Текст книги "Фёдор Курицын. Повесть о Дракуле"

Автор книги: Александр Юрченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Поделился Курицын мыслями с государем. Призадумался Иоанн Васильевич. Решил пока не встречаться самолично с послом Фридриховым.

– Пусть Поппель напишет, по какому делу к нам пожаловал, а после мы рассудим, что и как. Встречать его велю князю Ивану Юрьевичу Патрикееву, воеводе Даниилу Холмскому и боярину Юрию Захарьину. Будут они под твоим надзором. Тут глядеть в оба нужно. Что не так, выправишь по своему разумению. Ты ведь церемоний с иноземными послами нагляделся у Матфея Корвина. Только не обидь никого. Представь князя и воеводу Поппелю, как самых знатных бояр моих. Ну, с Богом, Фёдор! На тебя одна надежда.

Иоанн Васильевич положил руку на плечо Курицына и чуть-чуть подтолкнул дьяка к выходу, не то благословляя его на дипломатические подвиги, не то выдворяя за дверь.

Сообразно посольскому этикету, Поппель был встречен Курицыным, знатными боярами и сотней стрельцов в десяти верстах от Смоленска. Подивился рыцарь немецкий. Знать, Великий князь не чурается его – встречает, как подобает встречать послов вельможных. Хлеба и копчёного мяса прислал такое изобильное количество, что хватит на месяц и ему, и слугам его. Значит, будут переговоры долгими. Тут и явлю всё своё красноречие, окручу, охмурю всех, очарую. Так думал рыцарь, садясь в сани, крытые попоной из медвежьих шкур, присланные предусмотрительным государем Московии.

Три кареты, в которых Поппель и его свита два месяца добирались до кордона, пришлось оставить в Смоленске. Русская зима, о которой немцы не имели представления, застала врасплох. Кабы не забота Иоанна Васильевича, застрял бы немец в сугробах на первой версте.

Показывал Поппель серебряный ларец с верительной грамотой императора, а сам думал, заставят вскрыть или нет. Встречающие поверили на слово, важно покивали головами и умчали на быстрых санях, оставив для охраны посольского поезда стрельцов с пищалями. Через пять дней Поппель благополучно добрался до Москвы. Здесь торжественность приёма удивила его ещё больше. Значит, не такие уж московиты дикари, как показалось ему в первый приезд.

На Красном крыльце дворца, на всех ступеньках крутой трёхъярусной лестницы, стояли в почёте боярские дети в нарядных кафтанах и золочёных шапках. На первой площадке между лестничными маршами подьячии с низким поклоном вручили Поппелю хлеб-соль, на второй – поднесли серебряный ковш с вином. У входа в приёмный зал стоял Курицын.

– Сними свой меч с привязи, рыцарь, – попросил дьяк.

Поппель удивлённо поднял глаза:

– Я посол императора, дарован от него графским титулом и именным оружием.

– Таковы обычаи нашего государства, – коротко ответил Курицын.

Но это подействовало. Стиснул зубы Поппель и отдал стоящему рядом окольничему шпагу серебряную, даренную Фридрихом за разведывательную поездку рыцаря по европейским державам.

Войдя в зал, удивился Поппель ещё более. Трон Великого князя пустовал, а вместо него на встречу пришли бояре, что в Смоленск приезжали. Каждого Курицын представил по имени. После чего сели за переговоры.

Поклонившись переговорщикам, немец начал свой рассказ издалека, возвращая их к своему первому приезду.

– Выехав из Москвы, я нашёл императора и князей германских в Нюренберге, беседовал с ними о стране вашей, о Великом Князе и вывел их из заблуждения – они думали, что Иоанн платит дань Казимиру. Нет, сказал я, государь московский сильнее и богаче польского: держава его неизмерима, народы многочисленны, мудрость знаменита. Думаю, самый усерднейший из слуг Иоанновых не мог бы говорить о нём ревностнее и справедливее, чем я. Меня слушали с удивлением, особенно император, в обеденный час ежедневно беседующий со мной. Наконец мой монарх, желая быть союзником Московии, велел мне ехать с многочисленной дружиною, от которой я отказался из-за секретности будущей поездки. Везде говорил я, что хочу проведать Святую Землю, в которую поеду через угодия татарские, а сам с небольшою свитою отправился сюда, чтобы снова встретиться с вашим властителем, – Поппель, наконец, прервал свою продолжительную тираду, ожидая реакции переговорщиков.

