Текст книги "Неоновый лабиринт (СИ)"

Автор книги: Александр Левин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

Глава 2

Алвиния, с улицами бревенчатых и каменных домов, ничего интересного собой не являла. Не доезжая до центра, от лавки, торговавшей ободами и колёсами, я увидел группу из четырёх деревьев, зимних дубов; огромных, верно, в шесть обхватов каждый, растущих в окружении кустарника в центре большой зелёной площади. Дубы впечатляли.

Ближе ко мне, в тени гораздо меньших, но весьма почтенных деревьев, по левой стороне дороги, стояло двухэтажное здание. На тополе у коновязи, на нависающей ветви, виднелась вывеска. Это был постоялый двор, тот самый, о котором говорила стража; видно, самый большой в Алвинии.

У коновязи было достаточно коней, в том числе и гнедые. Я ни у кого не спрашивал, как выглядит Антуан Демойн, ибо вполне представлял его себе, даже со слов Эдны; хотя никогда ранее не видел. Но он был столь обычен внешне — густые волосы, усы, борода, плащ — что почти ничем не отличался от иных рыцарей. Узнать его при встрече, без герба, я бы не смог.

Я порадовался, что на нём кольцо с камнем, и он не может двигаться ночью. Часто снимать и надевать такие кольца было нельзя.

У коновязи росли изрядно истоптанные красные и голубые цветы, которые лошади почему-то не ели. Я спешился в тени тополя, натянул поводья Людоеда на привязь и огляделся. Затем снял с головы капюшон, ибо это была лучшая маскировка в моём случае.

Я подстраховался ещё немного: развязав одну из седельных сумок, я достал круглое зеркало в простой оловянной оправе, завёрнутое в кусок коричневого бархата. Я смотрел в зеркало достаточно долго, пока не увидел в нём того, что хотел. Затем я спрятал зеркало.

У крыльца, как и подобает на хорошем постоялом дворе, меня встретила девушка. Хоть я и был в чёрном плаще, но мои светлые волосы, видно, смягчали впечатление. Я знал, что на коне и в капюшоне, ночью, когда глаза и мои, и коня отсвечивают одинаковым белым светом, а на рукояти меча гуляют лунные блики, меня обычно боятся. Однажды в Коронаде я напугал девушку до заикания.

Я вошёл в зал — традиционный придорожный трактир. За задней стеной размещались кухни и склады; сами комнаты располагались на втором этаже, и туда вели две лестницы, начинающиеся по бокам от длинной трактирной стойки.

Людей было довольно много. Обернувшись, я увидел, как кто-то ещё вяжет коня у тополя. В зале прислуживали девушки; за стойкой же я увидел двух парней, ростом почти с меня. Никого с гербом Мелгели я пока не заметил.

Я выбрал себе столик, как и в прошлый раз, и заказал хорошую еду.

С большим облегчением я понял, что предсказание начинает сбываться.

Недалеко от меня играли музыканты, довольно хорошо. Пела девушка. Играли в основном песни, привычные в этих местах: «Витой шнурок», «Полмили, милая», и ещё одну, которую я прежде нигде не слышал — «Иезавель».

Перед тем как отправится в этот путь, я получил касательно него некое пророчество; довольно туманное, но, как я знал по предыдущему опыту, скорее всего верное. Оно говорило о том, что прежде чем погоня завершится и я настигну Эдну, мне предстоит повстречать три поющих девы и одну лежащую. Конечно, хотелось бы больше деталей, но это всё, что провидица могла мне дать. И вот теперь, по-моему, я повстречал первую из поющих дев. Дело налаживалось.

Поэтому я сидел за столом в неплохом расположении духа, обедал и осматривался. Столы были круглые, дубовые, со сбитыми из толстых брусьев столешницами, опиленными под круг. Недостаток света восполняли оплывающие свечи, что горели на занятых столиках. А таких было большинство. Я сидел вполоборота к залу, разглядывая отражения людей в боку круглой зелёной бутылки, стоявшей на моём столе. Пока я насчитал по меньшей мере четверых, могущих быть Антуаном из Мелгели.

