Текст книги ""Тихая" Одесса"

Автор книги: Александр Лукин

Соавторы: Дмитрий Поляновский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)

ПОДАРОК НЕЧИПОРЕНКО

Как и следовало ожидать, в списках сотрудников Одесской чрезвычайной комиссии Лежин не числился. Не было такого и в Особом отделе гарнизона. Нашелся один, по фамилии Лажнян, но проверка показала, что это бывший командир взвода стрелковой бригады Котовского, родом из Нахичевани. Многие знали его еще с гражданской войны.

Между тем хранить в тайне предстоящую операцию становилось все трудней и трудней. Для подготовительной работы тоже требовались люди. Иннокентьев предлагал начать понемногу привлекать к ней наиболее испытанных и проверенных сотрудников, но осторожный начальник разведотдела категорически возражал.

– Рассуди сам, – говорил он, – из-за этого шпиона мы сейчас как стеклянные – просматриваемся насквозь. Он же наверняка поддерживает с кем-то дружеские отношения, и, скорее всего, как раз с самыми лучшими из наших людей.

– Ну и что с того? Думаешь, они ему проболтаются по дружбе? – обиделся за чекистов Инокентьев.

– Не в том дело. Достаточно оторвать их от обычной работы, чтобы он насторожился.

– Ну и бес с ним, пускай его настораживается! Мало ли какие у нас могут быть дела!

Оловянников отрицательно крутил головой;

– Нет, нельзя, все на волоске!

Он не хотел рисковать ни в одной мелочи и, вероятно, был прав. Но рискнуть все-таки пришлось. И именно этот риск лишний раз подтвердил справедливость старинной пословицы о том, что нет худа без добра…

Подошло время встречать в Люстдорфе фелюгу с оружием. Для операции нужны были люди. Оловянников предложил было набрать их из сотрудников уголовного розыска или даже мобилизовать молодежь через городской комитет комсомола, однако Немцов и слушать об этом не захотел.

– Пусть наши идут, – заявил он, – дело серьезное!

– А шпион? – напомнил Оловянников.

– Шпион, шпион! На Канатной детский дом открыли для матросских сирот. Может быть, ты их лучше возьмешь? Там-то наверняка нет шпионов!

– Мне, знаешь, не до шуток, – сказал Оловянников, теребя усы – Группу должен возглавить Михалев. Люди пойдут с ним под видом блатных, и называть они его должны будут Седой. А ты понимаешь, как опасно расшифровывать Михалева как раз перед совещанием атаманов?

– Я все отлично понимаю! – сказал Немцов. – Но и перепоручать это дело кому-нибудь другому тоже не намерен! Пусти слух, что ночью будем брать контрабандистов, ну, допустим – в Лузановке. Дело обычное, никого не удивит. И вызови добровольцев. Да, да, добровольцев! Чем откровенней будем действовать, тем меньше тот что-либо заподозрит. А Михалева им не обязательно называть: не все же блатные в городе его знают, в конце-то концов!.. Ну, двум-трем ребятам, которые понадежнее, можно сказать, и хватит.

– Да ведь от остальных-то не скроешь, что фелюга привезет оружие. Одного этого достаточно, чтобы провалить Михалева!

– Предупреди, чтобы молчали.

– Шпиона тоже предупредить? – ехидно спросил Оловянников.

– Вот сказка про белого бычка! – рассердился Немцов. – Сказано тебе: никому я этого дела перепоручать не стану! Пойдут чекисты – и точка! Да черт тебя побери совсем, контрразведчик ты или нет? Так изволь провернуть это дело так, чтобы комар носу не подточил, иначе головы тебе не сносить, так и знай! Все! Действуй!

Оловянникову пришлось уступить. Он сделал это скрепя сердце, утешая себя тем, что, может быть, действительно шпион не придаст значения рядовой облаве на контрабандистов.

Но, видимо, от наблюдательных сотрудников Одесской чрезвычайной комиссии не укрылось, что начальник разведотдела очень серьезно относится к незначительной на первый взгляд операции. Желающих принять в ней участие оказалось больше чем достаточно.

Отобрали десять человек. Велели им собраться на конспиративной квартире вблизи Привоза. В три часа дня туда пришел Алексей.

