Текст книги "Трус"

Автор книги: Александр Крон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

С у щ е с т в о. Не помню. Даже странно...

Р о м а н ч у к (растерян). Как же!.. Вы же?..

Ш е б а л и н. Тсс!.. Довольно! Это мираж, Романчук.

Р о м а н ч у к. Никак нет, ваше благородие, я трезвый.

Смех.

Ш е б а л и н. Нет, ты именно пьян, Романчук. Тебе мерещится. Понял? Отвечай.

Р о м а н ч у к. Никак нет...

Ш е б а л и н. Ну! Ты меня знаешь.

Р о м а н ч у к (покорно). Так точно, пьян, вашбродь.

Ш е б а л и н. То-то. Ладно – прощаю. Можешь идти.

Р о м а н ч у к (идет к выходу. У двери оглядывается, вздыхает, крутит головой и говорит про себя, шепотом). Поля... (Вышел.)

Офицеры занимают места за столом.

Ш е б а л и н. Каков болван?

С у щ е с т в о (Золотареву). Костя, а вы?

З о л о т а р е в (резко). Благодарю, я не хочу.

Ш е б а л и н. Не обращайте внимания – это пройдет. Командуйте, мисс! Вы – наша хозяйка. Ваши желания – закон. Ну, первую – в молчании.

Пьют.

Р ы д у н. Тост!

Ш е б а л и н. Я поднимаю бокал за...

Звук колокола. Стук в дверь.

Ах, черт!

С у щ е с т в о (встревоженно). Что такое?

Ш е б а л и н. Поезд. Я дежурный.

Стук в дверь.

Сейчас! (Идет за шинелью.)

С у щ е с т в о (прижимается к нему). Ах, нет! Я не разрешаю.

Т и ц. Ого!

Ш е б а л и н. Это вне вашей власти, мисс. Воинский долг!

Р ы д у н. Да-с!

С у щ е с т в о. Фу! Я не хочу. Костя!

Золотарев поднимает глаза.

Костя, если вы меня любите, пойдите за него. Ведь вам все равно. Пойдете, а? Ну, для меня!

Т и ц. Ого! Вот это мираж!

З о л о т а р е в (зло). Вы с ума сошли! Оставьте меня в покое.

С у щ е с т в о. Фу! Вы меня обижаете.

Р ы д у н. Как! Прапорщик Золотарев, вы осмеливаетесь отказывать женщине? Стыдитесь!

Слышен гудок приближающегося поезда.

З о л о т а р е в. Я никуда не пойду. (Садится в напряженной позе.)

Слышен шум приближающегося поезда. Пауза.

(Срывается с места.) Хорошо, прекрасно... (Хватает шинель и в бешенстве выбегает.)

Офицеры хохочут.

Ш е б а л и н. Я поднимаю бокал за...

Шум скандала.

Р ы д у н. Что такое? Боже мой!..

Существо вздрагивает. Шебалин выбегает.

Действительно какой-то мираж! В чем дело, поручик?

Ш е б а л и н (в дверях). Он с ума сошел! Он этого Семеняка... ножнами по лицу...

Все бросаются к дверям.

Прапорщик, успокойтесь! (Бросается обратно.) Отто, сюда!

Р ы д у н. Безобразие! Вы пропустите состав!

Г о л о с  Ш е б а л и н а. Напра-во! Арш!

Лязг дверей, топот, гудки, в окнах замелькали огни

прибывшего поезда.

Перрон. Ночь. Оттепель. Звездное небо. Светящиеся

точки стрелок и сигнальных фонарей. В черных потухших

стеклах вокзальных помещений дробятся отблески

светящегося диска перронных часов. Ярко освещено

только окно аппаратной. Там Татьяна. На посту, у

колокола, – Василий. Прислушивается к стуку аппарата.

На перрон вышли Шебалин и Существо. Подошли к краю

платформы. Тихий разговор, прерываемый смехом.

С у щ е с т в о (пытается идти). Ля-ля-ля – держите меня. Ай! Какая платформа высокая! Пустите, я сама... Фу, Жо-о-ра, как не стыдно! Смотри, как красиво. Огонечки... Далеко-далеко! Там Москва?

Ш е б а л и н. Нет, там. Пойдем.

С у щ е с т в о. Куда? Там Костя... Почему он такой странный?

Ш е б а л и н. Мальчишка... (Насвистывает романс.)

С у щ е с т в о. Что это? А! Как тихо... Зачем ты меня напоил? Я ничего не понимаю. Куда все ушли?

Ш е б а л и н. На линии опять какая-то катавасия. Разобран путь.

Василий прислушивается.

Наверное, старик проторчит там с командой до утра. Пойдем?

С у щ е с т в о. Куда?

Ш е б а л и н. Есть тут одна тихая обитель.

С у щ е с т в о. О, Жорж!

Ш е б а л и н. Прошу прощенья, мисс. Я солдат. Война делает людей грубыми.

