Текст книги "Живым не брать"

Автор книги: Александр Щелоков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Зотов стиснул челюсти, скрипнул зубами. Он уже сам давно подсчитывал свои шансы дослужить до предельного срока – пятидесяти пяти лет – когда полковнику можно спокойно уйти в запас. Но всякий раз, подсчитав сроки, приходил к унылой мысли, что хорошего жизнь ему не сулила. Но поступать так же смело, как сейчас поступал Кулаков, которого он всегда относил к беспозвоночным, Зотов не мог: не хватало решимости.

– И все же не торопись. Я твой рапорт в руки не брал. Одумайся. Мы все же не цыганский табор, а армия…

– Какая мы армия? – Кулаков вспылил. – Никифор Иванович, помилуй бог, ты то хоть не городи хреновину.

Зотов, привыкший к тому, что в бригаде он единственный кукловод и все, кого он дергает за ниточки, говорят только то, что предусмотрено для них автором пьесы, написавшим воинский устав: «Есть!», «Так точно». И никто не осмеливался ему, полковнику, бросить в лицо слова о том, что он городит хреновину. Он сам кому-то из подчиненных мог сказать такое, но ему – никто.

Тем не менее в тот момент Зотову и в голову не пришло рявкнуть на Кулакова, оборвать его, поставить на место. И не потому, что он не мог этого сделать или боялся обидеть подполковника, такое для него никогда не послужило бы препятствием. Хуже всего было то, что у него самого в разговорах со своим начальником – командующим округом внутренних войск – не раз начинало кипеть раздражение и только инстинкт повиновения – качество стадного барана, воспитанное военным училищем и годами служебной дрессировки, сдерживало возможный взрыв. И вот сейчас, если Кулаков не выдержал, значит он переступил в себе некую невидимую черту, которая разделяет дисциплину и самостоятельность.

– Ты, Кулаков, не заговаривайся.

К удивлению полковник не сорвался на крик. По-хорошему сейчас стоило бы извиниться и заговорить о чем-то другом, но Кулаков знал, что Зотов обид не забывал и как бы ни был миролюбив его голос, он запомнил оскорбление, что для него слова «не городите хреновину» то же самое, что пощечина, поскольку полковник может стерпеть обиду только от генерала, пусть тот всего генерал-майор ветеринарной службы в отставке, а вот от обычного старшего офицера – никогда, ни при каких обстоятельствах. Значит, самым лучшим в тот момент было все договорить до конца, расставить ударения и точки и пусть дальше будет что будет.

– Хреновину, Никифор Иванович, не потому что ты так думаешь и уверен в своей правоте. Ты прекрасно знаешь, что командуешь не воинской частью, а цыганским табором. Поэтому тебе это сравнение и пришло первым в голову. Да, тебе пока ещё подчиненные оказывают положенные знаки почтения, как и мне, между прочим, но на уме у каждого офицера и солдата самое большее слова: «А пошел ты подальше». Потому что солдаты чувствуют себя не легендарными защитниками родины, а людьми, которых отловили, загнали за колючку и заставляют служить под угрозой наказания. И убежать нельзя – приварят дополнительный срок к тому, что дали по военному билету. Офицеры те вообще в говне – ни другой специальности, ни городского жилья у них нет. Уволь каждого, ему одна дорога – в бандиты. Ты это-то понимаешь?

– Сядь, – Зотов устало махнул рукой. – Да сядь ты, Кулаков, не маячь.

Подполковник прошел к стене, вдоль которой стояли стулья с прямыми спинками, сколоченные ещё во времена советской промкооперации. Сел. Положил руки на колени. Вспышка обессилила его. Барану не положено показывать зубы. Ему можно лишь пободаться с таким же бараном как он сам, но отнюдь не с вожаком отары. А вот надо же – сорвался!

Зотов пригладил рукой волосы, не столько, чтобы привести их в порядок, сколько для того чтобы движением слегка разрядить мышечную напряженность. До военного училища Зотов был бузотером и драчуном, конфликты, подобные тому, что возник сейчас, он решал на кулаках и, конечно, в большинстве случаев, заставлял оппонента признавать свою правоту.