Один был со спутницей. Будь это вечер, можно было бы предположить, что он и есть тот, кто мне нужен. Но днём — вряд ли. Ещё один отпал по той причине, что юнец, нёсший его заказ от стойки, оказался его оруженосцем. У сэра Антуана оруженосца не было. Такие, как он, никогда не держат оруженосцев. А многие из таких, как он, обходятся так же и без оружия.

Оставалось ещё двое, сидевших за разными столиками — рыцари или нет, но в накидках и нагрудниках, при латных перчатках за поясами и с кольцами на пальцах. Жадеита ни на одном я не увидел, но он ведь мог быть повёрнут вниз.

Снять его он вряд ли рискнул бы, если и дальше хотел сохранять положение вещей.

Один из мужчин закончил трапезу, расплатился и вышел. Я вышел следом, кивнув прислуге, чтобы присмотрела за местом. Но человек отвязал от коновязи белого коня, и на груди его была эмблема рода Твиа.

Я вернулся и сосредоточил своё внимание на оставшемся персонаже. Он сидел в компании ещё двоих мужчин; все они, судя по разговору, были не слишком между собой знакомы.

Слышал я очень хорошо.

Я сел лицом к ним, сделав вид, что занят содержимым бутылки. Дело было в том, что это ведь мог быть вовсе не Антуан Демойн; Демойна тут вообще могло давно уже не быть. Мне нужно было проверить этого мужчину, так, чтобы он ни о чём не догадался, если он не являлся Демойном, и чтобы он выдал себя, если был им.

Ко мне подошла девушка за деньги. Рыженькая, довольно молодая, она была одета в клетчатый жилет и юбку, но клетки не отображали цветов чьего-либо дома.

Когда она наклонилась ко мне, я опередил её с вопросом.

— Скажи, милая, ты можешь узнать для меня одну вещь? — Я вопросительно глянул на неё, пододвигая к ней одну из старых эльфийских монет. Всего в два раза меньше, чем она получила бы от меня за свою обычную работу.

Девушка бросила короткий оценивающий взгляд на монету. Потом кивнула.

— Минут через пять, — сказал я, — подойди вон к тому столику и спроси у тех мужчин, не знают ли они кого-нибудь по имени Антуан. Если они спросят, зачем тебе это знать, скажи им, что у тебя послание для Антуана, от Эдны. Запомнила? Если кто-либо из них назовётся Антуаном, подойди к нему, так чтобы я видел, кто из них он, и скажи, что Эдна просила его остерегаться человека в чёрном капюшоне на чёрном коне.

Я замолчал. Девушка поглядела на меня, на мой плащ и откинутый капюшон за плечами, и снова кивнула.

— Скажи мне, сколько стоит заказать музыкантам песню?

Девушка назвала цену. Я не нашёл её высокой, даже если она приврала, чтобы оставить разницу себе. Я отсчитал мелкие монеты и ссыпал их в мешочек.

— Тогда вот ещё что. До того, как ты сделаешь то, за что заплачено, подойди к музыкантам и попроси их сыграть песню под названием «Синяя баллада». — Я протянул ей мешочек с деньгами. — Отдашь это им в уплату. Как только они закончат петь, ты подойдёшь к тем троим. Если всё пройдёт гладко и ты не скажешь им, что тебя подослал я, то, вернувшись, найдёшь под моей пивной кружкой ещё одну такую же монету, какую уже получила.

Мне было не жаль денег; всё равно у меня было всё, что могло понадобиться мне в пути. То, что могло пригодиться в будущем, тоже не осталось бы неоплаченным. А девушка, возможно, хоть на сегодня освободится от своей обязанности, которой зарабатывала на хлеб.

— Давай, — сказал я довольно громко, и для маскировки шлёпнув её пониже спины, оставил пока слежку, вместо этого жмурясь на свечу и покусывая соломинку.

Девушка, спасибо ей, всё сделала. Минуты через две, после того как запутала следы, в основном бродя по залу и приставая к посетителям, она подошла к музыкантам и тихонько с ними о чём-то поговорила. Певица согласно кивнула головой; остальные взялись за инструменты. Я видел, как один из них прячет переданные мною деньги в сундучок, что стоял на полке за их спинами.