С у щ е с т в о (прижимается к нему). Идем. Все равно. Вы... ты... как это все странно. Но я должна тебе сказать... Когда я была совсем девочкой... меня обманул один человек... Ты понимаешь?

Идут.

Ш е б а л и н. Понимаю. Это было на даче. Душный осенний вечер. Он так хорошо говорил. Мимолетное увлечение. Я ничего не знала. Это было ужасно. Он оказался негодяем. Я его прогнала...

С у щ е с т в о (искренне изумлена). Откуда ты знаешь?

Ш е б а л и н. Так. Догадался.

Из двери аппаратной выходит Татьяна.

Т а т ь я н а. Прекрасная ночь, Георгий Николаевич!

Ш е б а л и н (слегка смущен). Прекрасная ночь... Вы... подышать?

Т а т ь я н а. Угу. Устала. Скоро смена.

Ш е б а л и н. А я иду проводить нашу гостью. Прекрасная ночь...

Т а т ь я н а. Прекрасная ночь. Желаю успеха.

С у щ е с т в о (ревниво). Кто это?

Ш е б а л и н. Так. Одна...

Уходят.

Т а т ь я н а (провожает их глазами, радостно вздохнула). Слава богу!

В а с и л и й. Что так?

Т а т ь я н а. Это вы, Василий Павлыч? (Смеется.)

В а с и л и й. Что это вы?

Т а т ь я н а (сквозь смех). Бросили меня, Василий Павлыч.

В а с и л и й (хмуро.) Не пойму. Горюете?

Т а т ь я н а. Плачу горькими слезами. (Серьезно.) Эх, вы! Смотрите на человека и ни чуточки не видите. Вот Дорофей – он молчит, а все понимает.

В а с и л и й. Так то Дорофей...

Т а т ь я н а. Вот я сейчас смеюсь, а что со мной было – рассказать немыслимо. Сначала прапор этот... Разлетелся с книжками, развел философию, а потом сразу к делу: я человек, и ничто человеческое мне не чуждо... А сам на человека не похож! Разве такие люди бывают?

В а с и л и й (сквозь зубы). Гриб поганый!

Т а т ь я н а. Отхлестала его как следует – отстал. За ним этот... Настойчивый, самоуверенный – ух! К отцу стал заходить. Потом у Степана комнату снял. Зовет. А не идти нельзя. Хозяин – прогонит. Раз пришла я к нему, а он меня стал целовать. Я молчу, стою как мертвая, – даже он заметил. А потом прибежала к Натальюшке, сижу и реву...

В а с и л и й. Зачем вы про это?

Т а т ь я н а. А когда вы про меня тогда сказали – помните, у Степана? Как обидно было...

В а с и л и й. Вы меня простите... У меня характер такой. Вон и Дорофей говорит – чумовой. Он меня знает. Я не то чтоб не поверил, а просто... Вот резануло меня что-то. Вы простите.

Т а т ь я н а. Василий Павлыч!.. Вася! Вот давно так хотела сказать. Я разве сержусь?.. Я тоже чуточку понимаю. Мне ведь главное – аппарат. Отец шипит – гонит с телеграфа. А мне разве можно? Вот сегодня депешу передавали насчет...

В а с и л и й. Насчет чего?

Т а т ь я н а. Дорофей не велел... Ну, все равно скажу. Насчет вас. Я по ключу разобрала.

В а с и л и й. Вот оно что! Чем же я так угодил?

Т а т ь я н а. Подозревают.

В а с и л и й. Та-ак! Какая ж это сука языком треплет?!

Лязг открываемой двери.

Т а т ь я н а. Тсс! Идут. (Скрывается за дверью аппаратной.)

Василий подтянулся.

На перрон выходит Дорофей. Голова забинтована, шинель

внакидку. В руках у него чайник. Чуть пошатываясь,

идет по платформе.

В а с и л и й. Дорофей!

Д о р о ф е й. А! Вася?

В а с и л и й. Болит?

Д о р о ф е й. Болит.

В а с и л и й. Здорово болит?

Д о р о ф е й. А? Нет, не так, чтоб очень.

В а с и л и й. Один лежишь?

Д о р о ф е й. Нет, там дневальный.

В а с и л и й. Зачем вышел-то?

Д о р о ф е й. Кипятку поискать. Ребята вернутся – чайку засыплем. Ну, ладно. Я пошел. (Уходит.)

Т а т ь я н а (выглянула). Это Дорофей был?

В а с и л и й. Дорофей. Как он его покалечил, гриб поганый!

Т а т ь я н а. Не могу я больше этого слышать! Не могу!

В а с и л и й. У, нечисть! Как его только земля держит! Ведь на небе от него смердеть должно! Покуда такой вот ходит по земле, я на себя глядеть не хочу. Не уважаю, все равно что навоз. Эх, видать, замордовали Ваську. Жмут со всех сторон. А голова дурная – сама думать трусовата.

