Текст книги "Кандидат партии"

Автор книги: Александр Крон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

П р о к о ф и й  А н д р е е в и ч. Не расстраивайся, Микола. Будем жить, как прежде жили. От цирка этого подальше – оно даже лучше.

Л ю д м и л а. Перестань, папа. Ты опять за свое? (Подошла к брату.) Мы с тобой к экзаменам будем готовиться, верно, Миколушка?

К а с а т к и н (прислушивается). Пошел все-таки. Не выдержал. Уговорил я его. Вот, ей-богу, люди! Шумят, нервничают, а чего? Сами не знают.

Н и н а  П а в л о в н а (перестала стенографировать, встала и тоже прислушалась). Товарищи, до сих пор я ни во что не вмешивалась, даже когда Востряков оскорблял моего мужа. Но я решительно требую, чтобы Алексея Георгиевича оставили в покое. Скажите Вострякову, чтоб он не смел к нему ходить.

Но уже поздно, в дверях появился Плотовщиков. За его

спиной – Востряков.

П л о т о в щ и к о в (отыскал глазами Николая). То, что мне сейчас сказали, – правда?

Н и к о л а й. Правда.

П л о т о в щ и к о в. Как хорошо! Прямо диву даешься: рабочий, кандидат в члены великой партии большевиков, новатор производства, через пятилетки шагает, а чуть погладили его против шерсти – он и скис: "Ничего не хочу, ничего не желаю – отpaботал смену – и домой!" Такой скромный, такой простой... Только меня не проведешь. Бывает скромность паче гордости, простота хуже воровства. (Старику.) Это ты парня мутишь, я тебя насквозь вижу... (Николаю.) Ты брось фокусы. Незаменимых нет. Я ведь не погляжу, что мы в свойстве...

Н и к о л а й. Знаете что, Алексей Георгиевич? Вы думайте про меня что хотите, а голоса не повышайте – понятно вам? Я вас очень уважаю, но я сегодня выходной – и не желаю.

П л о т о в щ и к о в. Ловко! Что же, по воскресеньям твоя коммунистическая совесть спит? А еще хочешь быть членом партии! А ты знаешь, что такое коммунист? Настоящий коммунист – это человек, который в коммунистическом Завтра был, видел счастливую гармоническую жизнь на земле, прикоснулся уже к этой жизни... Что смотришь, думаешь, я заговариваться стал? В мыслях своих переносился, внутренним взором видел, сердцем прикоснулся. И отпущен он оттуда на короткий срок, для того чтоб рассказать о ней людям, сказать, что близко она, и дорогу указать. А придется с боями идти – биться в первом ряду, вдохновлять и вести, жизнь положить, если надо... Я в тебя, как в родного сына, верил, думал: ты – настоящий, а ты... (Пошатываясь, уходит.)

Пауза.

Н и н а  П а в л о в н а (Анатолию). Зачем вы это сделали? Что вы ему наговорили?

В о с т р и к о в. Сказал, что было.

Н и н а  П а в л о в н а. Проверю. Имейте в виду – у меня записано каждое слово, сказанное здесь. С сегодняшнего дня я очень переменила свое мнение о вас.

Вбегает Вера.

В е р а. Товарищи, что тут у вас было? Алексею Георгиевичу плохо.

Все бросаются в комнаты.

Занавес

Действие третье

ЗИМА

Картина первая

Знакомая по первому действию комната в домике на

шоссе. Неяркий свет висящей над столом электрической

лампы. На столе – накрытый салфеткой ужин, стакан с

блюдцем и термос. Людмила сидит, завернувшись в

вязании платок, и, перебирая струны гитары,

вполголоса напевает. Из соседней комнаты выглянул

Прокофий Андреевич. Он в очках, в руках книга.

П р о к о ф и й  А н д р е е в и ч. Который час?

Л ю д м и л а (не оборачиваясь). Одиннадцатый в начале. Ты бы лег, папа.

П р о к о ф и й  А н д р е е в и ч. Да нет уж, подожду. (Позевывает.) Ишь, как вызвездило. Завтра морозец будет.

Л ю д м и л а. Почему ты думаешь?

П р о к о ф и й  А н д р е е в и ч. Не думаю, а знаю. Ты что поешь, Милка?

Л ю д м и л а. Это старинное. В "Бесприданнице" поют.

П р о к о ф и й  А н д р е е в и ч. Хорошо. Сюжет не так чтоб веселый, а мелодия хороша. (Ушел.)

Людмила, задумавшись, перебирает струны, затем опять

запела.

В дверях появляется Востряков. Остановился, слушает.

