Текст книги "Записки ночного сторожа"

Автор книги: Александр Зиновьев

Директор

Сегодня мой директор задержался в своем кабинете с секретаршей сверх положенного времени, – готовили отчет для министерства. Уходя, директор сказал мне Ты, похлопал по плечу (точнее – по локтю, так как я на полметра выше его) и велел не спускать глаз. Секретарша кокетливо (о, ибанское кокетство! Об этом нужна особая глава) улыбнулась и обещала позвонить – проверить, не сплю ли я на боевом посту. Я сказал, что ради такого случая постараюсь на сей раз бодрствовать. Потом она спросила, как относится моя жена к такой работе мужа. Я сказал, что предпочитаю обходиться без жены. Потом в дверь заглянул шофер директора, и секретарша испарилась. Пришла уборщица – не то тетя Хлюпа, не то тетя Тряпа. А я немножко подумал и начал писать. О чем? О чем угодно. Хотя бы о директоре, секретарше и уборщице. По крайней мере это – наиболее значительные фигуры в нашем убийственно унылом и бездарном заведении. Кабинет моего директора обычный шедевр безвкусицы, скуки, глупости и прочих качеств, неотделимых от ибанского руководителя любого ранга. Огромный письменный стол. Стол для заседаний, образующий с первым огромную зеленую букву Т. Сейф большой. Сейф поменьше. Один шкаф. Другой шкаф. Третий шкаф. Телефоны. Стулья. Портреты вождей. Огромный диван, на котором Директор принимает иностранцев и высших начальников и занимается любовными делами с секретаршами. Секеретарш Директор меняет (или, точнее, директору меняют) довольно часто. Но не потому, что он – ловелас, а по причинам иного рода, о коих скажу ниже. Секретарш он выбирает (или, точнее, ему выбирают) всегда толстозадых, полногрудых и невероятно глупых и пошлых. Это – не индивидуальная особенность моего директора. Это – общепринято в среде ибанского начальства. Как гарнитур из красного дерева. Как ковры на стенках. Это – установка. И любовью Директор занимается с секретаршами не потому, что испытывает потребность тела, а потому, что ему это по чину положено. Раз положено, надо брать. Когда Директор едет на совещание в верхи, он нажирается дома до отвала. Но если там в буфете бесплатно дают бутерброды с икрой, он непременно скушает десяточек. Потому как положено. А раз положено – ешь! Был такой случай, когда один директор завел себе приличную, действительно красивую секретаршу. И чем все это кончилось? Жена – заявление за заявлением во все инстанции. Мол, семья рушится. Директора сняли, секретаршу с позором выгнали. А такие стандартные секретарши ничем не угрожают нашей здоровой семье и не подрывают устои. Наоборот, они укрепляют эти устои, все без исключения служа в качестве осведомителей в ООН. Сам директор при описании своего портрета не заслуживает никакого внимания. Это – как правило маленький толстенький человечек с коротенькими ручками и огромной наглой мордой. Исключения из этого правила весьма редки. Механизм, по которому именно такой физиологический тип становится директором, не изучен. Когда директору в шутку говорят об этом факте, он обычно самодовольно усмехается и между прочим напоминает о Наполеоне, Хозяине и других выдающихся личностях прошлого. Своих секретарш Директор вознаграждает за счет Конторы. Иногда позволяет на машине служебной съездить к портнихе. Иногда премию подкинет. Повысит оклад на десятку. Путевку выхлопочет. Благодарность в Приказе. Но чтобы из своего кармана – на такой разврат ни один директор не пойдет. Не позволят. Один директор как-то сдуру купил в Париже своей секретарше флакон духов из денег на карманные расходы. Скандал был невероятный. Другой устроил своей секретарше трехкомнатную квартиру из фондов Конторы. На квартиру претендовал старейший сотрудник, ветеран, орденоносец, многосемейный. И все сошло без звука. Поскольку Директор никакими индивидуальными особенностями не обладает (не положено!), писать о нем больше не хочется ни слова. Скучно. Правда, ибанская литература посвящает персоне директора сотни томов. Но что это за литература, вы сами понимаете. Даже сами директоры ее не читают. Они сами говорят, что это – вранье сплошное. Но литература эта пишется для народа, а не для директора. Поскольку другого ничего читать не дают, то народ читает сказки о директоре. Плюется, но читает. И постепенно начинает верить, ибо другого выхода у него нет.