Я надеялся, что барон Мелгели, если он присутствовал в зале, был удивлён, когда начала звучать заказанная мной для него музыка.

 
Я сижу на узорчатом пыльном окне
И смотрю, как меняется тень на Луне.
В витраже от неё отражается свет,
От меня в витраже отражения нет.
 
 
Я смотрю, как блестят под Луною поля,
Но меня не приемлет ночная земля.
Не приемлет земля, не зовут небеса —
Для меня не промолвят с небес голоса.
 

Девушка (не та, что продавала тело за деньги, а та, что торговала голосом) оглядела зал, словно ища глазами заказчика баллады, но я слушал с тем же интересом, что и остальные. Всё-таки эту песню не часто поют в трактирах.

 
Я навеки избавлен от райских оков:
Мне хватает моих белоснежных клыков,
Мне хватает моих изумрудных очей
И блестящих когтей, что острее мечей.
 
 
У меня за спиной два тяжёлых крыла;
И не праведность мне эти крылья дала.
Я сижу на широком прохладном окне,
Что прорезано в каменной крепкой стене.
 
 
За спиной у меня простирается зал,
Где я танцы когда-то, смеясь, танцевал.
В этот дом заглянул я, как будто домой;
В этих комнатах жил я, когда был живой.
 

Эту балладу, называемую Синей, написал один из вампирских поэтов. У неё была красивая мелодия, но играли её редко. Кроме того, полагалось, чтобы её пел мужчина, но я надеялся, что Антуана расшевелит мой сюрприз.

Я подумал, что всё же нашёл его. Я не ошибся в своих подозрениях — тот, за которым я наблюдал с тех пор, когда все остальные претенденты покинули зал, всё-таки вздрогнул, когда зазвучали первые аккорды песни. Он был бледен и до того, но по мере того, как песня близилась к финалу, бледнел всё сильнее.

Дождавшись последнего аккорда, девушка за деньги подошла к столику, за которым он сидел. Она не дала ему даже опомниться. Я слышал, как она что-то тихо спросила у сидящих мужчин. Я отвернулся, продолжая наблюдать за ними через отражение в бутылке.

Он что-то ответил, и она обошла его, склонившись из-за спины через его плечо. Он всё-таки назвался Антуаном.

Девушка шепнула ему на ухо слова о человеке в чёрном капюшоне, и покинула пределы его столика, грациозно переставляя ножки. Его собеседники с интересом посмотрели на него. Но, конечно, с меньшим, чем на неё. Он сглотнул и нервно огляделся. Но в зале не было людей в чёрных капюшонах.

Я оставил для сообщницы монету под кружкой, как и было обещано, и медленно поднялся. Подошёл к стойке, расплатился и пошёл к выходу, лишь на секунду задержавшись у его стола.

— Приятного вам пира, — произнёс я с искренним удовольствием, и прошёл мимо. А затем, щёлкнув пальцами, вдруг поспешил назад к стойке, будто о чём-то забыл. Или вспомнил.

И за моей спиной, вслед за грохотом опрокинутого стула и проклятьем, я услышал звон металла и топот ног.

И тогда я развернулся и бросился в погоню.

Он был уже у двери, мой незадачливый враг, ибо думал, что лишь бегство может его спасти.

Но бегство не могло его спасти.

У двери он, на миг обернувшись, крикнул:

— Убийца! Вяжите его! — и выскочил за дверь, хлопнув ею за собой.

Один из людей, читавший за столом у входа книгу, вскочил на ноги, ибо думал, что поступает правильно.

Он выхватил клинок, роняя книгу. Но он поступал неверно.

— Объяснитесь, милорд, — сказал он, целя остриём в мою шею.

Я взглянул на упавший том. «Вечера моей печали». Хорошая повесть, и, может, парень, преградивший выход угрюмому мужчине со светлыми глазами и волосами, был тоже хорошим человеком.

Одной рукой он запер дверь у себя за спиной на засов.

Я не стал ничего ему объяснять. Через две секунды он увидел в моём лице то, что я хотел, чтобы он увидел. Он опустил меч и отошёл в сторону.

