с бесами на связь выходить хочет? Правильно старцы говорят: времена последние на дворе, все опоганились.
Махнул рукой Сергей Иванович, запричитала Ганна: «Ох, Боженька, да что же это делается-то!» И пошли они восвояси, оставив своего пастыря в полном недоумении.
На следующей службе заметил отец Стефан, что на приходе неладно. Вокруг местных ревнителей веры собрались несколько человек, разговаривающих о чем-то полушепотом и поглядывающих на него, отца Стефана, с тоской и осуждением. Даже во время литургии они так и стояли кучкой, как бы невидимой стеной отделяя себя и от священника, и от остальных прихожан.
Дальше – больше.
По четвергам на еженедельных молебнах в храме всегда бывало людно, особенно когда дождь или непогода и огородные заботы можно отложить. Акафисты с водосвятием прихожане уважают, с терпением их выстаивают и истово молятся, да и запасы воды освященной пополняют. Отец Стефан даже удивлялся сначала, куда можно употреблять такую пропасть святой воды? Но в очередной акафистный день из группы Сергея Ивановича в церковь пришел лишь сам лидер православной общественности. В руках он держал красную папку. После того как акафисты были прочитаны, а вода освящена, Сергей Иванович подошел к настоятелю и, раскрыв папку со стопочкой напечатанных листов, во всеуслышание произнес:
– Здесь, отче, новый покаянный акафист, современными старцами написанный. Против глобализации, кодов, чипов и компьютеров. Надобно отслужить…
Отец Стефан полистал странички, выхватывая глазами строки текста:
«Покайся, в мире антихристовых кодов и чипов живущий… Покайся, духовное противление вызову безбожного времени не оказавший… Покайся, заветы святых отцов отвергший… Покайся, в бесовские технологии впавший».
Об этом «покаянии с акафистом» отец Стефан уже был наслышан и даже знал, откуда оно берет свое начало, поэтому, отдавая распечатанное творчество современных «старцев», с вызовом ответствовал вглядывающемуся в него Сергею Ивановичу:
– Этот «акафист» в нашем храме мы служить не будем!
– Это почему же? – тут же возмутился приходской ревнитель. – Вы, батюшка, в угоду миру не хотите заветы старцев выполнять?!
– Нет, Сергей Иванович, – скромно ответствовал священник. – Не буду потому, что текст этот на компьютере набран, на нем же его выровняли и на принтере распечатали.
Сергею Ивановичу сказать было нечего. Но стало ясно, что неожиданный аргумент настоятеля к приходскому умиротворению не приведет.
Понимал это и отец Стефан, поэтому не удивился, когда на следующей неделе позвонили из епархии и сказали, что через день его очень хочет видеть владыка.
Должно заметить, что епархиальное начальство у отца Стефана было строгим, но добрым, то есть крайне благожелательным к настоятелям, однако не любившим, чтобы из прихода приходили жалобы. Есть еще одна характерная черта епархиальной жизни, которая, впрочем, присутствует практически во всех владычных канцеляриях. Раздается на приходе звонок с предложением прибыть в епархию через пару дней, а на совершенно естественный вопрос: «Что случилось?» – следует неопределенное междометие или дежурное: «Владыка зовет». Естественно, у настоятеля все эти два дня все валится из рук, так как «кто без греха?». В результате, передумав все, что возможно, и разложив по полочкам все мыслимые и немыслимые причины, священник оказывается перед архиерейскими дверьми далеко не в лучшей морально-психической форме…
К счастью, отец Стефан пребывал в ранге целибата, поэтому, кроме него самого, переживать было некому. Но все же пока он дождался назначенной даты и добрался до областного центра, всякое-разное передумалось, все больше негативного свойства.
Епархия располагалась в старом купеческом особняке, недалеко от оживленного центра. Рядом город шумит, страсти бушуют, а здесь тихо, умиротворенно. Небольшой однокупольный храм над жилыми и административными зданиями, беседки в зелени, птички поют и народ весь в рясах да подрясниках с негромким разговором, вздохами и размышлениями.
