Текст книги "День джихада"

Автор книги: Александр Щелоков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

14

Мацепуро неторопливо пересек летное поле и вернулся в автобус. На него вопросительно уставились глаза террористов и заложников. Главарь встретил у входа.

– Заждался, Рахман? – Мацепуро пристально посмотрел на чеченца.

Глаза боевика хищно сузились. Он не ожидал, что его раскроют так быстро, и эта оперативность изрядно его напугала.

– Хватит! Когда будут деньги? Когда вертолет?

– Рахман, ты когда-нибудь видел миллион долларов? Мне кажется – нет.

– Кто не видел?! – Рахман брызгал слюной. Да, он не видел миллиона долларов. Он никогда не держал в руках даже тысячи. Что из того? Это разве дает право русскому насмехаться над ним? Нет, не дает. Теперь у него будет миллион. Сами ему принесут. И он увидит его. Увидит и пощупает.

– Не обижайся, Рахман, – сказал Мацепуро примирительно. – Я тоже не видел миллиона долларов. Можешь смеяться. – Мацепуро развел руками. – Но я подсчитал: если тебе привезут сумму в банкнотах по доллару, чемодан потянет на сто килограммов.

Рахман никогда не задумывался над такими пустяками, как вес добычи. Сообщение Мацепуро его ошеломило: что, если и в самом деле ему припрут стокилограммовый ящик?

– Ты говоришь правду? Почему русский миллион не много, а американский – много?

Мацепуро пожал плечами.

– Потому, что у американцев нет бумажек по сто тысяч. Хочешь, давай считать вес?

– Не надо. Я не возьму такой большой миллион. Пусть будет поменьше. Не сто кило.

– Тогда придется долго ждать. Пока соберут банкноты по сто долларов.

– Э! – Рахман замахал руками. – и по сто не надо. Их американцы будут менять на новые. Давай по пятьдесят.

– Хорошо-хорошо. Только доллары у нас не печатают. Придется ждать.

– Где вертолет?

– Слушай, ты в какой стране живешь? Думаешь, я суну руку в карман, а там миллион баксов, суну в другой – там вертолет? Вот запросили «Трансперелет», они обещали прислать машину. Снимут с сельхозработ.

– В Ковыльной у вас стоит вертолетный полк.

– Смотри, Рахман, ты все знаешь! Только военного вертолетчика я тебе не дам.

– Почему? – Рахман закусил губу.

– Военного ты убьешь. Разве не так?

– Слушай, ты умный, да? – Рахман иронизировал.

– До этого ты считал умным только себя?

– Ага, только себя. Понимаешь, триста километров проехал, и на каждом шагу – дерьмо: трусы, дураки, продажные души. Все рот открывают: баксы, баксы. А ты сильный, умный. С тобой опасно.

– Давай кончим об этом. С тобой не менее опасно. Поэтому получишь вертолетчика из сельхозгруппы. Скажу честно: парень вас боится. Молодой, не воевал. Но я его уговорю хорошо лететь. Будет проще, если ты дашь слово не причинять ему вреда.

– Ха! – Рахман всплеснул руками. – Ты меня удивляешь, командир. Как ты можешь доверять слову бандита. Ты же таким меня считаешь?

– Не обижайся, Рахман, но вопрос твой глупый. Я предложил переговоры. Ты согласился. Я пришел сюда. Вот, – Мацепуро уже в который раз показал раскрытые ладони, – без оружия, с голыми руками. Пришел не из-за тебя, а из-за детей и женщин, которых ты захватил. Теперь подумай, какой смысл нам вести переговоры, если ты не веришь мне, а я не буду верить тебе? Ты от кого-то слыхал, чтобы я действовал обманом?

– Э… – Рахман поморщился. – Сейчас никому нельзя доверять. Где твоя рация? Говори с ними. Пусть торопятся.

– Не могу. – Мацепуро развел руками. – Рацию мне не привезли. Надо опять идти самому.

– Ты хочешь меня разозлить?