Уже около месяца он был вынужден жить в тесном окружении всякой нечисти, вдали от товарищей, отделенный от них жесткими законами конспирации. И вот здесь, в комнате, где было полно чекистов, он вдруг почувствовал себя так, будто после долгого отсутствия возвратился в родной дом. Хмурые, веселые, насмешливые, простоватые – все эти люди были как-то по-родственному понятны ему. Хотелось к каждому подойти, хлопнуть по плечу, сказать: «Здорово, вот и я! Давненько не видались!» Это чувство еще больше усилилось, когда он увидел знакомые лица.

Был здесь молодой чекист, который на митинге местрановцев в Оперном театре наладил тишину с помощью дощатой дверцы. Другого чекиста, постарше, с выпуклым облысевшим лбом, Алексей запомнил еще с того дня, когда, шатаясь с Пашкой по Одессе, оказался случайным свидетелем его перестрелки с налетчиком на Пушкинской улице. Наконец, третьего чекиста Алексей знал понаслышке: это был начальник оперативного отдела губчека Демидов, плотный голубоглазый здоровяк в черной кожанке, застегнутой, несмотря на жаркую погоду, на все пуговицы.

Да, собственно, и все остальные казались ему уже где-то виденными, привычными, своими…

Немногословный, сдержанный, с простым малоподвижным лицом прирожденного разведчика, Алексей тоже привлек к себе внимание. Чекисты с любопытством поглядывали на незнакомого рослого парня в мешковатом пиджаке, с которым Оловянников и Инокентьев о чем-то долго беседовали наедине перед началом оперативного совещания.

Начал совещание Иннокентьев.

– Нынче вечером, – сказал он, – устроим небольшой маскарад. Поиграем в блатных…

Не объясняя, зачем это нужно, он велел всем позаботиться о соответствующем обличье и к восьми часам вечера опять собраться здесь.

– Указания получите на месте. Руководить операцией буду я и вот он… Зовите «старшой», этого достаточно. – Инокентьев указал на Алексея.

Все посмотрели на него.

Алексей сидел с краю стола, прямой, застывший. На щеках его выступили длинные желваки. Светлые, с холодным слюдяным блеском глаза были неподвижно устремлены на бронзовую чернильницу, стоявшую на столе. Когда Инокентьев уже собрался закончить совещание, он вдруг сказал:

– Одну минуту. Насчет специальной-то группы вы забыли?

– Что?

– Да как же! – проговорил Алексей, точно досадуя на забывчивость начальства. – Можно вас на пару слов? – и кивнул на дверь.

Они втроем вышли в коридор.

– Ты в уме? – набросился на него Оловянников. – Какая еще специальная группа?

– Тихо! – схватил его за плечо Алексей. – Он здесь!

– Кто?

– Этот гад… Лежин!

На мгновение воцарилась тишина. Стало слышно, как за дверью оживленно разговаривали чекисты. Оловянников, бледнея, спросил:

– Который?

– Полный, сидит рядом с Демидовым.

– Лысый?

– Да.

Оловянников и Иннокентьев переглянулись между собой.

– Арканов… старший уполномоченный, – проговорил Оловянников таким неестественно ровным голосом, что было нетрудно понять, какая буря поднялась в душе начальника разведывательного отдела.

– Как ты узнал?

– Зажигалка…

Да, это был китайский болванчик с раскрывающимся ртом.

Только два дня назад Алексей видел его в руках Нечипоренко. Потом он слышал, как атаман просил Шаворского передать что-то на память своему земляку, «незаменимому», как называл его «хозяин». И вот теперь зажигалка была у человека, который стрелял в налетчика на Пушкинской улице. Стрелял и не попал с тридцати метров…

Напряженное внимание этого человека Алексей ощущал на себе с того момента, как вошел в комнату, Вначале он объяснил это простым любопытством…

Ссутулившись, поставив локоть на стол, тот сидел как раз напротив Алексея. Пальцы его машинально поглаживали серебристое тельце восточного божка. Потом, также машинально, он нажал пружину. Болванчик раскрыл рот, из него выскочил острый язычок пламени… Алексей медленно отвернулся. Это не могло быть ошибкой или случаем – Алексей давно уже не верил в подобные совпадения. Лично для него все было ясно. Надо только доказать, уличить, поймать с поличным…

– Смотри, Михалев! Арканов переведен из Киева, полгода уже здесь. Ты точно знаешь, что это та самая зажигалка?