Владыка находился во дворе, на лавочке в беседке. Тут и встретил отца Стефана, благословил и напротив усадил. Позвал секретаря, а тот ему услужливо подает конвертик почтовый, уже вскрытый, с выглядывающими из него листочками письма. Архиерей вынул листки, посмотрел на них внимательно и говорит:
– Ну, рассказывай, батюшка, как же ты дослужился до того, что мне на тебя телега пришла на четыре страницы.
– И что там пишут, владыка святый? – стараясь быть невозмутимым, вопросил отец Стефан.
– Так это я у тебя спрашиваю! – удивился владыка. – Что ты на приходе натворил, что меня письмами мучат?
– Служу, владыка, как положено. Просфорню строим, колокол купили, с детишками занимаюсь… – Отец Стефан хотел продолжать перечислять все позитивы, но архиерей не дал.
Он смотрел в строчки пришедшего письма и продолжал строго вопрошать:
– С кем это ты там связь наладил через спутник? И какие циркуляры от врага нашего против народа православного получаешь?
Отец Стефан растерялся. Он не знал, что и, главное, как объяснять.
– Понимаете, владыка, благодетель мне компьютер подарил… – Тут батюшка поднял глаза на архиерея, и от сердца отлегло. Владыка ласково, как только он и умеет, улыбался и по-отечески, дружелюбно взирал на нашего целибата.
– Что, батюшечка, Сергей Иванович решил уму-разуму тебя учить?
– Да вроде того, владыка, – немного успокоившись, начал рассказывать отец Стефан. – Собрал вокруг себя шестерку единомышленников и объявил меня агентом масонов.
Архиерей рассмеялся, отложил в сторону письмо и, обратившись к секретарю, попросил:
– Принеси-ка мне последние документы из митрополии.
Секретарь принес.
Владыка достал из папки фирменный бланк с большим крестом вверху и не менее большой печатью внизу. Посмотрел на убористый текст между символами высшей церковной власти и сказал:
– Ну, давай, отче, вместе решать, как нам с тобой себя вести, чтобы Сергей Иванович и меня в масоны не записал да на приходе раскол не учинил. Здесь из митрополии бумага как раз по интернету пришла…
В очередное воскресенье в храме прихожан было намного больше, чем обычно. Помощники Сергея Ивановича во главе с теткой Ганной оповестили весь поселок, что настоятеля будут снимать или накажут примерно. Ведь негоже православному попу в «тырнете» сидеть и беса тешить.
Литургию вместе с отцом Стефаном служил епархиальный секретарь. Именно он и зачитал по окончании обедни указ правящего архиерея. В указе говорилось:
«В то время, когда на нашу Православную веру и Церковь во всех средствах массовой информации возносятся хула, клевета и недостойные измышления, наши священнослужители и верные чада прихожане попустительно относятся к возможности достойно ответить на эти вызовы современного безбожного мира. Исходя из вышесказанного, определяю священника Стефана главой епархиальной миссии в интернете, а также редактором и администратором епархиального сайта, где ответы на злободневные вопросы, касающиеся православия и церковной жизни, должны найти не только верующие нашей епархии, но и все православные христиане».
После службы секретарь с отцом Стефаном обедали в приходской трапезной, беседовали и наблюдали в окошко, как Сергей Иванович и тетка Ганна, размахивая руками, красочно рассказывали окружающим о том, что именно они наставили настоятеля на путь истинный:
– Сам владыка по письму нашему указ написал!..
Детективная история
Отец Стефан регулярно пребывал в детективном раздумье. Причем раздумье это приходило к нему периодически: один раз в год и всегда в начале лета. Батюшка не обладал необходимой в данном случае дедукцией, хотя томик с похождениями Шерлока Холмса во втором ряду утрамбованного книжного шкафа не пылился – любил отец Стефан иногда о знаменитом сыщике почитать, да и мисс Марпл с господином Мегрэ регулярно удостаивались его внимания.