– Хорошо, я беру твой рапорт. Ты доволен? А теперь, пока нет приказа о твоем увольнении, давай подумаем как нам быть? Что-то же надо делать? Ты можешь, как психолог, разобраться, почему Чикин отмочил такой номер? Могли мы это предугадать?

– Нет, потому что повторение подобных случаев висит над нами будто дамоклов меч. И с этим ничего не поделаешь. Только муравьи, когда кишмя кишат в муравейнике, не думают о том, как им выделиться в толпе. Мозгов маловато. А люди устроены иначе. Сколько раз мы видим: движется в большом городе толпа. Течет серой массой. Можешь весь день стоять, она будет литься и литься мимо тебя и никого в ней не запомнишь. Вдруг как вспышка – навстречу красивая женщина. Ты буквально столбенеешь, а она проходит мимо и в твою сторону не поведет даже бровью. Для неё ты частица серой массы.

– Комиссар, ты просто поэт. – Зотов пытался язвительно подколоть Кулакова. – Лучше переходи к делу. Без длинных заездов.

– Без длинных заездов мы знаем одно: солдат перестрелял людей, захватил кассу бригады и смылся. Это и есть главное. Но если хотим понять, что он собой представляет, почему так поступил и что будет делать дальше, то без заездов в правильные ворота не попадем.

– Валяй, – Зотов обреченно махнул рукой, – езжай дальше.

– Так вот, человеку свойственно стремление выделиться. В нас живет синдром верхней ветки. Каждому хочется забраться выше, чем это могут сделать другие. Синдром естественный, данный природой. В животном мире всегда идет борьба за доминирование. Но там все вопросы решаются силой. В обществе мы поручили регулировать отношения между людьми закону. А закон не может быть справедливым. По праву закона нередко дурак получает право управлять умными…

Зотов никогда и ни кому не позволял высказывать сомнения в необходимости строго соблюдать субординацию и любое касание темы о глупых начальниках и умных подчиненных задевало его самолюбие, болезненно раздражало. Он понимал, что среди его подчиненных тоже есть умные толковые люди. Капитан Коробов из штаба бригады пишет стихи и печатает их в газетах. Стихи хорошие, с чувством и смыслом. Но это не означает, что Коробова надо назначить командиром бригады. Лейтенант Васьков знает три иностранных языка. Что же теперь, считать что он умнее его, комбрига? И потому слова Кулакова Зотов воспринял как очередной намек. Тем не менее промолчал, сделал вид, будто его не задело.

– Ладно, переходи к делу.

– А дело в том, что как я думаю, Чикина вело на преступление желание выделиться, показать себя.

– Перед кем выделиться? Перед нами?

– Зачем? Что мы вообще знаем о нем? Может ему важней всех нас вместе взятых мнение тех, кого он считает своими друзьями. Потому не наше мнение, а их для него ориентир в делах и поступках. Тем более похоже – у него уголовное прошлое, о котором мы не знали.

– Это точно?

– Пока предположение, но причины так думать – веские.

Зотов элегантно выругался. Элегантно потому, что произнес английское слово «шит». Оно часто звучит в американских фильмах, и целомудренные переводчики заменяют его словом «черт» или «дрянь». Однако сынишка Зотова Вадим, изучавший в школе английский, однажды торжественно возвестил: «Шит – это говно». – «Ты откуда знаешь?» – спросил строгий отец. – «А мы знаем все такие слова, – Вадим ответил с явной гордостью и тут же продемонстрировал эрудицию. – Фак, шит, бастард, ассхоул…»

Зотов смолчал, не став уточнять, что сии слова означают, но слово шит в свой лексикон включил, чтобы публично выпускать пар, не обращаясь к утробному мату.

Вот и теперь он вполголоса произнес:

– Шит.

– Что? – не расслышал или расслышал, но не понял Кулаков.

– Откуда такие предположения, говорю.

– Из его тумбочки в роте изъяли письма. Они весьма характерные. Вот, взгляни, если есть желание.

Кулаков снова открыл свою синюю папочку и положил на стол перед командиром тетрадный листок в прямую линейку.