Об ибаническом реализме

Любопытно, что сказали бы в Союзе Писателей, если бы я принес им свое сочинение? Не трудно догадаться. Автор изображает ибанскую действительность не в ее революционном развитии от низшего к высшему по спирали через раскрытие и преодоление неантагонистических противоречий путем перехода количественных изменений в качественные через отрицание отрицания, а как нечто раз навсегда установленное и повторяющееся в одном и том же виде. Возьмем, к примеру, директора. Ведь он родился, был ребенком, пачкал пеленки, ел манную кашку, ходил в детский садик, потом в школу, потом в институт… Вступал в Союз Молодежи, выступал на собраниях, выполнял общественные поручения, ездил на уборку картошки, влюблялся… Вступал в Братию, избирал, был избран, выдвигался… Это же целая эпопея! Какие конфликты, сложные ситуации, переживания, взлеты, падения!… Неужели автор ничего этого не заметил?!… Задача ибанического реализма не сводится к описанию того, что уже есть в действительности. Он призван заметить в действительности отдельные зародыши (зерна, искры) динамики и помочь людям развить их так, чтобы динамика стала существенным элементом реальной жизни. Жизнь людей сама по себе динамичной не станет. Тут требуется активное вмешательство со стороны сравнительно небольшой части общества. В том числе – со стороны литературы. Вносит ли в общество такую динамику образ серого, скучного, бездарного директора? Нет. А развратной секретарши? Нет. Так в чем же дело?! Критиковать всякий может. А развить нечто позитивное – попробуй, и сам увидишь, к чему это тебя приведет.

Мечта рядового ибанца

 
Ложусь в кровать или встаю,
Когда здоров, когда болею,
Одну лишь мысль в себе таю,
Одну мечту в себе лелею:
Великий Боже, дай мне власть!
Хочу в начальники попасть!
Теснюсь в метро иль пеший пру,
Сижу ль в конторе, обалделый,
Строчу донос иль сводку вру,
Иль просто так томлюсь без дела,
Одна лишь страсть щемит мне грудь:
Заведовать хоть чем-нибудь!
Бегу ли в очередь с ранья,
Грызусь с женой или психую
Из-за газетного вранья,
Молитву я твержу такую:
О, Боже! Сколько должностей!
Пусть будет хоть одна моей!
Хотя б когда-нибудь икрой,
Я мог похвастаться по праву.
И на кого-нибудь порой
Я сам нашел свою управу.
Мол, нам не зря дают посты!
Здесь я начальник, а не ты!!!
 

Секретарша

Позвонила секретарша, и мы мило поболтали с ней минут сорок. Говорили о книгах, о фильмах, о модах, о сотрудниках конторы и о многом другом. И мне она показалась уж не такой глупой, как вначале. Ее оценки сотрудников обнаруживают великолепную наблюдательность и злой ум. И я подумал, что в таких полногрудых и пышнозадых девицах есть что-то такое, чем пренебрегать не следует. Не зря же их выдают крупным чинам. А им барахло давать не положено. В современных модах на тощих узкозадых баб есть что-то лицемерное.

Функции секретарш общеизвестны. В ибанском учреждении секретарша выполняет еще специфически ибанские функции. Во-первых, она – любовница Директора. Во-вторых, она – осведомитель ООН. В – третьих, несмотря на свою глупость и пошлость <а может быть благодаря им?), она быстро соображает выгоду своего положения и становится одной из влиятельнейших фигур в Конторе. С точки зрения житейских дел (а что важнее их?!) она становится более важной фигурой, чем Председатель Месткома и даже сам Секретарь Бюро. Ее власть незаметна и неуловима, но реальна. Секретарша не тщеславна и не заинтересована в раскрытии механизма своей власти, и в этом ее преимущество. Председатель и Секретарь по крайней мере часть своей власти реализуют публично. И в этом их слабость. Переспав пару раз с Начальником Первого Отдела (сотрудник (ЮН), разок-другой с Секретарем, оказав мелкую услугу Председателю, Секретарша может позволить себе действия, на которые не решится даже сам Директор. Например, оформляют за границу заведующего таким-то отделом. Директор хочет, но не может помешать: министерство настаивает. И проблему элементарно решает Секретарша: слегка затягивает оформление документов, пишет пару строк о настроениях командируемого, который ей но пьянке в ресторане сказал, якобы, что он не прочь бы там остаться. Но Секретарше обычно не хватает ума и выдержки своевременно остановиться. Лишь немногие знают меру. И тогда их выжить с их поста нельзя никакими силами. И тогда несчастный Директор должен время от времени вызывать к себе в кабинет подходящих сотрудниц или уборщицу тетю Тряпу. Разумеется, с ведома Секретарши, которая зажимает Директора мертвой хваткой и крутит им потом как ей заблагорассудится. Зарвавшуюся секретаршу переводят на другую работу, и директору предлагают новую, хорошо проверенную Отделом кадров и Первым отделом. Раньше в народе секретарш звали секретутками. Но это время кануло в лету. Теперь мамаши охотно отдают своих не в меру аппетитных дочерей в секретарши. И правильно делают. Как это ни странно, секретарши, обретя богатый опыт в любовных делах, легко находят себе мужей и обзаводятся семьями.