– Совершенно точно: всего две такие и есть! Да сами можете убедиться: у той фигурки должна быть вмятина сбоку. Петр потому и оставил ее себе, а мне дал которая получше.

– Ну, допустим… А не могло быть такого случая: Шаворский поручил кому-нибудь передать зажигалку по назначению, а порученец угодил к нам в руки, так она и попала к Арканову?

– Нет, – сказал Алексей, подумав. – Шаворский никому не поручал связываться с Лежиным, я бы знал. Ну давайте проверим. Вы заговорите с ним, спросите, откуда такая зажигалка, а я вмешаюсь.

– Хорошо. Только на рожон не лезь.

– Будьте спокойны!

– Надо Демидова предупредить, – заметил Иннокентьев. – Без него не начинайте. Вызовите-ка мне его сюда…

Воспользовавшись отсутствием начальства, чекисты повставали с мест. В комнате было сизо от дыма. Арканов стоял в простенке между окон, завешенных тюлевыми занавесками, разговаривал с Демидовым и высоким горбоносым чекистом. Когда вошли Оловянников и Алексей, они направились к своим стульям, на ходу гася цигарки.

– Ничего, можно курить, – сказал Оловянников. – Получилась небольшая задержка, товарищи, минут пятнадцать придется обождать. Сейчас доставят сюда одного типчика, который укажет точное место высадки контрабандистов. Демидов, там твоя помощь понадобится, выйди-ка к Василию Сергеевичу.

Демидов вышел. Оловянников опустился на стул посреди комнаты, всем своим видом показывая, что ближайшие пятнадцать минут он намерен отдыхать. Алексей присел возле него.

– Ну, братцы, – сказал Оловянников, – дельце нам сегодня предстоит заковыристое. Таких контрабандистов вы еще не видывали!

Он был заметно возбужден и чаще, чем обычно, проверял, на месте ли его усики. Чекистам, хорошо знавшим своего начальника, все это говорило о том, что Оловянников задумал какую-то хитрую комбинацию. Его обступили со всех сторон. Вопросов никто не задавал, но каждый надеялся узнать что-нибудь о предстоящем деле. Арканов стоял рядом с Алексеем, почти касаясь его коленом. Алексей близко видел его крепкий раздвоенный подбородок и мягкую круглую скулу с царапиной бритвенного пореза…

– Небось интересно? – усмехнулся Оловянников,

– Само собой, – сказал кто-то.

– Ничего, потерпите до вечера! Курить есть у кого-нибудь?

– Курить начали, Геннадий Михайлович?

– Случается, балуюсь, под настроение..

– Махорочки? Папирос?

– Курить так уж курить, махорку давайте.

Табак он взял у Арканова. Долго и неумело свертывал цигарку. Алексей видел, что он нарочно тянет время, дожидаясь, очевидно, возвращения Инокентьева.

Наконец тот вошел в комнату, сказал:

– Все в порядке.

– Ну и ладно, – кивнул Оловянников. – Дайте-ка огоньку…

Угостивший его табаком Арканов первым поднес и зажигалку.

– Ого! – сказал Оловянников. – А ну, покажи!

Он взял зажигалку, осмотрел ее со всех сторон:

– Хороша! Божок какой-то?

– Должно быть, китайский, – сказал Арканов. – Хитро сделана, верно?

– Хитро.

– У него их до черта, – заметил кто-то из чекистов, – цельная коллекция!

– У тебя еще такая есть? – заинтересовался Оловянников.

– Такой нету. Да вам-то зачем, Геннадий Михайлович, вы ж некурящий?

– Мало что, просто красивая вещица, хочется иметь. Не уступишь?

Арканов извиняющимся жестом развел руками:

– Не могу, память.

– От женщины, наверно?

– От друга: вместе воевали.

– А, от боевого соратника… – проговорил Оловянников. – Тогда другое дело. – Он повернулся к Алексею: – Посмотри, какая занятная.,

Алексей взял зажигалку. Вот она, вмятина… Он потер ее большим пальцем и искоса взглянул на Оловянникова. Тот едва приметно кивнул.