– Не сердись. Я говорю правду. Сейчас пойду – будет. Обещали привезти. Ты же не предупредил, когда будешь делать захват – я не приготовился. – Мацепуро вывернул карманы брюк и оттянул их в стороны. – Видишь, я пустой.

Над летным полем с тяжелым грохотом пролетел вертолет. Темная тень скользнула по земле и умчалась в сторону аэропорта.

– Пойду, – сказал Мацепуро. – Надо с вертолетчиком поговорить. И деньги потороплю.

Русский вел себя так странно, что Рахман не успевал соображать. С одной стороны, тот не повышал голоса, не выдвигал никаких требований, принимая все, что требовал Рахман. С другой – поражало его поведение: ни тени страха в глазах, ни попытки заискивать. Рахман ожидал другого. Прикидывая в уме операцию, он готовился встретить человека, который будет постоянно прижимать его ультиматумами, и поэтому заранее обдумал, как держаться, что отвечать. Теперь вся продуманная схема не срабатывала, а перестраиваться на ходу Рахман не умел. Единственное, что его успокаивало, – заложники у него под надзором, и любая попытка не выполнить требования обернется кровью.

– Иди, – Рахман махнул рукой, обозначая путь к выходу.

– Девочки, пошли, – Мацепуро поманил пальцем девчушек, одна из которых судорожно прижимала к груди куклу.

– Э-э! – подал возмущенный голос лупоглазый Язид. – Куда?!

– Шахабов, ты сиди! – Мацепуро повысил голос. – Твое дело телячье.

– Постой, девочек я не пущу! – Рахман всем своим видом выражал непреклонность. – Моим людям это не нравится.

– Кто здесь командир, ты или они? – Мацепуро вернулся в глубь салона.

– Если они, мне всех вас жаль. Без командира даже сто человек с оружием – не отряд. Пропадете. Бойцы воюют, командир думает. Здесь думать обязан ты. Не хочешь сам думать, давай я помогу.

– Забирай! – Что-то в рассуждениях Мацепуро задело Рахмана. – Забирай две девочки и мальчик. Иди!

Возле машин спецназа Мацепуро встретил Глущак. Посмотрел на командира, на детей, которых тот привел с собой.

– Все в порядке?

Глущак видел: командир жив, невредим, но он прекрасно знал: во время таких переговоров надломы образуются не снаружи – внутри. Поэтому хотелось услышать, как себя чувствует полковник. Мацепуро улыбнулся.

– Все путем. Давай мне вертолетчика. А сам сходи к машине. У меня в кейсе есть Коран. Достань и принеси.

Пилот вертолета капитан Чигирик без труда угадал офицера в высоком мужчине, к которому его подвели. Тот не сутулился, держал спину ровно, широко расправлял плечи, ступал, вынося ногу легко, и главное, ставил ступню прямо, словно шел строевым шагом.

– Слушаю вас.

Чигирик мог бы, не опасаясь промашки, назвать собеседника «полковником», но тот счел необходимым представиться сам.

– Полковник Мацепуро. Григорий Александрович.

Чигирик по привычке отдал честь – как-никак сам он был при погонах, но Мацепуро удержал его руку.

– Не надо, обойдемся без церемоний. Вам уже объяснили задачу? Хреновая она, если честно. Постараемся обойтись без стрельбы.

– Это уж как у вас выйдет. – Чигирик не собирался кривить душой.

Дело ему не нравилось, и он не скрывал этого.

– Обойдемся, если вы поможете.

– Как?

– Вам передадут две бутылки «пепси». Одну початую, вторую – закрытую пробкой. Поставьте их на видном месте в кабине. Из открытой пейте. В присутствии террористов как можно чаще.

Чигирик догадался, в чем дело.

– Вы их отравите?

Мацепуро посмотрел ему прямо в глаза.

– Я похож на отравителя?

– Нет. – Чигирик смутился. – Однако как угадаешь?

– Не надо угадывать, капитан. Травить я никого не буду. И главное, держитесь с ними спокойно. Погоны снимите. В случае чего – скажете, что старший лейтенант…

– Это нужно?

– Да. И помните, о вашей безопасности я договорюсь. По обычаям гор. Обязательства они не нарушат.

