Текст книги "Второе дыхание"

Автор книги: Александр Крон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Крон Александр
Второе дыхание

Александр Александрович Крон

Второе дыхание

Комедия

в четырех действиях

Книга известного советского писателя Александра Крона состоит из двух частей. В первой части представлены пьесы: "Винтовка № 492116", "Трус", "Глубокая разведка", "Офицер флота", "Кандидат партии", "Второе дыхание". Во вторую часть вошли статьи Крона, посвященные театру.

От автора

Эти пьесы написаны давно. Первая – полвека назад, последняя датирована 1956 годом.

С тех пор я больше не писал пьес и уже многие годы пишу только прозу.

Для литератора, вдохнувшего запах театральных кулис еще в школьные годы, переход от драматургии к прозе связан с существенной перестройкой.

Глаз писателя в некоторых отношениях подобен фотообъективу. Для различной натуры существуют разные типы объективов, более того, – одна и та же натура, снятая различными объективами, дает несхожие изображения. Когда прозаик берется за драматургию или, что реже, драматург за прозу, происходит как бы смена объектива.

Когда меня спрашивают, как могло случиться, что драматург, четверть века активно и небезуспешно участвовавший в театральной жизни, так надолго, если не навсегда, от нее отошел, у меня на этот вопрос нет однозначного ответа. Меньше всего мне хочется ссылаться на трудности и огорчения, каких было немало. Еще меньше – возлагать вину на кого-либо или на что-либо от меня независящее.

Одна из причин – хотя и не главная: драматическая форма стала для меня тесна. В послевоенные десятилетия обозначился любопытный процесс: кинофильмы стали длиннее, а спектакли короче. Стало уже нормой, что спектакли идут с одним антрактом или даже совсем без антракта. Появилось множество пьес, рассчитанных на минимальное число участников. Драматурги, писавшие раньше симфонии, стали писать дуэты и трио.

Большинство моих пьес – в четырех актах. В них много эпизодических ролей. Пьесы, несомненно, грешат многословием, тем не менее сокращать их трудно. От некоторой громоздкости мне, вероятно, уже не избавиться. Не случайно, став прозаиком, я обратился к романной форме, а не к новелле.

Но есть еще одна причина, пожалуй, даже более существенная. Отдавши драматургии четверть века, я обнаружил, что у меня нет близкого мне театрального коллектива, нет театра-единомышленника, где режиссура была бы заинтересована не в случайных контактах, а во мне как в равноправном участнике общего дела. Я достиг к тому времени возраста, когда уже становится утомительным ощущать себя вечным дебютантом и лишний раз убеждаться, что твоя пьеса лишь повод для спектакля.

У моего покойного друга, драматурга и театрального критика Леонида Антоновича Малюгина, есть книга с программным названием – "Театр начинается с литературы". Я полностью разделяю его убеждение. Вопреки мнению многих театральных деятелей, я не считаю пьесу полуфабрикатом. В отличие от пищевых полуфабрикатов, несъедобных без дополнительной обработки, пьеса самостоятельное произведение, предназначенное для театра, но существующее и вне театральных подмостков. Не называем же мы полуфабрикатами сонаты и симфонии, хотя чтение нот – умение сравнительно редкое, требующее специального образования. Читать пьесы значительно легче, и за последние десятилетия заметно возросло число людей, не только любящих, но и умеющих читать драматургию, выработавших на основе своего культурного опыта своеобразную стереоскопичность видения, позволяющую им разыгрывать спектакли наедине с автором. Об этом говорят возросшие тиражи пьес и киносценариев. Многие прозаики охотно включают в свои сборники наряду с повестями и рассказами киноповести и радиопьесы; все чаще печатаются пьесы в журналах, вышли из печати и разошлись несколько многотомных антологий. Рассчитаны все эти издания в основном на читающую публику, театры по традиции предпочитают машинописные экземпляры или стеклографические оттиски.

Почти одновременно с этой книгой в издательстве "Художественная литература" выходит в свет двухтомное собрание моих сочинений. Только проза – романы и очерки. Но мой отчет перед читателями за полвека работы в литературе был бы неполон без избранных пьес и статей о театре. Они составляют как бы дополнительный, третий том. Я включил в него только те пьесы, которые, с моей точки зрения, имеют право на жизнь. Не исключена возможность, что театры еще вернутся к ним, но в основном книга адресована читателям, а вошедшие в нее немногие статьи делают излишним особое предисловие к пьесам и помогут читателям ближе познакомиться с автором.

