Текст книги "Всадник Мёртвой Луны 003 ("Бойня") (СИ)"

Автор книги: Александр Васильев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

Прикорнув малость на лавке в кухне – после позднего обеда, он затем всё же вернулся в башню, чтобы завершить начатое. Во дворе к этому времени начало заметно сумерничать.

И, однако же, вот спустить тела по узкой винтовой лестнице в подвал – это оказалась та ещё задача! Сносить тело на плечах в её узком пространстве, с низким сводом, не получалось у него ну никак! Пришлось, захватывая каждое тело той же ременной петлёй, спускать его, перед собой, почти что самоходом. И притом, всё это – в совершенно полной темноте, так как нести с собой ещё и факел у него не было никакой возможности.

От тел исходил тяжёлый, невыносимый смрад, от которого его всё время мутило. Присутствовал в этом смраде и удушающий запах тления и разложения плоти, хотя, вроде бы, для такого было ещё как бы рановато. Вплетался в него также и запах той жижи, в торой тела провели всю ночь. К этому примешивались также испарения их одежды, пропитанной застарелым потом и свежей, только что подсохшей кровью. Восемь раз он сходил вниз в кромешной тьме, встречаемый там гнилостным, почти ничего не освещающим свечением подвальной стены, и семь раз восходил он оттуда во всё более сгущающиеся сумерки умирающего в небе над проклятой долиной, всё ещё такого короткого, и такого прохладного весеннего дня. И каждое такое нисхождение было для него – как погружение из мира живых в мир окончательной и беспощадной гибели, и – вечно царящей там смерти.

Потом он, по очереди, переместил тела ко входу в подземелье призраков, и долго стоял пред его дверью, всё никак не решаясь убрать, властным движением магического жезла, преграждающую ему путь запредельную ненависть ко всему живому того духа, который обитал в здешних стенах. Ибо он ясно осознавал, что вот, сейчас, он совершает нечто гораздо более ужасное, и гораздо более непоправимое, чем то, что он, воспользовавшись средствами, предоставленными ему этими призраками, совершил вчера. Но – он также и осознавал, при этом, совершенно ясно – что отступать ему сейчас уже некуда.

Потом он, почти теряя сознание от наваждений, наплывающих на него в багровом отсвете, заполнявшем залу призраков, поспешно рассадил принесенные им – то ли тела, то ли ведовские куклы, по восьми престолам, оставив девятый незанятым, и поместив тело своего вчерашнего друга и командира на тот престол, с двойника которого с ним общался всё это время нынешний предводитель Кольценосцев, и затем – не медля там ни единого лишнего мгновения, поспешно покинул подземелье – с огромным облегченьем, и с чувством освобождения от давившего его всё это время проклятия чужой воли в его сознании. Он поднялся на второй этаж, тщательно прикрывая за собой двери, вошёл в рабочую комнату, которую, отныне, кажется, с полным правом он уже мог называть своей собственной, закрыл её дверь на задвижку, умостился в кресло за рабочим столом, и закаменел там, тяжко уронив голову на сложенные на столешнице руки.

Мысли его в голове текли тяжким, дурнопахнущим потоком, весьма похожим на ту жижу, которая там, выше, заполняла сейчас до краёв древние погребальницы. Теперь, когда чужая воля, мутным облаком всё это время накрывавшая его сознание, вроде бы отступила – хотя бы на время, он начинал всё яснее и яснее осознавать весь ужас того, что совершали, на протяжении последних двух дней, его руки.

В тяжкой дрёме, из мутных, чёрных глубин его размышлений, к нему всплывали лица его недавних сотоварищей, и взгляды, которыми они буквально буравили его, были полны обиженного недоумения, горечи, и – непрекращаемого кипения, совершенно яростной ненависти. Ненависти – сейчас совершенно бессильной, но обещающей терпеливо ждать возможности для своего удовлетворения хоть целую вечность.

Когда стемнело уж совсем окончательно, он зажёг свечи в подсвечнике на столе, и при этом – колеблющемся, неверном свете, сидел, совершенно оцепенев, и уставившись перед собою ничего не видящими глазами, а на самом краю сознания его всё журчал и журчал там, под холмом, неумолчным, размеренным ропотом древний поток.

Он вяло думал том, как же ловко взяли его в оборот эти тени, было застрявшие там – в потусторонни, которые, его руками, теперь вот, судя по всему, таки соорудили себе выход из той ловушки, в которой они очутились. Он размышляло том, что его, возможно, весьма коварно провели – полузапугивая, полуподкупая невиданными возможностями. Но – кто знает? Они ведь ничего так и не обещали ему наверняка. Они ведь даже и не скрывали от него, что сами понятия не имеют, возможно ли снова вернуть могущество, стоявшее за Кольцом в мир, или это всего лишь их совершенно беспочвенные надежды? Кто ведает?..

Его ведь прогнали, как волка в огороже из красных флажков, и он обеспечил их теми телами, с помощью которых они снова явятся в мире живых. И которых им, без его помощи, никогда не получить бы. А ведь – что бы они там ни говорили, но кто знает – вполне ведь возможно, что Тайновед, более умудрённый опытом, при их попытке обратиться к нему, категорически отказал бы им в этом. И именно по этой-то причине они к нему и не обратились? А взнуздали крепко именно его – сосунка, а он-то и повёлся? Его так заботливо уверили, что девятый Кольценосец не жаждет сейчас выйти в этот мир. Но.. Кто знает?

Ведь теперь, сейчас, когда восемь из них обрели для себя новые тела – будет ли он им нужен более? Ведь это так сейчас для них станет просто – схватить его руками своих новообретённых тел, и – ВВЕСТИ и ему, последнему оставшемуся здесь живому, один из тех же кинжалов – прямо в сердце! Чего уж проще! И – обеспечить ещё одним телом и своего предводителя!

Мысль эта, внезапно, слово молния, мелькнувшая в его сознании, озарила для него всё происходящее совершенно новым, очень жутким светом. Он аж вскочил на ноги, и всё существо его захлестнула, залила горячая волна паники, и жажды немедленного действия – скорей, скорей бежать вон из этого проклятого места! Куда глаза глядят, но лишь поскорее, пока они ещё не вышли из своего подземелья!

И тут он услыхал как там, где-то внизу, на лестнице, ведущий на второй этаж, раздалась мерная поступь тяжёлых, кованных стальными гвоздями гвардейских сапог. Волосы зашевелились у него на голове от ужаса, и он, совершено оцепенев, не в силах оторвать ступней от пола, стоял, и – только слушал. Хлопнула входная дверь в престольной зале, и мерный шаг эхом отразился в его сводчатом потолке, быстро приближаясь к его комнате. Рука его медленно опустилась на рукоять меча, и до боли сжалась на её успокаивающей ребристости – в бессильном жесте абсолютно неконтролируемого отчаяния. Задвижка двери стукнула – совершенно непонятно как отодвинутая, и дверь в комнату начала медленно, но неотвратимо отворяться!