Английская и французская методы к данному раздумью никак не подходили, ибо восточно-украинская лесостепь мало имеет схожести с туманным Альбионом и Елисейскими полями. Здесь все было просто, откровенно и видимо, но вот в данном случае ответа на вопросы «почему?» и «отчего?» отец Стефан не находил.
Дело в том, что на вверенном ему приходе подвизались две неразлучные прихожанки: баба Маня, Мария по-правильному, и баба Глаша, Гликерией то есть крещеная. Всё у них дружно выходило: и молитва, и исповедь (всегда друг за другом исповедовались), и за храмом они на пару любили ухаживать – лампадки помыть, подсвечники почистить или цветник приходской облагородить. На службе они тоже рядышком у иконы Серафима Саровского молились. «Где Маша, там и Глаша», – говорили на приходе. Но вот только в июньские дни, аккурат между Пасхой и Троицей, между двумя подружками пробегала черная кошка, в которую они верить ну никак не должны, ибо вопросам суеверий настоятель посвящал почти все свои проповеди.
Они и не верили ни в кошку, ни в ведра пустые, ни в подсыпанную под порог «заговоренную» кладбищенскую землю, ни в прочие происки лукавого. Такое неверие козням «врага рода человеческого» подкрепляли у Марии и Гликерии входные кресты на косяках дверных, мелом нарисованные, да постоянно горящая лампадка на божнице. Существенную роль в крепости православного бастиона от сил нечистых играли и ветки освященной вербы, примощенные за иконами, и набор бутылей и бутылок со святой водой: богоявленской, крещенской, сретенской и преображенской. Было еще маслице от мощей святых, земелька с Гроба Господня, а также камушки с гор почаевских, афонских и иерусалимских. К этому необходимому набору присовокуплялась толстая книжка «Щит православного христианина» с молитвами каноническими и не очень понятно откуда взявшимися, а также черные толстые, от руки написанные общие тетради с распевами «псальмов», оставшиеся со времен советского безцерковья.
Видя данный православный арсенал и потенциал, отец Стефан в очередной раз впал в недоумение, когда после второй пасхальной недели Мария и Гликерия опять, как и в прошлом и позапрошлом годах, разошлись по разным сторонам храма. Мария осталась у киота с преподобным Серафимом, а Гликерия переместилась за угол к великомученику Пантелеимону. Так стояли и молились, чтобы друг дружку даже не видеть…
«Что за оказия? – размышлял настоятель. – Может, у них какой другой духовник имеется, что каждый год заставляет между собой во дни пения Цветной Триоди не общаться? Хотя вряд ли. Они сказали бы на исповеди».
Кольнула мысль эта батюшку. Нет, не из-за ревности, из-за беспокойства.
Дело в том, что два искушения недалеко от его прихода обитало. Первое – в соседнем селе. Жил там священник бывший, за грех, повсеместно среди нашего народа распространенный, под запрет попавший. Рассказывали настоятелю, что принимает бывший батюшка людей и советы раздает. Второе же искушение практически рядом, за селом, на каменном бугре расположилось. Объявился там «монах восьми посвящений», вырубивший в скале дом-пещеру и соорудивший рядышком костел римский, часовню православную, пагоду и синагогу и по очереди в них богам многочисленным поклонявшийся. «Монах» этот приезжую городскую и областную богему окормлял, все об аскетике и воздержании рассуждал, попутно любуясь двумя своими женами и детишками, от сурового аскетического «подвига» появившимися.
«Неужто туда ходят?» – гнал от себя беспокойную мысль настоятель. Гнать-то гнал, а не гналось. Решил на исповеди спросить, благо подружки-старушки всегда вместе каждый праздник причащались, а тут Вознесение через несколько дней.