Взяв у Глущака Коран, Мацепуро обнял майора за плечи.

– Спасибо, Федор. Мне пора возвращаться. К своим чайникам. Там жара – как бы не закипели…

Рахман нервничал. Он стоял у окна, прикрытого занавеской, и жадно курил. Теперь уже он не смог бы продемонстрировать свое спокойствие, вытягивая перед собой руки: пальцы, державшие сигарету, дрожали. Пребывание в духоте и томительное ожидание измотали боевиков.

Мацепуро подумал: если этих людей сейчас отпустить с миром, они уже вряд ли согласятся повторить подобную авантюру. Это только кажется, что стрессы изматывают тех, кто борется с террористами. Сами бандиты нервничают не меньше. Разница в том, что трясущийся от ярости, брызжущий слюной и размахивающий автоматом террорист – это нормально, а вот представитель закона не может позволить себе такую роскошь – «завестись».

– Скоро? – Этот вопрос уже не волновал, а прямо-таки изводил, терзал боевиков.

– Скоро. Уже есть вертолет. Военный. Сельхозный не дали. Но я должен обеспечить безопасность летчика.

– Хорошо, обещаю. Вертолетчика не трону. Согласен?

– Нет, Рахман. Скажи так: вертолетчика не трону ни я, ни мои люди.

– Ты что, юрист, так формулируешь?

– Нет, просто хочу, чтобы ты соблюдал договор.

– Ни я, ни мои люди вертолетчика не тронем.

– Хорошо. Вот Коран. Он на русском, но Книга Аллаха на любом языке его Книга. Или ты считаешь по-другому?

Мацепуро вытащил из кармана книгу размером в ладонь.

– Коран – всегда Коран, – согласился Рахман.

– Тогда смотри сюда. Видишь эти строки? Читай за мной. «Во имя Аллаха милостивого, милосердного! Клянусь солнцем и его сиянием, и месяцем, когда он следует за ним, и днем, когда он его обнаруживает, ночью, когда она за ним следует, и небом, и тем, что его построило, и землей, и тем, что ее распростерло, и всякой душой, и тем, что ее устроило и внушило ей распущенность и богобоязненность, что мы не причиним вреда вертолетчику».

Рахман с торжественным видом повторил клятву. Снял руку с Корана. Улыбнулся.

– Ты защитил вертолетчика лучше, чем мулла.

– Верю.

– Теперь я хочу, чтобы ты нас не преследовал.

– Мы договорились говорить друг другу правду. Так?

Рахман посмотрел на Мацепуро удивленно: какая правда возможна, если имеешь дело с врагами? Однако ответил утвердительно:

– Договорились.

– Тогда скажу. От тебя, Рахман Мадуев, я не отстану. Так что готовься к худшему. С вертолетом все будет честно: куда скажешь, туда тебя доставят. В воздухе огня открывать не станем. Но там, где ты окажешься, я тебя найду и буду преследовать. Если, конечно, ты снова кого-то не купишь и мне не прикажут свернуть операцию.

Рахман засмеялся нервным смешком. Он понял всю серьезность предупреждения, но виду подавать не хотел.

– Не веришь, командир, что куплю? Да? А я куплю. Все вокруг – сволочи. У меня будет миллион баксов. Кому покажу тысячу – рот раскроют. Как крокодилы… Они тут у вас все жадные, как собаки.

15

В тюрьмах все устроено так, чтобы человек, переступивший порог узилища, сразу же почувствовал себя скотиной, попавшей в загон.

Полуян, заложив руки за спину, шагал по длинному коридору с зелеными, облупившимися стенами, с полом, выложенным красно-белой кафельной плиткой. На полу зияли проплешины, залитые цементом, – плитки повыпадали, и никто не счел нужным уложить их на свои места. Проще было заляпать дыры.

Позади заключенного, весело поигрывая резиновыми дубинками, шагали два коренастых краснолицых прапорщика, в которых, как думалось Полуяну, даже на пляже в голом виде можно было угадать тюремщиков.