Действующие лица

БАКЛАНОВ СЕРГЕЙ РОМАНОВИЧ, гвардии капитан третьего ранга, командир отдельного дивизиона тральщиков.

ВОЛЧОК МАКСИМ ФЕДОРОВИЧ, гвардии капитан-лейтенант, заместитель командира дивизиона по политической части.

СТОЛЯРОВ ГЕОРГИЙ ИВАНОВИЧ, гвардии старший лейтенант, дивизионный минер.

ВЕРЕВКИН командиры

КОЛОДУБ } гвардейских

МИРЗАЯН / тральщиков.

МАЛИКОВ, гвардии старшина первой статьи./

ЕРШОВА, гвардии краснофлотец.

БЫСТРОВ ВОЛОДЯ, юнга.

ЛЕБЕДЕВА ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА, капитан медицинской службы, хирург.

РАДУЖНЫЙ ВАСИЛИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ, капитан первого ранга, начальник политотдела военно-морской базы.

ЛЕВИН АЛЕКСАНДР ОСИПОВИЧ, подполковник, работник разведотдела.

ТАИСИЯ ИВАНОВНА, санитарка.

МАЙОР ОДНОРУКОВ, лицо действующее, но на сцене не появляющееся.

НЕМЕЦКИЙ ЛЕТЧИК.

Действие первое

происходящее весной 1945 года, когда части Красной

Армии и корабли Балтийского флота, освободив

Советскую Прибалтику, устремились на запад.

Керосиновая лампа освещает небольшую комнату под

крышей двухэтажного деревянного домика,

расположенного, как это выяснится впоследствии, на

самом берегу одного из островков в Балтийском море.

Близость моря ощутима – оно шумит где-то у самых стен

дома.

Еще недавно домик принадлежал какому-то мелкому

немецкому чиновнику (вероятно, смотрителю маяка или

служащему пакгауза), а комната служила спальней

супружеской чете. Об этом свидетельствуют следы

разрушенного уюта – две низкие орехового дерева

кровати с перинами, шкаф, туалетный столик с

зеркалом, вышитые гобеленчики с нравоучительными

изречениями и несколько дешевых хромолитографий,

изображающих улыбающихся красоток в купальных

костюмах. Новые хозяева внесли в этот мещанский уют

свои поправки. Кровати раздвинули и поставили вдоль

стен, шкаф положили плашмя и таким образом соорудили

третье ложе, на туалетный столик поставили тяжелые

ящики с телефонными аппаратами, нравоучительные

гобеленчики нашли себе достойное применение – о них

входящие вытирают ноги. Посреди комнаты установлена

чугунная печурка. На стенах развешаны кителя,

кортики, автоматы, гитара. У телефонов расположился

оперативный дежурный по дивизиону старший лейтенант

Столяров. Он углубился в книгу. О том, что эта

книга – самоучитель немецкого языка, можно догадаться

по вырывающимся у него отрывочным фразам: "Ди мине

мина. Ди позицион – позиция. Заген зи мир, битте

скажите вы мне, пожалуйста". Загудел зуммер.

С т о л я р о в (взял трубку). "Русалка" слушает. Так точно – я. Слушаю вас, товарищ два-ноль-два. Я вас – хорошо, а вы? (Дует в мембрану.) Как вы сказали? Хозяина нашего? Нету. Так точно, в море. (Приоткрыл штору.)

За стеклом – дождь, темнота.

Минуточку обождите... (Покрутил ручку другого аппарата, взял трубку.) Дайте пирс. Решетов? Оперативный говорит. Кто сейчас к пирсу подошел? Какой катер? Ага, что за доктором ходил? Прибыл доктор? Надо сразу докладывать, что прибыл. Ну, добро! Проверь у него документы и веди прямо в лазарет. Погоди, я запишу. Как? Капитан медицинской службы Лебедев? Ясно. Слушай, Решетов, комдива нет еще? Не видать пока? (Положил трубку, взял другую.) Слушаете? Теперь уже скоро должен подойти. Время темное, да и засвежело. Чтоб сразу же звонил? Есть. Как? Все в порядке. Спасибо, хватает. Личный состав очень доволен. Вот в части удовлетворения запросов высшего, так сказать, интеллектуального порядка – положение аварийное. Грубо говоря – ни кино, ни газет, ни табаку. Будьте так добры... Что? Жена в Таллине. Скоро полгода. Как? (Смеется.) Это мне беспокоиться следует, а у нас тут не согрешишь. Монастырь? Хуже. (Смеется.) Спасибо. Есть. (Положил трубку, вынул из кармана жестянку с остатками табака и начал скручивать папиросу.)