Решил и спросил на всенощной накануне праздника, когда первой баба Глаша под епитрахиль батюшкину подошла:
– Что это у вас, Гликерия, с Марией за раздоры, что и не смотрите друг на дружку?
И заплакала бабушка.
– Да все она, тютина.
– Кто? – не понял отец Стефан.
– Да шелковица, отец-батюшка-а-а, – совсем разрыдалась баба Глаша.
И ушла, сморкаясь в платочек и заливаясь слезами, от аналоя исповедального. Даже молитвы разрешительной не дождалась.
В недоуменной растерянности пребывая, невидящими глазами смотрел отец Стефан на направляющуюся к нему от иконы старца Серафима бабу Машу. Когда же та подошла, крест с Евангелием поцеловала и начала излагать сокрушения и признания об осуждении, небрежной молитве, скоромной еде в день рождения внука и прочие повседневные прегрешения, батюшка неожиданно для себя спросил:
– А что там с шелковицей-то случилось?
Мария запнулась на полуслове и, теребя сморщенными заскорузлыми пальцами край выходного, только в церковь надеваемого платка, тихо выдавила из себя:
– Горе с ней, батюшка.
И заплакала…
Ситуация сложилась – врагу не пожелаешь, хотя их у батюшки отродясь не водилось, врагов этих.
Гликерия с Марией сморкались и хлюпали каждая в своем углу, а отец Стефан столпом стоял у аналоя.
Теперь он вообще ничего не понимал. Он даже не знал, с какого края надо начинать мыслить. В центре недоумения была шелковица, тютина по-местному, а вокруг нее две плачущие старушки и один ничего не понимающий поп.
Вечером, благо они уже светлые были, летние, отец Стефан решил данное недоумение кардинальным способом разрешить. Обычно по вечерам он прогуливался от церковного двора через кладбище к сельскому пруду. Как раз хватало времени неторопливо вечернее правило вычитать, концерт лягушачий послушать и о вечном подумать. Сегодня маршрут был противоположный – в другой край села, где рядышком расположились два небольших флигеля со спускающимися к речушке огородами. Именно здесь и жили столь знакомые, любимые и теперь уже таинственно непонятные Гликерия с Марией.
«Пойду-ка я в гости схожу, – подумал батюшка. – Надо же когда-то ребус этот разгадать». И пошел по балочке, по-над узенькой речкой, где как раз заканчивались огороды старушек.
По краям огородов, засеянных картошкой, тыквами и подсолнухом, в качестве разделительной изгороди росла кукуруза, а между ними шла тропинка к усадьбам. Не доходя до огурцов с помидорами, кабачками и прочей петрушкой, что всегда поближе к дому сажают, батюшка наткнулся на громадную старую шелковицу, усыпанную черными кисточками ягод. Причем ствол ее располагался на одном огороде, а большая часть веток тянулась к речке и соответственно нависала над другим огородом…
Что-то мелькнуло в мыслях отца Стефана, догадка почти осенила его, но до логического завершения он дойти не смог, так как все мысли перекрыл доносившийся с двух сторон стереофонический детский рев. Трое ревели у Гликерии и четверо – у Марии. По возрасту практически одинаковая четверка доказывала бабе Маше, что «те первые начали», а бабе Глаше вообще неразличимая друг от друга тройня вопила, что «те первые полезли».
Откуда прорезался у отца Стефана громовой голос, трудно сказать, но после его протяжного, с вибрацией и иерихонской силой «Во-о-онмем!» все замолчали и уставились недоуменно на неизвестно откуда взявшегося священника.
Глядя на облупленные носы, поцарапанные животы и ободранные детские коленки, а также на засмущавшихся старушек, отец Стефан произнес поучение:
– Шелковица – дерево святое. Под таким деревом Сам Господь отдыхал и плоды его вкушал. Поэтому это дерево к церкви относится и тютину с него рвать только по благословению священника можно. Понятно?