Л ю д м и л а (оборвала пение, улыбнулась). Миколушка...

В о с т р я к о в. Нет, это я, Мила.

Л ю д м и л а (вскрикнув, обернулась). Ох, как ты меня перепугал. Разве можно так?

В о с т р я к о в. Почему дверь не заперта?

Л ю д м и л а. Николая еще дома нет.

В о с т р я к о в. А где он?

Л ю д м и л а. Где же ему быть? На заводе.

В о с т р я к о в. В вечернюю работает?

Л ю д м и л а. Нет, с утра не приезжал.

В о с т р я к о в. Войти не приглашаешь?

Л ю д м и л а. Заходи. Только ноги обмети получше.

В о с т р я к о в (обмел веником ноги, снял пальто, вошел. Оглядывается). Все как будто по-прежнему?

Л ю д м и л а. Как будто.

В о с т р я к о в. Отец здоров?

Л ю д м и л а. Спасибо.

В о с т р я к о в. Что это я хотел тебя спросить? Алексей Георгиевич на работу вышел?

Л ю д м и л а. Не слыхала.

В о с т р я к о в. Понятно. Значит, все по-прежнему.

Л ю д м и л а. Выходит так. А у тебя? Все в ЦК Союза работаешь? Инструктором, кажется?

В о с т р я к о в. Нет, подымай выше. Теперь на орготделе сижу. Временно исполняющим.

Л ю д м и л а. Ну, что ж, хорошо. И сам начальник, и к высшему начальству близко, и пешком ходить не надо.

В о с т р я к о в. Злая вы стали, Людмила Прокофьевна.

Л ю д м и л а. Ты меня доброй не видел.

В о с т р я к о в. Это верно. Я к тебе всей душой, а ты – эх! Только мучила меня. А зачем?

Л ю д м и л а. Зачем? Когда мучила – не знала зачем, иной раз сама удивлялась, какой бес меня за веревочку дергает. И жалко тебя станет, и прощенья хочется просить. А вот теперь знаю. А затем, Толя, что нравился ты мне и полюбить тебя хотелось, а все-таки сердце мне говорило, что верить тебе нельзя. А ты как думал, почему девушки парней мучают? И хочется полюбить и боязно – вдруг плохой человек? Ума-то столько не нажито, чтоб сразу распознать, а коли понравился парень, недолго и последнего решиться. Вот одна защита и остается – помучить вволю. А сама думаешь: если человек настоящий и меня любит – он все преодолеет и от этого мне еще больше полюбится, а если плохой, обязательно он себя выдаст, где-нибудь да прорвется... Много я из-за тебя слез пролила, но благодарю свою судьбу, что вовремя опомнилась.

В о с т р я к о в. Мила, неужели ты меня за подлеца считаешь? Что верно, то верно, с Частухиным я тогда нехорошо говорил, признаю. А перед Миколой я чист. Знаю, поговаривают, будто я ему дорогу перебежал, только это неверно, Микола все равно бы отказался, а я его не порочил, жизнью тебе клянусь...

Л ю д м и л а. Не клянись, я тебе, пожалуй, и без клятвы поверю. Только много ли мне радости от того, что ты не жулик? А человек ты мне все равно чужой, и доверия настоящего у меня к тебе нет.

В о с т р я к о в. Так. Нет, значит, доверия?

Л ю д м и л а. Нет.

В о с т р я к о в. Как это понимать? Личного доверия нет... или, может быть, политического?

Л ю д м и л а. Человеческого. А если хочешь, то и политического. Это ведь одно и то же.

В о с т р я к о в. Любопытное заявление. Что же я, по-твоему, враг Советской власти? Хочу восстановления капитализма? Так? Тогда уж будь принципиальной до конца, ведь ты комсомолка: заяви куда следует об известных тебе фактах, докажи...

Л ю д м и л а. Тише, тише, не ершись. Заявлять мне нечего, и доказывать я тебе тоже ничего не обязана. Что хочу, то и говорю, а тебя слушать никто не неволит, хочешь – слушай, а не хочешь – прощай.

В о с т р я к о в. Ну, говори. Послушаем.

Л ю д м и л а. Советской власти ты не враг, да она тебе ничего, кроме хорошего, и не сделала. Капитализм восстанавливать тебе тоже ни к чему, потому что еще неизвестно, как бы он для тебя обернулся. Ну, выбился бы ты в кулачки или старшие приказчики, так ведь это жизнь довольно серая, ты лучшую видел. А человек ты с головой, соображаешь, от тебя не только вред, а и польза может быть, только присматривать за тобой надо хорошенько. И все-таки ты нам чужой.

