Текст книги "День джихада"

Автор книги: Александр Щелоков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

13

Внешне Нарбика была уменьшенной копией Деши – стройность южной красавицы, точеные черты лица, глубокие карие глаза, черные брови вразлет, живые пышные волосы, волной ниспадавшие на плечи и заплетенные в тугую косу, – все повторяло прелести сестры и приковывало к ней взгляды мужчин.

Еще два года назад Нарбика готовилась стать врачом. Но окончила только два курса медицинского института. Вернувшись домой на каникулы, уже не смогла уехать в город и вынуждена была остаться в ауле. Салах с удовольствием взял на себя обязанность помочь сестренке Деши миновать блокпосты и заставы и по горным тропам вдоль склонов хребта Аджук уйти подальше от злой и непонятной войны.

Они расстались у реки Фаэтонка. Салах прощально взмахнул рукой. Дальше девушка двинулась в горы одна. Дорога, к недалекому ингушскому селу Аршты, была знакома ей, федералов поблизости не было, а своих девушка не боялась. У чеченцев к женщинам особое отношение – нельзя обидеть!

Однако выйти на дорогу, указанную Салахом, Нарбике не удалось. Когда она приблизилась к месту, где лес кончался и начиналось открытое пространство, усыпанное камнями, над головой послышался протяжный стон.

Человек, хоть раз в жизни побывавший под артиллерийским или минометным обстрелом, ни с чем не спутает звук летящего снаряда.

Трудно сказать, что высмотрел стреляющий на пустом поле, но снаряды перепахивали его с удивительной методичностью.

Взрывы гремели один за другим. Огонь, земля и камни вздымались над полем темно-огненным смерчем, пыль и дым плыли в воздухе горячими зловонными волнами.

Нарбика кинулась на землю и попыталась отползти обратно в лес. Сердце ее бешено колотилось. Она заплакала. Жизнь учила ее – слезами делу не поможешь, ничего не изменишь, но они текли сами собой. И рыдания сотрясали ее вопреки здравому смыслу. Что поделаешь?

Когда обстрел наконец закончился Нарбика осторожно продолжала свой путь на юг.

Тропа теперь тянулась над обрывом, внизу бурлила река. Сперва путь был довольно широким, но постепенно становился все уже и уже. Нарбика шла уверенно и спокойно. Она нисколько не страшилась высоты.

В одном месте, где карниз сузился так, что по нему можно было двигаться только боком, Нарбика левой ногой ступила на плоский серый камень. Вся тропа была щедро усеяна ими. Но этот оказался с норовом. Он неожиданно скользнул по глине. А Нарбика потеряла равновесие и упала на левый бок. Тяжелая сумка потянула ее в пропасть.

Нарбика совершила сразу два правильных действия: она выпустила из рук сумку – как ни дорога была ей поклажа! – и ухватилась за прутья росшего над тропой куста.

Камни, стронутые с места, грохоча, покатились с кручи, исчезая в пропасти. Туда же полетела и сумка.

Нарбика видела, как куст, отрывая большой ком земли, отделялся от грунта и медленно сползал вместе с ней к обрыву.

Она не закричала. Острое сознание непоправимости происходившего перехватило горло болезненным спазмом. Она закрыла глаза, отдавая себя неизбежному.

Но на откосе, за кустом кизила, стоял Чигирик. И он видел все, что произошло на карнизе.

Когда ноги женщины уже повисли над пустотой, он, опершись рукой о грунт, спрыгнул на карниз.

Нарбика на миг открыла глаза, услышав непонятный шум, и увидела мужчину. Тот стоял над ней, широко расставив ноги.

– Давай!

Чигирик схватил ее руку, судорожно сжимавшую прутья ставшего уже ненужным куста, и рванул на себя. Поймал и вторую руку, которая искала опоры в воздухе. Один миг – и Нарбика, ударившись коленями о камни, оказалась на карнизе. Чигирик помог ей встать на ноги.

– Испугалась?

Не отвечая, Нарбика обхватила его за талию, прижалась головой к груди и заплакала. Волосы, выбившиеся из-под косынки, щекотали Чигирику лицо, но он терпеливо улыбался: как-никак девчонка спаслась от верной гибели. Было от чего пореветь.