Зотов надел очки, взял листок в руку и начал читать.

«Максюта, хмырь болотный, пусть тебе эта малява подвалит в добрый час твоей собачьей солдатской житухи. Вмазался ты, как мы тут понимаем, в полную срань и сидишь в дерьме по самую шею, а жизнь идет и возврата ушедшим денечкам не будет. Кому ни скажешь, где ты, все до сих пор глаза закатывают – на кой хер тебе нужна эта служба? Привязали тебя, как бычка веревочкой, провели за колючку и стоишь там под себя валишь. Вон, Куренок, не захотел и от погон отмазался: кинул какому-то мослу штуку баксов и тот ему нарисовал освобождение по чистой. Я понимаю, ты не хотел делать ходки в зону за тот скачок, но разве сейчас оказался не в зоне, где вокруг колючка, баланда и пайка по звонку?»

– Что такое «мосол»? – спросил Зотов.

– В данном случае офицер военкомата, – пояснил Кулаков.

– Собаки! – сказал Зотов со злостью. – Взяточники один на другом сидят.

– Не надо, командир, – Кулаков опустошенно вздохнул. – Я иной раз даже завидую тем, кому дают на лапу. Главное – чтобы не прихватили.

– Откровенно, дальше некуда.

– Ты читай. Чужие проблемы пусть тебя не беспокоят.

«У нас здесь житуха бурно кипит. Люська Бару скурвилась начисто. Недавно моталась в Новосибирск. Там её братва барала колхозом. Она схватила награду и притаранила домой крутой сифон. Картоха её отхарил и тут же с конца закапало. Хотел суку кончить, но та умотала в отрыв».

Зотов поднял глаза.

– Читаю, буквы вроде русские, а сам себя чувствую как мужик, который догадывался, что одна вторая и ноль целых пять десятых, если их сложить – это литр, а как доказать – не знал.

Кулаков усмехнулся.

– Переводить не буду. Это не существенно, хотя сильно нецензурно.

«Твоя гусыня сменила туза. Теперь это мэн, ломом подпоясанный. Но ты не пыхти. Гусыня так состарилась, что тебе от неё самому пришлось бы рвать когти. Сеня мотался в столицу. Присмотрел клевую ювелирку. Вызвал туда весь свой швай. Амуницию захватили по норме – утюги, цимбалы. Семидневку кнацали шоп. Там же нашли маркитанщика, чтобы с собой слам не вывозить. Резко двинулись. Цифры взяли большие. Сармак густой. Вернулись на хазу, стали в усёр керосинить. Я был у них на гужовке. Ханку черпали прямо из ванны. Потом прикондехали две жучки. Все уже были упитые, а я – ничего. Потому они меня утрахали в усмерть. Упарился так, аж лытки дрожали. Был бы ты, Максюта, с нами, уже давно ходил бы в голде, рубал с фарфора, а ховры крутили бы тебе болта, брали вафлю на зуб. Эх, жаль…

Мы все ещё горюем – Муня раскрутился на новый срок. Собирался в Израиль, но менты ему маршрут изменили. Он залепил скок на железнодорожный склад. Затарился крепко, но круто сыпанулся. Взяли его по свежаку и намотали дело. Теперь ушел на дальняк. Короче, сам не остерегся, теперь кукует…»

– Ладно, комиссар, в эту криминальную поэму я вникать не буду. Скорее всего, ты прав – Чикин уголовник.

– А вот по сведениям, которые дал военкомат, он чист как стеклышко. Только откровения, которые ему отписывают дружки, наводят на подозрения. Делиться подробностями налета на ювелирный магазин в Москве с посторонним человеком никто не стал бы. Ко всему такая фраза: «Я понимаю, ты не хотел делать ходки в зону…»

Зотов в сердцах шлепнул ладонью по столу.

– Шит! Какого же хрена к нему в тумбочку не заглянули раньше?

– А что насчет прав человека? Тем более соглядатайство – не моя функция.

– Оставь, Кулаков! Не надо демагогии. Когда дело касается государственных интересов, мы можем прибегать к крайним средствам. О каких правах человека можно говорить, если речь идет о предотвращении преступления?