В о с т р я к о в. Кому это – нам?

Л ю д м и л а. Нам. Мне, отцу, Миколе.

В о с т р я к о в. Ты за Миколу не говори. Кабы не твои старания, мы с Николаем давно поладили бы.

Л ю д м и л а. Нет. Разные вы... во всем.

В о с т р я к о в. Например?

Л ю д м и л а. Да что ни возьми: Микола весь в работе, он без нее дышать не может, а ты, если правду говорить, своими руками работать не очень-то любишь, тебе больше по душе посматривать да покрикивать. Микола он будущим живет, не своим только будущим, а общим, нашим. А на тебя я смотрю, и думается мне: а зачем тебе, Толя, коммунизм? Тебе и в переходный период неплохо живется, человек ты властный, самолюбивый, а таланта большого нет, ты своего потолка достиг, и тебе сегодняшний день милее завтрашнего. И вот, доказать не умею, а по-женски чувствую, – хоть ты парень и самоуверенный, а в будущее с опаской поглядываешь, как бы тебя по ходу движения не потревожили. И если тебя как следует потревожить, ты ведь и злым можешь быть.

В о с т р я к о в. Ладно. Хорошенького понемножку. Хоть ты и сама сознаешь, что разговор твой безответственный, но всему должна быть мера. Будьте здоровы. (Пошел к двери.)

Л ю д м и л а (не оборачиваясь). Счастливо!

В о с т р я к о в (медленно надел пальто, постоял). Не забудь передать Николаю, чтоб он мне позвонил. Сегодня же.

Л ю д м и л а. Почему так срочно?

В о с т р я к о в. Для его же пользы. Как я ни плох, а пригодиться могу... в трудную минуту.

Л ю д м и л а (тревожно обернулась, но ничего не спросила). Хорошо, передам.

В о с т р я к о в (вздохнул). Н-да... Не за тем я сюда шел, и не того я от тебя ждал... Обидно. Ну, что ж – видно, не судьба.

Л ю д м и л а. А ты что же думал, тебя здесь похвалят? Или пожалеют? Ты не думай, Толя, что я тебя дразню или уколоть хочу. Нет, я тебе правду говорю. Горькую правду, но чистую, она болью сердца очищена.

В о с т р я к о в (постоял в дверях). Больше ничего мне не скажешь?

Молчание.

Так. Ну что ж... (Уходит.)

П р о к о ф и й  А н д р е е в и ч (выглянул). Ушел? Хорошо ты его от нас... наладила. (Помолчал, ожидая ответа.) Ты что, Людмила?.. Никак, плачешь?.. (Подошел, тихонько погладил рыдающую Людмилу.) Ну, поплачь, поплачь...

Слышно, как к дому подкатил мотоцикл. Людмила быстро

вытерла заплаканные глаза. Вошел Николай, вид у него

усталый и хмурый.

Л ю д м и л а. Миколушка? (Пристально взглянула на него.) Что так поздно?

Н и к о л а й. Почему поздно? Как всегда. (Взял полотенце, ушел мыть руки.)

Отец и Людмила переглянулись.

П р о к о ф и й  А н д р е е в и ч. Нет, что-то у него там неладное приключилось.

Вернулся Николай.

Л ю д м и л а. Проголодался, Миколушка?

Н и к о л а й. Нет, есть не хочу. Чаю только.

Л ю д м и л а. Может, стопочку выпьешь?

Н и к о л а й. Стопки мне мало. (Налил себе чаю из термоса.)

Л ю д м и л а. Как занятия прошли?

Н и к о л а й. Ничего. Неплохо. Главное, что меня радует, – ребята входят во вкус. Ты поглядела бы, как Верка Ермолаева стала тонкую доводку делать. Артистически.

П р о к о ф и й  А н д р е е в и ч. Вячеслав Алексеевич был?

Н и к о л а й. Обязательно. Моя правая рука. На разряд пробу сдавать хочет, честное слово. (Засмеялся.)

Л ю д м и л а. Дверь не взял на засов?

Н и к о л а й. Нет.

Л ю д м и л а. Сиди, я запру.

Н и к о л а й. Не надо. Лара, наверно, заедет. Я звонил, просил передать.

Л ю д м и л а. А что случилось?

Н и к о л а й. Ну вот – обязательно случилось!

Л ю д м и л а. Что я, тебя не знаю?

Н и к о л а й. Не вяжись, Мила. Видишь, человек устал.

П р о к о ф и й  А н д р е е в и ч. А у нас тут гость был. Пожалуй, не угадаешь.

Н и к о л а й (быстро взглянул на сестру). Анатолий?