– Редкая вещь, – произнес Алексей, – таких, видно, немного…

– Я их немало переимел на своем веку, – самодовольно сказал Арканов, – а подобной не встречал,

– Да их всего-то две! – сказал Алексей и достал из кармана своего болванчика. Обе фигурки он сложил вместе, сжав большим и указательным пальцем. – Вот вторая. Тоже от друга…

Он снизу вверх посмотрел Арканову в глаза. И от его взгляда у Арканова беспокойно шевельнулись зрачки.

Кроме Оловянникова, Инокентьева и Демидова, который, войдя в комнату, издали наблюдал за этой сценой, никто из присутствующих еще ничего не подозревал.

Алексей поднялся и спросил с нарочитой наивностью:

– Значит, он ее уже успел тебе передать?

– Кто?

– Ну, друг твой, сосед, Степан Анисимович?

И тут все увидели, как у стоявшего перед ним человека лицо как-то вдруг обессмыслилось от испуга и приобрело серый оттенок.

– Какой такой сосед? – пробормотал он. – Н-не знаю!

– Разве? – не выпуская его взгляда, сказал Алексей. – А он тебя часто вспоминает, такую рекомендацию дает – позавидуешь: незаменимый, говорит, человек! И Шаворский поддерживает.

Пока он все это говорил, с Аркановым творились удивительные превращения. Он отступил на шаг, съежился и, казалось, стал ниже ростом. У него старчески одрябли щеки, обильная испарина выступила на лбу.

– Да ты что! Путаешь с кем-то…

– Нет, не путаю, Лежин, специально пришел тебя повидать!

Лежин обвел глазами чекистов, попытался иронически улыбнуться, но улыбка не получилась. Чекисты расступились. Он стоял один посреди комнаты, неуклюже распялив локти.

Не давая ему опомниться, Алексей сказал:

– А Нечипоренко ты узнаешь: сейчас его приведут сюда!

– Врешь! – вырвалось у Лежина. – Не взяли вы его!..

– Не взяли – так возьмем! – проговорил Оловянников, отстраняя Алексея. – Наконец-то ты попался, собака! Снять оружие!

Втянув голову, не спуская глаз с начальника разведотдела, Лежин попятился к стене.

Рядом с ним уже был Демидов.

– Сказано тебе, с-снимай! – слегка заикаясь, приказал он.

Лежин оттолкнул протянутую к нему руку и сделал движение в сторону, точно хотел проскользнуть к окну между Демидовым и стеной.

Начальник оперативного отдела преградил ему дорогу:

– Стойл

– Пу-усти!..

Надеясь, очевидно, воспользоваться замешательством среди чекистов и выпрыгнуть из окна невысокого второго этажа, Лежин вдруг нагнулся и головой вперед бросился на Демидова.

Однако с Демидовым не так-то легко было совладать. Лежинм сбил его с ног, но, падая, тот успел поймать шпиона за отворот куртки и рвануть на себя. Они покатились по полу. На помощь подоспели Алексей и оправившиеся от изумления чекисты.

Через несколько минут Лежин сидел на стуле, прикрученный к нему поясными ремнями.

– Сейчас будешь говорить или после? – спросил его Оловянников.

– Га-ады!.. – прошипел Лежин. Лицо его было перекошено, слезы текли по щекам. – Слова не вытяните, гады!..

– Значит, после, – спокойно резюмировал Оловянников. – Вот, товарищи, какой камуфлет! – обратился он к чекистам. – Полгода этот тип считался у нас своим. Расхлебывать, что он наделал, нам еще предстоит. Ну, да постепенно расхлебаем… А теперь слушайте. Его мы оставим здесь на день-два, в чека отправлять не будем. О том, что произошло, не должна знать ни одна живая душа, даже из наших, обстановка требует. Вы поняли меня? Ни одна живая душа! Будут спрашивать, где Арканов, говорите: послан в командировку.

Убедившись, что присутствующие хорошо усвоили его распоряжение, спокойно, будто решительно ничего не случилось. Оловянников заговорил об операции в Люстдорфе.

Когда расходились, он задержал Алексея:

– После, если сможешь, приезжай сюда. Вместе допросим эту сволочь. – И, весело блеснув очками, шепотом добавил: – Хорошо, брат! Правильный сегодня денек!