В е р е в к и н (вошел. Это совсем юный лейтенант, быстроглазый и задиристый. Одет в канадскую куртку с капюшоном и резиновые сапоги.) Привет оперативному.

С т о л я р о в. Привет.

В е р е в к и н. Разрешите доложить – командир тральщика сто восемь гвардии лейтенант Веревкин с задания вернулся.

С т о л я р о в. Очень приятно. Вытирайте ноги.

В е р е в к и н. Комдива нет?

С т о л я р о в. Как видите.

В е р е в к и н. Все плавает?

С т о л я р о в. Именно. (Затягивается папиросой.) Еще вопросы есть?

В е р е в к и н (жадными глазами следит за кольцами дыма). Так. Значит, не приходил еще?

С т о л я р о в. У вас железная логика. Впрочем, посмотрите под кроватью – может быть, он и здесь.

В е р е в к и н. Смеяться?

С т о л я р о в. Советую.

В е р е в к и н. Почему?

С т о л я р о в. Когда человек приходит с единственной целью стрельнуть на закрутку, ему не следует быть излишне взыскательным.

В е р е в к и н. Прошу прощения. Я всегда высоко ценил ваш изящный юмор.

С т о л я р о в. Продолжайте, я вас слушаю.

В е р е в к и н. И глубокое понимание человеческой природы. (Протянул руку лодочкой.)

С т о л я р о в. То-то же. На, закуривай. Только – чур! (Приложил палец к губам.) Понимаешь, как налетят все скопом – раскурят в момент. А я отказывать не могу. У меня характер слабый.

В е р е в к и н (с наслаждением закуривает). Комдив с кем сегодня пошел? С Колодубом?

С т о л я р о в. С Мирзаяном.

В е р е в к и н. Слушай, это правда, что мне Решетов сейчас травил? Будто наши "юнкерса" сбили и летчика подобрали?..

С т о л я р о в. Точно. Доставлен на катере и находится в лазарете. (Заметив движение Веревкина.) Отставить. Комдив приказал никого из празднолюбопытствующих в лазарет не допускать.

В е р е в к и н. Ох, и везучий же, дьявол!

К о л о д у б (вошел. Немолодой, медлительный, лицо обветренное. Одет так же, как Веревкин. Явно из бывших матросов или запасников). Привет, оперативный.

С т о л я р о в. Взаимно. Вытирайте ноги.

К о л о д у б. Командир "ТЩ-105" гвардии лейтенант Колодуб с задания прибыл.

С т о л я р о в. Что скажешь, старина?

К о л о д у б. Комдива нема?

С т о л я р о в (переглянулся с Веревкиным). Вопрос становится традиционным. Нету комдива.

К о л о д у б (как завороженный смотрит на клубы табачного дыма). Эге! Стало быть, в море еще?

С т о л я р о в. Что меня поражает – так это бедность приемов. Скажи что-нибудь поновее.

К о л о д у б. Могу поновее.

С т о л я р о в. Например?

К о л о д у б. Например – прибыл доктор.

С т о л я р о в. Информация запоздалая. Доложено.

К о л о д у б. А ты його бачив?

С т о л я р о в. А зачем?

К о л о д у б. Заслуживает внимания.

С т о л я р о в. Именно?

К о л о д у б. Весьма интеллигентная особа. Приятной наружности.

В е р е в к и н. Подумаешь. Я сам интеллигентный. И тоже приятной наружности.

К о л о д у б. Так ты ж хлопец. (Пауза.) А вин – дама.

С т о л я р о в. Кто – вин?

К о л о д у б. Так доктор же.

Веревкин и Столяров вскочили.

В е р е в к и н. Ты врешь, старик!

С т о л я р о в. Поклянись!

К о л о д у б (спокойно). Чтоб мне на мине подорваться.

С т о л я р о в. Докладывай. Все, что тебе известно.

К о л о д у б. Закурим?

С т о л я р о в (вытащил заветную жестянку). На, шут с тобой. Полегче, старина, оставь хоть комдиву... Ну, ну?

К о л о д у б. Огоньку дашь? (Неторопливо прикуривает от предупредительно поданного уголька.)

В е р е в к и н. Не тяни, старик. Играешь на нервах.

К о л о д у б. Обожди, не горит. (Со смаком затянулся.) Ну что вы ко мне пристали? Сказано: весьма интеллигентная особа. (Подумал.) В звании капитана.

С т о л я р о в. Это нам уже известно.