– Слушай, командир, оставим высокие суждения дуракам и умным лицемерам. Права человека либо есть, либо их нет. Потом, если честно, мне наплевать на те интересы, которые сегодня называют государственными. Думаю, употребляя это слово, ты поддался инерции. А если сделал это сознательно, мне тебя жаль.

– Пошел ты! – Зотов уже перешел на новый лексикон в отношениях с Кулаковым потому что мысленно уравнял его в положении с самим собой. Бросив на командирский стол рапорт, Кулаков показал, что перешел в новое качество и совершил поступок, к которому Зотов на всякий случай давно готовил себя самого, но пойти на него все ещё не мог. И это уравнивало положение командира и его помощника. – Не заносись. Ты не хочешь служить и для тебя государственный интерес – красивая фраза. Я остаюсь, значит для меня в ней скрыт определенный смысл.

– Смысл то есть, а вот за ним – ничего. Это как два ореха из которых один с ядром, второй без него. Если заранее знаешь, какой пустой, его грызть не станешь. Для меня сегодня служба – именно такой пустой орех. Оболочка без содержания…

– Все, поболтали. Теперь, пока тебя не уволили по приказу, давай принимать меры. Собирай офицеров, решим что делать.

***

Факсограмма

Начальнику областного управления внутренних дел.

Вчера ночью из воинской части 4483 (объект, известный вам как «предприятие „Луч“) дезертировал солдат срочной службы Чикин Максим Андреевич 1980 года рождения. Находясь в карауле, он ограбил полковую кассу, автоматной очередью расстрелял дежурного по полку капитана Буркова и его помощника прапорщика Щербо. Им же штык-ножом ранен водитель дежурной машины ефрейтор Гильмутдинов, который в тяжелом состоянии находится в медсанчасти предприятия „Луч“.

Дезертир вооружен автоматом Калашникова АК-74 и двумя сняраженными магазинами с 55 патронами (пять патронов расстреляны при совершении убийства).

По нашим предположениям дезертир будет пытаться прорваться в направлении железной дороги и автомобильной магистрали Восток-Центр на юг от предприятия «Луч».

Учитывая совершенные Чикиным убийства, он находится в состоянии крайней агрессивности, которое делает его крайне опасным.

На поиск и поимку дезертира мною выделено пять мобильных вооруженных групп по пять человек из состава караульных рот во главе с офицерами. Просим вас предупредить население поселков, примыкающих к автомобильной магистрали Восток-Центр и разъездов на железной дороге, а также всех, кто может находиться в лесу – грибников, туристов, лесорубов об опасности встречи с вооруженным одиноким солдатом.

На мой взгляд, следует перекрыть дезертиру выходы из леса в населенные районы области. Автодорога (бетонка) предприятие «Луч» – поселок Кварцевый нами перекрыта в трех местах, в том числе у моста через реку Змиевка.

Просим учесть, что взять дезертира предпочтительно живым, поскольку он унес с собой 200 тысяч рублей из кассы полка в знаках образца 1997 года. Деньги в стандартных банковских упаковках. Реквизиты купюр известны. Банкноты по 100 рублей с номерами вг (буквы маленькие) 6149065 по 6149564, гб (буквы маленькие) 1905925 по 1906505 и по 50 рублей с номерами еа (буквы маленькие) 5767127 по 5767526.

Установочные данные на Чикина Максима Андреевича. Место рождения – поселок городского типа Красноборск. Родился 2 апреля 1980 г. Образование – среднее. Окончил ПТУ № 86 по специальности слесарь инструментальщик. Не судился. Родители: отец Чикин Андрей Борисович 1940 г. рождения, умер в 1982 г. Мать – Пелагея Ивановна 1942 г. рождения, пенсионерка, проживает в пгт Красноборске.

В случае обнаружения или задержания Чикина М. А., а также обо всем, что связано с его противоправными действиями, прошу срочно ставить в известность командира войсковой части 4483, передавая информацию оперативному дежурному по предприятию «Луч».

Для облегчения установления возможного места появления Чикина, сообщаем адреса лиц, присылавших ему письма на адрес места службы.