Л ю д м и л а. Велел звонить. Дело какое-то срочное.

Н и к о л а й (отмахнулся). И больше ничего?

Л ю д м и л а. И больше ничего.

Н и к о л а й. Врешь. По глазам вижу.

Л ю д м и л а. А чего ради я буду говорить, ты же мне про свое не рассказываешь.

Н и к о л а й. Да нечего рассказывать.

П р о к о ф и й  А н д р е е в и ч. Оставь его, Мила. Вот Лара приедет, он ей все раздоложит, она ему присоветует... А с нами говорить незачем.

Н и к о л а й. Ну ладно. Не хотел я раньше времени. На оборонном предприятии вышел из строя опытный агрегат. А виноват – я!

Картина вторая

Просторная комната на втором этаже заводского клуба,

выходящая окнами во двор завода. Сквозь зеркальные

стекла окон видны покрытые снегом ветви деревьев и

яркие вспышки в расположенном напротив термическом

цехе. Комната окрашена в светлые тона и хорошо

освещена. Посредине комнаты стоит длинный стол,

накрытый темно-красным сукном. Справа две небольшие

обшитые клеенкой двери – это кабинеты секретаря

парткома и председателя завкома. Слева большая

двустворчатая дверь, выходящая на хоры клубного фойе.

Между дверями кабинетов небольшой письменный стол и

столик с телефонами – здесь обычно сидит технический

секретарь завкома Громова. Над столом в деревянном

зажиме писанная трафаретом афиша. Текст: "Открытое

партийное собрание прецизионного цеха. Повестка дня:

1) Прием в партию, 2) Доклад главного технолога

т.Частухина "Завтрашний день нашего завода". Начало в

7 часов вечера".

Громова собирает со стола газета и журналы,

раскладывает листы чистой бумаги и карандаши.

За стеной, на хорах, репетирует клубный духовой

оркестр. Слышны нестройные звуки марша.

Из двери завкома выходит Вера. Садится за стол

Громовой и прижимается лицом к настольному стеклу.

В е р а. Ой! Сил моих больше нет...

Г р о м о в а. Устала, Верочка?

В е р а. И устала, и зла, как пес. Мамочка, когда же это кончится? Сергей Афанасьевич все время на пленуме, Алексей Георгиевич меня из завкома не отпускает, а из цеха я сама уходить не хочу. У тебя зеркальце есть?

Г р о м о в а. В сумке возьми.

В е р а (рассматривает себя). Н-да. Незавидная невеста. И обтрепалась стыдно людям показаться. Синий костюм второй месяц в мастерской лежит, и некогда на примерку съездить.

Форте оркестра.

Громова, скажи ты этому Бенскому, чтоб он не зверствовал.

Громова вышла, Вера берет трубку зазвонившего

телефона.

З а в к о м. Нет, не Громова. Ермолаева говорит. Здравствуйте, Яков Миронович. Собрание в семь. Сначала прием. Николая Леонтьева из кандидатов в члены. А потом доклад товарища Частухина. Придете? Алексей Георгиевич у себя. Сейчас соединю. (Переключает телефон.)

Входит Бенский – верзила вдохновенного вида во

флотской тужурке без погон. Длинные косые бачки,

усики. В руках дирижерская палочка. За ним идет

Громова.

Б е н с к и й. Я слушаю, Верочка.

В е р а. Что там у тебя происходит?

Б е н с к и й. Разучиваем "Марш новаторов". Задумано исполнить перед началом собрания.

В е р а. Роман, у тебя совесть есть? Сто раз одно и то же. Отдохни.

Б е н с к и й. И повторю еще сто. Верочка, репетициа эст матер студиорум – повторение мать учения. Ты меня знаешь – я не бракодел.

В е р а. А почему так громко?

Б е н с к и й. Так написано в партитуре. "Форте" – это значит "громко".

В е р а. Не надо быть бюрократом. Скажи, Роман, а есть что-нибудь среднее... между "форте" и "пиано"?

Б е н с к и й. Ты имеешь в виду "меццо-форте"?

В е р а. Вот-вот-вот. Товарищ Бенский, заводской комитет категорически предлагает вам придерживаться в своей работе "меццо-форте". И прекратить пререкания. Вы свободны.

Бенский исчезает, через несколько секунд трубные

звуки возобновляются, но уже тише.

Сейчас директор звонил Алексею Георгиевичу. Ой, я так переживаю за Миколу...

Г р о м о в а. Неужели отберут личное клеймо?

В е р а. Ничего не знаю. Знаю одно: заказчик вернул бракованную деталь, а на ней стоит Колькино клеймо. И Николая жалко и за завод обидно – такое пятно...

