Текст книги "Нереальные хроники постпубертатного периода"

Автор книги: Александр Серегин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Ну и что, что такое этот постпуб…, ну ты понял, период.

– Как тебе объяснить, ты слушай внимательно, я буду по-научному говорить. Постпубертатный период – это последняя стадия.

– Что совсем, последняя?

– В каком-то смысле да, а термин шизофренически-параноидальный синдром у тебя не вызывает никаких вопросов, всё абсолютно понятно?

– Ну, более менее, я же не совсем дурак.

– Этот вопрос на данный момент мы как раз и рассматриваем.

– Да, пошел ты, я ему серьёзно, а он ржет!

– Никто не ржет, тем более, когда человек заявляет, что он сходит с ума. Просто, то, что касается тебя: пубертатный период у тебя почти завершился. Пубертатный период – это просто период созревания, когда у человека развиваются вторичные половые признаки. У тебя они развились почти в полном объеме.

– Что ты выпендриваешься, что, значит, почти, что я пацан прыщавый?

– Видите ли, коллега, – выступление Новаковского приобрело нравоучительный тон, – к вторичным половым признакам у мужчин относится и алопеция, – он сделал длинную паузу.

– Говори толком, любишь ты повыпендриваться, что это такое? То у тебя пубертатный, то алопеция. Говори толком!

– А куда ты торопишься? Я целое утро ждал, пока ты мне дуру гнать начнешь: я схожу с ума, я схожу с ума. Алопеция – патологическое выпадение волос, это я по научному выражаюсь, вам не понять, проще говоря, облысение.

– Ага, значит, пока я лысеть не стану, значит, и период созревания не закончиться?

– Примерно так, а если по-простому, я тебе сейчас все космы повыдергаю, если ты будешь мне опять байки рассказывать.

Ян с жалостью посмотрел на друга:

– Ну, Андрюха, глупости в тебе за глаза, больше не добавить, хоть и алопеция у тебя в полном разгаре. Я тебе серьёзно говорю, что со мной происходят такие вещи, что мне кажется, я схожу с ума. В нормальные рамки это никак не укладывается.

– Теперь понятно, чего сразу ругаться, какие вещи? – Андрей скорчил серьёзную физиономию.

– Я два раза был или в параллельном мире или просто в другом времени, короче где-то там.

– Ну-ка, ну-ка, пациент посмотрите направо, теперь налево, следите за моим пальцем, – Андрей водил рукой, как невролог держащий молоточек.

– Я серьёзно, второй раз сегодня ночью.

– С этого места поподробнее.

– Вчера мы с Петром Андреевичем после работы выпили.

– Ну, так это всё объясняет, я иногда в такие миры попадаю после этого, – Андрей щелкнул себя по горлу, – сам удивляюсь, как оттуда возвращаюсь.

– Помолчи, пожалуйста, а то рассказывать не буду.

– Весь внимание.

– Петр Андреевич мне рассказал, как он во время войны попал в концлагерь, как их наши освободили, со всеми подробностями.

– Баб и выпивки там не было?

– Где в концлагере? Какие бабы, что ты несешь?

– Я имею в виду в подробностях, ты же говорил, что будешь рассказывать со всеми подробностями. Вот я и спрашиваю о подробностях, бабы и водка…, – Андрей вопросительно посмотрел на Яна, – нет?

– Еще раз перебьешь, брошу рассказывать.

– Молчу, молчу.

– Так вот, сел я в трамвай, видимо задремал.

– Немудрено, выпили-то вы видимо изрядно.

Ян зло зыркнул на друга.

– Очнулся оттого, что я стою в вагоне вместе с заключенными из концлагеря. Причем так плотно, что даже повернуться трудно и рядом со мной стоит труп. Он уже умер, но не падает, потому что некуда упасть, его живые поддерживают. Ты понимаешь, я его поддерживаю и слышу холод его мертвого тела!

– Ну, Ян у тебя не пубертатный, а постпубертатный период идет, такие кошмары сняться. У тебя воображения, наверное, на всю общагу хватит, если не на весь институт.

– Я тоже мог бы подумать, что это был сон, но когда я очнулся в том, же трамвае, то был грязный как черт и запах от меня был, как будто я на мусорнике спал, а это просто такой запах был в вагоне. Они больше двух суток, вот так стояли, как селедки в бочке, голодные, холодные и немытые. Туалета, как ты понимаешь, им тоже не предоставили, даже параши. Я пока до общаги добрался, от меня все шарахались, а Ксения Ивановна точно решила, что я обмочился.