Краснобрск. Ул. Чуркина. Д. 2. Кв. 14. Смоляков С. П. ст. Кирпичная. Путевой проезд. Д. 1. кв. 3. Кочкин. И.

Новосибирск. Красный проспект. Пряхин Т. М. (точный адрес не известен).

Красноборск. Сибирский тракт. Д. 21. кв. 8. Лысов К. К.

О ходе поисков дезертира и других сведениях, связанных с ним, мы будем оперативно информировать по телефону дежурного по УВД области.

Командир части полковник Зотов.

***

Начальник областного управления внутренних дел полковник Шумилов подумал и подчеркнул в тексте фразы «мать проживает в пгт Красноборск» и «не судился» красной жирной чертой. Потянулся к переговорнику, который связывал его с начальниками отделов.

– Дуванов, Андрюшин, зайдите ко мне.

Шумилов вызвал к себе тех, кому в сложившейся ситуации можно было довериться в полной мере. Он знал, что происшествие вызовет шум не только в высших служебных инстанциях, но станет достоянием средств массовой информации, породит слухи и брожение умов у населения. В этих условиях требовалось принимать быстрые и эффективные меры, которые можно поручить только людям проверенным. А таких в подчинении Шумилова как это недавно выяснилось, служило не так ж много.

Ровно два месяца назад по приказу Шумилова в управление нагрянули врачи из военного госпиталя. У всех руководящих сотрудников управления взяли мочу на анализ. Объяснялось это обычной заботой об их здоровье. Результаты анализов поразили Шумилова. Из сорока четырех проверенных офицеров у шестнадцати в моче оказались следы наркотиков.

Шумилов засекретил ставшие известными ему сведения. А как он мог поступить иначе, если даже у его верного заместителя, инициативного и старательного майора моча дала положительный результат на наркотический тест? Сильнее всего облажались офицеры спецназа и отдела борьбы с незаконным оборотом наркотиков. Сапожники к удивлению не оказались без сапог. Что же делать? Выгнать их всех? А кто будет заниматься делом? И потом какой звон пойдет по министерству? Удастся ли после такого самому усидеть в кресле, бабуля сказала надвое.

Шумилов предпочел не рисковать, хотя в равной мере всем доверять перестал.

Когда вызванные офицеры вошли в кабинет и притворили за собой двери, Шумилов оглядел их строгим взглядом. Ухмыльнулся ехидно, посмотрев на майора Андрюшина, который держал руку в кармане брюк.

– А ты, Петр Валерьянович, не гусар.

– Не понял, товарищ полковник.

– Гусару разрешалось держать руки в карманах только в случаях, когда прохудилась мошонка… Чтобы предохранять имущество от падения.

– Виноват, товарищ полковник.

Андрюшин выдернул из карманов руки так, словно его ударило током, и принял подобающую офицеру стойку.

Шумилов протянул факсограмму начальнику уголовного розыска майору Дуванову.

– Рудольф Акимович, это тебе. Познакомься и срочно задействуй Красноборск. Пусть найдут мать и побеседуют. Надо выяснить, куда может податься этот подонок. Дальние родственники, знакомые, девки – все взять под наблюдение. Что касается «не судился» надо немедленно запросить оперативно-справочный отдел. Пусть пощупают у себя, есть ли у них что-то на этого Чикина. Я уверен – найдут. Плохо верится, что он ангел небесный. А если не ангел, то мимо нас не прошел. Теперь о перехвате. Надо объявлять операцию «Невод». Подойдем к карте.

Топографическая карта области масштабом 1: 100000 аккуратно склеенная из отдельных листов и укрепленная на картонной основе, занимала в кабинете Шумилова целую стену. При этом северная часть области располагалась под самым потолком и чтобы разглядеть её необходимо было встать на стремянку. Однако последняя требовалась редко – на север от железной дороги до самого полярного круга, где начиналась тундра, тянулись непроходимые леса, в которых меньше всего требовалось присутствие милиции.