Причина едва не случившейся трагедии лежала на поверхности. Из-под серого камня на тропу сочилась вода. Глина, на которой он лежал, сработала как смазка. Винить в случившемся Нарбика никого бы не могла: есть глаза, значит, человек обязан ими видеть. Не увидел – жаловаться некому. Оставалось лишь воздать хвалу Аллаху зато, что он позволил кусту расти именно на этом месте рос, а русскому оказаться рядом.

Поток, унесший сумку, буйствовал на дне провала, выплескивая энергию и зло на каменные стены, которые сжимали его с обеих сторон. Вода бурлила и рычала, чтобы где-то в долине, среди зеленых полей, затихнуть и смирить свой норов.

К действительности Нарбику вернул вопрос, который неожиданно задал спасший ее мужчина:

– Куда ж ты в одном платье направилась?

Чигирик смотрел на нее не сочувствующе, а как бы осуждающе. Она ничего не ответила, только сверкнула глазами из-под черных бровей, сложила руки на груди, будто прикрывалась от чужого взгляда, и зябко передернула плечами. Зачем объяснять чужому мужчине, что ее теплая одежда тоже улетела в той сумке?…

Встретив двоих русских, да еще военных, Нарбика приготовилась было самому худшему. Что можно ожидать от мужиков, которые скорее всего убежали из плена и теперь бродят по горам, как волки, в поисках дороги. Для таких все – и чужой баран, которого можно отбить от стада, и женщина – в равной мере добыча, трофей войны, с которыми можно не церемониться.

Чувство близкой беды заставило похолодеть. Колени задрожали. Пальцы предательски подрагивали. Мужчина в кожаной куртке понял это по-своему.

– Ах, так ты замерзла?

Он раздернул «молнию», снял куртку и накинул ее Нарбике на плечи. Куртка была тяжелой, теплой, пахла мужским потом и дымом.

– Есть хочешь? – Чигирик засмеялся своему же вопросу. – А у нас уже ничего и нет.

Они вскоре выбрались на откос и пошли дальше не по карнизу, а по лесу.

Крепаков потянул Чигирика за рукав, показывая, чтобы тот отстал.

– Что тебе?

– Не надо было ее вытаскивать, – Крепаков сурово поджал губы.

– Это почему? – Чигирик снисходительно усмехнулся.

– Не надо, и все. Кто она, мы не знаем. Наведет беду, вот увидите.

– Оракул хренов. Выходит, пусть бы девка летела с кручи к чертовой матери? Так?

– Не знаю, но не надо было…

– А сам чего же? Спрыгнул бы прежде меня, да и подтолкнул вниз.

– Подталкивать незачем. Сама бы сверзилась.

– Крутой ты! – Чигирик пристально посмотрел солдату в глаза. – А может, и тебя не стоило тащить за собой? Шлепнул бы там, в кустиках! А?

Крепаков недовольно надулся. Надо же, капитан сравнил с ним эту бабу. Чеченку. Случись из-за нее что, отдуваться обоим.

Нарбика шла впереди. Шла и с удивлением думала, зачем и почему этот русский, скорее всего офицер, подал ей руку, и еще: почему она не испытывает к нему ни ненависти, ни подозрения?

Чигирик, отмахнувшись от Крепакова, догнал Нарбику.

– Ты что – испугалась?

– Да, – она опустила голову, чтобы не встречаться с ним взглядом.

Высоко над головами воздух пропорол протяжный свист. Чигирик схватил Нарбику за плечи и опрокинул на землю. Она еще ничего не поняла, попыталась вырваться, но он прижал ее голову к земле.

– Лежи!

Впереди гулко взорвался артиллерийский снаряд. Зашуршали ветки, срезанные осколками. Посыпались листья.

– Ползи!

Чигирик приказывал ей тем же тоном, которым разговаривал с Крепаковым, с молодыми солдатами: властно и жестко. Нарбика, испуганная взрывом, поползла к лесу.

– Убери это! – Чигирик резко шлепнул ее рукой по попке. – Не задирай ее! Ниже!