Из своего кабинета вышел Плотовщиков с тоненькой

папкой в руке.

П л о т о в щ и к о в. Громова, вызови стенографистку. Вера! Я говорил с директором. У него сейчас находится представитель ЦК профсоюза небезызвестный вам товарищ Востряков Анатолий Акимович. Разбор дела поручается тройке в таком составе: от администрации Частухин, от парткома Филатова, от завкома Ермолаева.

В е р а. Не могли без Ермолаевой?

П л о т о в щ и к о в. Что такое? Ты что – не уверена в своем беспристрастии?

В е р а. Алексей Георгиевич, мне перед тобой скрываться нечего, конечно, я к Коле пристрастна. Только от этого никогда еще интересы дела не страдали, а если кто и страдает, то одна я. А он от меня ни в чем поблажки не видел.

П л о т о в щ и к о в. Неприятная история. Клеймо – от него не отопрешься.

В е р а. Я понимаю. И все-таки мне не верится. Я теперь занимаюсь у него в группе, вижу, как он работает, – нет, не может он ошибиться.

П л о т о в щ и к о в. Сколько человек у вас в группе?

В е р а. Двенадцать. Все молодежь, пятый-шестой разряд. Занимаемся через день. Тяжеловато, конечно, но все наши очень довольны, и я по себе чувствую – я теперь совсем другой человек. Раньше я работала как заводная, а теперь я умею думать в металле.

П л о т о в щ и к о в. Как, как?

В е р а. Думать в металле. Вячеслав Алексеевич рассказывал нам про какого-то знаменитого скульптора, что он умел думать в мраморе, и Миколе очень понравилось. А мы, говорит, должны научиться думать в металле.

Входят нерешительно Прокофий Андреевич и Людмила.

П л о т о в щ и к о в. Это еще что за явление природы? Зачем пожаловали?

П р о к о ф и й  А н д р е е в и ч. До сей поры меня на все открытые собрания не только что пускали, а приглашали даже. Это со вчерашнего дня такая перемена?

П л о т о в щ и к о в. На собрание – милости прошу. А здесь вам делать нечего. У нас сейчас совещание начнется.

П р о к о ф и й  А н д р е е в и ч. Про это нам известно.

П л о т о в щ и к о в. Откуда?

П р о к о ф и й  А н д р е е в и ч. Свет не без добрых людей. Николай Иванович сказал.

П л о т о в щ и к о в. Не без болтливых, скажи, – это вернее будет. Садись, коли уже пришел.

Л ю д м и л а. Дядя Леша, что ж это будет? Неужели это верно... про клеймо?

П л о т о в щ и к о в. Говорят, верно.

П р о к о ф и й  А н д р е е в и ч (садясь, бормочет). Ах, стыд какой. Вот позорище-то... Дожил. И ведь говорил я Миколе...

Л ю д м и л а (подошла к Вере). Верочка, голубушка, как же это так?.. Что за деталь такая? Ты хоть ее видела, эту деталь?

В е р а. Нет не видела. Да что толку смотреть, это ведь не кузнец лошадь заковал, простым глазом все равно ничего не увидишь. Ох, Милуша...

Неожиданно для самих себя они обнялись.

П р о к о ф и й  А н д р е е в и ч. А послушать нам можно, как вы его тут судить будете?

П л о т о в щ и к о в. Нет, нельзя.

П р о к о ф и й  А н д р е е в и ч. Почему же?

П л о т о в щ и к о в. Потому что здесь не дача, и дело это не семейное. А болельщиков тут и без вас хватает. (Пауза.) Там, в фойе, выставка... замечательная выставка. Подите, посмотрите.

П р о к о ф и й  А н д р е е в и ч. Спасибо. Ты лучше нас с Милой на самую выставку чучелами поставь. Для обозрения публики. И надпись сделай: "Семья бракодела".

В е р а. Пусть они до собрания у меня в завкоме посидят. Милуша, Прокофий Андреевич, пойдемте. (Уводит их.)

П л о т о в щ и к о в (смотрит на часы). Громова, позвони в лабораторию, пусть поторопятся.

Вошел Востряков. Он стал еще внушительнее, увереннее.

В о с т р я к о в. Алексею Георгиевичу привет. С благополучным выздоровлением.

Здороваются.

П л о т о в щ и к о в. Спасибо. Садись.

В о с т р я к о в. Как самочувствие?

П л о т о в щ и к о в. Здоров, как видишь.

В о с т р я к о в. Долгонько ты хворал. Ты в какой больнице лежал?