Я произнёс Своё Слово, и засов упал с двери, а пробки вылетели из бутылок в зале позади меня. Я шагнул в распахнувшуюся словно от ветра дверь, и навсегда покинул двор «В тенях».

Он уже отвязал коня, и, в ужасе оглянувшись, вскочил в седло. Беги, подлец, беги как лишь сможешь, и выиграй свои секунды. Он знал, что должен бежать. Я знал, что убежать ему не дам.

Он пустил коня в галоп вдоль по улице, к Четырём Дубам, в сторону Северных ворот. Я свистнул, и мой конь, оборвав привязь, в одном прыжке был подле меня. Я вскочил ему на спину, и мы понеслись вслед за беглецом. Он бежал, спасая себя, ибо за ним гналась ярость.

Я нагнал его почти сразу, и Людоед настиг его скакуна, словно тараном ударив всем корпусом ему в бок. Конь Антуана Демойна не удержал дороги и полетел кубарем, а сам он упал в пыль, пролетев несколько ярдов кувырком.

Я поднял Людоеда на дыбы и обнажил меч. Краем глаза я видел, как закаменела стража у близких уже Северных ворот. Они не знали, что делать, и тело подсказало им лучшее решение.

Не двигаться.

Я спешился. Мы были одни на пыльной дороге, на пустой площади к северу от исполинских дубов. За спиной я слышал отдалённые голоса. Я знал, что никакой погони за мной уже не будет.

— Ты гнался за Эдной, Демойн. Ты гнался за ней и хотел выпить её кровь.

Антуан Демойн, когда-то очень давно бывший человеком, попятился от меня на локтях, волоча ноги в пыли. Может, удар Людоеда сломал ему одну; я не знал. На левой его руке тускло блестело кольцо, называемое некоторыми Кольцом Кольда; оно позволяло вампиру, его носившему, переносить день. Но тёмная ночь становилась для него смертельной. Такое кольцо словно разворачивало мир для вампира наоборот.

— Прощай, вампир; — сказал я, и серебряный узор на лезвии сверкнул чистотой при упоминании его природы. Он был нанесён на сталь специально за тем, чтобы неживые и те, кто живёт по-другому, не смогли выдерживать ударов моего меча.

Они и не выдерживали.

Он даже не делал попыток сопротивляться. Это было бы бесполезно, но я бы дрался до последнего.

Впрочем, сейчас дело обстояло так, что я стоял с оружием, а он лежал в пыли.

Я взмахнул мечом, и чужая кровь хлынула из его горла, заливая плащ и открывшийся герб. На гербе дева, терзающая дракона, смотрела на мир пустыми глазами, и, по мере того, как раны дракона заливала настоящая кровь, глаза обладателя герба становились такими же пустыми, что и у девы.

Я встряхнул меч, и тёмные капли, все до одной, упали в пыль.

Потом я вернулся к своему коню. Жаль, я не мог накормить его.

А колечко я забрал. Отдам его потом Грейс.

Когда я проезжал через Северные ворота, что были всего в двух сотнях ярдов от того места, где я убил Антуана из Мелгели, охранник из беспомощной городской стражи спросил у меня, как моё имя, но я не ответил.

— Как же имя твоего коня? — спросил тогда он, пытаясь соблюсти традицию.

— Людоед; — ответил я, и мой конь тихо зарычал.

— Как же имя твоего меча? — дрогнув, спросил стражник.

— Головорез; — ответил я.

Сглотнув, он спросил, с отчаянием в голосе:

— Скажи мне, кто ты?

— Знающий Слово; — ответил я, и его испуганный жест, называемый рога Морольфа, лишь подстегнул моё желание покинут Алвинию, Город Четырёх Дубов и одного вампира.

Я крикнул коню, и он сорвался в галоп.

К северу от Алвинии были луга, поросшие голубыми и красными цветами. На востоке по-прежнему тянулись леса; и в стороне моря теперь тоже виделся лес, не очень далеко; вроде бы сосновый. Он потихоньку разрастался, приближаясь к дороге.

В тот вечер были звёзды, и никакого дождя. На луну выли волки.