Один из них, благоухая запахами лука, то и дело подавал команды: «Прямо. Направо. Лицом к стене».

Пока прапорщик гремел связкой ключей, выбирая нужный, Полуян успел заметить, что у стража – обвислые щеки, седые виски и узловатые пальцы, пораженные какой-то кожной болезнью.

Дверные петли давно не смазывались. Когда старший конвоя потянул ручку двери на себя, металл противно завизжал. Полуян вошел в камеру, воздух оказался еще более густым, чем в коридоре, – воняло острым мужицким потом и газами. Букет тюремных ароматов включал в себя и запахи параши – тяжелой железной бадьи, служившей для маленьких нужд больших преступников.

Полуян был уверен: как в любом загоне, где собраны звери разных пород, ему сразу же постараются определить подчиненную роль, чтобы он привык к своему положению и не рыпался. К такому приему Полуян был готов. Много раз он видел проявления тюремных нравов в кинофильмах, читал о них в книгах и никогда не воспринимал это как нечто «опереточное». Тюрьма – темный лес, в котором сохранить свою честь и порядочность трудно, если подчиняешься сильным.

Едва дверь за ним закрылась, с верхних нар сполз небритый тип с круглой мордой и сопливым носом. Он приблизился к Полуяну, выставив вперед два пальца «козой», как бы пугая новичка.

– Ты кто такой?

Из его рта потянуло гнилым запахом. Полуян понял, что перед ним далеко не самый большой «авторитет» криминальной компании. Паханы обычно не опускаются до мелкого шантажа и запугивания. Перед ним обычный «шестерка», придурок, играющий роль привратника в этой клоаке.

– Слушай ты, Сопля! Со мной у тебя, как в кино, не получится. Там ногой десять раз по башке врезают, а драка продолжается. Мне одного раза хватит. Не веришь? – Он говорил это не столько для типа, которого назвал Соплей, сколько для сведения тех, кто наблюдал за происходившим с нар.

В следующее мгновение Полуян схватил Соплю за лацканы куртки, притянул к себе. Затем едва заметным движением руки толкнул его от себя. Сопля кулем осел на пол и опрокинулся на спину.

С нар легко соскочил высокий черноусый красавец с типичным лицом абрека Кавказских гор. Подошел к Сопле, ткнул его носком ботинка в бок. Тот был в полной отключке.

– Ай, молодец! – Абрек протянул руку. Полуян подал свою, на всякий случай приготовившись к неожиданному рывку.

Абрек пожал его руку, но агрессивных намерений не проявлял.

– Люблю, когда работают чисто. Клянусь, без обмана. Ты десантник?

– Морская пехота.

– Значит, полковник.

– Нет, подполковник. – Полуян не любил такого рода закидоны: звание есть звание, и он не новоявленный казак, чтобы лепить себе звездочки на погоны по собственному желанию.

– Не спорь. Там, – абрек махнул рукой в сторону окна, – ты можешь быть кем угодно. Здесь будешь полковник.

Полуян понял: его приняли в этот изолированный мирок и по неписаному закону пометили кличкой. Спорить – что дуть против ветра.

Черноусый ухмыльнулся.

– Какая статья?

Полуян махнул рукой.

– Все равно ты не знаешь.

– Скажи.

– Двести тридцать восьмая.

– Э, Тэтэ, иди сюда. Ты слыхал, двести тридцать восемь?

Что-то в голосе абрека не понравилось Полуяну. Он сделал полшага назад, прижался спиной к сырой склизкой стене. На всякий случай. Показная доброжелательность кавказца его не обманывала.

Он знал: при любых обстоятельствах надо быть готовым отразить нападение. На него могли налететь с одной лишь корыстью – «обломать новичку рога», научить уважать «авторитетов», отбить охоту к сопротивлению.

С нар спрыгнул и вразвалочку подошел к беседовавшим второй абрек, ростом пониже первого и, похоже, пониже его рангом. Он был раздет до пояса. Демонстративно поигрывал мускулатурой.

Если начнется драка, решил Полуян, надо первым ударом выключать именно этого – Тэтэ. Он покрепче, значит, опасней первого. Коли его «выбить», дальше все пойдет проще.