Т а т ь я н а. Василий Павлыч! Вася! Зачем вы так?.. Ведь вы же... Ведь это неправда. Вы настоящий, сильный. Я знаю. Может, я за это вас и...

В а с и л и й. Сильный? Был сильный. Сломали меня здесь...

Т а т ь я н а. Нет! Зачем так говорить? Кто вас может сломать?

В а с и л и й. Кто? Сам думаю – кто? А Дорофей и сломал. Выходит, что так. Я Дорофея больше всех люблю. Он мне дороже, чем брат. А иногда так злоблюсь на него. Сил нет смотреть, что он от прапора терпит... Сам гнется и меня к земле гнет. Он, конечно, умнее меня, политику знает. Умом я с ним соглашаюсь, а сердце иной раз упрямится.

Т а т ь я н а. Не любит вас Дорофей.

В а с и л и й. Нет, любит. Знаю. Меня, может, кроме Дорофея, и не любит-то никто.

Т а т ь я н а. Разве уж так никто?

В а с и л и й. Не знаю. Что вы так... глядите чудно?

Т а т ь я н а. Застенчивый вы, Василий.

В а с и л и й. Нет, я не застенчивый. Я раньше даже очень был нахальный. А сейчас – верно, смотрю вот на вас, сказал бы слово, да язык не гнется.

Т а т ь я н а. Вася...

В а с и л и й (вздрогнул). Глядите. Он! Видите? Гриб поганый! Идите, Татьяна Осиповна... Ишь бродит!

Пауза.

Татьяна скрылась за дверью. В полуосвещенном окне

обрисовалась фигура Золотарева. Василий, не

отрываясь, следит за ним взглядом. Фигура неподвижно

застыла у окна, затем метнулась в сторону. Золотарев

выбежал на платформу, озираясь и, видимо, кого-то

разыскивая, остановился, вглядываясь вдоль платформы,

ринулся вперед и остановился опять. Навстречу ему

медленно идет Дорофей. Увидя прапорщика, остановился

и поднес руку к козырьку. Золотарев, задыхаясь,

подбежал к нему.

З о л о т а р е в. Где поручик Шебалин? Куда они пошли?

Д о р о ф е й. Не могу знать, ваше благородие.

З о л о т а р е в. Найти! Отставить. (Подозрительно всматривается в лицо Дорофея.) Ты почему не в строю?

Дорофей молчит.

(Понял и вспыхнул.) Все равно! Отвечать!

Д о р о ф е й (медленно). Голову повредил, вашбродь...

З о л о т а р е в. Притворяешься?

Дорофей молчит.

(Замахнулся.) Дурака строишь? Говори!

Д о р о ф е й (с трудом сдерживаясь). Ваше благородие, ежели вам желательно меня ударить, то бейте сразу. А сказать я вам ничего не умею.

З о л о т а р е в (опустил руку). Вот как! О-о-о! Ты... Иди!

Дорофей молча повернулся и скрылся за дверью третьего

класса. Прапорщик торопливо пошел вдоль платформы и

скрылся в глубине. Василий, до этого неподвижно

наблюдавший сцену, рванулся с места и, оставив

винтовку, двинулся вслед за прапорщиком. Выглянувшая

Татьяна увидела оставленный пост. Узкая тропинка

около полотна железной дороги, окаймленная

кустарником. Бледный лунный свет. Торопливо идет

Золотарев. Остановился, услышав за собой звук шагов.

Обернулся и вздрогнул, узнав Василия. Василий тоже

остановился. Наступило долгое молчание. Наконец

прапорщик понял, что он должен действовать. Он

нащупал в кармане револьвер и пошел на Василия.

Василий шагнул вперед. Подойдя вплотную, они

остановились, молча, в упор разглядывая друг друга.

Золотарев первым нарушил молчание. Он попытался

раскричаться осекающимся голосом, запнулся и умолк.

Рука Василия легла ему на грудь. Прапорщик увидел

совсем близко от себя бешеные глаза солдата и

оледенел. Неслушающимися пальцами он вытащил

револьвер. Василий схватил его за кисть. Выстрел.

Василий отступил назад. Тело прапорщика сразу сникло

и повалилось на кустарник. Василий замер, растерянно

озираясь, прислушиваясь. В ночной тишине отчетливо

донеслись издалека стук колес и гудок идущего поезда.

Затем он бросил револьвер и побежал не оглядываясь.

Выглянувшая луна ярко осветила начищенные до глянца

сапоги прапорщика на узкой тропинке. Голос за сценой

поет:

"Передо мной раскинулась дорога,

Во тьме огней не видно путевых.

На сердце у меня неясная тревога,

Душа полна предчувствий роковых".

С противоположной стороны возвращаются по тропинке

Шебалин и Существо. Шебалин вполголоса напевает.

Существо виснет у него на руке.