В е р е в к и н. Интересная женщина?

К о л о д у б (задумался). Ничего. (Еще подумал.) Ничего. Заслуживает внимания.

В е р е в к и н. Ах, чтоб тебя!.. (В нетерпении прошелся по комнате.) Да, Егор!.. Между прочим, дай мне, пожалуйста, бритву.

С т о л я р о в. Между прочим, зачем?

В е р е в к и н. Странный вопрос. Пришла фантазия побриться. Есть возражения?

С т о л я р о в. Никаких. Наоборот, сам собираюсь бриться. Фантазия, понимаешь? Так что, между прочим, обожди.

В е р е в к и н. Собственник проклятый. Стыдись. Женатый человек. Зачем тебе бриться? (Поймав смеющийся взгляд Колодуба.) Ты тут еще!.. Старик, ты сам ее видел?

К о л о д у б. Эге!

В е р е в к и н. А раз видел – не мычи, а говори толком. Опиши наружность.

К о л о д у б. Наружность? (Задумался, вспомнил.) Как бы тебе это лучше передать... (Повертел в воздухе пальцами и даже выразил на лице мечтательность.)

В е р е в к и н. Ну, ну, ну?

К о л о д у б. Вроде, понимаешь, этакая... (Покрутил головой и вздохнул.) Я бы сказал: приятная наружность.

В е р е в к и н. Тьфу! Нет, так от него толку не добьешься. Отвечай точно на заданные вопросы. Возраст?

К о л о д у б. Возраст? (Погрузился в размышления.) А бес его знает. Что-нибудь в районе тридцати.

В е р е в к и н. Блондинка, брюнетка?

К о л о д у б (еще глубже задумывается). Затрудняюсь сказать. Темно, моросит, плащ с капюшоном – разве разберешь? Вот голосок у ней – да, действительно...

В е р е в к и н. Ну, ну?

К о л о д у б. Очень такой... с этаким, знаешь...

В е р е в к и н. Ну, ну?

К о л о д у б (вздыхая). Очень приятный голос.

В е р е в к и н. Ну спасибо. По твоему описанию ее можно узнать среди тысячи женщин. Стоит перед глазами как живая. Ты разговаривал с ней?

К о л о д у б. Я? Нет. (Подумал.) Нет, не говорил.

В е р е в к и н. Откуда же ты знаешь, какой у нее голос? Она сказала что-нибудь?

К о л о д у б. Эге.

В е р е в к и н. Он меня выведет из терпения. Что же она сказала? Проснись, старик.

К о л о д у б. Что сказала? "Черт бы побрал, – говорит, – эту собачью погоду, ваш трясучий катер...".

С т о л я р о в (обернулся). Что ты там болтаешь?

К о л о д у б. Слово даю. "Катер, – говорит, – ваш дурацкий остров и всех вас вместе с вашим болваном начальником".

С т о л я р о в. Кому же это она сказала? Тебе?

К о л о д у б. Ни. (Подумал.) Вроде про себя. Но очень явственно.

Стук в дверь и голос: "Разрешите, товарищ старший

лейтенант?" Вошла Ершова. В руках у нее китель с

тремя золотыми нашивками на рукавах, нашивками "за

ранение", гвардейским значком и орденскими ленточками

на груди.

Е р ш о в а. Посмотрите, товарищ старший лейтенант. Не знаю – хорошо ли будет?

С т о л я р о в (взглянул). Ну что же – лучше и требовать нельзя. Молодец, Маруся.

Е р ш о в а (быстро, шепотом). Ой, товарищ старший лейтенант, я так боюсь – вдруг Сергею Романовичу не понравится? Среднего галуна, ну, совсем нету, ни кусочка, так я узенький вдвое сшила, и шов такой аккуратный получился, только видите, золото здесь потемней, а здесь посветлей заметно, пожалуй, будет? Ой, я прямо не знаю, что делать...

С т о л я р о в. Ничего, ничего. Добро!

В е р е в к и н. Что? Присвоили капитана третьего ранга?

С т о л я р о в. Так точно. И выговор сняли. Начальник политотдела звонил.

В е р е в к и н. Вот шагает человек! Давно ли в младших лейтенантах ходил?

К о л о д у б. Стоит – потому и дают.

Е р ш о в а. Ой, я так рада, так рада...

Столяров погрозил ей пальцем.

Что вы, товарищ старший лейтенант?

С т о л я р о в. Ничего.

Е р ш о в а. Ой, ума не приложу, что с фуражкой делать. Теперь Сергею Романовичу положено, чтоб по козырьку был ободочек золотенький, из дубовых листочков, а где же его взять?