Нарбику шлепок возмутил. Она чуть было не вскочила, не закричала обиженно что-нибудь вроде «Дурак!» или «Нахал!». Такого еще не позволял себе с ней ни один парень! Но в это время позади в полусотне метрах от них с грохотом и воем рванул новый снаряд. Осколки пронеслись над самыми головами и с треском врубились в зеленую чашу леса.

– Быстрей! Быстрей!

И снова рука Чигирика подтолкнула ее вперед.

Они добрались до подлеска, нырнули в ореховые заросли. Между двух буков увидели свежее дымящееся жерло воронки. Кора деревьев вокруг была посечена и светилась белыми рваными ранами.

– Залезай!

Чигирик резким движением руки направил Нарбику к яме.

Над ними вновь протяжно и уныло простонало небо, вспоротое снарядом.

Нарбика сползла в воронку. И тут же сверху на нее рухнул Чигирик. Всем своим весом он придавил девушку к земле, остро вонявшей едким дымом. Ее губы коснулись корней травы, вывороченных наружу.

Третий взрыв оглушающие долбанул по ушам. Снаряд упал совсем рядом.

Потом все стихло, хотя в ушах звенело.

– Ты в порядке? – Чигирик выбрался из ямы и протянул Нарбике руку. – Вставай.

Девушка поднялась на колени, закрыла лицо ладонями и снова заплакала. Испуг выходил из нее слезами.

– Будет, – сказал Чигирик. – Ты цела! – И вдруг дернулся, болезненно сморщился. – Что за дьявол?

Он прогнул поясницу, не понимая, почему под правой лопаткой такая колющая боль.

– Посмотри-ка, что там?

Чигирик повернулся к Нарбике спиной. Та, взглянув, прижала ладошку ко рту.

– Оф-фай! Тебя ранило.

Ранение оказалось не опасным. Острый осколок полоснул, словно бритвой, по рубахе, пропорол ее и оставил на теле узкий, кровоточивший порез.

– Жив буду?

Неожиданно для себя Нарбика улыбнулась.

– Будешь, будешь.

Только теперь она поняла, что его прикосновения к ее телу не несли в себе ничего мужского. Это были движения брата или отца, который думал лишь о том, чтобы ее не зацепило осколком. И когда он упал на нее, он сделал это лишь инстинктивно, подставляя себя под удар.

Чигирик стянул с себя рубаху через голову. Нарбика увидела хорошо развитые мышцы груди, упругие мускулы живота. Она опустила глаза, но он подал ей рубаху.

– Будь добра, наложи повязку.

Осторожно, стараясь не касаться пальцами его тела, она скатала рубаху в узкую полоску и прижала к ране. Чигирик перебросил один рукав через плечо, другой пропустил под мышкой и стянул концы на груди.

Нарбика, подала ему куртку.

Он сунул в рукава руки, не поморщившись. Куртка оттопырилась на спине маленьким горбом.

Чигирик обернулся к Нарбике – она опять плакала.

– Ты что? Все уже кончилось. Смотри, больше не стреляют.

– Могли убить… – Она захлебывалась слезами.

– Ну, ну… Не убили ведь. Ты осталась цела. Теперь не бойся.

– Тебя могли убить…

Чигирик смутился. Такое искреннее выражение сочувствия было для него неожиданным.

– Я же сказал: не убили! И хватит об этом. Пошли.

И тут почти рядом жахнул одиночный выстрел.

Чигирик быстро отстранил Нарбику.

– Не высовывайся!

– Товарищ капитан! – Крепаков орал, забыв всякую осторожность. – Барана убил!

Чигирик не сразу понял, о чем это он.

– Какого барана?!

Жестом победителя Крепаков поднял над головой автомат.

– Жратва! Огромный баран.

Чигирик повернулся к Нарбике:

– Пошли посмотрим, что он там натворил.

Девушка уже давно чувствовала голод, и причин отказываться от предложения у нее вроде бы не имелось. И она уже не боялась этих русских.

– Идем.

Крупный тур с большой бородой лежал на боку, откинув горбоносую голову, насколько это позволяла его короткая шея.