КОНТРАБАНДИСТЫ

Чекисты выехали в восемь часов вечера на старом, заезженном грузовике. Алексей ждал их на окраине города возле горы Чумки. Его посадили на дно кузова, со всех сторон загородив от посторонних глаз, и грузовик, дребезжа всеми своими частями, покатился по булыжной дороге к Люстдорфу.

Инокентьев еще утром побывал в этом пригородном поселке, населенном немецкими колонистами, и наметил место для «приема» заграничных «гостей»: укромную галечную отмель, с двух сторон отгороженную скалами, а с третьей – обрывом. Сюда было трудно добраться и еще трудней – выбраться отсюда.

Чекисты спрятали грузовик в кустах на обрыве и спустились к берегу, наломав по пути по охапке сухого бурьяна. На пляже приготовили три осветительных костра, для которых предусмотрительный Инокентьев захватил бутыль с керосином. Дисковый ручной пулемет системы Шоша установили на скале, круто нависавшей над берегом.

Затем Алексей позаботился о сигнализации, обусловленной в «депеше» от Рахубы. Два чекиста с фонарями устроились в разных концах отмели. Сигналы они должны были давать по очереди, отмечая участок берега, к которому надлежит пристать «гостям».

Когда все было готово, улеглись на берегу и стали ждать.

Ночь выдалась теплая и тихая. Ни ветерка в море, ни шороха на обрывах. Только легкий, стеклянный плеск воды. Большая, шершавая с одного бока луна повисла над морем, расплескав под собой серебристую жирную речушку света.

Алексей и Инокентьев лежали рядом за большим острым обломком скалы и курили в рукав.

– Как там мой Пашка, Василий Сергеевич? – спросил Алексей.

– Пашка? – удивился Инокентьев. – С каких это пор он стал твоим?

– Ну, сказал как пришлось. Как он там?

– Ничего, живет.

– По отцу горюет?

– Сейчас поспокойнее уже.

– А меня помнит?

– Помнит… – ворчливо повторил Иннокентьев. – У него других разговоров нет: дядь Леша то, да дядь Леша се. Чем ты его приворожил?

– Рыбу мы с ним ловили, – сказал Алексей, улыбаясь и с нежностью вспоминая своего курносого приятеля. – Ну, в подкидного дурака резались…

– Рассказывал он. Говорит, ты в эту игру вовсе не тянешь…

– Врет! – убежденно сказал Алексей. – Купил много, потому и выигрывал. – Помолчав, он осторожно спросил: – Может, отдадите мне его, Василий Сергеевич?

Инокентьев приподнялся на локтях:

– Да ты что, парень, рехнулся? Как это я тебе его отдам? Куда ты его денешь?

– Найду куда. Со мной будет жить.

– Где? В Нерубайские катакомбы его потащишь?

– Ну не век же мне так мотаться, остановлюсь когда-нибудь.

– Ишь выдумал! – разволновался Инокентьев. – И придет же такое в голову! Мальчонку ему отдай, тоже воспитатель нашелся. Ты сам-то сперва человеком стань, семью заведи…

– Заведу когда-нибудь. А пока мы бы и с Пашкой неплохо пожили.

– Кончай! – старого сказал Инокентьев. – Пашка мне заместо сына. Моя Вера Фоминишна над ним как наседка, совсем забаловала парня.

– Ну вот видите! А со мной…

– Кончай! – еще строже сказал Иннокентьев. – Ишь ведь игрушку нашел! Родня он тебе, что ли?

– Так ведь и вам…

– Дурной ты! – глухо проговорил Инокентьев. – Моего Витьку убили в двадцатом году. У меня в сердце пусто. Не понять тебе этого: молод еще.

Укрывшись за камнем, он в несколько сильных затяжек докурил папиросу. Оранжевые вопышки освещали его крупный нос и белые брови.

– И чтоб при Пашке никаких таких речей не вести! Не мути парня. Конечно, он бы тебя выбрал: ему с тобой вольница! И все! Не люблю глупых разговоров! – Он сунул окурок под камень и отвернулся.