С у щ е с т в о (нежно). Ты теперь меня, наверное, не будешь уважать.

Ш е б а л и н (лениво). Буду, буду. Обязательно буду.

С у щ е с т в о. Ай, Жора! (Прижимается к Шебалину.)

Ш е б а л и н (бросился вперед и остановился). Золотарев!

С у щ е с т в о (истерически вскрикивает). Костя! Боже мой! Я себе этого никогда не прощу! (Падает.)

Шебалин нагнулся и нашел револьвер. Посмотрел

секунду, соображая. Затем нетерпеливо пошевелил

женщину за плечо. Она не двинулась. Тогда поручик

молча отшвырнул ее в сторону и нагнулся над телом,

деловито осматривая его.

(Дрожа и плача, теребит Шебалина.) Застрелился? Застрелился?

Ш е б а л и н (вскочил, взбешенный). При чем тут ты! Из-за таких... не стреляются.

С у щ е с т в о. Жора!..

Ш е б а л и н. Замолчи! (Рассматривает увольнительный билет.) Дорофей Семеняк, ефрейтор. И зайца можно сделать тигром. Ясно. Вы сами виноваты, прапорщик Золотарев.

Темнота. С грохотом проносится поезд.

Перрон. Начинает светать. Окна солдатского зала

полуосвещены. В офицерском – яркий свет. Василий на

посту – он совершенно неподвижен. По платформе нервно

прохаживается Рыдун. Из здания выбежал, запыхавшись,

Тиц.

Р ы д у н. Прапорщик Тиц!

Тиц подбежал.

Ну, как там?..

Т и ц (шепотом). Все в порядке. Тупой субъект. Держится за голову и твердит какой-то вздор о беспамятстве и затмении. Но это ему не поможет.

Р ы д у н. Ужасно! Дожили!.. Куча неприятностей! Кто бы мог подумать!.. Опозорили часть! Я его предупреждал, черт возьми! Послушайте, прапорщик, вы уверены, что именно...

Т и ц. Все улики налицо. Увольнительный билет. Потом – помните вчерашний случай? Покойный ведь не стеснялся. Бывал некорректен. Месть, понимаете?

Р ы д у н. Кто бы мог подумать! Я полагал бы скорее – этот... Вы ведь знаете... (Оглядывается на Василия.)

Т и ц. Тсс!.. Понимаю. Мы тоже сначала так подумали. Но здесь исчерпывающие улики. Допрошенная телеграфистка Углова показала, что рядовой Барыкин не сходил с поста. Дневальный Мохов показал, что Семеняк выходил из здания как раз в том направлении, якобы за кипятком. А больше никого в то время на станции не было.

Р ы д у н. Куча неприятностей! Бестия фон Ранк рад будет подставить ножку. Не дай бог, еще вскроется что-нибудь... политическое... Как вы думаете?

Т и ц. О, это исключено! Достаточно на него посмотреть. Вы его знаете это смирное животное, не более.

Р ы д у н. Да-да!.. Хорошо, что это так. Полагаю – командование само не захочет раздувать этот случай. Прапорщик вел себя непростительно глупо. Какой позор! Я словно предчувствовал!..

На платформу вышел Шебалин. В руках его лист бумаги.

Офицеры обернулись к нему.

Ну?

Ш е б а л и н (громко и торжествующе). Сознался.

Василий вздрогнул.

Занавес

Акт третий

Трезвый, рассеянный свет наступающего утра. Дорога,

ведущая в город. Развороченная мерзлая глина, голые

сосны, уходящая шеренга телеграфных столбов.

На авансцене – Василий. Ждет. Подбегает, оглядываясь,

Рябой.

Р я б о й. Васька!

В а с и л и й (встрепенулся). Ну?

Р я б о й (передает пакет). На! Сдашь коменданту. Я, Вася, долг нарушаю. Я из-за тебя ни за грош пропасть могу. Ты этого не забывай.

В а с и л и й. Ладно. Который раз слышу.

Р я б о й. Если ты такой умысел таишь – грех тебе, Вася! Я головой отвечаю. Ты это пойми. Я по своему характеру рад человека уважить, а есть которые пользуются моей добротой.

В а с и л и й. Пошел! Ты за свою доброту наличными берешь.

Р я б о й. Это здесь ни при чем! Я всем рискую. Ежели он побежит, – что мне твои деньги? Свечки разве что угодникам ставить? (Крестится.) Ежели ты что задумал, убедительно прошу тебя – откажись. Поклянись мне на кресте...

В а с и л и й. Отстань!

Р я б о й. Ох, неверный ты человек, Василий! Истинный крест, душой страдаю, что и связался с тобой. Я тебя упреждаю, Вася! Я безвредный для людей. Но ежели меня через твою подлость за холку возьмут, ты на меня тогда не серчай. Все на тебя валить буду. Спросят, какие ты слова говоришь, и про это скажу. Ране молчал, а тогда скажу. Хоть серчай, хоть нет.