Единственным крупным населенным пунктом, лежавшим в тайге в ста двадцати километрах от железки был закрытый город, долгое время носивший условное название «Сибирск-60». Позже, когда отпала необходимость делать вид, будто о секретных российских городах супостат ничего не знает, населенный пункт получил имя Синегорска. По периметру город обнесен тремя рядами ключей изгороди и охранялся силами специальной бригады внутренних войск, которая официально именовалась войсковой частью 4483.

Внутри города имелась вторая охраняемая зона – промышленно-техническая. Внутри её располагалось предприятие атомной промышленности – завод «Радон». Долгое время город процветал, а воинская часть считалась лучшей во внутренних войсках МВД. Большинство офицеров в порядке ротации побывало в Чечне, приобрело боевой опыт.

Общие, довольно типичные для российской армии явления – унижение молодых солдат старослужащими, ухудшение качества питания личного состава, комплектация подразделений слабо способными к несению трудной службы солдатами, дезертирства, самоубийства и членовредительство – казалось обходили бригаду, которой командовал полковник Зотов. И вот…

Двое убитых, один тяжело раненый, похищенная касса, вооруженный автоматом и пистолетом бандит, вырвавшийся на оперативный простор, ко всему с запасом боеприпасов спокойной жизни не предвещали.

– А с тобой, Петр Валерьянович, давай решать, где удобнее ждать гостя? Как думаешь, куда из «Радона» лучше всего двинуться дезертиру?

Шумилов стоял возле карты и держал длинную указку у ноги, как знаменщик древко знамени. Андрюшин подумал.

– У него есть харчи?

– Об этом не сообщили. Скорее всего, если есть, то совсем немного. Большой запас и деньги с собой сразу не утащишь.

– Деньги он может припрятать.

– Не рискнет. Он должен понимать, что в те места ему вернуться не дадут.

– В таких условиях я бы двинул на север. – Андрюшин высказал это предположение с полной определенностью. – Даже думать не стал бы.

– Куда бы ты двинул? В тундру?

– Зачем? От Синегорска в двухстах километрах на севере течет Аркун. На берегах поселки и дебаркадеры. Личный маломерный флот. Украсть моторку или, в крайнем случае, снять её за солидные бабки совсем нетрудно.

– И сколько бы ты брел до Аркуна?

– От четырех до пяти дней.

Шумилов подумал. Возразил с убежденностью:

– Он так не двинет. Вероятней всего будет прорываться на юг. Конечно, не по бетонке, однако далеко от неё удаляться не станет.

– Что он будет прорываться на юг, это точно. Но по реке. Поэтому идти за ним по пятам не надо. Заблокируем только вот эти узлы…

Андрюшин ткнул в карту в нескольких местах.

– Мимо ему не пройти.

– Он может укрыться и какое-то время переждать в глухих поселках.

– Может, но об этом нам быстро станет известно. В любом поселке все на виду.

– Хорошо, собирай ребят из группы быстрого реагирования.

– Собираю.

– И вот что, Андрюшин. Постарайся не подставляться. Мужик ты горячий, мне это известно, но если с тобой что-то случится, в управление лучше не возвращайся.

Андрюшин понимающе хмыкнул.

– Есть берегти себя со всех сил. Что еще?

– Постарайся сделать так, чтобы этот солдат не попал в руки военных.

– Пошто, товарищ полковник?

– По то, Андрюшин. Они его мигом хлопнут, не доводя дело до суда. Разве смогут простить убийство своих товарищей? Этого парня надо судить, а расправляться с ним без суда и следствия никому не позволено.

– Понял. Так и сделаем, – Андрюшин подумал и заключил. – Ежели ещё встретим и поймаем.

***

Полковник Шумилов не ошибался, когда приказал проверить подлинность утверждения анкеты о том, что Чикин не судился. Такой эпизод в его короткой, но достаточно путанной жизни имелся, хотя в казенных бумагах, которые пошли из военкомата в армию, указаний на привлечение призывника к уголовной ответственности не имелось.

Сам Макс объяснял это для себя довольно просто: он верил в свою удачливость. Уже сколько раз жизнь подтверждала ему свое расположение. Он выходил из воды сухим, когда другие тонули в ложке воды или сгорали от обычной спички.