Но её не последовало. Собеседники молча взирали на него, ожидая услышать истинную цель приезда рыцаря. Особенно смущал Поппеля вид дряхлого воеводы Даниилы Холмского. Испытанный вояка, победитель ордынцев, ливонцев и литовцев явно тяготился выпавшей на его долю дипломатической миссией. Было видно, что рассказ Поппеля не представлял для него никакого интереса, старик позёвывал, прикрывая рот, скрытый седой бородой и усами, иногда голова его падала на грудь, и он мгновенно исправлял положение, поднимая её и ошалело вращая глазами.

– Неужели опять не верите мне, как в первый мой приезд, когда считали меня обманщиком? Если так, пусть Великий Князь пошлёт своего гонца к моему государю. Тогда не останется ни малейшего сомнения в моём звании, – последнюю фразу Поппель произнёс повышенным тоном.

Воевода в очередной раз вскинул голову и, беспомощно озираясь по сторонам, сделал страшное лицо, не пропустил ли чего важного.

– Что ты, что ты, батюшка? – испуганно закричал князь Патрикеев. – Верим, верим.

– Я и другие свидетельства мог бы привести особого доверия ко мне господина моего императора Фридриха, – продолжил Поппель многозначительно. – Он выделяет меня среди прочих слуг своих, полагаясь на мои дар красноречия и убеждения. Особым указом император наделил меня землёй возле Вены. К сожалению, воспользоваться этим подарком я не смог, ибо венгерский деспот Матфей Корвин предательски захватил столицу нашу.

– Где же теперь обитает Фридрих и почему он допустил врага в столицу? – вопрошал Патрикеев.

Поппель прикусил язык. Красноречие его, вдохновлявшее на похвалы властителей Англии, Испании и Франции, приносило в этой дикой стране одни неприятности. Опять эти неучи слушают его с подозрением, подвергая проверке каждое сказанное им слово. Всё это, конечно, от незнания и безграмотности, но впредь нужно ему быть осторожнее.

– Сын императора, вдовец Максимилиан занят отстаиванием бургундского наследства, оставленного ему покойной женой, герцогиней Марией. Главные войска империи находились во Фландрии – отчине Марии. Это и позволило Матфею отобрать столицу нашу. Теперь несчастный император наш вынужден скитаться из города в город, ожидая помощи от сына. Империя Римская германской нации слишком велика и занимает полмира – трудно защищать границы её.

– Бедный император, – посочувствовал Патрикеев явно некстати.

Курицын, видя, что дальнейшая беседа направляется не в то русло, поспешил выручить рыцаря, боясь дальнейшего его уничижения.

– Наш государь просит тебя, славный рыцарь, изложить твои предложения, с коими ты приехал к нам, на бумаге на немецком или на латинском наречии. С тем и будем прощаться сегодня до следующей встречи нашей.

Немец встал из-за стола, за ним – Курицын и бояре, но не все. Данила Холмский уже не дремал, а сладко спал, положив седую голову на узорчатую скатерть.

Иоанну Васильевичу было доложено о свидании с германским послом следующее: «Излишне болтлив, хвастлив, самонадеян. Но это на пользу нам. Из речи его видно, император имеет немалый интерес к государству нашему».