Чигирик присел перед тушей, тронул рога животного. Они были длинные, массивные, согнутые крутым полукругом. Каждый рог сперва загибался кверху и наружу, затем полукругом шел вниз к спине. Кончики рогов смотрели вверх. Коричневый мех на боках животного и беловатый под брюхом лоснился сочным блеском.

– Здоровый, зараза! – Крепаков сиял от гордости. – Я его одним патроном.

Чигирик снисходительно хмыкнул.

– Мог бы и поменьше выбрать. Нам этого много.

– Он только один и был. Его взрывы вспугнули с лежки.

– Лежка… Хренежка… Ладно, солдат, прощаю.

Нарбика прикрыла рот ладошкой, чтобы не засмеяться.

– Смеется, девушка, тот, кто сыт. А я хочу есть, – подмигнул Нарбике Чигирик.

Свежевание тура и приготовление шашлыка заняло по меньшей мере часа четыре. Потом они сидели вокруг костра. Дымок от догоравших углей, запах жареного мяса – все уводило от мыслей о войне.

Нарбика посмотрела на Чигирика и вдруг сказала:

– Вы хороший человек.

Чигирик мотнул головой, как конь, отгонявший мух.

– Все мы поодиночке неплохие. Верно, Крепаков?

– Ага, – солдат не собирался спорить. Он все еще был поглощен едой.

– Мы такие с товарищем капитаном.

Нарбика еще раз посмотрела на Чигирика и увидела, что глаза у него добрые, голубые, словно в них отражалась синь горного озера. А из уголков разбегались тонкие лучики веселых морщинок.

После еды настроение у всех заметно улучшилось. Бродить по горам на пустой желудок – занятие не из легких.

И уходить на вечер глядя с облюбованного, согретого места Чигирик не решился. Он сказал, что лучше двинуть в путь пораньше с утречка, а перед дорогой еще раз можно будет подкрепиться мясцом.

На ночь Чигирик устроил для Нарбики ложе на кострище, предварительно разбросав тлевшие угли. Сам лег метрах в пяти от нее у корней дуба. Крепаков расположился ближе к опушке, положив автомат под руку.

Заснули все мгновенно. Усталость и сытость валят людей с ног с одинаковой силой.

14

Ночью Чигирик проснулся и открыл глаза от неожиданно возникшего беспокойства. Над головой мерцали холодные звезды. За лесом стояла луна. Рядом с ним сидела Нарбика, подогнув под себя ноги и перехлестнув руки на груди так, что ладошки лежали на плечах. Было видно – она озябла. И руки и плечи подрагивали.

– Почему не спишь? – спросил Чигирик шепотом.

– Холодно, – прошептала Нарбика. – Возьми меня к себе.

Чигирик не сразу понял, чего она хочет. Задал дурацкий вопрос:

– Как?

– Можно, я с тобой лягу?

Чигирик, не отвечая, подвинулся. Нарбика осторожно, будто опасаясь уколоться, улеглась рядом с ним…

– Укрой меня.

Он потянул из-под себя полу куртки и набросил на нее. Они оказались рядом. Ее волосы коснулись его щеки. Дыхание, теплое, щекочущее, как дуновение ветерка, тронуло его лицо. Чигирик растерялся – что делать? Отвернуться? Но это могло обидеть девушку. Разрешила вопрос Нарбика.

– Обними меня и погрей.

– Ты понимаешь, что просишь? – Чигирик отодвинулся от нее, насколько позволяла куртка. – Я мужчина… я…

– Знаю, – она отвечала все тем же шепотом. – Погрей мне руки.

– Ну, даешь! – буркнул под нос Чигирик и взял ее ледяные пальцы в свои большие, не потерявшие тепла ладони.

Внезапно глухим, сразу севшим голосом он сказал:

– Ты лежи. Спи. Я встану.

Нарбика неожиданно обняла его рукой за шею, не позволяя двинуться.

– Перестань. Отпусти! – Чигирик начал злиться не только на нее, но и на себя. Он ощутил, как в нем Горячей волной заплескалось желание, которое так трудно бывает преодолеть. – Ты что, не понимаешь?

– Понимаю, – шепот Нарбики стал еще тише. – Ты мужчина. – Она плотнее прижалась к Чигирику. – А я девушка. Все нормально, разве не так?