Старый кореш Макса Леха Мастырка шел по улице – трезвый и чистый, но менты вдруг остановили его, проверили ксивы – полный порядок: фото, прописка – все чин-чинарем. Но его все же обстукали, обшмонали. Немецкий «Вальтер» за пояском оказался предателем, и загремел Мастырка за чужие грехи – на «Вальтере» висело три трупа, которых Леха в глаза не видел: шпалер достался с рук. Но как докажешь?

В тот же день на той же улице Макс наткнулся на ту же пару ментов, которая повязала Мастырку. У Макса за поясом сидела волына, не «Вальтер», а родной «туляк», да ещё с «глушаком», кто мог знать что на нем висело, если решат проверить по пулегильзотеке. Короче, полный абзац. Ко всему краснокожий и молоткастый паспорт Макс с собой не носил.

Менты злые. На улице лил дождь и стоял холод. Руки зябли, у старшего патруля даже усы обвисли, как вареные макароны. И голос – не говорит, а гавкает:

– Документы!

Макс – ноги врозь, как телок на льду.

– Нет документов, товарищ капитан.

Мент был старлеем, Макс не раз видел его издали, но теперь погоны скрывала плащ-накидка, и можно было поднять звание на одну ступень без боязни зашибиться.

– Я не капитан, – в менте взыграла офицерская скромность.

– Виноват, товарищ майор! – Макс морду сквасил, будто бы насмерть испугался своей ошибки, а менту показалось неудобным признаться в том, что он ко всему ещё и не майор.

– Ладно, иди. И в другой раз без паспорта из дома не выходи.

Макс отпрянул от патруля как кот от собак и боком, боком по мокрому плитуару, как называли в Красноборске выложенные бетонными плитками пешеходные дрожки, затрусил рысцой от опасного места.

А как Максу повезло с господином Хренасиным, налоговым инспектором, дачу которого он почистил куда надежней, чем Геркулес Авгиевы конюшни?

Вся история началась с того, что пришло время армейской службы. Выкликнули Макса повесткой в военкомат. Три раза подряд на бумажки с печатями он внимания не обратил: пускай служат те, кому это хочется. У Макса такого желания не имелось. Но пойти в армию пришлось.

Однажды ночью домой явились два прапора из военкомата и два мента из районного отделения. Раз-два, подъем! Лезь, голубок, в машину! А там уже корешей по несчастью целая свора.

До утра будущих защитников стерегли автоматчики – не отмажешься от них, не откупишься. Дурак, сам попавшийся на крючок, никогда не поможет тому, кто после него зацепился за то же острие. Это называется «если я влип в дерьмо, то почему ты должен жить, не замаравшись»?

Но Максу повезло. Начальник областного военкомата полковник Серенко достраивал дачу. Ему именно в тот момент понадобился хороший слесарь, чтобы завершить сантехнические работы, но сделать это требовалось без больших расходов. Среди призывников нашлось три слесаря. Из них полковнику понравился один – Максим Чикин. Разговор был короткий.

– Ну что, голубчик, поедем служить? Сейчас мы подбираем команду на Камчатку. Или пока пожелаешь остаться здесь, в областном городе?

Воспитанный человек ответил бы на такое предложение словами «Почту за честь» и проникся к полкашу вечной благодарностью, а Макс только и сказал:

– А что, можно и здесь…

Полковник ничего другого не ожидал, тем более выбор в специалистах не был велик.

– Завтра отвезу тебя на дачу. Там надо поработать по специальности.

– Задарма? – спросил Макс с удивлением.

– Что значит задарма? Служба в армии у тебя уже пошла. Кормить тебя будут. И главное – не на Камчатке…

Дачу себе военком отгрохал двухэтажную, кирпичную, с паровым отоплением и, чтобы считать её строительство законченным, надо было протянуть к дому нитку водопровода от магистрали. Траншея уже была выкопана, трубы в неё спущены, дорогая итальянская сантехника завезена в дом.

Хозяйка – жена военкома Антонина Анатольевна – сдобная дама с пухлыми щеками, с руками, которые украшали дорогие перстни, с ниткой крупного жемчуга на лебединой шее, показала Максу место, где ему предстояло жить. То была маленькая комнатка, должно быть спланированная архитектором под кладовку. В ней свободно уместилась раскладушка, застланная по-солдатски скромно.