Люди-функции

Вот я закончил описание второго персонажа нашей конторы, и меня поразило одно обстоятельство. Я беру Директора и рассматриваю его так, будто он сразу в готовом виде появился на свет в качестве директора и будет пребывать в таком состоянии всегда. Случайно это или нет? Я вспоминаю своих родственников, друзей, знакомых. Странно, я их воспринимаю как статичные фигуры, лишенные не только способности изменения, но даже способности перемещения. Мать. Не вижу и не чувствую ее сажающей меня на горшок или отправляющей в первый класс школы. Вижу только раздражение, недовольство и требование исполнить сыновий долг. Сестра. Мы же вместе росли. Но я не вижу ее девочкой. Вижу только бесконечную стряпню и стирку. В чем же дело? Кажется, я догадываюсь, в чем дело. Просто мы, ибанцы, воспринимаем друг друга исключительно как социальные функции, а не как автономные целостные существа, несущие в себе все ценности мира независимо от социальности. И потому мы легко меняем женщин, мужчин, друзей, соратников. Легко, потому что нам важна лишь функция, которую может выполнить любой подходящий индивид. Не этот, так другой. Мы, ибанцы, лишены индивидуальной истории. Не то, чтобы мы не эволюционировали во времени. Это само собой разумеется. А то, что эта эволюция лежит вне нашей социальности, чужда ей и полностью элиминируется ею. Ибанское общество относится к своим членам так же, как старый служака армейский старшина относится я новобранцам: мясо есть, надо придать ему вид, соответствующий уставу.

Иногда я испытываю страдания от того, что старые друзья не проявляют теплых чувств при встрече; мать никогда уже не погладит по голове и не скажет: поплачь, мой маленький, и тебе будет легче; когда-то любившая тебя женщина даже не взглянет на тебя; снесли старый дом, в котором ты вырос; умерла учительница, учившая тебя…. И потому я неполноценный ибанец. Не подкованный. Не закаленный. Брак. В общем, отщепенец.

Но ведь и я для них тоже всего лишь функция. Ночной Сторож, и все. И какие у меня могут быть к ним претензии? Разве я захочу, чтобы со мной начал по душам толковать Директор? Или его заместители? Или кто-то другой? Избави Боже! Нет, милый мой Ночной Сторож, ты в ловушке. И выход у тебя только один: ждать конца. Не так уж много осталось. Так что никаких проблем.

Мечта рядового директора

 
Не домработницу зажать,
Не мять перину,
Я жажду чисто обожать
Ба-бу-ле-рину.
От мысли дерзостной такой
Свихнуться можно.
Она там крутится нагой.
Глядеть аж тошно.
А в кабинете у меня…
Пускай без страсти.
Пускай без дыма и огня.
Пускай без счастья.
Не королева. Не княжна.
Я мечу ниже.
Мне балерина та нужна
Лишь для престижа.
За это я ей отвалю
Для ног колготки.
А расщедрюсь – и цепь куплю
Для тощей глотки.
Но вас заверить я спешу,
Что мы – не воры.
Я все расходы те спишу
За счет конторы.
 

Творческий труд

Мы ходим на работу к Чину как на постоянную. С той лишь разницей, что это – не скучная рутина ибанского учреждения, а действительно творческий труд. Освоились мы буквально за пару дней, – результат образования и привычки к интеллектуальному труду. Даже сам Чин признал, что первый раз видит таких квалифицированных мастеров. Работа нам нравится. Так что делаем мы все на совесть. Это хорошо, говорит Физик. Если начнем халтурить, появится скука и усталость. Преждевременная усталость есть неизбежный спутник недобросовестного труда. Только вдохновенный честный труд не знает усталости. Любопытно, что работаем мы молча. Разговариваем только во время перекуров. Говорим о том, о чем обычно говорят сейчас все ибанские интеллектуалы.