В а с и л и й. Знаю, отвяжись ты. Где Дорофей? Ведут, что ль?

Р я б о й. Вон идет...

Василий вздрогнул, обернулся. Сафонов вводит Дорофея.

Дорофей в шинели с сорванными погонами и нашивками.

На голове повязка. Василий опустил глаза. Постояли

молча.

Р я б о й (вздохнул, перекрестился). Ну, с богом, что ли?

Конвой стал по бокам арестованного.

Трогай! (Махнул рукой.)

На дорогу вышли трое. Размеренно и твердо, с поднятой

головой шагает Дорофей, сжимая в руке папаху. Опустив

голову, погрузившись в свои мысли, идет Василий.

Следя взглядом за Василием, двигается молчаливый

Сафонов. Наконец Василий поднял голову и взглянул на

Дорофея. Смотря прямо перед собой, внешне безучастно,

шагает Дорофей. Василий, волнуясь, зашарил руками по

шинели, ища табак. Табаку не было. Дорофей, не

нарушая шага и не оборачиваясь, молча протянул

папиросу. Спичек тоже не было. Василий откашлялся,

порываясь что-то сказать, и не смог. Дорога идет на

подъем. На гребне дороги Дорофей остановился, сунул в

рот папиросу, зажег спичку, закурил папиросу и

протянул огонь Василию. Василий нагнулся к огню, но

долго не мог закурить. Наконец он затянулся и поднял

глаза на Дорофея. Дорофей смотрел на него в упор.

В а с и л и й. Дорофей... Это я ведь прапора-то...

Д о р о ф е й. Знаю.

С а ф о н о в. Ты, Васька?

В а с и л и й. Я. Обида до сердца дошла. Не стерпел. Прости... Дорофей.

Д о р о ф е й. Ты партии слово давал. (Хочет идти.)

В а с и л и й. Так, слышь, как же это? Что же это делается, а? Тебя-то за что?.. Разве мыслимо!.. Нельзя так!

Д о р о ф е й. А ты вчера не знал, что нельзя? Не надрывайся, Василий, – не поможешь.

В а с и л и й (в страхе). Так что ж это будет?

Д о р о ф е й. А как есть, так и будет. Лишь бы хуже не было. Веди, Василий, не годится стоять. Увидеть могут.

В а с и л и й. "Веди"!.. Куда я тебя вести должен? Я тебя на смерть поведу? Ты слышишь свои слова? Думаешь ай нет?

Д о р о ф е й. Мне думать сейчас нечего. Я за ночь все передумал. Веди.

В а с и л и й. Беги, Дорофей. Слышишь, говорю – беги.

Д о р о ф е й (помолчав). Шутить изволите.

В а с и л и й (опешил). Ты что?..

Д о р о ф е й. Как – что? Ты соображаешь своей головой? Ну, я побежал, ладно. А он? Ему тоже прикажешь бежать? Может, и тебя прихватить? Заварили кашу, а сами в кусты? Взбаламутили людей, а как до дела – нырнули караси в тину? Так, что ли?

Василий молчит.

А ну, пошли.

В а с и л и й (безвольно делает несколько шагов за Дорофеем, затем резко останавливается и хватает Дорофея за плечо). Не бывать этому – слышишь ты! Что вы из меня подлеца делаете! Выходит, я тебя своими руками убил? Расстреляют тебя – чуешь ты это? А я, по-твоему, молчать должен? Да я сдохну лучше, чем подумать об этом решусь. Я виноват – я и отвечу.

Д о р о ф е й (пытливо). Заявить хочешь?

В а с и л и й. Заявлю. Неужто нет? (Оживился.) Пусть судят! Моя вина. Никто не скажет, что Васька Барыкин по подлости шкуру уберег!

Д о р о ф е й. Герой! Как с тебя картин не пишут?

В а с и л и й. Ты что – смеяться надо мной хочешь? Или тебе жить неохота – сам в петлю лезешь?

Д о р о ф е й. Какой тут смех. (Пауза.) А жить мне охота, может, поболе твоего. Только это все лишний разговор. Заявлять тебе нельзя. Сам должен видеть.

В а с и л и й. Ничего я не вижу! Путаешь ты меня... Что значит нельзя?.. Что значит – нельзя?! Я доказать могу...

Д о р о ф е й. Нельзя. Кто я такой? Ефрейтор Семеняк. Ни в чем не замечен, по службе исправен. Солдат как солдат, без особых примет. Серый что шинель, из того же сукна сшит. Не стерпел придирки – убил командира. Под суд – и разговору конец. А Барыкин кто? Самый первый большевик! Такой революционер, что беда! Плюнешь – зашипит. Славушка-то пущена! И так в подозрении ходишь. Ну, заявишь ты... Докажешь. А дальше что? Соображаешь или нет? Нарядят следствие. Кто таков Барыкин? Какие дела имел с прапором? Никаких не имел. Станут копать: где сообщники? Татьяна тебя на допросе покрыла – известно тебе? Татьяну опять под допрос. Романчука или Рябого только потряси – из них посыплется и что было и чего не было. Всех провалишь.