– Двести тридцат восем? Я такой не слыхал, Вадуд.

– Я же говорил, – с усмешкой заметил Полуян. – С такой здесь не сидят.

– Мы узнаем, – сказал первый абрек, которого, как понял Полуян, звали Вадудом. – Сейчас узнаем. – Абрек повернулся к нарам. – Эй, Юрист! Иди сюда.

С нижней полки сполз пузатенький лысый мужичок с бегающими мышиными глазками.

– Юрист, что такое двести тридцать восьмая? – Вадуд приставил к груди лысого палец. – Объясни толково.

– Неповиновение. Отказ выполнять военный приказ.

– Ты какой приказ не выполнил?

– Военный, – улыбнулся Полуян. – Не все ли равно, какой именно?

– Ладно, мы все узнаем. Теперь пошли, покажу тебе место. Хорошее, как у меня.

Лопасти винта медленно раскручивались. Легкая зыбь бежала по щетине сухой травы.

Рахман захлопнул дверь.

Несущий винт, сверкая клинками лопастей, со звоном рубил горячий воздух.

– Все, поехали! – Рахман хлопнул вертолетчика по плечу.

Боевики загоготали, довольные своим уменьем шутить, довольные добычей. Первая – самая трудная – часть их плана прошла успешно. Даже с плюсом.

Рахман взял двухлитровую бутылку «пепси».

– Это что?

– Поставь на место! – сказал Чигирик отрывисто, будто команду подавал.

Рахман засмеялся.

– Частная собственность, да? Уважаю.

– Да, частная собственность. Сыну купил, не тебе.

Рахман поставил бутылку на место и сходил к чемодану с деньгами. Открыл, небрежно выдернул из пачки сотенную бумажку. Вернулся к пилоту. Потянул купюру.

– Возьми. Купишь сыну сто бутылок. Эту я забираю.

Он крутанул пробку. Жидкость зашипела, обостряя жажду. Рахман приложил горлышко ко рту. Сделал несколько жадных глотков. Вытер губы ладонью. Вышел к своим.

– Кто хочет пить?

Пить хотели все. Один за другим боевики прикладывались к бутылке.

Чигирик сосредоточенно держал курс на северо-восток Чечни, к озеру Будары. В какой-то момент он обернулся и увидел, что боевики, успокоились, застыв в нелепых позах.

Чигирик утопил кнопку на ручке управления. Вышел на радиообмен с вертолетами сопровождения.

– «Рапира», «Рапира», я «Щит». Как слышите?

– «Щит», я «Рапира». Слышу отлично. Что у вас?

– «Рапира», не могу сказать точно. Но веселые ребята успокоились.

– «Щит», срочное приземление. Срочное! Мы тут же подсядем к вам. «Щит», как понял? Иди на приземление.

Ровно три минуты ушло на то, чтобы возле севшего в степи вертолета опустились два других винтокрыла.

Крепкие мужики в круглых шлемах – «глобусах», в тяжелых бронежилетах, с автоматами «вал», удобными и скорострельными, выскакивали на землю и бежали к «Мишке» Чигирика.

Последним, высадившимся вместе с группой захвата, был полковник Мацепуро.

Рахман открыл глаза и увидел склонившегося над ним человека, то и дело терявшего четкость очертаний. Лицо его показалось знакомым. Мадуев облизал сухие губы. Вздохнул горестно.

– Ты нехороший человек, переговорщик. Нехороший. Ты меня обманул.

Мацепуро встряхнул боевика за плечи, помогая ему вернуться к жизни.

– Нет, Мадуев, я тебя не обманывал. Перехитрил – другое дело.

Мацепуро отошел от террориста. Приблизился к Глущаку.

– Федя, у тебя есть «горючее»? Надо «растормозиться».

– «Смирновская», «Жириновка», «Брынцаловка». Что тебе?

– Только не политическое. Лучше уж самопальной, что твой батя гонит.

Глущак принес заветный чемоданчик, достал алюминиевую фляжку и налил до краев граненый стакан. Мацепуро осторожно принял его и выпил легко, точно воду. Глубоко выдохнул и вернул стакан майору.