– Да! – почти хором ответили ребятишки.
– Вот и слава Богу. Утром проснетесь, умоетесь, молитву прочитаете и ко мне за благословением. Кому собирать, а кому и попоститься – тем, кто с вечера бабушку не слушал или друг на друга сердился. Тоже понятно?
Головки согласно закивали, а старушки…
Старушки улыбаться начали и на праздник Вознесения уже вместе у Серафима преподобного стояли, как испокон веку повелось.
Живица
Отец Стефан прекрасно знал, что такое ладан. Более того, он даже помнил, как древние святые отцы каждение определяли: огонь кадильных углей знаменует Божественную природу Христа, сам же уголь – Его человеческую природу, а ладан – молитвы людей, приносимые Богу. Знать-то знал, да что толку, если ладана как такового в те годы начального его священства хоть с огнем, хоть без огня найти было невозможно?
Те же серо-белые гранулы, которые на епархиальном складе для приходов продавали да раздавали, дымили не положенным фимиамом, а чем-то средним между запахом железнодорожных шпал и прогорклым подсолнечным маслом доперестроечного урожая. Данному ладану священники даже два наименования определили: СС‐1, то бишь «смерть старушкам», и СС‐2 – «смерть священникам». Умельцы, конечно, находились, пытались самостоятельно сделать гранулы, приятный запах издающие, но толку было мало. Кадишь храм, а прихожане шепчутся, что сегодня «фимиам» ну точно как одеколон «Шипр» пахнет или лосьоном «Ландыш» отдает. Какое уж тут «благоухание духовное»?
Как-то привезли нашему настоятелю коробочку достойного, молитвой пахнущего ладана афонского, так отец Стефан им только по праздникам большим пользовался, да и то по грануле одной за всю службу на уголь кадильный клал.
Уголь, правда, тоже самодельный был. Осенью староста приходской пару мешков кочерыжек кукурузных в котельную принесет, в печи их обожжет, вот тебе и кадильное топливо. Но уголь не ладан, проблемы не решает. А кадить-то чем-то надо. Да и троицкие праздники приближались.
Решил настоятель разобраться, откуда этот ладан берется, где производится. Не может же быть такого, чтобы на родных просторах, где для всех и вся заменители находятся, не было бы чего-то подобного. У нас, конечно, не Аравия и Восточная Африка, где данный продукт произрастает, но если земля наша даже «собственных Платонов и быстрых разумом Невтонов» рождать умудряется, то что-то подобное ладанному дереву обязательно должно быть.
Первое, что на ум пришло, – вишня. Вспомнил отец Стефан, как в детстве они с вишен смолу отколупывали и благополучно ее ели. Вишни прямо в приходском дворе были, так что эксперимент не заставил себя долго ждать. Отковырнул несколько кусочков смолы священник, да на раскрасневшуюся печку в сторожке немножко бросил. Задымилась смола, но запах слабенький, на метр отойдешь – и ничего не слышно. Пришлось остальной клей (так в детстве они вишневую смолу называли) по старой привычке съесть.
За манипуляциями отца настоятеля староста со стороны наблюдал. Молча. Но когда от сгорающей на плите смолы уже черный дым потянулся и жженым запахло, подошел, тряпкой золу смахнул и выдал:
– Живица нужна!
– Кто? – не понял отец Стефан.
– Живица, – повторил староста. – С сосны или елки смола. Она хорошо пахнет.
«Действительно, – подумал отец Стефан, – еще только подъезжаешь к сосновому лесу – и уже запах слышно. Вот только нет рядом леса хвойного…»
Староста помог:
– Ты, батюшка, в город езжай, там в парке у реки сосен да елок много. И отдохнешь от нас, и к празднику кадить будет чем.