Оставшись один в отведённых ему покоях, Поппель долго не мог сосредоточиться, мучаясь от недосказанности и двойственности своего положения. Оказалось, пышный приём, вскруживший ему голову, был лишь данью уважения не к нему лично, но к миссии им представляемой. До утра он составлял текст письма Иоанну Васильевичу на латинском языке, в котором был особенно силён. Строчки письма расплывались в необъятном море красноречия рыцаря, так что не было видно истинного намерения его господина императора Фридриха. Недовольный рыцарь рвал в клочки гербовую бумагу с императорским вензелем и настойчиво писал снова и снова, пока под утро не вывел:

«Цезарь великий римский, узнав от меня о мудрости и вельможности твоей, пожелал быть с тобой, Великий князь и государь московский Иоанн, в большой милости и приятельстве. В знак этого, просит он выдать дочь твою за маркграфа Баденского Альбрехта, племянника своего, сына сестры его родной. Многие государи будут не рады, узнав, что московский Великий князь находится с цезарем в знамости и приятельстве. Посему низкий поклон, пожелание крепкого здоровья и процветания державы твоей от цезаря Фридриха Священной Римской империи германской нации и сына его Максимилиана, короля римского, правителя Бургундского».

Получилось коротко, но убедительно. Довольный собой, рыцарь немецкий заснул лишь под утро.

Со второй встречей не затягивали. Правда, она мало чем отличалась от первой. Поппель, повторяя тирады о секретности предпринятого им предприятия и значимости персоны своей, просил о личной встрече с государем. Обещали довести его просьбу до ушей государя. Письмо же его было тот час переведено греком Юрием Траханиотом и передано на ясные очи Иоанну Васильевичу.

– Что думаешь, Фёдор? – обратился к Курицыну государь, закончив читать послание Поппеля.

Дьяк недоумённо пожал плечами.

– Всего ожидал, государь: предложения о союзе против турок, вопроса о секретной дружбе против Польши, просьбы разорвать договор с Венгрией. А тут выдать дочь. Да за кого? Не за особу королевской крови, а за какого-то маркграфа Баденского. Что велишь отвечать, государь?

Иоанн Васильевич улыбнулся.

– Передай Поппелю так: «Выслушав посла императорского, государь Всея Руси, Великий князь московский Иоанн Васильевич отпускает его обратно, а к цесарю своего посла пошлёт, так как любви и дружбы он с цесарем желает».

– Так и передам, государь, – Курицын низко поклонился. – А как с отпускной встречей? Не обидится ли цесарь, Иоанн Васильевич, что посла его ты не принял самолично? Просится Поппель на приём. Чую, что-то не договаривает немчина.

– Приму, Фёдор. Повременим пока. Пусть ждёт, рыцарь. Ты объяви ему мою волю, посмотри, как воспримет её. Если всё терпеть будет, значит, вправду, цесарь дружбы с нами желает. Но, боюсь, не понимают немцы величия державы нашей.

Поппель бесновался в приёмной избе. Шпагой все стены исполосовал, обед со стола смахнул, слуг по щекам отхлестал, рубашку на себе в клочья изорвал, остановился только тогда, когда клок рыжих волос вырвал на макушке. Но это после было. А при Курицыне же был тих и покладист, смиренно принял слова государя, откланялся молча и молча же удалился в сопровождении свиты своей.

Как быть? Что делать? Поппель лежал на деревянных полатях, уперев взгляд в потолок. Злоба на всех и вся душила его. Первый раз в жизни события шли наперекор воли его. Не было такого ни в Англии, ни в герцогстве Люксембургском, ни в Кастилии, ни в Гранаде, ни в Барселоне, ни в Париже. Что возомнили о себе московиты? Ни балов тебе куртуазных, ни рыцарских турниров, ни соколиной охоты. Одни загадки загадывают, на которые нет ответа. Как быть, если не примет его государь московский? Что скажет он Фридриху? Утратил император почти все земли свои: Венгрию, Чехию, Нижнюю Австрию. Враги по пятам наступают. Ночует Фридрих то в монастыре, то в крестьянском доме. Сын, Максимилиан, не слушает его, не понимает, что отчину свою теряет, родной дом, где вырос. Увяз в войне с Людовиком французским за Бургундское наследство. Но и в Бургундии нет поддержки. Любили там Марию, молодую жену его, но не Максимилиана. В Брюгге полонили его горожане. На выкуп вся казна имперская и ушла. Нечем императору за лошадей и слуг расплатиться. «А тут я ещё о сдаче Вены неприятелю проговорился». Застонал Поппель от отчаяния. От бессильной злобы хотелось на стены лезть, на луну выть. Только на ком сорвать её, злобу?