Критиковать всякий может, говорит Кандидат. Ты попробуй предложи чтолибо позитивное! То не так. Это не так. А посади тебя во главе, сам будешь то же вытворять. И хуже еще, чем Эти. Не волнуйся, говорит Физик. Непременно посадят. Только не во главе, а куда следует. Позитивными предложениями мы по горло сыты. Во как! Хватит! А критики у нас настоящей еще не было. Только начнем, как нам все кричат: хватит! И сами мы кричим: хватит, надоело, Позитивное подавай! А почему ты думаешь, что критика – это негативное? Критика – это прежде всего стремление обратить внимание на реальность. На факты! Мы живем мифами, демагогическими лозунгами, враньем. Надо из фактов исходить! Без критики нет ничего реально (а не фантастически!) позитивного. Нам начать не дают, а ты: кончай, хватит. Почему, ты думаешь, на нас кидаются с таким остервенением, когда мы начинаем критиковать? За отсутствие позитивного? Чушь! Именно за то, что мы, критикуя, с необходимостью движемся к реально позитивному. Посади во главе – сам такой будешь!! Пошлая формула. А разве требование разрешить людям ездить за границу не позитивно? А требование не преследовать за литературу, живопись? А требование разрешить кружки, общества, партии? А требование гласности? Меня не посадят во главе хотя бы уже потому, что я буду стремиться делать именно позитивное. Сдаюсь, говорит Кандидат. Я не то хотел сказать. А теперь я не могу даже сформулировать, что именно хотел и хочу сказать. Насколько я понимаю Кандидата, говорю я, он хочет каких-то преобразований общества в масштабах всего Ибанска как исполнение некоего постановления свыше. Хорошее, доброе и умное руководство, обдумав все и приняв во внимание интересы всех, издает директиву. И после этого наступает улучшение. Это все тот же бюрократический способ мышления, только с обратным знаком. Мало было директив?! И все они сами по себе хорошие. А итог? Дорога в ад вымощена благими намерениями. Дело не в директивах и разумных планах, а в самом строе жизни, совершенно неподвластном начальству. Начальство лишь эксплуатирует этот строй жизни в своих эгоистических интересах. И больше ничего. Значит, выхода нет, говорит Кандидат. Есть, говорит Физик. Какой, спрашивает Кандидат. Драка, говорит Физик. Только драка. Пустое, говорю я. Давили, давят и давить будут. Не позволят. Сколько Нас, драчунов? Раз, два и обчелся. А Их – миллиарды. Дело решает в конце-концов следующее обстоятельство: кто сильнее – те, кого устраивает такая жизнь, или те, кого она не устраивает.

Нужны законы

Я недавно читал одну работу, говорю я. Неопубликованную, разумеется. Автор высказывает интересную мысль. Как, например, рождалось буржуазое общество? Огромный феодальный мир. Между прочим, идеологически монолитный. И единый, когда надо было уничтожать критиканов. И на периферии его в подходящих местах малюсенькие образования – Венеция, Генуя, Антверпен и т. п. Справиться с ними не смогли. И выгоду для себя извлекать стали. Нечто подобное повторится и в будущем. То, что весь мир обречен на ибанизм, это уже бесспорно. Но в будущем мировом Ибанске появятся какие-то небольшие очаги новой цивилизации… Если они появятся, говорит Физик. И какие? И когда? На что нам такое призрачное утешение! Мы живем сегодня. Мы – дети своего времени, и должны играть в теперешние игрушки. Когда-нибудь вся Солнечная система взорвется или сгинет другим способом. Ну и что? Живи сейчас. Я, как видишь, и живу, говорю я. Я ведь говорю это не в порядке некоей программы действий, а просто так, из любопытства. Я хочу заметить хотя бы приблизительные закономерности в этом бардаке. Не эти набившие оскомину абсолютные святые липы насчет производительных сил и производственных отношений, а поприличнее чтонибудь. Когда найдешь, дай знать, говорит Кандидат. А сейчас, судя по всему, нам предстоит попотеть.

Чин привез целую машину разноцветного кафеля для кухни, ванной и уборной. Потом он привез черный унитаз новейшей системы. И наконец во двор вползли два гигантских грузовика, груженные паркетными плитками. Хотя эти плитки были ничуть не лучше тех, какими были устланы полы в квартире, Чин решил перестелить паркет. Новые плитки он достал по блату за бесценок. Так почему бы не использовать такую возможность?! Мы пожали плечами. Пожалуйста! Нам-то что?! Мы, если нужно, и кирпичи заменить можем. Лишь бы заплатили. Короче говоря, мы потребовали приличный задаток. И все деньги отдали Кандидату. У него подошел срок делать взнос в кооператив.