– А ты, правда, как? Ты мне как другу скажи, с кем не бывает. Перебрал, мочевой пузырь тоже не камень.

– Нет же тебе говорю, а одежда? Рубашку я тоже обмочил? Я утром очнулся совершенно измотанный, потому что там помогал танкистам носить, тех, кто еще был жив в здание станции, а мертвых мы просто слаживали возле вагона. Там было три вагона, всего человек триста. Даже живые ходить не могли, ну а про мертвых …, а нас – двенадцать танкистов и я. Пока мы всех разнесли, я уже совсем без сил остался и замерз, как собака, снег же шел.

– Какой снег, июнь месяц?

– Это здесь июнь, а там был январь, двадцатое число сорок пятого года.

– Ну, всё приехали. Янек, ты сообрази, может такое быть? Ты по пьянке попадаешь в зиму сорок пятого года, там усилено спасаешь наших заключенных, замерзаешь, вымазываешься… сильно, и всё это по правде и наяву. Нет, то, что по пьянке я верю, но всё остальное.

– Вот и ты не веришь. – Ян подумал, – а первый раз? Я был трезв, как стекло.

– Так и первый раз был?

– Был, только ты не ухмыляйся. Я попал в десятое апреля 1854 года, это день бомбардировки Одессы англо-французской эскадрой. Я просто сидел на Приморском бульваре и вдруг оказался на батарее прапорщика Щеголева. Я видел Щеголева, я с ним разговаривал, я видел, как стреляют английские пароходы по городу и батарее. Я видел убитых артиллеристов, накрытых брезентом. Пока я бегал там по батарее и дальше к бульвару я вымазал босоножки в сажу, а сам перецепился через ящик для ядер и разбил ногу. Когда я очнулся, то сидел на лавочке возле пушки, которая стоит на постаменте возле Горисполкома. У меня была разбита нога, а босоножки вымазаны в странную сажу, при этом на бульваре был совершенно чисто, даже бумажек от мороженного я не видел.

– И что с утра ни-ни?

– Клянусь.

– А с вечера сильно? – Андрей провел пальцами по кадыку.

– Ни грамма!

– Вопрос конечно интересный, если не врешь.

– Смысл мне врать? У меня голова пухнет от всех этих приключений, и я ведь никому ничего не рассказывал. Если узнают, меня точно в психушку заберут.

– Ты не паникуй, надо попробовать придумать какое-то логическое объяснение, этим выкрутасам. – Новаковский прищурился, раздумывая. – Ты туда попадаешь усилием воли каким-то, или это происходит самопроизвольно?

– Какое усилие, ты думаешь, я хотел бы туда попасть, особенно в вагон? Ты не представляешь, что там было, я за час чуть не поседел, стал старше на годы.

– Вот, может, как раз в этом объяснение? У тебя пубертатный период затянулся, не психуй, с физиологией у тебя всё в порядке, а в бестолковке полная галиматья и природа решила помочь твоему возмужанию. У нас-то сейчас войны нет, вот всевышний и решил тебя отправить туда, куда Макар телят не пас, заодно и повзрослеть тебя заставил, хотя на первый взгляд, этого совершенно не видно.

– Так бога же нет.

– Ну, это, как сказать. На зачете по атеизму ты по-другому и не говори. Его, конечно, никто не видел, но никто и не видел, что его нет. Кроме того, кто знает, бог там или нет, но какая-то высшая сила тебя перекидывала туда-сюда. – Андрей внимательно и с сомнением еще раз посмотрел на Яна, – я надеюсь, ты меня не разыгрываешь, а то, ты меня знаешь, прибью, как Барсик муху?

– Андрюха, как на духу, только ты, пожалуйста, никому не рассказывай. Драгой, если узнает, он же своим куриным мозгом всё равно ничего не поймет, а ржать будет, как лошадь и доставать по любому поводу. Ты знаешь, я сейчас подумал, Петр Андреевич еще рассказывал, как он воевал, уже в конце войны. Его даже к ордену представили, правда, потом не дали, они опоздали из увольнения и их в штрафбат. Вот было бы мне весело, если бы я попал в штрафбат.

– А, чё, там веселого, застрелили бы на хрен и вся любовь.

– Может просто ранили.