Почти ничего интересного не происходило. К рассвету я заметил у дороги старый колодец. Он был довольно ухоженный. Я заглянул вниз и увидел на дне воду и светлый лоскуток отражённого неба. Опустил ведро на цепи, считая обороты. Шестнадцать. Василисков на такой глубине ещё не водилось, поэтому я достал воды, напился и напоил коня. Потом снова сел в седло и поехал вперёд.

Чуть позже, в малиннике подступившего слева леса, я видел бурого медведя. Он, почуяв моего коня, скрылся в лесу.

Следов Эдны я пока не видел. Но она не могла быть далеко. Теперь, когда Антуан из Мелгели более не гнался за ней, я чувствовал нарастающую уверенность в том, что догоню её. Кроме того, в Алвинии всё-таки начало сбываться предсказание.

После, на исходе второго дня с того времени, как я покинул двор «В тенях», у тропы среди лесов, подступивших вплотную, я наткнулся на гостевой дом, поросший мхом.

Такие дома иногда строили — в лесах, у редко используемых дорог, на длинных переходах. Так строят мосты через местные реки, и крытые охотничьи настилы в богатых дичью дебрях — кто-то сделает для себя, да и оставит, а где-то местный барон или кто другой прикажет построить.

Я знал, что Эдна, волшебница или нет, уже близко, как бы быстро она ни умела ходить. Она и её стая собак. Эдна, которую называли Собачницей, должна была остановиться и здесь. И здесь могли остаться её следы.

В конце концов, волшебницам тоже нужно спать.

Я остановил Людоеда у ветхого куска изгороди, спешился. Хорошо, что Эдна не могла ехать верхом — ни одна лошадь или конь не пустили бы её к себе на спину.

Такая маленькая плата за некоторые способности, и я тоже потихоньку плачу свою цену — то здесь, то там.

Толстые стены, сложенные из ошкуренных брёвен, давно покрылись мхом. Тускло блестели старые стёкла в разбитой на квадраты раме единственного окна.

Я потянул за ручку покосившейся двери. Она заскрипела, открываясь, а на пальцах осталась холодная мокрая плёнка. Потом дверь упёрлась в порог.

Я мог бы произнести своё Слово, помогая заклинившей двери открыться, но опасался, что моя магия сотрёт те вещи, по которым я мог угадать следы присутствия здесь моей Эдны.

Поэтому я потратил около минуты, открывая дверь вручную, а потом вошёл в единственную комнатушку домика.

Там был очаг, столик, древний стул и смятое меховое покрывало на постели.

Именно постель интересовала меня больше всего, и поэтому я посмотрел в зеркальце на противоположной стене.

Я-то был всё таким же: чёрный капюшон, скрывающий черты, и светлые глаза под соломенными волосами, спадающими на лоб.

Но я смотрел не на своё отражение. Глядел я прямо, но высматривал следы Эдны, видимые лишь краями глаз. Такие вещи замечаешь или вскользь, или боковым зрением.

Через четверть минуты я увидел их.

На смятой постели, в очертаниях складок покрывала, явно виделся силуэт собаки.

Я перевёл глаза на постель. Ничего. Как только я отвёл взгляд, лежащая собака возникла снова. Острая мордочка, уши, короткие лапы. Иллюзия была почти полной. В полумраке казалось, на постели лежит реальная собака и смотрит на меня.

Я вернул взгляд на кровать. Это было хуже, чем я ожидал. Теперь и Эдна знала о моём приближении; её сторожевая магия, которой был помечен дом, давала ей возможность чувствовать меня, через призрачную фальшивую собаку.

Я отступил за порог и закрыл дверь. Возможно, кто-то ещё после меня увидит в измятой постели очертания зверя. Может, об этом доме после сочинят пару историй; а то и вовсе забросят: вещи и их уклад, созданные людьми, не часто выдерживают прикосновение магии.

Ну разве что мосты, починяемые троллями.

Я сел в седло и гнал безостановочно до самого заката.

На закате под копытом коня сломалась очередная палка, и я увидел, что она сине-зелёная на сломе. Такой цвет приобретало дерево, которым ведьмы мешали своё ночное зелье. Я придержал коня, принюхался. Тянуло дымком. Я снова резко тронул Людоеда, и мы понеслись сквозь сумерки прочь. Над головой алело небо.