С унитазом мы справились довольно быстро. Образование все-таки дает себя знать, сказал Физик. Еще бы, сказал я. Как-никак, а мы – интеллигенция… И мы пустились в длинную дискуссию по поводу этого странного с точки зрения ибанской истории явления.

Уборщица

Самая мистическая фигура любой конторы – уборщица тетя Тряпа, тетя Хлюпа, тетя Швабра или что-нибудь в этом роде. Психологически это – вечно жалующееся на свое бедственное положение существо. Она считается стоящей на самой низшей ступени социальной иерархии, хотя зарплату она официально имеет выше, чем подавляющее большинство молодых техников, учителей, младших и научно-технических сотрудников, библиотекарей, работников музеев и т. д. Местком регулярно устраивает ей бесплатные путевки. Дирекция регулярно подкидывает ей премии. Сотрудники время от времени собирают ей на подарок по какому-либо поводу. Касса взаимопомощи по крайней мере два раза в год дает ей безвозмездную ссуду на новую искусственную челюсть. К тому же по совместительству тетя Тряпа работает в соседней Конторе, имея и там те же блага. Одновременно она профессионально занимается распространением сплетен. Занимает очереди за книгами и за редкими тряпками и затем уступает их за небольшую мзду. Достает заграничные штучки. И квартиру ей дают в первую очередь. И надо признать, имеет она все это по заслугам, ибо неутомимо работает денно и нощно, проявляя поразительную изобретательность и осведомленность. К тому же обычных сотрудников (в том числе – директоров) в Ибанске пруд пруди, а на должность уборщицы охотников не так уж много. Вращаясь в самом пекле ибанской жизни, тетя Тряпа ухитряется, однако, начисто игнорировать ее влияние на свои глубинные душевные качества. В глубине души она остается добрым и отзывчивым человеком. Она часто выручает молодых сотрудников в беде. У нас в Конторе она – единственная, у кого можно на длительный срок занять крупную сумму денег. Без процентов. Просто так. Потому что ей приятно сознавать себя человеком, делающим добро. Дома тетю Тряпу обычно до нитки обирает шалопай сын, или непутевая дочь, или ультрасовременные внуки, предпочитающие носить обувь стоимостью в ее месячную зарплату. Число уборщиц в Ибанске катастрофически сокращается, ибо молодежь на эту работу не идет, а старухи теперь предпочитают жить на жалкую пенсию, но не работать. Сейчас в Ибанске число уборщиц стало вдвое меньше, чем число Министров, Секретарей и Председателей, что является самым ярким доказательство правоты всепобеждающего учения ибанизма. По всей вероятности уборщицы тоже постепенно перекочевывают в число лиц, управляющих государством. Тетя Тряпа – единственная из сотрудников Конторы – может позволить ко всем (включая Директора) обращаться на ТЫ. И даже министру она может сказать: шляются тут всякие! Шляпу надел, а ноги не вытирает! В Ибанске пользуется успехом такой анекдот. Один лев дает совет другому, как питаться в Ибанске: надо есть министров, директоров, заведующих, профессоров, генералов и т. п., но ни в коем случае не уборщиц, ибо первых много, и их исчезновения никто не заметит, а уборщица – одна.

Опять позвонила секретарша и сказала, что ей скучно. И грустно. И одиноко. Я сказал, что я с удовольствием нарушил бы ее одиночество, но – увы, я обязан бдить и все такое прочее. Потом я ей рассказал несколько анекдотов, главным образом – таких, за которые раньше ставили к стенке, потом просто сажали, потом наказывали местными силами, потом понемногу опять начали сажать… Она весело смеялась и рассказала мне в свою очередь пару таких анекдотцев, которые можно услышать только от сотрудников ООН, ибо им это позволено. Я на всякий случай сказал ей, чтобы она с такими штучками была поосторожнее. Но мне стало после этого немного не по себе. После того, как тетя Тряпа, сделав свое дело, ушла, я решил поспать. И увидел я сон, будто пришел ко мне директор моего бывшего ИОАНа и предложил вернуться на должность старшего научного сотрудника. И квартиру пообещал. Мне стало страшно. Я закричал: НЕТ! И проснулся. Начинался новый обычный трудовой день обычной ибанской конторы. О боже! Думал ли ты, создавая человека, что он, пройдя тяжкий и долгий путь истории, закончит его в ибанской конторе? Если знал, то зачем ты все это сделал!?