Под утро, разметав подушки и покрывала, наконец, заснул рыцарь, и приснился ему… рыцарский турнир в славном городе Нюрнберге.

Трубят трубадуры, собирается на поединки весь цвет рыцарства. Из Испании, Фландрии, Англии, герцогств Люксембургского и Бургундского гости приехали. В ложе – император Фридрих, рядом сын его Максимилиан, курфюрсты всех земель немецких.

Прекрасная Маргарита, руки которой добивается Поппель, бросает ему носовой платок с вышитым вензелем изящным. Он налету подбирает платок, Маргарита шлёт ему воздушный поцелуй. Поппель скачет на коне вдоль ложи, бросает девице алую розу. Почётные гости, сраженные его галантностью, хлопают в ладоши.

Начинается поединок. Бойцы разъезжаются в стороны. А противник у Поппеля – маркграф Баденский Альбрехт, за которого наш рыцарь сватал дочь Иоанна, государя Московского.

Начинают рыцари съезжаться и, о горе, конь Поппеля на дыбы вздымается, и Альбрехт лёгким касанием копья выбивает славного рыцаря из седла. Мало того, нагибается к поверженному сопернику, открывает забрало на шлеме, даёт щелчок по носу, срывает с запястья платок Маргариты и бесстыдно хохочет во весь рот, показывая корни гнилых зубов и бугристую малиновую гортань. По ложе проносится позорное «у-у-у», плачет Маргарита, верный конь, выпучив глазища, нагибает голову, касается толстыми скользкими губами его лица, жалостливо выпуская добрую порцию горячей лошадиной слюны. А хохот Альбрехта всё громче: на уши давит, из глаз рыцаря горючую слезу позора выбивает.

Проснулся Поппель, за нос схватился – на месте, бока – не помяты, кости целы. Ох, ведь это сон только! Да не вещий ли? Холодный пот прошиб рыцаря, но решимости до конца довести начатое дело только прибавилось. Потому на встречу с боярами напросился и повёл с ними новый разговор, будто понял сам, что с маркграфом Баденским незадача вышла.

– Великий князь, – сказал он боярам, – имеет двух дочерей: Елену и Феодосию. Если не благоволит выдать ни одну из них за маркграфа Баденского, то император может предоставить других женихов. Для одной – одного из знаменитых Саксонских принцев, сыновей курфюрста Фридерика, для другой – Сигизмунда, маркграфа Бранденбургского, коего старший брат есть зять короля Польского.

И на сие предложение нет ответа. Закручинился рыцарь, ждёт последней встречи, с самим Иоанном Васильевичем, после чего посольство восвояси отпущено будет. Не сватовства ждали в Москве от имперской власти. Поймёт ли славный рыцарь ошибки свои?

Наконец наступил день, так ожидаемый Поппелем. Не прошло и месяца, устроил Иоанн Васильевич прощальную встречу послу немецкому. Пригласил рыцаря в Набережные сени, где в окружении знатных бояр являл иноземцам мудрость, мощь и силу земли русской. Тут – то измученный долгим ожиданием Поппель и решил задать Иоанну Васильевичу главные вопросы. Начал всё же со старого. Попросил показать дочь, чтобы описать её портрет возможным женихам. Потом неожиданно завёл разговор о ливонских делах.

– Жалуется магистр Ливонский, – сказал Поппель, – что жители Пскова захватывают земли и воды, принадлежащие Ордену. Немцы Ливонские есть поданные цесаря нашего и под защитой оного проживают.