Когда высыпали первые звёзды, и мир стал ждать прихода луны, лес наконец отодвинулся от дороги, и я выехал на маленький хутор.

Глава 3

Обрамлённый лесом луг оживлял сад из старых яблонь, два дома, один из которых заброшенный, и какие-то постройки за крепкой изгородью. Пахло маттиолами, сиреневыми, как небо надо мной.

Ну что ж. Хутор так хутор. Да и хутор как хутор. Только сухое дерево над зарослями бузины чуть-чуть портило впечатление под вечер. Так и просился на него ворон — в контражуре, против луны. Впрочем, она ещё не всходила.

Может быть, именно здесь я и встречу Эдну, и всех её собак, которые, конечно, будут мешать мне делать то, что я всё равно сделаю.

А может, и не встречу. Может, она и была здесь, да ушла.

Я остановил коня у ворот и спрыгнул наземь.

Я не слышал ни одной собаки. Либо их здесь не держали, либо псы были молчаливые; либо же весь хутор был брошен — света в окнах я тоже что-то не видел.

Я постучал костяшками пальцев по дереву калитки. И — да, где-то полминуты спустя зажглись свечами окна, и кто-то вышел на крыльцо.

Хорошо бы тут заночевать, ощущая сладкую усталость, подумал я; и, отстегнув от седла меч, перепоясался им. Так-то оно лучше.

Открыл мне мужик, невысокий и коренастый. Не побоялся, даже не спросил, кто там. Просто отодвинул скрипнувший железом засов с той стороны и открыл калитку.

— Ты кто, человече? — спросил он — не враждебно, но и без заметного дружелюбия. Ростом он был заметно ниже меня, но с крепкой шеей и длинными узловатыми руками. Лицо его было вытянуто вперёд, челюсть, считай, выдавалась за пределы носа. Мужик был мохнат. Опасным он не выглядел.

— Вообще-то, — сказал я, разводя руками, — путник решившийся спросить ночлега. А на чей вопрос я имею честь отвечать?

— Я Ллойд; — без лишних церемоний ответил мужик, пожимая мне руку. — А тебя как звать?

Я назвался одним из тех имён, которые не носил. Людоед в темноте тихонько заржал, протестуя.

— Ну что ж, входи; — сказал мужик, сторонясь. — Ночью здесь небезопасно.

Я не стал уточнять, по мою ли сторону ворот это «здесь» или по его, и вошёл, ведя Людоеда в поводу.

— Давай отведу коня на ночлег; — сказал Ллойд, зажигая огнивом масляный светильник на столбике у крыльца. Я передал ему поводья, и Людоед не протестовал.

— Как зовут? — деловито осведомился хозяин, похлопывая его по чёрной лоснящейся шее.

Я не стал лгать.

— Так стало быть… — Ллойд помолчал, глядя в небо, где горели уже редкие холодные звёзды. — Это ведь не просто конь, да? Это бламантский зверь?

— Верно; — ответил я. — Имею счастье им владеть. Не бойся, раз он тебе дался, то не ослушается. Без подобающей причины, конечно; — добавил я, помолчав.

— Угу. 

Ллойд почесал затылок. В свете огня я увидел, что руки у него тоже сплошь волосатые.

— Ладно, разберёмся; сейчас Уму позову, пусть тебя примет; а тут и ужин поспеет.

Я кивнул. Ужин — это хорошо. Ужин и отдых.

Ужин, работа, а потом, если получится, отдых. Ведь мне предстояло ещё задавать вопросы.

— Только вот ещё что… — Ллойд замялся; видно, смущаясь того вопроса, что хотел мне задать.

Я не стал ему помогать.

— М-м-м… Ты бы меч не мог снять? Если на тебе нет обета носящего оружие… В общем, мы ж не на войне.

Я засмеялся.

— Нет, Ллойд, любой обет, по-моему, глупость несусветная. Давай я повешу свой меч на седло, откуда я, по правде, его и снял, прежде чем постучать в ворота.

Я отстегнул меч и повесил его обратно на Людоеда.

Так-то оно хуже, но ничего не поделаешь. Всё же лучше, чем если бы Ллойд уволок его куда-нибудь в комору.