Он хотел ее оттолкнуть, однако Нарбика уже коснулась его губ своими.

– Сделай меня женщиной.

Чигирик дернулся.

– Ты что, девка, сдурела?

– Да, сдурела. – Она согласилась с ним безропотно. Потом заговорила горячо и быстро, словно старалась обогнать сама себя: – Нас, может быть, завтра… уже сегодня всех убьют. Это будет. Я чувствую. Ты умрешь мужчиной. А я даже не узнаю, что чувствует женщина. Помоги мне! Помоги!

Чигирик снял руку Нарбики с шеи и, превозмогая себя, отодвинулся.

– Ты чокнутая? Что на тебя нашло? – Он приподнялся, намереваясь встать. – Ты подумай, скоро утро. Как я буду потом на тебя смотреть?

– Уходи! – Нарбика толкнула его в грудь ладошками. – Я думала, ты мужчина. Ты меня обидел! Дурак!

– Я не хочу тебя обижать. Пойми…

Нарбика торопливо стала расстегивать блузку. Тугие петли не пропускали пуговиц. Она дергала их, что-то шепча.

– Вот я! Дурак! Я тебя убью! Положи на меня руки. Положи…

– Да, я дурак. Ты знаешь, кто вот так предлагает себя мужчинам? Нравятся они тебе или нет…

– Ты мне нравишься!

– Дура!

– Я не дура, – она жалобно всхлипнула. – Я нормальная. Мне жить хочется. Ты не боишься умереть? А боюсь. Мне все время страшно. Все время… днем… ночью… Ты большой, сильный. Научи меня не бояться.

Нарбика плотно прижалась к Чигирику. Его окутал с головы до ног дурманящий запах жаркого женского тела. Он вздохнул глубоко, обреченно, понимая, что уже не в силах противостоять ей.

Их губы встретились. Мир качнулся и опрокинулся в борении вечных сил – мужской и женской. Соприкосновение двух противоположных начал взорвалось радужной вспышкой…

Нарбика на мгновение застыла, напряглась, мучительно застонала и вдруг заплакала.

Отходя от пережитого, Чигирик откинулся, лег на спину.

Нарбика приподнялась, обеими ладонями сжала его щеки и, роняя на него слезы, коснулась его губ.

– Милый, ты не доволен?

– Я зол на себя! – сердито ответил Чигирик. – Не надо было этого делать.

– Нет, мы это сделали вместе. Теперь я женщина. И знаю, что это такое…

Нарбика говорила торопливо, будто боялась, что он ее прервет, остановит. И слова ее – жаркие, страстные, как огонь, поднесенный к пороху, – вновь заставили их вспыхнуть и отгореть ярким бушующим пламенем…

Они двинулись в путь с рассветом. Чигирик шел рядом с Нарбикой. То и дело они встречались взглядами и улыбались друг другу. Жаркие волны, поднимаясь в груди, заставляли их сердца биться сильнее.

– Как по-чеченски гора?

– Лам.

– А это? – Чигирик ногой примял густую траву.

– Бу7ц.

– Нет, не ботинок. Трава?

– Я сказала: буц.

– Понял. А как вода?

– Хи.

– Хи-хи. Вода-вода. Запомнил. А как сказать «женщина»?

– Зуда.

Чигирик даже приостановился от удивления. Посмотрел Нарбике в глаза.

– Шутишь?

– Правда, зуда.

– Зуда! Лучше не скажешь.

– Ты не любишь женщин?

– Сейчас или вообще?…

В тот же день они добрались до Комгарона – поселка на востоке Осетии. Отсюда до Владикавказа оставалось километров тридцать. Тридцать километров – и конец войне. Там уже начиналась другая жизнь.

– Сперва мы поедем ко мне, – Чигирик смотрел просяще. – В Ковыльную.

– Зачем?

– У меня есть деньги. Пятьсот тысяч…

– Ты хочешь мне заплатить?!

Чигирик схватил ее за плечи. Зло встряхнул.

– Дура! Тебя никогда за глупость не били?

Она улыбнулась широко и открыто.

– Не били. И ты не посмеешь.

– Посмею. Если еще раз скажешь глупость.

– Не скажу.