Столяров опять грозит ей пальцем.

Да что вы, на самом деле, товарищ старший лейтенант? Даже странно.

С т о л я р о в. Смотрите, Ершова, спишет вас Сергей Романович с нашего острова обратно на материк. У него все быстро делается.

Е р ш о в а. За что же, товарищ старший лейтенант? Уж я, кажется, так стараюсь.

С т о л я р о в. Вот за это самое. Ну, добро! Спасибо, Маруся. (Кивком отпустил ее.) Видали? И эта – тоже. Неотразим!

В е р е в к и н. Черт! Везет же человеку!

К о л о д у б. А тебе что – завидно?

В е р е в к и н. Сказал! Будь у меня его положение – мы бы еще посмотрели... Женщин привлекает – что? Власть. Слава. Скажешь, неверно?

М и р з а я н (вошел. Крепыш лет тридцати. Очень черный, очень подвижной. Одет так же, как все командиры тральщиков). Что он тут травит, этот юноша?.. Оперативному пламенный привет!

С т о л я р о в. А, герой дня! Здорово, Гурген.

М и р з а я н. Командир "ТЩ-119" гвардии старший лейтенант Мирзаян с задания возвратился.

С т о л я р о в (без знаков препинания). Честь и место вытирайте ноги комдива нет.

М и р з а я н (опешил). Что?

С т о л я р о в. Ты, вероятно, хотел спросить – где комдив?

М и р з а я н. Действительно хотел. Сам не понимаю – зачем? Комдив у меня на корабле.

С т о л я р о в. Что делает?

М и р з а я н. Бреется.

Все переглянулись. Колодуб выразительно хмыкнул.

С т о л я р о в (кончил бритье). Готово! Илья! Будешь?

Веревкин вяло отмахнулся.

Что же ты?

В е р е в к и н. Лень. И вообще – считаю ниже своего достоинства.

К о л о д у б. Что? Бриться?

В е р е в к и н. Вообще, весь этот ажиотаж.

М и р з а я н. А что случилось? (Столярову.) Нет, ты вот что мне скажи. Человек, который за сегодняшний день вытралил шесть мин, сбил немецкий самолет и захватил в плен летчика – имеет он право на поощрение?

С т о л я р о в (уклончиво). Орден получишь, Гурген.

М и р з а я н. Орден – это в перспективе. Разреши, я расскажу тебе одну древнюю восточную легенду.

С т о л я р о в. Я, кажется, ее уже слышал.

М и р з а я н. Клянусь, что нет. Понимаешь – у одного отца было два сына. Оба были храбрые воины, очень любили друг друга и всем всегда делились. Но однажды...

С т о л я р о в. Знаю. Один брат попросил у другого закурить?

М и р з а я н. Верно. Послушай, как ты угадал?

С т о л я р о в. Подсознательный процесс. Шут с тобой – на! (Вытаскивает жестянку.) И – баста. Больше никому. Комдиву не хватит.

М и р з а я н (дрожащими руками сворачивает папиросу). Поверишь, с утра ни одной затяжки. (Увидел китель комдива.) Э, что же вы молчите? Можно поздравить?

Стук в дверь. Вошел Володя. Ему лет тринадцать, но

фронтовая жизнь придала ему черты ранней зрелости и

даже суровости. Голос у него ломается – матросская

зычность сменяется совершенно детскими интонациями.

Он по-ребячьи увлечен строевой обрядностью.

В о л о д я. Товарищ гвардии старший лейтенант, разрешите обратиться?

С т о л я р о в. Обращайтесь, юнга Быстров.

В о л о д я. Вас спрашивает капитан медицинской службы Лебедева.

С т о л я р о в. Просите. Всё?

В о л о д я (совсем другим тоном). Дядя Юра, дай закурить...

С т о л я р о в. Что-о-о-о? Вон отсюда! (Шутя замахивается на него сапогом.)

В этот момент вошла Лебедева. При ее появлении все

офицеры встали. Лебедевой лет тридцать, может быть,

немного больше. Можно не признавать ее красивой, но в

ней видны ум, характер, женственность, а это важнее.

Ее манеры представляют смесь изящества и некоторой

грубоватости, свойственной женщинам, которым

приходится вести вполне мужской образ жизни. Одета в

обычную, хорошо сшитую морскую форму, поверх которой

наброшен мокрый плащ-палатка.

Л е б е д е в а. Я могу войти?