В а с и л и й. Какие у меня сообщники! Я один был – я за себя и отвечу.

Д о р о ф е й. "Я за себя отвечу"! Ответчик нашелся!.. Партия за тебя отвечает. Поди расскажи, что ты один был, что никто тебе на твое подлое дело согласия не давал, – поверят тебе! Это мы тебе цену знаем, а для суда ты большевик. Большевик на террор пошел! Всем шавкам на радость! На всю партию клеймо! Провокаторам за это деньги платят, а ты своими руками... Молчи, Василий! Не поправишь – хуже сделаешь.

В а с и л и й. А что же, большевики крови боятся? Чисто духоборы травку едят?

Д о р о ф е й. Понял ты много!.. Нет, Василий, не боятся. Имеешь силу массу поднять, повести на бой, враг не сдается – бей! А так-то, в одиночку, слабые идут, у кого за душой, кроме злобы, нет ничего. А с одной злобой в бою не побеждают.

Пауза.

Гору своротил – прапора. Большое дело!

В а с и л и й (после молчания). Так. А я?.. Мне что прикажешь делать?

Д о р о ф е й (тихо). Молчать надо. Подумай сам. Отзовут батальон, пришлют жандармов – и провал. Рабочие кровью умоются. Молчать надо.

В а с и л и й. Врешь! (Подскочил к Дорофею, трясет его.) Не может этого быть! Ты меня казнить хочешь, перед собой унизить, с землей сравнять!..

Д о р о ф е й. Валяй дальше. Я не обижусь. Ищи виноватого.

В а с и л и й (осекся). Не то я говорю... Как же быть, Дорофей? Научи, придумай!

Д о р о ф е й (прислушивается к далекому цокоту подков). Веди, Василий.

В а с и л и й (бросил винтовку). Никуда я не поведу.

С а ф о н о в. Слышь, не дури! Офицер скачет.

Д о р о ф е й (поднял винтовку). Сопляк! Оружие кидать?! Руки не держат?! Бери винтовку!

В а с и л и й. Пусти. Я все равно... (Рванулся вперед, навстречу цоканью подков.)

Д о р о ф е й (понял движение. Схватил Василия за руку и сжал. Прошипел бешено). Веди!

Василий сдался. В стройном порядке конвой двинулся

вперед. Стук подков приблизился и затих, удаляясь в

другом направлении. Дорофей наконец отпустил руку

Василия, вытер обшлагом пот со лба.

В а с и л и й (идет пошатываясь. Пробормотал упрямо). Все равно... докажу на себя.

Д о р о ф е й (остановился и резко повернулся к Василию). Ах ты, сволочь! Раз нагадил – еще не терпится?! Герой нашелся – в петлю лезть! От партийного суда бежишь, предатель?!

В а с и л и й (оцепенел). Что?!.

Д о р о ф е й. Ты о партии хоть раз подумал? Говори! Ты о себе думаешь, покрасивше хочешь быть! Что мне в том, что ты башкой не дорожишь?! Коли ты чужой – так уходи! Хозяева таких любят – Егория дадут за отчаянность. Кавалером будешь.

В а с и л и й. Дорофей!.. Опомнись, друг! Как ты можешь это говорить?

Д о р о ф е й. Трус!! Хуже труса! Голову в кусты? Нет, ты живи и прислушайся к партии! Гордость у тебя дворянская, – уйми, не развалишься! А заявишь – подыхай как собака. Забудь, что друга имел. Лучше в рай просись. В аду повстречаемся – в рожу плюну!

В а с и л и й (разбит, посмотрел на Сафонова, ища в нем опоры). Кузьма! Неужто и ты так?..

С а ф о н о в (сурово). И я так же скажу.

Несколько шагов прошли в молчании.

В а с и л и й. Кто же мне поверит, что я не шкуру берег, когда смолчал?

Д о р о ф е й (тихо). Может быть, и не поверят.

В а с и л и й (оборачиваясь к Дорофею). А ты-то... поверишь?

Д о р о ф е й (внимательно вглядывается в Василия. Сказал мягче). Я-то знаю.

В а с и л и й (мучительно думает потупясь. Наконец поднял глаза). Молчу.

Д о р о ф е й (взглянул на Василия и сразу потеплел. Увидел слезы на глазах товарища, попробовал улыбнуться, потрепал по плечу, ободряя). Ну, ладно, ладно... Ладно, говорю!..

Постояли молча.

С а ф о н о в. Время, Дорофей!

Д о р о ф е й (взял себя в руки. Спокойно). Теперь слушай, Кузьма. О том, что знаешь, молчи. Ни полслова никому. Степану только. Это раз.