– Нет, грохнули бы точно, ты же в тактике боя не понимаешь ни рожна – салабон. Толи дело я – опытный человек, два года армии за плечами.

– Ну да, полководец хренов с огромным опытом охраны нелетающих самолетов.

Андрей хотел возмутиться, но Ян его остановил жестом.

– Ты знаешь, Андрюха, только сейчас отпустило немножко, а то ком в груди стоит, вздохнуть тяжело. Ты когда-нибудь трупы носил? Не покойника в гробу, а труп? Они все худые, легкие. За них браться страшно, а ты понимаешь, что надо. Еще этот запах. Я только теперь понял, что некоторые умерли еще раньше, сутки, двое суток назад и это был трупный запах. Запах разложения, знаешь, он такой сладковатый противный, как меня там не стошнило?

Глава 7

Целый день друзья обсуждали эту проблему, даже когда ехали домой в общежитие.

– Ты знаешь, Андрей, мне не нравиться твоё мистическое объяснение феномена перехода в другое измерение. Что, если у человека в это время, я имею постпубертатный период, проявляется особая внутренняя энергия, позволяющая ему при высоком эмоциональном напряжении переходить в параллельные миры.

– Во-первых, коллега, такого термина «постпубертатный» в науке не существует, а во-вторых, причем тут высокое эмоциональное напряжение, если ты сам говорил, что переход происходит самопроизвольно?

– Неважно, термины тоже, кто-то когда-то придумывал. Я имею в виду период, когда у молодого человека уже полное половое созревание произошло, но старение еще не началось. Может быть, это очень короткий период, я когда-то читал, что клетки начинают отмирать в очень раннем возрасте.

– Да, они начинают отмирать еще с рождения, только, когда ты растешь, у тебя их вырастает больше, чем отмирает, а когда стареешь, то наоборот.

– Но ведь наступает такой период относительного равенства, баланса, когда человек находиться в состоянии равновесия! У него золотая середина: сколько клеток рождается, столько и отмирает. Понимаешь – золотой век. Так вот такой период как раз и называется постпубертатный или период стабильности, после этого начинается период регрессии, как у тебя, ну там облысение, старческий маразм.

– Стабильный ты мой, хоть бабу разок трахни, а потом будешь рассуждать о стабильности.

– А вот это как раз и может быть началом периода регрессии. Ты посмотри на Алика Драгого, он сколько баб уже перетягал и толку. У него пубертатный период сразу перешел в период регрессии.

– Правильно. У него пубертатный период не закончился, а регрессия началась. Результатом пубертатного периода на самом деле является не только отрастание в нужном размере, крайней плоти, но и развитие интеллектуальных способностей.

– И видимо не только интеллектуальных способностей, но и биоэнергетических. Мне кажется, эта энергия каким-то образом связана с электромагнитными полями.

– С какого это рожна? Когда, кажется креститься надо.

– Все во вселенной связано с электромагнитными полями. Может быть, человек постпубертатного периода обладает полярностью особой, которая зависит от эмоционального состояния.

– Это значит, что все мы, типа электроны летаем в пространстве и куда нас притянут, там и сидим?

– Примерно так. То есть до определенного момента, пока человек развивается, он имеет определенную полярность, назовем её положительной, ведь он растет, прогрессирует. Это и есть пубертатный период, а потом он постепенно меняет полярность, но это не может происходить сразу. Как электроны, двигаясь в постоянном магните от одного полюса к другому, они какое-то время находятся на границе между отрицательным и положительным полюсами. Если говорить образно, как раз там, где в школьном разукрашенном постоянном магните синий цвет стыкуется с красным. Состояние между развитием и регрессией мы назовем постпубертатным периодом. Понимаешь, там не плюс и не минус, что-то неопределенное и человек получает способность отрываться от своих полюсов и перемещаться к другим.

– Чего ж ты тогда назад возвращаешься?

– Правильно, я возвращаюсь всегда, когда наступает усталость. Заряд вот той, постпубертатной неопределенной полярности теряется и первичный полюс притягивает снова. И в первом и во втором случае я возвращался назад, когда уставал и садился отдохнуть. Андрюха, это же открытие, глобальное, мирового уровня.

– Конечно, нам дадут Нобелевскую премию, мне, как научному руководителю, тебе как соавтору.

– Почему мне только, как соавтору?