Некоторое время они лежали молча. Потом Иннокентьев сказал:

– Погода мне не нравится. Полный штиль да луна. Могут не прийти. – Он встал. – Посмотрю, как ребята…

Положив голову на камень, Алексей думал о том, какой хороший человек Инокентьев и что зря он его «заводил» разговорами о Пашке. Мальчонку ему действительно некуда девать. Живет бобылем. Не таскать же с собой по заданиям! А на спокойную жизнь, по крайней мере в ближайшие несколько лет, Алексей не рассчитывал. Вот если бы…

Тут его мысли неожиданно перекинулись на Галину. Девушка встала у него перед глазами такой, какой он увидал ее в первый раз: бледная, стройненькая, в матерчатых «стуколках» и марлевой блузке, туго обтягивавшей грудь… Вообще в последнее время он заметил, что ему ничего не стоит вызвать ее в памяти. Даже глаз не нужно закрывать: только подумаешь – и вот она, тут. Смотрит карими требовательными глазами… Иногда – и даже чаще – это происходило помимо его желания. Он теперь каждый свой поступок расценивал по тому, как отнеслась бы к нему Галина. И случалось, ловил себя на недобросовестности. О пожаре на элеваторе, о стычке с Микошей, о разоблачении Лежина – об этом он мог бы рассказать девушке, а вот о том, как перетрусил в Нерубайских катакомбах, – пожалуй, нет. Не поймет. Ей, наверно, и вовсе неведомо, что такое страх. С такой всегда будет беспокойно, за каждым своим шагом придется следить. А лучшей не надо. Не бывает. Вот если бы…

Захрустела галька. Подошел Инокентьев.

– Послушай-ка! – сказал он.

Алексей встал, прислушался. С моря доносились глухие, едва слышные, тыркающие звуки. Работал мотор.

– Вроде идут!..

Прошла минута, другая, черный, непроницаемый бархат морской дали три раза прокололи слабые короткие вопышик сигнального огонька.

– Они! – сказал Алексей. – Хлопцы, внимание! – Он уже всех чекистов знал поименно. – Гурченко, иди к кострам. Керосин налей, когда они будут ближе, чтобы не выдохся. Не зажигай до поры… Эй, – крикнул он сигнальщикам, – начинайте! Остальные – сюда! – Подойдя к скале, на которой устроился пулеметчик, он напомнил: – Петров, стрелять не спеши, попробуем взять без шума. Если оторвутся от берега, тогда бей.

– Понятно, – отозвался сверху голос того самого парня, который навел когда-то порядок в Оперном театре.

Трое чекистов подошли к Алексею.

С обеих сторон отмели попеременно замигали фонари.

Пофыркивание мотора участилось. Судно быстро шло к берегу. Потом чекисты услышали, как мотор перевели на холостые обороты, а спустя еще несколько минут лунную дорожку пересекла тень самого судна.

Это была не фелюга, как предполагалось, а большой морской дубок с длинной косой реей на мачте. Тихонько урча, он приблизился к отмели.

Последовал уже известный диалог:

– Чего мигаете?

– Фонарь испортился. А вам чего надо?

– Скумбрию купим.

– Скумбрии нет, есть камбала,

С дубка спросили:

– Седой здесь?

– Здесь.

– Пускай подойдет. Остальным стоять дальше. – И негромко предупредили: – У нас пулемет…

Алексей сделал чекистам знак отойти.

Его осветили фонарем. Какой-то человек всмотрелся в него и сказал:

– Он! Привет, Седой, не узнаешь?

Это был… Рахуба.

– Григорий Павлович? – стараясь не выдать охватившего его волнения, спросил Алексей – Я самый! Как там у вас?

– Нормально!

Повернув голову, Рахуба сказал кому-то:

– Причаливайте!

Мотор несколько раз фыркнул посильнее, и тяжело нагруженный дубок, немного не дотянув до берега, уперся днищем в гальку. С него спрыгнул полуголый матрос с канатом.

– Люди с тобой надежные? – спросил Рахуба.

– Полностью! – заверил его Алексей.

– Шаворский, конечно, не пошел?

– Нет. Здесь… Иванов, помощник его.

– Не знаю такого…

– Он в Нерубайских катакомбах жил, – с ходу выдумал Алексей, – офицер.

– Ага, зови! Стой, помоги-ка сойти. Алексей почти перенес Рахубу на сушу. Он даже не показался ему тяжелым. Случись в том необходимость, он мог бы, пожалуй, на себе волочить его всю дорогу до Маразлиевской – в губчека!

Оставив Рахубу возле суденышка, он подошел к Иннокентьеву. Едва шевеля губами, прошептал:

– Сам Рахуба!