Я потрогал шнурок на шее, уходящий за ворот.

Ума вышла на крыльцо. Это была невысокая, хрупкая женщина средних лет, с некрасивыми мышасто-серыми волосами с отдельными русыми прядями; в простом песочного цвета платье.

— Здравствуйте; — сказал я.

— Ума, покормим гостя? — спросил Ллойд из-за моей спины. — Парень припозднился.

— Да почему же нет; — Ума улыбнулась, показав ровные крепкие зубы. — Ты недолго, ладно? Всё уже готово.

— Ну само собой. — Ллойд взял коня за повод и повёл вглубь двора, а я вслед за его женою вошёл в дом.

Думал я о том, что мне надо было бы проехать этот хутор.

В доме было по-своему уютно; ошкуренные стволы сосен, из которых строились стены, были украшены вязаными шерстяными ковриками, висевшими в простенках. Шерсть была плохонькая, может, даже волчья, но всё равно мне нравилось. Стол был старый, тёмный, порезанный ножами и словно обгрызенный по краям; табуреты же белели свежим деревом, новой тесниной также красовались рамы в окнах.

Дверь в соседнюю, следующую комнату, была занавешена затейливой шторой из нанизанных на верёвки тонких деревянных кругляшей. В комнате горело две хороших масляных лампы — на печи и на столе. Было светло и тепло. Слегка пахло псиной — может, шерсть, из которой плели коврики, была собачья.

У стола хлопотала девчушка лет тринадцати, похожая на маму. При виде меня она чуть оробела, но поздоровалась.

— Кейли, это… наш гость; — сказала Ума. Я вспомнил, что не представился ей, и снова назвал не своё имя.

— Это моя дочь Кейли; — сказала она в ответ.

— Очень приятно, миледи. — Я наклонил голову.

— Давайте-ка ваш плащ, я повешу его вот сюда; — Ума протянула руку, и мне не оставалось ничего другого, как развязать шнуровку у горла и отдать чёрный, шелковистый на ощупь плащ жене человека, что чуть ранее так же ненавязчиво отобрал у меня меч.

На столе стояло четыре столовых прибора — видимо, для меня, Ллойда, Умы и Кейли.

Ага.

— А где ваш второй ребёнок? — спросил я у Умы.

Она приоткрыла рот, внимательно глядя на меня чайного цвета глазами; помолчала. А потом спросила:

— А вы откуда знаете, что у нас двое детей? — Тут она посмотрела на дверь над моим плечом. Я и сам уже слышал шаги Ллойда.

Я кивнул в направлении стола:

— У вас же здесь четыре прибора, а меня-то вы вряд ли ждали к ужину?

— Ах, да; — Ума улыбнулась. Кейли тем временем ставила на стол пятую тарелку.

Вошёл Ллойд.

— Ллойд, Майк ещё не вернулся? — спросила Ума, и добавила, обращаясь уже ко мне:

— Наш сын Майкрофт в лесу, на охоте.

— С собаками? — спросил я.

— Что? — спросил Ллойд, глядя то на меня, то на жену. На неё он смотрел, как мне показалось, с лёгким осуждением. А может, и правда показалось.

— На охоте — с собаками? — повторил я, указывая на коврики на стенах. — Это же вроде собачья шерсть? Я думал, у вас много собак. Живи я на окраине леса, я бы держал хороших волкодавов.

— А, нет. — Ллойд вроде расслабился и махнул рукой. — Нет, волков тут нет, и собак мы не держим. А шерсть Ума купила у торговца — шерсть дешёвая, зато полезная. От ломоты в костях там, от всякого. У нас у всех вот стельки в сапогах из собачьей шерсти.

— Надо же, как интересно; — сказал я, глядя на Кейли. Кейли глядела на меня во все глаза. Чайного цвета, как и у матери.

— Ну что же мы стоим, прошу к столу! — Ума указала мне место — спиной к окнам. Ллойд сел во главе стола, слева от меня; Ума и Кейли уже подавали от печи ужин. Горячий хлеб, жареное мясо, фасоль. У меня потекла слюна.