– Так вот, у меня есть пятьсот тысяч…

– Ты богатый?

– Кончай меня дразнить!

Она весело рассмеялась.

– Ты не ответил на мой вопрос.

– Нет, я бедный. Я не ворую и не граблю. Это грабят меня, когда платят зарплату с отставанием на три месяца…

– А ведь у меня в сумке было три миллиона, – с печалью в голосе сказала вдруг Нарбика. – Они утонули…

15

Казбек Цокаев готовил диверсионную операцию в глубине России. О ней знали только три человека – начальник штаба сепаратистов Аслан Масхадов, советник президента мулла Дага Берсаев и сам Казбек.

Место операции – станица Ковыльная. Цель – захватить заложников и принудить российское правительство вступить в переговоры. В пропагандистском плане диверсия должна еще раз подчеркнуть полную неспособность российских силовых структур обеспечивать безопасность своего народа.

Стратегическую маскировку операции обеспечивал штаб Масхадова. Оттуда регулярно «утекали» сведения о подготовке диверсий в местах, где проводить их боевики и не собирались. Эти слухи вылавливала агентура федеральной службы безопасности и военной разведки и доносила их тем, кто стоял у кормила власти. Название реального объекта нападения – Ковыльная – нигде не называлось.

Казбек Цокаев провел рекогносцировку на месте, лично побывав в Ковыльной.

В станицу он приехал с севера – из Ставрополя, не вызвав своим появлением никаких подозрений. В документах, которыми его снабдили, значилось, что он житель Махачкалы, дагестанец Гаджи-Гусейн Джабиров.

Казбек пешком обошел станицу из края в край.

Осмотрел все планомерно, заходя во все тупички, проходя насквозь переулки, запоминая их названия и расположение. Хорошо тренированная память бывшего шоферюги – почище компьютера раскладывала информацию по полочкам, постепенно рождая план операции.

Казбек зашел на почту, купил за пятьсот рублей конверт, еще тысячу заплатил за почтовую марку. Заглянули в сберкассу. Подошел к окошечку контролера. Спросил, можно ли приобрести облигации сберегательного займа. Получив ответ, еще немного походил по помещению. Перечитал все информационные объявления. Постоял у окна, на глаз определил толщину решетки и надежность ее крепления в проеме стены.

Третьим пунктом в его плане был райотдел милиции. Нужное строение Казбек нашел без труда.

Несколько парней беспечно болтали у новенького мотоцикла с коляской. Владелец его прикатил в ГАИ на регистрацию.

Казбек постоял, прислушиваясь к разговорам и внимательно разглядывая двухэтажный дом, который трудно было назвать неприступной крепостью. Обычная хата, разве что в два этажа. Никаких средств наружного наблюдения и защиты. Ни стальных дверей, ни металлических жалюзи. Все это умникам из внутренних дел казалось ненужным – в милиции всегда толкутся люди, есть дежурный наряд, а преступники сюда сами никогда не полезут – не дураки. Разнести убогий домишко не составит труда. Хватит пары гранатометов. Не больше.

С озабоченным видом Казбек вошел в помещение вслед за высоким худым мужиком, который держал в руках чехол с охотничьим ружьем. Скорее всего, принес на регистрацию.

За стеклянной перегородкой сразу у входа сидел дежурный. На стенах висели разного рода объявления – извещения о сроках очередного техосмотра машин, о штрафных санкциях и тарифах за административные нарушения и проступки, за несоблюдение правил движения. Здесь было душно и дымно, как в пивной, хотя на стене красовалось грозное предупреждение: «КУРИТЬ СТРОГО ВОСПРЕЩАЕТСЯ». Но кто при нынешних ценах на табачные изделия бросит сигарету, не докурив? Тем более, что сидевший в мутном аквариуме дежурный сержант сам нещадно смолил.

Из милиции Казбек направился к местной больнице – объекту захвата и содержания заложников.

Стандартное двухэтажное здание ему понравилось. Если ворваться в него, то любому, кто попытается атаковать боевиков снаружи, придется туго. Перед фасадом больницы размещался сквер с фонтаном и лужайкой, а с тыловой стороны – пустырь, превращенный ребятами в футбольное поле.