С т о л я р о в (пряча сапог, смущенно). Да, пожалуйста. (Володе.) Вы свободны, юнга Быстров.

И когда за Володей закрывается дверь:

Оперативный дежурный гвардии старший лейтенант Столяров к вашим услугам.

Л е б е д е в а. Здравствуйте. Лебедева.

С т о л я р о в. Разрешите вам представить моих товарищей – командиров гвардейских кораблей.

Все здороваются очень почтительно.

Присаживайтесь, пожалуйста. Отдохните.

Лебедева села.

Ну как, доктор? Заштопали нашего немца?

Л е б е д е в а. Там нечего штопать. Несколько легких ожогов и ссадин. Простейшая перевязка. Не понимаю, зачем я вам понадобилась?

С т о л я р о в. Приказание комдива. Немец может дать очень ценные показания.

Л е б е д е в а. Мне бы не хотелось задерживаться. Я могу получить катер?

С т о л я р о в. Благоволите немного обождать. Комдиь приказал задержать вас до его возвращения.

Л е б е д е в а. Вот как – он приказал? Вероятно, он забыл, что я у него не служу.

С т о л я р о в (мягко). Это точно. Но мы – служим.

Л е б е д е в а. И долго мне придется ждать?

М и р з а я н. Комдив уже здесь. Мы вас очень просим – посидите с нами пять минут, побеседуйте.

В е р е в к и н. Снимите плащ. Разрешите я вам помогу...

К о л о д у б. Дозвольте мне. Я просушить повешу.

С т о л я р о в (после некоторого колебания достает заветную жестянку). Вы курите?

Л е б е д е в а. Спасибо. Что это у вас? Выбросьте немедленно эту мерзость. (Вынула из чемоданчика завернутую в газету сотню папирос.) Курите, пожалуйста, товарищи.

Общее оживление.

К о л о д у б. Дозвольте взглянуть на газетку?

Л е б е д е в а. Старая.

К о л о д у б. Это ничего.

М и р з а я н. Разрешите от лица офицеров гвардейского дивизиона принести вам глубочайшую и искреннюю благодарность.

Л е б е д е в а. Как торжественно!

М и р з а я н. Вы поймите нас. Мы, так сказать, островные жители, скромные пахари моря, пасынки в нашей славной морской профессии...

С т о л я р о в. Я попросил бы вас...

М и р з а я н. Хорошо, скажем мягче: чернорабочие флота, незаметные труженики. В течение длительного периода времени мы были лишены печатного слова и курева, что, как известно, ожесточает нравы и подвергает мыслящую личность опасности духовного одичания. Но дороже всего для нас не эти щедрые дары, а ваша беседа. Ничто не действует столь облагораживающе на эти загрубелые, но чистые души, как общество женщины. И вот явились вы и сразу, как добрая фея...

Л е б е д е в а. Я совсем не добрая фея. Я очень зла. (Взглянув на часы.) Вы милые люди, и в другое время я с удовольствием поболтала бы с вами. А сейчас – вы извините меня – я с трудом сдерживаюсь, чтобы не сказать какую-нибудь грубость.

С т о л я р о в. Понимаю. Чаю хотите?

М и р з а я н. Может быть, стакан вина?

Л е б е д е в а. Благодарю, ничего не хочу. (Оглядывает комнату.) Почему в комнатах, где живут одни мужчины, всегда так неуютно?

В е р е в к и н. Какой там уют! Мы народ бродячий – сегодня здесь, а завтра высадим десант на какой-нибудь остров Эн и – готово дело перебазировались.

С т о л я р о в. Нам обрастать нельзя – мы в Берлин торопимся.

К о л о д у б (углубившись в газету). Эге!

В е р е в к и н. Что "эге"?

К о л о д у б. Про нашего комдива.

В е р е в к и н. Дай сюда.

К о л о д у б. Дочитаю – дам.

С т о л я р о в. Скажи хоть, что пишут?

К о л о д у б. Пишут – правильно.

М и р з а я н. Дай – вслух прочитаю. С выражением.

К о л о д у б. Отстань.

Л е б е д е в а. У меня такое впечатление, что вы все влюблены в вашего комдива. Что он, действительно так хорош?

М и р з а я н. Старик, отвечай. К тебе женщина обращается.

К о л о д у б (поднял глаза от газеты). Комдив? (Подумал.) Ничего. (Еще подумал.) Ничего. Заслуживает внимания.

Л е б е д е в а. Любопытно. Теперь уже мне самой хочется дождаться вашего командира. Кстати, я хочу его спросить...