Иоанн Васильевич удивлённо поднял глаза на посла. Как – то не вязались предложения «о любви и дружбе» между государем московским и императором с заявлением о патронате имперском над ливонскими землями. Поднял Иоанн Васильевич перст свой вверх, попросил посла остановить речь свою, пошептался с Курицыным. И вот дьяк с ответным словом выступает перед послом:

– Государь всея Руси, господин Великий князь Иоанн Васильевич отвечает тебе по первому слову твоему: «Того у нас обычая в земле нет, чтобы нам вперёд дела вид своей дочери являть». По второму слову так молвил господин мой государь: «Наша отчина Псков держит земли и воды по старине, потому как жили наши люди на этих землях пред тем, как немцы ливонские стали там обитать».

Пошатнулся славный рыцарь, словно на турнире неожиданный удар пропустил, но выстоял, собрался с силами и бросился в бой с последним желанием. Попросил Великого князя разрешить говорить речь наедине. Мол, секреты она большие содержит.

Согласился Иоанн Васильевич. Но, поскольку не хотел Поппель присутствия толмача, списал Курицын его заготовленную речь на чистый лист и государю предоставил. Отступил Иоанн Васильевич от бояр, только Курицына при себе оставил, как ни пытался возразить славный рыцарь на это.

– Без дьяка моего, иноземными делами ведающего, не могу ни с кем говорить я, – сказал Иоанн Васильевич немцу и стал читать послание его.

«Молю о скромности и тайне. Ежели неприятели твои, поляки и богемцы, узнают, о чём я говорить намерен, то жизнь моя будет в опасности». – Прочитал Иоанн Васильевич первые строчки, усмехнулся краснобайству Поппелеву и продолжил дальше. – «Мы слышали, что ты, государь, требовал от папы Римского королевского достоинства. Но знай, что не папа, а только император жалует в короли, принцы и рыцари. Если желаешь быть королём, предлагаю быть верным служебником твоим перед цесарем, чтобы испросить для тебя титул королевский. Единственно, скрыть надлежит просьбу сию от монарха польского, который боится, чтобы ты, сделавшись равным ему, не отнял у него древних земель русских. Был я два года назад у Казимира и уже тогда видел, как волнует его вопрос, что земля русская может от него отойти и твоей милости станет послушна».

Посоветовался Иоанн Васильевич с Курицыным. И снова дьяк вперёд выступает, слова государя свого предаёт:

«Благодарим тебя, славный рыцарь, что готов нам услужить. А что еси нам говорил о королевстве, или нам любо от цесаря хотеть кралем поставлену быть на своей земле, так мы Божию милостью государи на своей земле изначала, от первых своих прародителей. Поставление сие имеем от Бога, как наши прародители, так и мы, и просим Бога, чтобы дал Он и нашим деткам и до века в том быти. Постановления же на своей земле в государи, как наперёд сего не хотели ни от кого, так и ныне не хотим».

На том посольская миссия Поппеля была окончена. Больше в русские земли он не воротился, а по прибытии в Нюрнберг прислал в Москву слугу своего с письмом, где писал с горестью:

«Наисветлейший начальник Иоанн Васильевич! Когда я был у высокости твоей в московской земле, никто из бояр и дьяков твоих веры мне не дал, что я правый посол от цесарского величества, и в донесениях тебе сообщали, что я лихой человек, обманщик и прелестник с неправедными делами к тебе прибыл. Сторонились они ото всяких дел со мной, да твоей высокости сообщали, что я неправый посол и многие насмешки из-за этого от них я в своём сердце терпел. Неужели поверил ты наговорам этим и в подозрении у тебя грамота цесаря, тебе мною отданная. Император Фридрих действительно хочет жить с тобой в любви и дружбе и просит тебя прислать трёх лосей из земель северных в доказательство широких границ государства твоего и одного жителя дальней Югорской земли, который способен вкушать сырое мясо».

И на сие послание не было ответа… Да и как не уразуметь государю, что не для того оно было предназначено, чтобы быть отвеченным, а в оправдание несостоятельства своего. Сам себя рыцарь корил, других в неудаче своей обвиняя.