Ума села напротив меня, Кейли рядом с нею. Место Майкрофта пустовало, и, пока мы молча ели, я думал о том, что это к лучшему. И ещё о некоторых вещах.

Почувствовав себя сытым, я некоторое время просто сидел, наслаждаясь покоем.

Потому что сейчас мне снова предстояло работать, и я не был уверен, что проведу ночь под этой крышей.

А снаружи, верно, уже взошла луна.

— Где это Майк? — вполголоса сказала Ума. В свете лампы было видно, что её руки покрывает золотистый пушок.

— А Майкрофт старше Кейли или нет? — спросил я. Это и впрямь могло иметь для меня значение.

— Старше на четыре года; — ответила она.

— Понятно. А здесь в округе ещё кто-то живёт?

— Нет, далеко вокруг одни леса с лугами; — осторожно ответила Ума. Она явно не знала, какие ответы я хочу слышать. Я, видно, не внушал им доверия — рослый мужчина с немигающим взглядом, одетый в чёрное.

— Парень в возрасте, а девушек в округе явно не перебор; — заметил я.

Ума и Ллойд неловко усмехнулись. Они бы предпочли, чтобы я не вёл этот разговор.

— Хотя это у каждого по-своему; — я обернулся и глянул в окно. Темно уже было, темно совсем. — Я вот ищу сейчас одну девушку, да никак не найду. Зовут её Эдной. Она где-то в этих краях. Не просилась ли она к вам на ночлег этими днями?

Я взглянул на Уму, но увидел краем глаза, как лицо Ллойда на секунду окаменело.

— Девушка сама в этих лесах? Видно, не сладкая жизнь погнала её одну на север. — Ллойд не ответил на мой вопрос.

— Она всегда ходит с собаками; — сказал я. Где-то близко от хутора, в лесу на западе завыл волк.

— Я ищу эту девушку; — повторил я. — Мне стало известно, что она следует по этой дороге. Если она не останавливалась здесь, то куда она могла пойти дальше?

Снова завыл волк, менее чем в полумиле отсюда. Молодой волк.

Ума и Ллойд переглянулись. Кейли и так весь вечер сидела как на иголках, а тут так почти подпрыгнула.

— Кейли, детка, налей нашему гостю ещё вина. — Ума показала на меня глазами. Взгляд у неё был чужой.

Кейли встала, взяла кувшин с вином, и, обойдя меня со спины, склонилась через плечо над кружкой.

— А кто ты, что задаёшь такие вопросы, и кто она тебе? — спросил Ллойд.

— Я всего лишь тот, кто её ищет, как ты видишь. Я думаю, нам стоит закончить разговор до того, как появится Майкрофт?

Ума подобралась. Её пальцы у горла нащупывали шнуровку простого платья. Кейли, маленькая ростом для своих тринадцати лет, стояла у меня за спиной. Хотя кувшин с вином уже поставила на стол.

— Да, Эдна была здесь; — сказал наконец Ллойд. — И достаточно долго, чтобы рассказать о своём преследователе. Я был бы последним нелюдем, если бы позволил тебе догнать Эдну Собачницу. И, я думаю, ты назвался не своим именем.

— А какое, по-твоему, моё? — спросил я, перенося вес на ноги и готовясь к рывку.

— Антуан Демойн, барон Мелгели!

Ума взглянула поверх моего плеча и кивнула. Глаза у неё были уже не человечьи.

Прежде чем вооружённая кривыми когтями рука девочки вцепилась в моё горло, я ударом локтя отбросил её к стене, рывком поднялся, выхватив из-под себя табурет, и отступил назад, чтобы оба взрослых были у меня в поле зрения.

Кейли сжалась в комок, готовая к прыжку, но Ллойд остановил её движением ладони. Он загораживал дверь, осклабившись; на его руках уже начинала расти шерсть, поначалу похожая на волосы; и без того выпирающая челюсть вытягивалась вперёд, удлинялись волчьи клыки; поросль на небритом лице густела и щетинилась вибриссами. Ума потушила на столе лампу и сгребла с печи вторую, явно не зная, что с ней делать — они хорошо видели в темноте, но если я был вампиром, то и мне тьма не помешала бы.