– Понял…

– Я сказал, что вы…

Инокентьев не дал ему закончить:

– Слышал, идем…

– Ротмистр Иванов, – представился он Рахубе. – С благополучным прибытием! Вот уж не ждали вас! Они пожали друг другу руки. Свесившись с борта, человек в рыбачьей зюйд-вестке что-то гортанно и недовольно сказал по-румынски.

– Начинайте разгружать, – распорядился Рахуба, – капитан торопится. – Понизив голос, он тихо сказал Инокентьеву: – Мы едва уговорили его ехать, не любит, собака, тихую погоду.

Алексей подозвал своих:

– Принимайте товар по-быстрому!

Рахуба, все еще заметно хромая, отошел в сторону. Чекисты принялись за разгрузку.

Первым делом контрабандисты осторожно спустили на берег четыре густо смазанных маслом станковых пулемета. Затем начали сгружать длинные ящики с винтовками. Все было упаковано на совесть, и лишь гранаты-«лимонки» были уложены а круглые плетеные корзины для перевозки фруктов.

Выяснилось, что команда дубка состоит из четырех человек: двух матросов, моториста и капитана. Чекистов они на борт не пустили. По-видимому, собирались отвалить сразу, как только освободятся от своего опасного груза. Мотор не глушили, якорь не сбросили. На берегу росла груда ящиков и корзин. Дубок все выше подымался из воды. Босой полуголый матрос удерживал его за канат у берега.

– Схожу помогу им, – сказал Инокентьев Рахубе.

– Не надо, сами управятся.

– Ничего, быстрее будет.

Алексей и приземистый большеголовый уполномоченный Царев принимали с дубка очередной ящик с винтовками. Инокентьев отстранил Царева и сам взялся за край ящика. Пока несли его, он успел шепнуть Алексею:

– Будем брать! Скажи ребятам, пускай начинают, как условились. Я Рахубой займусь.

– Справитесь один?

– Как-нибудь!

Разгрузка заканчивалась. Оставалось выгрузить последние патронные цинки.

Чекисты подошли к дубку. Некоторым пришлось для этого по пояс войти в воду.

– Подсади, – шепнул Алексей Цареву.

Он взялся за борт, подпрыгнул и перевалился в суденышко.

– Ку-уда?! – бросился к нему один из матросов. – Ку-уда лезешь! Назад, назад!

– Погоди! – отстраняясь, сказал Алексей. – Помочь хочу!

– Не надо помочь! Иди, иди назад!.. О-о, куда ты?!

Не слушая, Алексей протянул руку Цареву и втащил его в дубок. За Царевым полез рослый широкоплечий чекист, по фамилии Марченко, а с другого борта появилась еще чья-то голова.

– Михай! – крикнул матрос, пятясь к корме, и что-то добавил по-румынски.

К ним пробирался капитан.

– Назад, Иван, назад! – закричал он издали. – Слезай скоро! Назад слезай!

– Что у вас там? – раздался с берега встревоженный голос Рахубы.

– Да вот помочь хотим, – ответил Алексей, – а они шумят…

– Никакой помочь не надо! – подскочил к нему капитан. – Слезай назад! – Он вцепился Алексею в рукав, подталкивая к борту.

Алексей схватил его за руку, дернул к себе и прямым встречным ударом в челюсть сбил с ног. Наваливаясь сверху, крикнул:

– Бери их, хлопцы!

Дубок сильно раскачивался: с обеих сторон в него лезли чекисты. На корме вдруг благим матом завопил моторист. Хлестнули выстрелы по берегу…

Кроме капитана на дубке было всего два контрабандиста (один матрос находился на отмели). Их довольно быстро скрутили. Хуже всех пришлось Алексею. Капитан оказался очень сильным малым. Он сумел вывернуться из-под Алексея и выдернуть нож. Изловчившись, Алексей поймал его за запястье и успел почувствовать на коже только твердое скользящее прикосновение стали. Молча перекатывались они в тесном промежутке между бортом и основанием мачты. Бандит норовил ударить Алексея головой в лицо, а Алексей думал только о том, чтобы не выпустить его руку, сжимавшую нож.

– Берегись, старшой!.. – Марченко, наклонившись, хлопнул капитана по темени рукояткой нагана.