С а ф о н о в. Я не разговорчив.

Д о р о ф е й. Ты слушай меня. И чтоб ни одна душа не могла даже подумать, что ефрейтор Семеняк был когда-нибудь большевиком. Чтоб памяти об нем не осталось. А поступок его – осудить. Понял?

С а ф о н о в. Понял.

Д о р о ф е й. Слушай дальше. Пойдешь в комитет – доложишь. Явку запомни. Рыбная улица, дом Сидякина, во дворе. Спросишь Григория. Понял? Это два. Степану скажешь, чтоб с Васьки глаз не спускал.

С а ф о н о в. Так. Еще что?

Д о р о ф е й (задумчиво). Еще... надо бы... Ну, да ладно. Всё.

С а ф о н о в. Давай, говори.

Д о р о ф е й (нерешительно). Другой раз в городе будешь – к матери зайди. Степан адрес знает. Скажешь ей – уехал.

С а ф о н о в. Мать?

Д о р о ф е й. Мать.

С а ф о н о в. Я думал, ты нарочно тогда... насчет матери.

Д о р о ф е й. Зайди. Плоха очень. Я у ней давно не был. Если б не Наталья – и не знал бы, жива ли. Она навещала. Ты ее мальчишке купи чего-нибудь. Пряников, что ли. Не забудешь?

С а ф о н о в. Не забуду.

Д о р о ф е й (обернулся к Василию). А ты задумайся, Василий. Оглянись на себя. Куда идешь, с кем пойдешь. Судить тебя будем.

В а с и л и й. Прости, Дорофей.

Д о р о ф е й. А ты меня не хорони. Может, свидимся еще. Я на комитет крепко надеюсь. Без нужды не дадут пропасть.

Пауза.

Ну, ладно. Пошли.

Конвой медленно тронулся.

В а с и л и й. Тяжко мне, Дорофей...

Д о р о ф е й. А ты крепись. Не сгибайся. Прибавь шагу. Споем, что ли... твою любимую... (Тихо запевает.)

"Ты не плачь, моя красавица,

Расстаемся мы всего на десять лет.

Проводи солдата до околицы,

Помаши ему платочком вслед".

Вместе с конвоем удаляется, затихая, песня.

Аппаратная. Сумерки. В полутьме склонившаяся над юзом

неподвижная фигура Татьяны. Звук шагов. В дверях

аппаратной выросла фигура в шинели.

Р я б о й. Здравия желаю!

Т а т ь я н а (вздрогнула и обернулась). Дорофей Назарыч! (И сразу умолкла, поняв.)

Р я б о й. Господь с вами, барышня! Это я. Депеша есть?

Т а т ь я н а. Да-да, Филипп Иваныч. Депеша, конечно... (Зажигает свет.) Я, кажется...

Р я б о й. Понятное дело, устали. (Вздыхает.) Легко ли!..

Т а т ь я н а (записала депешу в книгу, остановилась, подняла глаза на Рябого). Что "легко ли"? Вы о чем?

Р я б о й. Легко ли, говорю, на вашем-то деле... Ведь днем и ночью покою нет... Что вы так на меня глядите, барышня? Бог с вами!

Т а т ь я н а (улыбнулась). Я? Нет. Просто устала. (Возвращает разносную книжку.) Вот, возьмите... (Пауза.) Филипп Иваныч! Не слыхали... о нем?

Р я б о й (крестится). Вечная память, вечная память...

Т а т ь я н а (вскрикивает). Что?

Р я б о й. Вчера схоронили.

Т а т ь я н а. Какой ужас!.. Филипп Иваныч!.. Скажите... вы ведь знаете...

Р я б о й. Так точно, ужас. (Крестится.) А хоронили достойно, с офицерской почестью, под оркестр. Салют холостыми троекратно. Одна особочка там страх горевала.

Т а т ь я н а. Да-да... я понимаю. (Улыбнулась.) Какая я стала – ух! (Пауза.) А он? А этот... ефрейтор?

Р я б о й. В неизвестности. Все в воле божьей... (Сразу заторопился.) Будьте здоровы, барышня. (Выскользнул из аппаратной.)

Т а т ь я н а. В неизвестности. В неизвестности. В неизвестности.

Слышны шаги.

Кто там?

Голос Василия: "Я". Входит Василий.

Вася... (Хотела броситься к нему и остановилась, увидев лицо Василия.)

В а с и л и й (после паузы). Степан велел сказать: придет сейчас сюда Осип Иваныч. Пусть немедля идет на первый пост. Степан его ждать будет.

Т а т ь я н а. Зачем?

В а с и л и й. Надо. Скажите, чтоб сразу шел. (Хочет идти.)

Т а т ь я н а. Василий Павлыч! Куда же вы?.. Неужели вам больше сказать мне нечего?

В а с и л и й (отводит глаза). Неизвестно пока.