На следующий день, после обеда, отец Стефан надел спортивный костюм, кроссовки и взял увезенный из советской армии штык-нож. Завел свой видавший виды жигуленок и отправился в город, в двадцати пяти километрах от его прихода располагавшийся. Каждый новый десяток километров пути машина настоятеля ломалась, а уже перед самым въездом в объятия цивилизации батюшка умудрился пробить заднее колесо.
Пока менял да качал камеру, день потихоньку подошел к вечеру и к большому городскому парку, на берегу Донца находящемуся, отец Стефан приехал, когда начало смеркаться. Естественно, у уже уставшего священника после столь «дальнего» маршрута с автодорожными приключениями вид был немного босяцкий: спортивный костюм в пятнах, кроссовки грязные, борода, хоть и небольшая, всклокочена. Неординарный вид пастыря овец православных дополняли раздраженное голодное лицо и лохматые длинные волосы.
Машину батюшка оставил у въезда в парк, достал свой внушительный нож и быстрым шагом направился к соснам и елкам, чтобы успеть до темноты смолы наковырять. Зря он торопился. Да и то плохо было, что не заметил батюшка, как влюбленную парочку со скамейки парковой словно ветром сдуло, когда они запыленного косматого верзилу с ножом увидели…
Минут двадцать ковырял отец Стефан стволы и ветки хвойные, смолу с них добывая и в пакетик целлофановый складывая, пока не услышал оклик:
– Молодой человек, вы что тут делаете?
Обернулся батюшка. В отдалении, там, где света от заходящего солнца было больше, стояли два милиционера. Стояли, пока батюшка всей статью к ним не повернулся.
Вздрогнули и замельтешили стражи порядка, увидев пред собой лохматого верзилу с огромным ножом. Один дубинку сразу же выхватил и перед собою выставил, а второй рвал с пояса рацию, дабы помощь вызвать… Да и как не вызывать, если уже и до отца Стефана дошло, что с таким ножом его как минимум за преступника принимают. Чтобы объясниться, батюшка сделал шаг навстречу представителям силовых структур. Те отпрянули, но, видимо, решили сражаться до победного конца.
– Брось нож! – крикнул тот, что с дубинкой.
– Стоять! – срывающимся криком приказал второй, так и не сумев отцепить рацию.
Настоятель двух приходов понял, что сейчас он может оказаться в наручниках, а затем и в камере. Такого расклада никак допускать было нельзя, так как бумажка из милиции на архиерейском столе в епархии была бы четким приговором.
– Братцы, – затараторил виноватым голосом отец Стефан, – да священник же я. Смолы хвойной для службы нарезать приехал.
– Поп? – недоверчиво спросил страж порядка с дубинкой.
– Поп, поп! – заверил священник.
– Точно батюшка, – вглядевшись, сказал милиционер с неотцепляющейся рацией. – Я его на крестном ходу видел.
Отец Стефан облегченно вздохнул, а милиционеры пока еще осторожно поближе подошли.
– И зачем тебе живица, отец поп? – все еще недоверчиво вопросил первый страж.
– Как зачем? – ответил отец Стефан. – Вместо ладана будет.
– А, для работы, значит… – уже успокоившись, резюмировал тот, который с рацией, и добавил: – Ты бы, батюшка, поостерегся с таким ножом и в таком виде по лесу шастать, нам ведь уже двое позвонили, что здесь в парке маньяк с тесаком ходит.
– Виноват, братцы, уж простите! Не подумал, – только и повторял отец Стефан.
Довели милиционеры священника до машины и для порядка документы проверили, а потом в отдел свой позвонили и долго объясняли, что попа в парке поймали, а он хоть и с ножом, но человек понятливый, скромный и даже в чем-то добрый.
Когда прощались, милиционер с дубинкой отцу Стефану сто купонов протянул:
– Ты это, отец, не сердись и о нас помолись, только ножичек этот подальше убери.
А живица неплохим ладаном оказалась, правда, батюшка, когда ее растопил, ванилина все же добавил. Для благоухания.