Читал письмо и Курицын. Счёл он нужным государю своё видение представить:

– Разумею так, государь, что Поппель не сам предложения свои строил. А то, что недалёкими по уму они вышли, от того это, что император и князья немецкие понятия не имели о могуществе нашем, о глубоком и широком уме твоём. Империя Фридриха велика и, если сейчас не в силе он, то только по причине слабости цесаря, а что сын его Максимилиан в большую силу входит, слышал я от верных людей из Ливонии и Литвы. Не знаем мы, как Фридрих на союз с Польшей смотрит, хоть, знаю, послов своих туда посылал перед нами. А слышал я, король Казимир виды на Венгрию имеет, но и Фридрих считает Венгрию отчиной своей. По причине этой цесарь на союз с нами против поляков пойти сможет. Не послать ли нам послов к цесареву двору, чтобы толком уразуметь диспозицию немецкую?

– Кого предлагаешь? – спросил Иоанн, не задумываясь.

– Юрия Траханиота. Зело мудр грек, ломбардским наречием владеет… и кого ещё прибавит мой господин государь, – ответствовал дьяк.

– Желаю Ивана Халепу, да Костю Аксентьева, Бог Троицу любит, – прибавил Иоанн и напутствовал так. – В память послам запиши, как себя у немцев держать. Разговоры о сватовстве не вести, пока цесарь сам не вспомнит, о чём просил меня через Поппеля. А коли вспомнит, сказать, что с маркграфом Баденским Альбрехтом нам в родство вступать негоже. Объяснить, что прародители наши были в приятельстве и любви с первыми римскими царями, которые Рим отдали папе, а сами в Царьграде властвовали. Отец наш до конца был в братстве, приятельстве и любви со своим зятем цесарем Царьграда Иоанном Палеологом. О моём родстве с двором цареградским пусть умолчат, ибо царевна Софья не дочь цесаря, как мать батюшки моего, а только племянница. Грамоту верительную для Фридриха сам составишь и мне покажешь. Послов отправишь морем через Ревель. Магистрату Ревельскому тоже грамоту отпиши. Узнают, что к Фридриху посольство отправляем, зла чинить не будут.

Так оно и случилось. Юрий Траханиот и его спутники выехали из Москвы 16 марта, и уже 27 марта отбыли из Ревеля в Любек, потеряв в Ливонии лишь один день на поиски попутного корабля. Но самым трудным делом оказалось найти в Германии императора и его сына. В какую бы местность ни приезжали послы, они узнавали, что имперские особы были поблизости, но недавно выехали в другой город. Приближался срок очередного рейхстага – совета князей и депутатов городов немецких – и государи Священной Римской империи Германской нации убеждали членов рейхстага выделить деньги на содержание войска для отвоевания австрийских земель, захваченных венгерскими войсками. Московские послы проехали всю Германию с севера на юг, от Любека до Нюрнберга, и приближались к землям Верхней Австрии и Каринтии, которые ещё не были захвачены королём Матвеем Корвином и где по слухам находились Фридрих и Максимилиан.

Высоко в горах, куда не могут домчать степные венгерские кони, на высокой скале в окружении неприступных альпийских вершин расположился замок Хохостервиц. Здесь решили дать себе передышку дряхлеющий семидесятипятилетний Фридрих Третий, император Священной Римской империи Германской нации, и полный сил и планов Максимилиан, его тридцатилетний сын-соправитель, по совместительству король Римский, что в действительности давало права короля Германского.