П л о т о в щ и к о в. В Боткинской...

В о с т р я к о в. Почему не в Кремлевке?

П л о т о в щ и к о в (помолчав). Лекарства всюду горькие.

В о с т р я к о в. А после больницы... в санатории был?

П л о т о в щ и к о в. В санатории.

В о с т р я к о в. В каком?

П л о т о в щ и к о в. В Перхушкове.

В о с т р я к о в. Это что же – правительственный?

П л о т о в щ и к о в. Нет, подмосковный. Ты что расспрашиваешь лечиться, что ли, собираешься?

В о с т р я к о в. Да понимаешь, сердце что-то пошаливает.

П л о т о в щ и к о в. Рано. Заработался?

В о с т р я к о в. Работы хватает. А тут еще в совет при издательстве ввели, в редколлегию "Юного техника"... Одиннадцать нагрузок.

П л о т о в щ и к о в. Почтенно. Тебя, говорят, в секретари прочат?

В о с т р я к о в. Воля народа. Выберут – отказываться нельзя.

П л о т о в щ и к о в. Повезло тебе, что я захворал. Я бы тебя не отпустил с завода.

В о с т р я к о в. Я сам не хотел уходить. Обстановка так сложилась: Колькина кандидатура отпала – предложили мне, я было уперся – ЦК Союза нажал на партком... Пришлось подчиниться.

П л о т о в щ и к о в. Я и говорю – повезло. (Пауза.) А что с книгой? Забросил?

В о с т р я к о в. Не забросил, а руки не доходят.

П л о т о в щ и к о в. Не ладится без Николая?

В о с т р я к о в. Я пробовал с ним говорить – бесполезно. Характерец! По-человечеству мне его жаль...

П л о т о в щ и к о в. Ну? А ты не жалей.

В о с т р я к о в. Нет, все-таки... Перед самым приемом в члены партии. Нехорошо.

П л о т о в щ и к о в. Чего хорошего.

В о с т р я к о в. Как ты решил – снять вопрос с повестки?

П л о т о в щ и к о в. Не имею права.

В о с т р я к о в. Почему?

П л о т о в щ и к о в. Устав не позволяет. Про демократический централизм слыхал?

В о с т р я к о в. Слыхал. Ну так что ж – централизм же?

П л о т о в щ и к о в. Да, но демократический – вот ведь какая история.

Вошла Филатова, работница лет за тридцать.

Ф и л а т о в а (озабоченно). Начало седьмого, а народу набилось – не продохнуть. Человек семьсот.

П л о т о в щ и к о в. Будет полторы тысячи. Из других цехов придут. Вы что не здороваетесь?

В о с т р я к о в. Мы уже виделись.

П л о т о в щ и к о в. Татьяна Семеновна, Анатолий Акимович интересуется – будет ли бюро отменять свое решение о приеме Леонтьева в члены партии?

Ф и л а т о в а. В партию принимает не бюро, а партийное собрание. Мы Леонтьева рекомендовали. Если мы ошиблись – организация нас поправит.

В о с т р я к о в. На открытом собрании?

Ф и л а т о в а. А мы беспартийных не боимся.

В е р а (вышла из кабинета). Товарищи, в чем же дело? Где Вячеслав Алексеевич?

Ф и л а т о в а. В лаборатории с заказчиком акт составляет.

Вошли Нина Павловна и Венцова. Нина Павловна молча

здоровается и раскладывает свои принадлежности.

В е н ц о в а (громко). Добрый вечер! Вера Васильевна, могу я присутствовать на заседании комиссии?

В е р а. А кто вам сказал, что будет заседание?

В е н ц о в а. Николай Иванович.

В е р а. Не знаю, Лариса Федоровна, что вам ответить. Заседание у нас не торжественное, фотосъемок не предвидится.

В е н ц о в а (улыбаясь). Скажите, Вера Васильевна, почему вы со мной всегда так нелюбезны?

В е р а. Я, Лариса Федоровна, обязана быть с вами вежливой. Я с вами вежлива. А любезной быть я не обязана.

П л о т о в щ и к о в. Вера, что ты там ворчишь?

В е р а. Лариса Федоровна просит разрешения присутствовать, а я ей объясняю, что здесь для нее ничего интересного нет.

П л о т о в щ и к о в. Я прошу разрешить.

В е р а (пожимая плечами). Пожалуйста.

Врывается возбужденный Касаткин, с неизменным

портфелем. За ним следует инженер-полковник

Стражевский, пожилой человек внушительной наружности.