– Дурень потому что. Весь этот бред, что ты наговорил, ничем не подтверждается. И то, что с тобой происходит, может быть лежит не в сфере электромагнетизма, а в сфере психиатрии.

– Ты что мне опять не веришь и считаешь меня психом?

– Я тебе верю, но орать на всех перекрестках, что ты здоровался за ручку с героем Крымской войны тысячу восемьсот пятьдесят четвертого года не надо – заберут, а выйти оттуда, говорят, непросто.

– Но надо, как-то пытаться это объяснить.

– Это надо хотя бы, как-то зафиксировать, чтобы тебя в психи не записали. Вот если бы ты с собой оттуда человека приволок или хотя бы предмет, тогда другое дело – неопровержимое доказательство надо, артефакт. Пока все твои рассказы до одного места, художественный свист. – Новаковский почесал в затылке, – надо ждать.

– Чего ждать, с моря погоды?

– Нет, сильных эмоциональных впечатлений. Вспомни, оба раза, когда ты был там, это было под воздействием рассказов, прочитанных, рассказанных. Ты же не лежал и от скуки не плевал в потолок, а твой мозг был чрезвычайно возбужден внешней информацией, которая послужила причиной перехода в параллельный мир. Ты должен испытать определенного вида стресс. Когда ты испытывал сильный стресс?

– Последний раз?

– Ну, хотя бы последний.

– Когда Драгой мне мышь за шиворот сунул.

Андрей задумался.

– Нет, это не подойдет. Надо чтобы стресс был связан с событием, которое в твоем мозге ассоциируется с обстоятельствами, которые были или могут быть в другом параллельном мире.

– Это не так просто.

– Конечно, хотя и не очень. Ты знаешь, я у нашего Вашингтона читал перепечатку с одного американского журнала, как раз про параллельные миры. Там была теория множественности миров. Существует множество миров, которые живут, параллельно, не пересекаясь. В чем-то они похожи друг на друга, в чем-то нет. Одни движутся в своем развитии быстрее, другие медленнее, но это все человеческие миры. В них похожие люди и часто один и те же. Ты, например, если бы попал в мир, который по времени соответствует нашему, мог бы найти своего двойника, а мог бы и не найти, потому что он мог умереть в младенчестве. Таким образом, выясняется многовариантность развития человеческого мира. То, что называется – история сослагательного наклонения. То есть один мир развивается, когда кто-то, кто определяет историю, успел захватить власть, и история побежала по правому пути, а второй, когда его перехватили и заковали в кандалы, и история побежала налево. Ты ведь мог и не родиться, если бы твои родители не встретились.

– Здорово, если всё так и есть.

– А, что хорошего? Ты попадаешь в параллельный мир лет на пятнадцать назад, а у твоих родителей другой сын.

– Это почему еще?

– Очень просто, они раньше себе завели другого ребенка или ты помер в младенчестве и в память о тебе они себе завели нового.

– Хватит тебе молоть ерунду, можешь ты испортить настроение. Надо думать, что делать, если еще раз куда-нибудь занесет.

– Понятно, что. Надо оттуда кого-нибудь с собой привести или хотя бы сувенир какой-нибудь, как подтверждение. Артефакт.

– Любишь ты козырять разным непонятными словами, что такое артефакт?

– Артефакт, юноша, от латинского «артефактум» то есть искусственно сделанное. Украдешь ты, например, подсвечник у Петра I, а он, как новый, хоть из восемнадцатого века или указ его какой-нибудь…

– Ага, а на нем чернила еще не высохли.

– Это было бы великолепно.

– Глупости, Андрюха, ты говоришь. Я там бываю считанные часы, оглянуться не успеваю, а ему сразу спереть что-то надо.

– По-другому не докажешь.

– А ты знаешь, я Щеголеву отдал свой Zippo.

– Что, правда, не жалко, такая вещь?

– Ему нужнее, он артиллерист, ему огонь в любую погоду нужен.

– Только зря зажигалку отдал.

– Это почему же?

– Как почему, а бензин он, где будет брать? Это же середина девятнадцатого века. Для них бензин, как для нас топливо для фотонного двигателя.

– Будет использовать керосин, керосинку, я имею в виду керосиновую лампу, изобрели еще лет за пятьдесят до этого.

– В принципе, да, только чадить будет.

Заумные речи друзей были прерваны прямо посреди коридора. Наперерез вышла тугогрудая Вера и кокетливо строя глазки Яну сказала:

– Мальчики, ну где же вы ходите? Ужин уже давно на столе.