У того сразу обмякли руки, нож выпал, стукнув о дно дубка.

– Веревка есть? – задыхаясь, спросил Алексей, не выпуская контрабандиста

– Есть.

– Давай сюда!

Когда капитан был накрепко связан, Алексей вскочил на ноги…

Свалка на дубке началась в полной темноте. Когда она закончилась, на берегу пылали костры, освещая просторную отмель, бурые нагромождения камней и желтый, изрезанный щелями срез обрыва, на котором суетливо дрожали короткие тени.

На отмели, скорчившись, лежал человек в синем бушлате.

– Василий Сергеевич?! – крикнул Алексей.

«Убит! – вспыхнуло в мозгу. – Где Рахуба?!»

Петров, пулеметчик, стоя во весь рост на скале, что-то кричал, махая маузером и указывая в сторону обрыва. Кто-то взбирался по крутой, почти отвесной стене, цепляясь за едва приметные выступы. Это был Рахуба. За ним, изрядно отстав, лез Гурченко – чекист, зажегший костры на берегу.

С носа дубка, который во время свалки раскачался и немного отошел от берега, Алексей прыгнул на отмель.

– Держи его, Гурченко, не дай уйти! – закричал он.

Рахуба был весь на виду, раскоряченный на отвесной стене, ярко освещенный пляшущим светом костров. Держась за куст, свисавший с верхнего края обрыва, он стоял одной ногой на узком каменном выступе, а другой нащупывал опору для толчка.

– Сейчас я его сниму! – крикнул Петров.

Алексей хотел было остановить его: «Не стреляй живого возьмем!» – но не успел: грохот тяжелого маузера раскатился по берегу, гулко громыхнул в оползнях.

Рахуба выпустил куст, запрокидывая голову, на мгновение застыл на месте, потом что-то осыпалось у него под ногами, и, выгибая спину, он полетел вниз мимо прижавшегося к стене чекиста.

Когда Алексей подбежал, Рахуба был уже мертв. Он лежал навзничь, с открытыми глазами и судорожно разинутым ртом.

– Эх, перестарался Федька! – проговорил спрыгнувший с обрыва Гурченко. – Готов!

– Обыщи его! – сказал Алексей и бросился назад, к Иннокентьеву.

Царев и мокрый до пояса Марченко осторожно переворачивали его на спину. Инокентьев глухо, мучительно стонал.

Алексей опустился на корточки:

– Что, Василий Сергеевич?..

Инокентьев не ответил. Изо рта у него текла кровь.

– В живот он ему стрелял, гад, – проговорил Царев, – прямо в упор через карман. Он и сделать ничего не успел… Наверх надо нести, в машину.

– Растрясет его по дороге, – заметил Марченко. – Не доедет.

Алексей оглянулся. Чекисты подтягивали к берегу дубок, на котором по-прежнему работал мотор. Опять становилось темно: сухой бурьян, политый керосином, быстро догорал. Подошел Гурченко с фонарем.

– Кто в моторе смыслит? – спросил Алексей.

– Я, – сказал Петров. – А что?

– Дубок сможешь довести до Одессы?

– Чего ж мудреного.

– Тогда повезете морем, – сказал Алексей. – Ну-ка, взялись!..

Инокентьева подняли с земли и перенесли на дубок. От боли он потерял сознание.

Оттащив к мачте связанных контрабандистов, уложили Инокентьева на широкую банку в передней части суденышка.

– Можете ехать, – сказал Алексей Петрову. – Марченко, бери Царева и Нилова, останетесь караулить оружие.

– А ты?

– Я на грузовике поеду. Встречу их на Карантинной пристани…

Он слез на берег, подождал товарищей, и они втроем столкнули дубок с отмели.

Затрещал мотор. Суденышко плавно отошло от берега, развернулось и начало отдаляться. Исчезло во мраке. Только два сигнальных фонаря еще долго мерцали вялым, неярким светом.

– Довезут или не довезут? – проговорил Царев.

Никто ему не ответил. Алексей тряхнул головой:

– Ну все. – Он провел ладонью по лицу. – Пойду. Этого, – он кивком указал на Рахубу, – прикройте чем-нибудь. Никого близко не подпускать.

– Понятно!

– Пока…

И, чувствуя внезапную тяжелую усталость во всем теле, медленно пошел к обрыву.