– Все, ребята! По коням. Поскакали!

Три вертолета разом взлетели в воздух.

17

– Дайте грешнику в юность обратный билет, я сполна заплатил за дорогу…

Тяжеловес, лежавший на верхних нарах у окна, вполголоса тянул незатейливую песню. Но даже от этого полузвука по камере плыл гул, будто барабан ухал в бочке.

– Топтыгин! – взмолился кто-то с нижнего яруса, обращаясь к певцу. – Будь другом, дай поспать.

«А ведь и в тюрьме можно жить, – подумал Полуян. – И потолковать есть с кем. И суждения у людей здесь по всем вопросам прямые, честные. Кто что думает, так и глаголет. Баланда – говно. Законы российские – погань. Менты – шкуры. Прокуроры – цепные псы. И тому, кто говорит такое, ртов не заткнешь, срок не прибавишь. Это просто чудо. Вольница за решетками! Вольница потому, что люди уже от всего избавлены и терять им нечего».

В камере разговоры велись без перерывов. Неторопливые, философские. И люди проявлялись в своих словах, в суждениях интересно и полно. Чаще всего Полуян беседовал с чеченцем Вадудом. Однажды Полуян задал дурацкий вопрос, который его всерьез интриговал.

– Вадуд, ты вор в законе?

Чеченец весело засмеялся. Вытер слезу, накатившую на глаза.

– Ты веришь, что здесь есть такие? Не обманывай себя. Сегодня воры в законе – члены правительства, чиновники всякие. Им воровать позволяет закон. А я просто честный вор.

– За что же ты сидишь?

– По ошибке. Когда меня сажали, то думали, я не знаю, что такое закон. А я знаю. Закон – бумажка. Он слов не понимает. Понимают слова люди. Они могут посадить и выпустить, а закон будет молчать.

– Почему тогда сидишь?

– Хороший вопрос, дорогой. Моя беда – попался плохой прокурор. Дурак. Ему предлагали деньги – не взял. Разве умный? Очень глупый. Я скоро выхожу, а он уже не работает. Заменили умным.

– Считаешь, умный тебе поможет?

– Почему считаю? Уже помог. Он умеет считать лимоны. – Вадуд засмеялся, довольный своим остроумием. – Мы ему привезли целый ящик. Он взял. Теперь сам придет дверь открывать.

Скрипучая дверь камеры, открываясь, каждый раз возвещала сидельцам о начале нового действия в их унылой однообразной жизни. Полуян от этого скрипа не ждал для себя ничего особенного: неутомимый Трескун уже завершил следствие и составил психологический портрет преступника. Оставалось ждать суда и гадать, сколько тебе припаяют от щедрой души закона.

Тем не менее один из скрипов, царапнувший по нервам, как ножом по стеклу, поверг Полковника в удивление.

– Полуян, на свидание!

Мысль мгновенно просчитывала возможные варианты. Пришли сослуживцы? Кто-то из командиров? Жена?

Полуян тут же отвергал предположения.

Для сослуживцев, даже если кто-то из них понимал его правоту, общение с человеком, который помечен клеймом уголовника – дело небезопасное. Такая встреча будет расценена начальниками как вызов, как бунт со всеми вытекающими последствиями. Нет, к нему они не придут.

Командиры, которые уже сказали свое слово о нем, как о возмутителе законных порядков, приносить ему сочувствия не будут.

Жена? Такое вообще невероятно.

В комнате для свиданий, такой же унылой, как и все остальное в казенном доме, Полуян увидел Клавдию Ивановну Рудину, свою соседку по офицерскому бараку. Она поселилась там за год до приезда четы Полуянов вместе с мужем – майором, командиром роты морской разведки. Майор погиб при катастрофе флотского вертолета, а Клавдия Ивановна, прекрасный врач-терапевт, осталась в поселке и приняла на свои плечи фельдшерско-акушерский пункт.

– Клавдия Ивановна! Милая! Какими судьбами?!