Б а к л а н о в. О чем?

При появлении Бакланова все офицеры поднялись со

своих мест. Комдиву немного за тридцать, у него

мужественное лицо со шрамом, который его не портит.

Глаза глубокосидящие, дерзкие, легко загорающиеся и

так же быстро гаснущие. Манера говорить властная, но

не резкая, а, пожалуй, даже вяловатая, с ленцой,

вполголоса. Манера, конечно, обманчивая, свойственная

многим людям, привыкшим часто находиться в состоянии

большого напряжения. Одет, как и все командиры, в

куртку с капюшоном и сапоги. Вместе с ним вошел и

остановился в дверях Маликов.

С т о л я р о в. Товарищ капитан третьего ранга...

Б а к л а н о в. Все в академию готовитесь, товарищ начальник штаба? Уж заговариваться начали?

С т о л я р о в. Никак нет. Разрешите продолжать?

Б а к л а н о в. Да.

С т о л я р о в. Товарищ капитан третьего ранга. Разрешите доложить, что за время вашего отсутствия во вверенной вам части особых происшествий не было. Звонил начальник политотдела и приказал передать капитан-лейтенанту Бакланову, что ему присвоено воинское звание капитана третьего ранга.

Б а к л а н о в (поднял обе руки). Сдаюсь.

Гул поздравлений. Рукопожатия.

С т о л я р о в. Разрешите представить. Капитан Лебедева.

Л е б е д е в а. Мы знакомы. Здравствуйте, Бакланов.

Б а к л а н о в. Здравствуйте, Варвара Михайловна. Вот мы и свиделись...

Л е б е д е в а. Скажите...

Б а к л а н о в. Прошу извинить. Маликов!

М а л и к о в. Есть, Маликов!

Б а к л а н о в. Что вы прячетесь? Подите сюда. Вот, Варвара Михайловна, какие бывают на свете люди. Гвардии старшина первой статьи Маликов Василий Степанович. Кавалер трех медалей. Не орденоносец. Но будет. Сегодня "юнкерса" срубил. (Маликову.) Нечего ежиться, будто я тебя ругаю. Молодец. (Вынул из шкафа бутылку, явно трофейного вида, и два стакана, налил оба и протянул один Малинову.) Будь здоров. Спасибо. Ах, как ты меня разодолжил! Такой подарок сделал.

Чокнулись, выпили.

Пьет что воду.

В е р е в к и н. Ты хоть знаешь – что пил? Это вермут. Настоящий Чинцано. Повтори.

М а л и к о в. Вермут?

Б а к л а н о в. Правильно. Ну как? Хорошо?

М а л и к о в (вежливо). Ничего. Не особо крепкое.

Б а к л а н о в. Я не я буду – быть тебе с орденом. (Заметил недоверчивую улыбку на лице матроса и нахмурился.) Вот что, товарищ Маликов: не берите себе за обыкновение в разговоре со старшими ухмыляться во всю пасть, будто вы не матрос, а красная девица. Смирно!

Все вздрогнули и подтянулись.

Гвардии старшина первой статьи Маликов!

М а л и к о в. Есть!

Б а к л а н о в (снял со своей груди орден и протянул его Маликову). Поздравляю вас с заслуженной вами высокой наградой. Носите ее с честью, как подобает моряку-гвардейцу. (Пауза.) Что надо отвечать?

М а л и к о в. Служу Советскому Союзу!

Б а к л а н о в. Вольно. Можете идти.

Ошеломленный Маликов сделал поворот "кругом" и вышел.

Что вы на меня так смотрите, товарищ Столяров? Давно не виделись? Докладывайте.

С т о л я р о в. Все ваши приказания выполнены. Охрана к лазарету выставлена, медицинская помощь оказана.

Б а к л а н о в. Сегодня же допросить.

С т о л я р о в. Есть. Два-ноль-два приказал, чтоб вы немедленно позвонили. Соединить?

Б а к л а н о в. Да. Да. Варвара Михайловна, минуточку терпения. Разрешите мне только сперва разобраться, что к чему. У меня это – быстро. (Снял куртку и фуражку, остался в кителе, увешанном орденами и медалями.) Дайте закурить комдиву. Побираетесь, гвардейцы? Что – газет опять нет? (Взял протянутую Колодубом газету, бегло просматривает.) Так, так. Бакланов опять нынче в моде. "Вот мы на мостике прославленного корабля...". Братцы, да это Одноруков пишет!

Общее оживление.