Т а т ь я н а. Вы на меня и не смотрите... Ну, скажите мне что-нибудь. (Приближается к нему.)

В а с и л и й (отводя глаза). Может, и есть – да не время.

Т а т ь я н а. А в глаза почему не смотрите? Тоже времени нет?

В а с и л и й (угрюмо). Не понимаю я, о чем вы говорите...

Т а т ь я н а. О чем? Скажите лучше – о ком? О Дорофее.

В а с и л и й. Что же говорить. Неизвестно пока.

Т а т ь я н а. В неизвестности? А может быть, все-таки скажете что-нибудь?

В а с и л и й. Говорить нам сейчас, Татьяна Осиповна, совсем лишнее. Молчать надо.

Т а т ь я н а. Молчать? Товарища под суд, и концы в воду – как хорошо! Думаете, я не видела, как вы пошли за ним... за этим?..

В а с и л и й (в ужасе). Тише, Татьяна Осиповна!.. Услышать могут, что вы делаете?.. (Озирается.)

Т а т ь я н а. Трус вы жалкий! А я-то думала... верила... (Закрывает лицо руками.)

В а с и л и й. Татьяна Осиповна, поверьте мне еще хоть самое малое время, час один. Я все разъясню... Разве я... эх! Да мне легче б пулю в лоб, а я должен, должен молчать, поймите вы...

Т а т ь я н а. Не верю я вам.

В а с и л и й. Верили же...

Т а т ь я н а. Больше чем верила – любила вас. Не знали? Да, любила. А теперь – презираю... Не смейте подходить ко мне. Подлец! Ведь знаете, что не донесу, не смогу донести на вас. Идите, радуйтесь.

В а с и л и й (сквозь зубы). Вот мука-то, вот казнь... (Оглядываясь.) Что хотите думайте, только тише, прошу вас...

Т а т ь я н а. Молчу, молчу, не бойтесь. (Пауза.) Что, рад? Успокоился? Напрасно. Партия спросит – не солгу, не покрою. Не посмею солгать.

В а с и л и й (прислушался). Идут! Так не забудьте передать – срочно на первый пост. (Выбегает.)

С перрона входит Углов.

У г л о в. Все сидишь. Никак заходил кто?

Т а т ь я н а. Степан за вами присылал. Срочно на первый пост.

У г л о в. Господи! Дня не пройдет, чтоб чего-нибудь не стряслось. Сейчас иду.

Т а т ь я н а. Папаша, скажите... Его осудят?

У г л о в (крестится). За преступление – кара. Все в воле божьей.

Т а т ь я н а. В воле божьей... А! Что в воле божьей?! Что в воле божьей?!

У г л о в (изумленно обернулся). Ошалела? Ты что, Татьяна?

Т а т ь я н а. За преступление – кара! Больше вам нечего сказать? Ну, что вы стоите?.. Идите, ждут вас!

У г л о в. Танюша, что с тобой? Господи!..

Т а т ь я н а. Идите, идите...

Углов уходит. Татьяна мечется по каморке. Подбегает к

эриксону. Покрутила ручку, прислушалась. Еще и еще

крутит ручку, добиваясь ответа. Аппарат молчит.

Перрон. Ночь. Полуосвещенные окна. Из офицерского

зала доносится романс. Ярко светится циферблат

перронных часов. На часах, у колокола, – Романчук.

Под часами, подняв глаза на циферблат, стоит Сафонов.

Часы показывают без двадцати час.

Р о м а н ч у к. Эй, слышишь, проходи!

Сафонов молчит.

Нельзя, слышь, стоять! Не велено. Оглох? Тебе говорю!

С а ф о н о в. Погоди. (Прислушивается.)

Р о м а н ч у к. Как так – "погоди"? Ты что – в себе?.. Вскорости поезд прибывает, звонить буду. Ты что, места своего не знаешь?

С а ф о н о в. Знаю. (Не двигается с места.)

Р о м а н ч у к. Да что же это такое в самом деле? Русский ты человек или нет? Часовой с тобой говорит – казенное лицо! При неподчинении – могу выпалить и отвечать не буду.

С а ф о н о в. Выпали. Я погляжу.

Р о м а н ч у к (вскидывает винтовку и опять опускает. Взмолился). Уйди, Кузьма. Честью прошу! Нельзя нынче. Не велено.

С а ф о н о в. Так-то лучше. (Подходит к нему.) Почему нельзя? Знаешь чего-нибудь?

Р о м а н ч у к (важно). А тебе что? Может, и знаю. Это дело служебное!

С а ф о н о в. Ну, так что из того? Скажи.

Р о м а н ч у к. Хе, скажи ему! А ты мне много говоришь?

С а ф о н о в. И я скажу. Есть одно дело.

Р о м а н ч у к. Ну? Стоящее?..

С а ф о н о в. Как на чей взгляд. Давай говори.