За ним идет Частухин, в парадном костюме, с орденом и

медалью лауреата. Он несет в руках поднос, прикрытый

марлей. Несколько любопытных заглядывают в комнату,

но Николай Иванович сразу захлопывает дверь.

К а с а т к и н. Видели, что творится? Аншлаг, как на боевике сезона. Алексей Георгиевич, родной, считаю своим долгом сигнализировать тебе – в народе уже все известно, идут различные толки... Интересно было бы выявить у кого это такой длинный язычок? Вот, ей-богу, люди! (Стрижевскому.) Виноват, полковник, проходи, знакомься с людьми и вообще чувствуй себя как дома.

С т р а ж е в с к и й. Весьма польщен, но позвольте мне чувствовать себя находящимся при исполнении служебных обязанностей. (Щелкнул каблуками и наклонил голову.) Инженер-полковник Стражевский. Кому я должен предъявить документы?

П л о т о в щ и к о в. Плотовщиков. Пройдемте ко мне, товарищ инженер-полковник.

С т р а ж е в с к и й. Я уполномочен ознакомить членов комиссии с актом лабораторного исследования.

П л о т о в щ и к о в. Прошу ко мне, товарищи.

Пропускает в дверь своего кабинета Стражевского,

Вострякова, Филатову, Частухина и Веру. Касаткин,

поколебавшись, устремляется за ними.

В е н ц о в а (бросается к Нине Павловне). Ниночка, умоляю, – что нам говорил Вячеслав Алексеевич?

Н и н а  П а в л о в н а. Клеймо, вероятно, отберут.

В е н ц о в а. Бог с ним, с клеймом. Я боюсь проработки. Он не сказал вам, что же в конце концов решено?

Н и н а  П а в л о в н а. По-моему, ничего еще не решено.

В е н ц о в а. Ах, оставьте, Нина, я ведь не девочка. Плотовщиков настроен против Николая, и, будьте покойны, он сумеет продиктовать комиссии любое решение.

Н и н а  П а в л о в н а. Лара, я вас очень прошу: не говорите гадостей о моем муже и моих друзьях. Мне это неприятно.

В е н ц о в а. Ниночка, извините, я взволнована и поэтому резка.

Н и н а  П а в л о в н а. При чем здесь резкость?

Вошел Николай Леонтьев. Он в белом рабочем халате и

такой же шапочке. Огляделся, снял шапочку, не

торопясь пригладил волосы.

Н и к о л а й. Ася, скажи Алексею Георгиевичу, что я пришел.

Громова вошла к Плотовщикову.

Здравствуйте, Нина Павловна.

Н и н а  П а в л о в н а. Здравствуйте, Миколушка.

В е н ц о в а. А со мной ты не здороваешься?

Н и к о л а й. Где ты была вчера вечером? Тебе передали, что я звонил?

В е н ц о в а. Ты отлично знаешь, я не привыкла, чтоб у меня требовали отчета, да еще в таком тоне.

Н и к о л а й. Не хочешь отвечать – не надо.

В е н ц о в а (после паузы). Ну, хорошо – сейчас не время ссориться. Я была у Анатолия.

Н и к о л а й. Я так и думал.

В е н ц о в а. Если ты ревнуешь – это глупо. Я поехала к нему, чтоб посоветоваться насчет твоих дел.

Н и к о л а й. С ним? Насчет моих дел? Каких моих дел?

В е н ц о в а. Он еще спрашивает! Весь завод знает, что заказчик возвратил бракованную деталь с твоим личным клеймом. Как это некстати, только ты начал опять немножко подниматься...

Н и к о л а й. Сегодня знает весь завод. Но вчера вечером, кроме дирекции и ЦК Союза, об этом никто по знал. Кто же тебе сказал?

Венцова молчит.

Анатолий?

В е н ц о в а. Да.

Н и к о л а й. Скажи, Лара, чем я тебя обидел? Неужели я такой грубый, такой подозрительный, такой чужой тебе человек, что мне нельзя говорить правды, а приходится обязательно врать?

В е н ц о в а (смущенно). Мне показалось, что для тебя нужнее...

Н и к о л а й. Для меня вчера было нужнее всего на свете, чтоб ты приехала ко мне. Я хотел, чтоб ты меня отругала, а потом поплакала и утешила... Вот что дорого, а на черта мне твоя дипломатия? (Помолчав.) Да что говорить – когда мне плохо, тебя никогда нет.

В е н ц о в а (расстроена). Да, теперь я сама вижу, что надо было сразу поехать к тебе. Если бы ты позвонил на полчаса раньше...

Н и к о л а й. Если бы... Когда человек любит, ему ничего говорить не надо, он все сам понимает, а если нет – хоть говори, хоть кричи...