Рудина поняла, что в данном случае «милая» не несло в себе особого смысла, но все равно испытала приятное чувство.

– Вот, решила вас навестить.

– Как вам удалось добиться свидания?

– Все очень просто. Попросила разрешение в прокуратуре. Я вам напекла пирожков. С капустой. – Клавдия Ивановна улыбнулась. – Вы здесь газеты читаете?

Полуян усмехнулся.

– Не запрещают, но и не дают.

– Я пирожки и снедь завернула в газеты. Почитайте.

– Обязательно.

– Как вы себя чувствуете?

– Словно ребенок, которого бросили родители. – Он виновато улыбнулся.

Рудина протянула через стол руку.

– Дайте вашу. Надеюсь, это не нарушит порядков острога?

Прапорщик, сидевший у двери, отвернулся.

Предложение показалось Полуяну слишком сентиментальным, опереточным, но он выполнил просьбу. Его пальцы ощутили мягкое теплое пожатие. Внезапно для самого себя он понял: в него жаркой волной потекла живая, трепетная сила. Это оказалось столь неожиданным, что он замер в удивлении. Возникло желание закрыть глаза, раствориться в неизъяснимом блаженстве. Клавдия Ивановна спокойно улыбалась.

– Вам лучше? Вы успокоились?

Полуян вздрогнул. Оказывается, он уже успел закрыть глаза и на какой-то миг выпал из реальности.

– У нас совсем немного времени, Игорь Васильевич. Поэтому я телеграфно. В газетах, которые принесла, материалы о вашей истории. О вашем поступке и аресте сообщило также московское радио. Комитет солдатских матерей проводит в Москве пикетирование Белого дома. Женщины требуют вашего освобождения и прекращения войны. У меня скопилось уже более двухсот писем в ваш адрес.

Полуяна известие ошеломило. Он и представить не мог, что кто-то помнит о нем и заботится.

– Почему вы не сказали об этом сразу?

Клавдия Ивановна дружески улыбнулась.

– Мне приятно было помолчать с вами. И потом – хотелось, чтобы вы успокоились, пришли в себя.

– А что в гарнизоне?

– Все хорошо. Приезжала московская комиссия. Отправку батальона в Чечню задержали. Организована боевая учеба…

– Откуда обо мне стало известно прессе?

– Какая разница, Игорь Васильевич? Нашлись люди, сообщили в газеты.

Полуян посмотрел на Рудину и вдруг понял все, о чем она не собиралась ему говорить.

– Клавдия Ивановна! Милая! Это вы!

Теперь слово «милая» прозвучало иначе, чем в начале их беседы.

Прапорщик, сидевший в стороне, поднялся.

– Свидание окончено.

Клавдия Ивановна протянула руку.

– До встречи, Игорь Васильевич. Главное для вас сейчас – выдержать экзекуцию. И еще. Учтите, что во время суда трибунал будут пикетировать. Солдатские матери. Семьи погибших в Чечне…

Прапорщик, провожавший Полуяна в камеру, загремел у двери ключами. И вдруг глухо проговорил:

– Вы хороший человек, товарищ подполковник. Вот у меня сына забрили. Боюсь, на убой погонят…

В камере пирожки и газеты пошли нарасхват.

С интересом принялся за газеты Вадуд. Он читал вслух то, что привлекало его внимание, и тут же комментировал. Начал с «Правды». Эта газета в застенки не попадала и потому оказалась самой интересной.

– Э, Тэтэ, послушай.

«Группа террористов во главе с ранее судимым Рахманом Мадуевым захватила автобус, объявив пассажиров заложниками. Благодаря умелым действиям антитеррористических подразделений заложники освобождены, террористы задержаны. Против террористов возбуждено уголовное дело».

– Мадуев? – Тэтэ оживился. – Рахман? Так мы его знаем, Вадуд. Помнишь?

– Потому и прочитал тебе. В школе его звали Маду…

Полуян, окунувшись в полудрему, к чужому разговору не прислушивался. Но слово «Маду» он услыхал. И оно разбудило неожиданное воспоминание.

Маду – так в военном училище звали его друга.