– Спать – здесь, – хозяйка говорила по-командирски отрывисто и коротко. – Обедать – на кухне. Начинайте работу.

Уже на второй день, когда Антонина Анатольевна по делам уехала в город, оставив дом открытым, Макс решил пошуровать по хозяйским сусекам. Для начала он обшарил кухню, намазал большой кусок белого хлеба маслом и черной икрой, налил себе из большой квадратной бутылки полстакана виски. Тяпнул, закусил. В гостиной взял со стола пачку сигарет «Кэмел». С удовольствием задымил и продолжил экскурсию по дому. Не спеша, поднялся на второй этаж, вошел в хозяйскую спальню. Огляделся.

Комнату размерами метров на пятнадцать квадратных занимали две деревянные кровати с полированными спинками и дубовый платяной шкаф с резными карнизами и рамками на дверцах.

– Суки, – пробормотал Максим. – Жируют, паразиты. Ну, ладно. Мы их слегка раскурочим.

Он потянул дверцу, проверяя, закрыта ли она на ключ или нет. Шкаф открылся легко и без скрипа. Он был заполнен мужской и женской одеждой. Брать носильные вещи не имело смысла. Полковник был коротышка с хорошим пузом и ни его брюки, ни пиджаки Максу все одно не подошли бы. А вот по карманам пошуровать стоило – если повезет, можно обнаружить заначку.

Первом кителе во внутреннем кармане Макс сразу же натолкнулся на три сотенные бумажки, согнутые пополам. Другой бы обрадовался, а Макс выругался:

– Во, сучара, что ж он наличку в баксы не перевел? Ну, фраера!

Когда Макс шмонал второй китель, дверь в спаленку открылась, и на пороге возникла Вика, великовозрастная дочь полковника. Еще вчера вечером её на даче не было, и, когда она появилась дома, Макс не знал.

Лицом дочь походила на папочку – бульдожистая приплюснутость носа, нижняя висячая губа, глаза навыкате – все это не позволяло назвать её женщиной красивой. Зато фигурка у Вики удалась на славу – по формам и габаритам – все тик в тик. Точеные ножки, округлые твердые ягодицы, которые привлекательно двигались на ходу; широкие бедра, плавно переходившие в узкую талию, и, наконец, грудь. Ах, какая у неё была грудь!

– Ты что здесь делаешь? – спросила Вика голосом, в котором скрипели хриплые нотки вчерашнего вечернего перепоя. Она была на девичнике, где подруги изрядно поддали, и теперь, бродила по дому в поисках таблетки от головной боли.

Макс посмотрел на неё со вниманием. Мелькнула мысль: «Во, сучара, приперлась! Надо же так погореть». Он потянулся лениво, будто кот, кайфовавший на солнцепеке. Ответил негромко:

– Ваша мамаша велела взять деньги.

Он блефовал напропалую, поскольку один хрен надолго оставаться в белых рабах у краснорожего и пузатого полкаша-военкома не собирался. Три сотенных бумаги при любом раскладе позволяли ему умотать из дачного поселка в город без всяких трудностей. А в городе его – ищи-свищи. Там он как рыба в воде: и заметишь, да не поймаешь. Главным было выйти из спальни.

Макс сделал шаг к двери.

– Посторонись.

Вика не сдвинулась с места. «Во, сучара, – зло подумал Макс, – теперь обижайся сама на себя». Он подступил к Вике вплотную и с высоты своего роста вдруг увидел в разрезе халата сразу обе груди полковничьей дочки – белые, круглые, крупные, не поддерживаемые ничем, кроме собственной внутренней упругости.

Во рту мгновенно пересохло. Сердце сладостно сжалось. Горячая волна крови хлынула в голову, дурманя сознание. Вторая, не менее жаркая волна бросилась вниз к животу, заставляя естество встать на боевой взвод. Уже не контролируя себя – теперь ему один хрен, и если пропадать, то с музыкой – Макс обнял Вику за талию, рывком притянул, прижал к себе.