Священная Римская империя являлась странным государственным образованием. Она была задумана в Х веке римским папой Иннокентием ХII и прусским герцогом Отто, как правопреемница античной Римской империи и Империи франков Карла Великого. В её состав формально входили территории Италии, Восточно-Франкского королевства, как тогда называли Германию, и стран Центральной Европы. Интересы сторон были следующими: папа Иннокентий ХII добивался усиления своей власти в борьбе с итальянскими герцогами, а прусский король стремился к расширению своих владений. В 963 году Римский папа короновал прусского герцога Отто императором Священной Римской империи под именем Оттона Первого. Минуло пятьсот лет, а странная империя продолжала существовать. Династические германские дома, сменяя друг друга, занимались, в основном, не имперскими делами «лоскутной империи», а сохранением, укреплением и увеличением своих наследственных владений: Гоггенштауфены – Швабии и Эльзаса, Люксембурги – Чехии, Моравии и Силезии, Виттельсбахи – Бранденбурга, Голландии и Геннау. Наконец пришёл черёд Габсбургов, родовыми землями которых являлась Австрия. Первым императором из этой династии стал Фридрих, сын Эрнеста Железного, герцога Внутренней Австрии (земли Штирии, Каринтии и Крайны) и Цимбургии Мазовецкой.

Фридрих не обладал железным характером своего отца, был слабовольным и бесхарактерным человеком. Но лучшего претендента в ту пору не нашли. Сначала в 1440 году немецкие курфюрсты выбирают его королём Германии, а в 1452 году из рук папы Николая он получил корону императора Священной Римской империи под именем Фридриха Третьего. Земли свои новый император, увлекавшийся науками и искусством больше, чем государственными делами, солидно подрастерял. Основные надежды теперь он связывал с красавцем сыном, видным женихом для девиц на выданье из всех королевских домов Европы. Замок Хохостервиц, где расположились отец и сын, стал императорским фамильным гнездом не так давно. Ещё в ХIII веке он был подарен виночерпию герцогства Каринтии, Штирии и Крайны предками императора Фридриха Третьего. Когда последний потомок виночерпия, принадлежавшего к семейству Остервиц, умер, не оставив наследников, замок Хохостервиц вернулся в императорское лоно. Место было удобное и безопасное. С востока, откуда могла бы появиться венгерская армия, преградой на пути к замку служила горная вершина Хохголдинг, с запада, где по долине реки Инн могли пройти войска французского короля, дорогу преграждала гора Гросглокнер, с юга, со стороны Италии, возвышались ещё более непроходимые вершины. Единственный узкий проход от альпийских гор на север в Германию тщательно охранялся Сигизмундом, маркграфом Бранденбургским, родственником императора.

Вечер в Альпах особенно красив весной, когда белоснежные вершины в лучах заката сначала начинают розоветь, потом принимают пурпурную и даже малиновую окраску, обнажая освободившиеся от снежного покрова скальные породы, разломы и шпили. Тогда горные очертания приобретают причудливые формы крепостей и неприступных замков, и, кажется, что ты находишься в сказочной стране, где оживают древние германские легенды и сказания о рыцарях, прекрасных дамах, феях и эльфах.

В центре этой страны, в замке Хохостервиц, у камина, под треск поленьев и шипение искр, коротали вечерний досуг император и его сын.

– Отец, – обратился к Фридриху Максимилиан. – Мне опять снилась Мария. И снова эта злосчастная охота: мы скачем с ней по лесной поляне, её конь спотыкается о пень, поднимается на дыбы и сбрасывает мою несчастную жену на землю. Как ты думаешь, что означает мой сон?

– А то означает, мой сын, – глубокомысленно заметил император, – что тебе снова пора жениться.

– Постой, отец, память о Марии не угасла. Иначе бы я не думал о ней постоянно и не встречался бы с ней в моих снах.

– Поверь, сын, я знаю толк в разгадке сновидений, – Фридрих скептически посмотрел на сына. – Если бы тебе снились счастливые моменты семейной жизни: любовные утехи, рождение сына-наследника, весёлое застолье, праздники, прогулки вокруг Боденского озера – это другое дело. Но ты видишь сон, который говорит тебе – она погибла и ушла навсегда. Хватит кручиниться, уж пять лет прошло, как нет с тобой Марии Бургундской. Кроме того, меня волнует, что ты продолжаешь бороться с французами за её наследство. Ты пол-армии потерял в войне с ними, попал в плен в Брюгге. Теперь ты видишь, что жители Фландрии любили Марию, но не тебя. Все мои деньги ушли на выкуп, а ты опять рвёшься туда. Вспомни слова, что вышиты на твоём знамени: «Австрия должна править миром». А что происходит на деле – мы теряем родовые земли. Вена и Инсбрук у венгров. Это позор для нас. Я думаю, нужно подкупить какого-нибудь слугу короля Корвина и с его помощью опоить этого мужлана ядом. У него симпатичная жена. Ты протянешь вдове свою руку, поддержишь её в горе, доставишь новые радости. В конце концов, не забудь кредо нашей династии «Пусть другие ведут войны, а ты, счастливая Австрия, женись».