Операция, видимо, не будет представлять особой сложности. Первая группа боевиков просачивается в Ковыльную поодиночке с севера. Без оружия, без чего-либо компрометирующего – обычные мирные граждане России при паспортах и всех необходимых регистрационных справках. В станице живут десять чеченских семей. Каждая в состоянии принять троих гостей. Ставить хозяев в известность о целях приезда не только не обязательно, но даже вредно. Люди, обзаведшиеся хозяйством, пускают корни в земле, их принявшей. Пусть обращение гостей в воинов Аллаха будет для них такой же неожиданностью, как и для всех прочих.

Оружие в станицу в количестве, достаточном, чтобы вооружить тридцать человек, доставит Орцхо Шавлахов, единственный житель Ковыльной, которому здесь можно было полностью доверять. Шавлахов промышлял торговлей шмотками, не брезговал срывать куш, перевозя через пикеты грузы наркоты. Он знаком с милицией, повсюду имеет дружков и приятелей. Кому от Орцхо ящик водки, кому еще что-то, и все тип-топ, на мази!

В условленный день главная ударная группа приедет в станицу на трейлере, который приспособлен для тайной перевозки людей, хотя по документам он будет под завязку нагружен капустой.

Самым упрямым среди местных чеченцев был Султан Идрисов. Он содержал собственную овцеводческую ферму, процветал, жирел пузом и задницей, которая уже не умещалась в самых широких брюках. Идрисов считал, что война никому не нужна, никакой от нее пользы и выгоды, и осуждал тех, кто ее затеял.

Казбек, ставший на войне человеком влиятельным, искренне не понимал, как может чеченец думать такое. И он решил взяться за Идрисова всерьез.

– Такими рассуждениями ты, друг, испортишь себе жизнь, – Казбек не скрывал, что угрожает упрямцу.

– Не больше, чем портит ее война всем остальным.

– Не знаю, Султан, не знаю. Меня это не касается. Ты – чеченец. Мужчина, а сидишь здесь, греешь задницу на диване. Знаешь, где сейчас твое место? В ущелье Аргуна. И не в домашнем халате на плечах, а в камуфляже.

Идрисов затравленно огляделся. У двери наружу стояли двое крепких парней из местных – известные «патриоты» Ичкерии. Войдя в дом, они демонстративно натянули на лбы зеленые повязки с вышитыми на них черными арабскими буквами. Идрисов по-арабски читать не умел, но знал, что это молитва «Аллах акбар».

– Казбек, – Идрисов утер ладонью пот со лба и щек. – Я не сбежал сюда от войны. Я здесь живу давно. Десять лет.

Казбек бросил на Султана взгляд, полный нескрываемого презрения.

– Думаешь, тебя это извиняет? Учти, наш народ не прощает таких, как ты!

Отказаться наотрез от помощи боевикам Идрисов побоялся.

Когда он наконец дал согласие, оба парня сняли со лбов зеленые повязки и поодиночке ушли. Последним покинул дом Казбек Цокаев.

День "Д". Время "Ч" – понятия из военного лексикона.

День "Д" – день начала крупной военной операции.

Время "Ч" – час начала атаки.

День джихада. Это день нападения на Ковыльную.

«Джихад» по-арабски буквально – усердие, рвение. В широком нынешнем понимании – священная война мусульман за веру в Аллаха.

Ислам предписывает вести ее против безбожников и неверных всем мусульманам, способным носить оружие.

Джихад и газават – одно и то же. Но «джихад» сегодня звучит современней и более понятней всему миру ислама.

Шахадат – самопожертвование бойцов ислама в джихаде. А тот, кто готов отдать жизнь во имя Аллаха, носит звание шахида.

Перед престолом Аллаха шахиды встают в венце святости. Перед людьми их имена восстают из небытия в ореоле геройства.

Аллах велик! Он побуждает шахидов к сражению, поднимает их на джихад.

Да будет так!

Это сказал подчиненным Казбек Цокаев. Значит, все так и свершится.

Время "Ч" – предрешено. Через час об этом узнает Москва. А еще через два – премьер-министр России признает очередной позор и на всю страну, на весь мир произнесет слова:

– Добрый день, товарищ Цокаев…