В е н ц о в а (быстрым шепотом). Тише, мы не одни. Мы обо всем поговорим потом, и я докажу тебе, что ты ошибаешься. А сейчас ты должен понять, что твое положение очень серьезно. Вчера Анатолий говорил о тебе в доброжелательном тоне, он до сих пор сожалеет о вашей ссоре и очень тебе сочувствует. Но имей в виду – выступать он будет резко, иначе нельзя. Плотовщиков настроен против тебя, и Анатолию неудобно занимать примиренческую позицию. Ты только не задирай никого и не спорь, признавай все, что будут говорить, тогда обойдется: прием в партию отложат, клеймо на год отнимут, – это обидно, но все-таки лучше, чем публичный скандал. Ты все понял?

Н и к о л а й. Понял, да.

В е н ц о в а. У тебя совершенно отсутствующие глаза. Ты все понял?

Н и к о л а й. Все. Нет, вру – ничего не понял. И, наверно, не пойму. Мудрено. Ты иди, Лара, я уж как-нибудь сам... отвечу.

Вернулась Громова. Она ставит на стол накрытый марлей

поднос и снимает марлю. На подносе отшлифованная до

ослепительного блеска круглая деталь из серебристого

металла. Вслед за Громовой вышли из кабинета Вера

Ермолаева, Частухин, Филатова, Стражевский,

Востряков, Касаткин, Плотовщиков. Первые трое

занимают места во главе стола, остальные

рассаживаются по его длине.

П л о т о в щ и к о в. Присаживайся, Николай Прокофьевич.

Н и к о л а й. Ничего, постою.

П л о т о в щ и к о в. Садись. Будешь отвечать – тогда встанешь. Ермолаева, начинай. Нина Павловна, прошу вести... парламентскую.

В е р а. Пожалуйста, товарищ полковник.

С т р а ж е в с к и й. Буду предельно краток. Мы – ваши постоянные заказчики – привыкли с глубочайшим уважением относиться к марке вашего предприятия. Тем печальнее данный казус. Казус, насколько мне помнится, беспрецедентный в практике наших отношений. Вот передо мной два документа, с ними все присутствующие уже знакомы Технические условия заказа и акт лабораторного исследования. (Надел очки.) Наименование детали: маховичок-эксцентрик со скользящей втулкой, материал – сплав РТ-200, количество – тридцать штук. Актом лабораторного исследования установлено: наличие биения вокруг оси вала при допуске до двух микронов – шесть микронов, непараллельность плоскостей... Я полагаю, нет необходимости оглашать полностью? Здесь собрались взрослые, технически грамотные люди, которым незачем разъяснять, что в нашем деле подобное и даже менее значительное нарушение установленных допусков могло, в том случае, если бы оно осталось незамеченным, привести к последствиям, мягко говоря, пагубным. Вот все, что я считал своим долгом заявить.

В е р а. Вопросы?

Ф и л а т о в а. Вопрос к Леонтьеву. Твоя работа?

Н и к о л а й. Клеймо мое.

Ф и л а т о в а. Скажи, Николай, как это могло случиться, что ты сделал брак, да еще поставил на нем свою подпись?

Н и к о л а й (помолчав). Не понимаю.

В о с т р я к о в. Это не объяснение.

Н и к о л а й. Не объяснение? В таком случае, объясняю своей преступной халатностью. Подходит?

В е р а. Микола, не огрызайся. Отвечай спокойно.

Н и к о л а й. А я все сказал.

В е р а. Вопросов больше нет? Кто хочет слова?

К а с а т к и н. Разреши мне, Верочка.

В е р а (поморщившись). Пожалуйста, товарищ Касаткин. Покороче, если можно.

К а с а т к и н. Я – схематично. Товарищи! С тяжелым чувством, но с одновременным сознанием выполненного долга я возвышаю свой голос против Николая Леонтьева. Я его любил и – не постесняюсь это сказать – люблю до сих пор. Лично я Колю знал мальчиком, всегда смотрел на него как на свою достойную смену, гордился его успехами; если говорить откровенно, кое в чем он этими успехами обязан и мне, но кто это помнит? – это так, к слову, не в этом, как говорится, суть...

П л о т о в щ и к о в. Вот и переходи прямо к сути.

К а с а т к и н. Перехожу. Суть же, товарищи, вот именно заключается в том, что кандидат партии Николай Леонтьев начал свой кандидатский стаж с получения личного клейма, а кончил тем, что положил, если можно так выразиться, клеймо позора на всех нас. Проанализируем – отчего же это произошло? В чем, так сказать, суть?