– Оставь, отец, свои интриги, – Максимилиан упрямо тряхнул кудрями, опускавшимися красивыми волнами из-под малинового берета на плечи. Он только что вернулся с охоты и ещё не успел снять охотничий костюм. – Не хочу брать объедки со стола Корвина. Тем более что жена его, Беатриче Неаполитанская, стара, как ночь.

– О чём ты говоришь! – в сердцах воскликнул старик. – Вы с ней ровесники.

– Нет, отец, мне милее герцогиня Анна Бретонская.

– Бретань ещё дальше Бургундии! Это же на северо-запад от Франции, – Фридрих начинал выходить из себя. – Как ты будешь защищать эти земли?

– Мне помогут англичане и герцог Люксембургский, – упрямствовал Максимилиан.

– Постой! – осенило старого императора. – Нас в Германии ждут послы из далёкой Московии. Есть другая партия для тебя. Не менее выгодная, чем Бургундское или Бретонское наследство. Посватайся за дочь Великого князя Ивана. Наш посол Поппель говорит, Московия богата и могущественна. С Великим князем Иваном водит дружбу ненавистный нам Корвин. Его побаивается король польский Казимир. Турецкий султан подходит к нашим рубежам, а в сторону московитов и взглянуть боится.

– Я подумаю об этом, отец, – наконец уступил Максимилиан. – Но кот в мешке мне не нужен. Прежде я должен взглянуть на невесту или хотя бы на её портрет.

– Подбрось пару поленьев в очаг, – попросил Фридрих и добавил мягко в знак примирения, – не простудись. Ты слишком разогрелся на охоте и вспотел. Пойди переоденься, а я пока займусь алхимическими опытами. Глядишь, найду золотой камень или открою эликсир бессмертия.

В поисках императора московские послы метались по всей Германии и слали государю своему одно послание печальнее другого. Ответ из Москвы был один: «Христос терпел и вам терпеть велел. Терпите, и воздастся вам». Наконец 25 июля, в день Святого Якова, свершилось чудо. Послы застали имперскую семью во Франкфурте на рейхстаге, куда со всей Германии съехались курфюрсты, князья и депутаты городов. В хронике одного из немецких городов сказано, что Фридрих «принял послов из Московии в их одежде». Так отличался крой скорняков и портняжек московских от западного, что удостоился отдельной записи.

Фридрих и Максимилиан спустились к послам вниз на несколько ступенек и протянули Юрию Траханиоту и его спутникам руку для приветствия.

После этого посол отступил два шага и произнёс речь на ломбардском языке. Текст переводил советник императора доктор Георг фон Торн. Эту речь записал и сохранил хронист соседнего с Франкфуртом городка:

«Мой господин Великий князь Московский Иван, – говорил посол, – шлёт поклон императорскому величеству. Некий Николай Поппель, слуга императорского величества, будучи в прошлое время у государя моего, рассказал много хорошего об императорском величестве и его замечательных подвигах. Поэтому мой господин отправил послов для передачи императорскому величеству некоторых подарков для установления с ним дружеских отношений. Мы имеем указание говорить с Его Величеством в присутствии немногих, и просим назначить место и время для выслушивания нас, – закончил посол.

После этого Юрий Траханиот преподнёс в дар от Иоанна Васильевича три драгоценные шубы: одну из горностаев, другую из соболей, третью из белок.

Спутники его, Иван Халепа и Костя Аксентьев, преподнесли императору каждый по беличьей шубе.