Ян засмущался и даже пытался уйти от прямого контакта с встретившей их девушкой:

– Мы, как-то не рассчитывали, то есть нам, конечно, приятно, но как это будет выглядеть?

Новаковский перехватил инициативу, оттер Яна и с улыбкой во всё лицо сообщил:

– Верочка, вы его не слушайте, это он от волнения, стеснения и голода. Вы дорогу показывайте, мы же после смены, голодные, как волки и очень вам благодарны за приглашение. Конечно, нам ничего не стоит приготовить ужин самим, но вы, же понимаете, сколько на это уйдет времени. Нам надо сходить купить продукты, потом их принести в общагу, потом почистить, покрошить, полить масличком и только после этого жарить. Так и это же еще не всё, пока дождешься, когда оно пожариться, пропадет весь аппетит, потому что начнется вторая стадия голода: не ел, а есть уже и не хочется. Своим приглашением вы решаете для нас практически неразрешимую проблему – проблему питания студентов на практике после тяжелого трудового дня.

Всю эту тираду Андрюха выдал одним залпом, не давая Яну вставить даже междометия, не то, что какое-нибудь слово покрупнее. Во время её произнесения, Андрей с Верой под руку планомерно продвигался к комнате триста двадцать четыре, Яну ничего не оставалось делать, как идти за ними. В комнате стол ломился от яств и присутствовали знакомые всё лица. Голиней обнимал по-хозяйски Люсю, Женя – Иру, высокую нескладную девушку, которая впрочем, отличалась недюжинными знаниями в различных областях искусства и наук, Костик примостился на уголке, как будто ожидая, что его и оттуда сгонят. У всех были довольные и веселые лица. Только Алик Драгой снова был напряжен и зол, а Карина демонстративно отсела от него к окну.

Новаковский осмотрев обстановку, сделал вывод:

– Да, вы я смотрю, тут неплохо устроились.

– Мы-то устроились, только какого черта вы приперлись, – агрессивно продолжил Драгой.

– Алик, не возбухай, получил отворот, так сиди и кушай из своей тарелки, – это жестко отрубила Люся, – а мальчиков Вера пригласила. Проходите, ребята, рассаживайтесь.

Алику хотелось резко ответить, но он понял, что снова придется иметь дело с Голинеем, а это вариант для него явно проигрышный.

– Слушай, Янек, мы попали на праздник желудочного сока, сколько же его потребуется, чтобы всё это переварить, – проговорил Андрей в восторге. Стол, можно сказать, был изысканным. К красному вину, хоть и портвейну были поданы голландский сыр, фрукты, свежие овощи, кроме того домашняя колбаса и балык.

Активно выпивая и закусывая Новаковский приглядывался к обстановке и вслушивался в разговоры. Вера снова обхаживала Яна, Люська ластилась к Жоре, а Карина мечтательно смотрела в раскрытое окно, изредка изящно потягивая портвейн. Алик дулся на всех и искал повод для скандала. Тщательно прожевав очередной кусок, Андрей сделал вывод, придвинув замасленные губы к уху Яна:

– Янек, так Люська у них бандерша. Ты слыхал, как она Алику вставила, а у него только рожу скривило? Ну, а ты попал. По-моему, в тебя втюрилась Верка. Эта бомбочка тебе спуску не даст, но с другой стороны, без этого нас бы хрен сюда пригласили, за этот великолепный стол.

Ян это понял и без объяснений, но пока решил терпеть. Было бы верхом невоспитанности, сесть за стол, напиться, нажраться, а после всего сказать, что извините девушка вы не в моем вкусе – встать и уйти. Вера терлась своим мощным бедром о худую ногу Яна и, похоже, испытывала от этого удовольствие. Ян не имея сдержанности смотреть на это изобилие, отдался чревоугодию. Вино он также не забывал, поэтому вскоре захмелел, и Вера уже не казалась ему вульгарной, а довольно симпатичной девушкой. Плотные прижатия груди и прочих выступающих частей тела Верочки тоже казались уместными и не раздражали. Иногда он переводил своё внимание на Карину, та вызывающе скучала, Драгой скрипел зубами.

Начались танцы, Женя Безуглый поставил в проигрыватель безумно дорогой диск «Deep purple». Сначала рубил рок, а потом полилась мелодия любимой вещи Яна – «Солдат фортуны». Он жадно посмотрел на Карину, ему показалось, что он почувствовал вкус её губ и услышал запах волос. Вера встала из-за стола и как самая хозяйственная отошла к окну, докромсать чего-то на стол. Ян, воспользовался ситуацией, глядя строго в глаза Карины, поднялся, она тоже поднялась, он подошел к ней близко, очень близко, наклонил голову, приглашая к танцу. Всё происходило, как в кинофильме о девятнадцатом веке. Ян обнял её за талию и повел в танце. Вся компания следила за этим в оцепенении.

Алик Драгой стерпеть такого не мог:

– Ты чё себе позволяешь, сельдявка балтийская, да я тебя перетру с помидорами.

Ни Карина, ни Ян не обратили внимания на вопли. Они танцевали, глядя друг другу в глаза, не замечая окружающих. Голиней схватил Алика за руку и резко оборвал:

– Утихомирься ты, баклан, не видишь, люди танцуют, им нравиться, а ты орешь, как дикий вепрь.

– Это я вепрь, да его урою, он у меня будет своей сапаткой весь коридор поливать.

– Тебе же говорят, утихомирься, – вступилась Люська, – пусть потанцуют, а там разбирайтесь хоть до утра. Только не у нас в комнате.

Алик сел, нет, упал на стул. Красный, как рак, казалось, что его круглая морда сейчас лопнет от избытка крови, злости и прочей гадости находящейся в его черепке. Он еще пытался выговаривать разные глупости, его никто не слушал, но он лепетал:

– Да, он вчера нажрался где-то на работе, целую ночь дома не было, пришел домой с мокрыми штанами, а Ксения Ивановна говорит, что от него несло хуже, чем из мусорного бака.

– Слушай, заткнись, – это уже Жека Безуглый разозлился. Их двоих с Жорой, Алик боялся больше всех. Поэтому замолчал и только беспрерывно смешно двигал своей обезьяньей челюстью, наливаясь злостью.

Звучала прекрасная музыка, танцевала только одна пара, остальные наблюдали, причем все по-разному. Жора, Люся и Женька Безуглый с удовлетворением, Андрюха с любопытством, Алик и Вера со злостью.

Когда музыка закончилась, Ян церемонно поклонился и поцеловал даме руку, Карина сделала книксен. Жора Голиней медленно, напоказ зааплодировал, его поддержали все, кроме Алика и Веры. Алик вообще выскочил из комнаты. Ян вернулся на своё место. Андрей на ушко ему заметил:

– Сударь, по-моему, вы ведете неосторожную дипломатическую линию. Одним танцем сразу нажили себе двух врагов.

Ян был восторжен и пьян:

– Зато я получил массу удовольствия.

– Возможно, вы и правы. Иногда удовольствие стоит больше, чем приобретение двух врагов.

Вера уселась рядом, но уже не терлась бедром, обиженно дула губы. Ян стремительно хмелел, ему совсем не хотелось ссориться, поэтому он совершенно спокойно, как будто делал это уже тысячу раз, обнял её за шею, поцеловал в ушко и тихонечко сказал: «Я тебя очень хочу». Вера вспыхнула, встрепенулась. Она пыталась сдержать радость, но у неё ничего не получилось, и она расплылась в широкой, глуповатой, но очень довольной улыбке.

Ян резко, по-пьяному встал, резко кивнул головой, как бы это сделал прапорщик Щеголев и торжественно нетвердым языком сказал: «Извините господа, но мне пора. Набрался, как скотина». Качаясь, он вышел из комнаты.

За другом побрел и Андрей. В комнате их ожидал Алик, ходивший из угла в угол, как тигр, придумывающий всяческие самые изысканные казни для Яна.

– Ну что, сопля, проситься будешь или сразу обмочишься?

Ян был совершенно спокоен, он прошел мимо удивленного Алика к столу, как бы, не замечая его, взял со стола большой нож, которым обычно резали хлеб. Подбросил его на ладони и повернулся к Алику.

– Если ты хоть слово скажешь, туша неопрятная, я тебе этот нож воткну в живот, по самую рукоятку. Это будет больно, может смерть, мне плевать, но я его воткну, если ты скажешь хоть слово.

С ножом в руке Ян прошел к своей кровати. Не раздеваясь, он лег на кровать, закрыл глаза. Алик и Андрей оцепенели. Буквально через несколько секунд раздался легкий храп. Ян так и заснул, с ножом в руке.