"Немало вражеских мин вытралил этот невзрачный на вид корабль, не раз под ураганным огнем..." "Мы ничего особенного не сделали, – скромно говорит капитан-лейтенант Бакланов, и застенчивая улыбка на минуту озаряет ею открытое лицо, – мы только честно исполнили свой долг...". Ох-хо-хо...

С т о л я р о в (у аппарата). "Парус"? Дайте два ноль два. Товарищ два-ноль-два? Куда выехал? Через полчаса? А кто это говорит? (Бакланову шепотом.) Одноруков.

Б а к л а н о в. Легок на помине. (Взял трубку.) Здравствуй. Попался, голубчик? Узнаёшь? Спасибо, спасибо, знаю. Ты вот что мне лучше скажи: как я, на твой взгляд, воюю? Хорошо? Даже очень хорошо? Заслуживаю? Приятно слышать. А закурить у тебя есть? Вполне серьезно спрашиваю. "Пальмиру" куришь? А я – филичевый табак. Вот именно. "Сказки венского леса", он же "Осенний листопад". Не пробовал? Советую – очень прочищает мозги. Так вот передай, что есть, мол, товарищ, который, стон на мостике прославленного, незаметного на вид корабля, честно выполняет свой долг и хотел бы, чтоб некоторые другие, стоя на твердой земле, тоже своего долга не забывали. Да, да. Я нахал? Не смею спорить. То-то ты всё мою скромность расписываешь. Так бы и написал: "И нахальная усмешка на минуту озарила его рябоватую рожу". Оно и к истине было бы ближе. Почему нельзя так написать? Что, что? (Смеется.)

С т о л я р о в. Что он сказал?

Б а к л а н о в. Не типично, говорит. (В трубку.) Ну, и не пиши про меня, если я не типичный. Ладно, брось мне мораль-то читать, я тебя не дурее. А ну тебя, прощай. Скучный ты человек. Что? Ждать звонка? Ясно. С гвардейским приветом. (Бросил трубку, ворчит.) Не типично!

Е р ш о в а (постучала, затем просунула голову). Товарищи офицеры, кушать, пожалуйста.

Б а к л а н о в. Ершова! Подите сюда. Товарищи офицеры сейчас в одну душу будут требовать вина. Они рады случаю. Не давать. Завтра. Ясно? А сейчас принесите мне сюда ужин на двоих, для меня и для капитана. Чтоб все, как положено.

Л е б е д е в а. Благодарю. Я не собираюсь ужинать.

Б а к л а н о в. Так вы поняли, Ершова? На двоих. Все свободны.

Офицеры выходят. Пауза.

Вот мы и встретились, Варвара Михайловна. Говорил я вам, что мы еще свидимся?

Л е б е д е в а. Да. Вы упрямы.

Б а к л а н о в. Вы хотели о чем-то меня спросить? Спрашивайте.

Л е б е д е в а. Мой вопрос уже устарел. Мне было не совсем ясно, зачем по такому пустяковому случаю нужно было вызывать главного хирурга госпиталя.

Б а к л а н о в. А теперь вам все ясно?

Л е б е д е в а. Абсолютно. И у меня остался один-единственный вопрос: когда катер пойдет обратно?

Б а к л а н о в. Почему вы так торопитесь?

Л е б е д е в а. Меня ждут раненые.

Б а к л а н о в. Врете.

Л е б е д е в а. Грубо.

Б а к л а н о в. Виноват. Скажем – лжете. Вам легче от этого? Могу вам дать официальную справку: в настоящее время во всем вашем госпитале находится на излечении один раненый – капитан-лейтенант Волчок, мой заместитель по политчасти. И тому пора на выписку. Точно?

Л е б е д е в а (улыбнулась). Верно. В самом деле, это унизительно: зачем я солгала? Ну, хорошо, хотите правду? Ко мне должен приехать мой близкий друг. (Взглянула на часы.) Вероятно, уже приехал. И, кроме того, я не люблю самоуправства.

Б а к л а н о в. Друг? Не больше?

Л е б е д е в а. Послушайте!..

Б а к л а н о в. Не обижайтесь. Только друг?

Л е б е д е в а. Да. Только.

Б а к л а н о в. В таком разе – подождет. Приедет в другой раз. Друзья не обижаются.

Л е б е д е в а. Ошибаетесь. Их-то обидеть легче всего.

Б а к л а н о в. Короче говоря – катера нет.

Л е б е д е в а. Вы шутите?

Б а к л а н о в. Какие шутки? В море пять баллов, и барометр падает. Утонет катер и вы вместе с ним, а отвечать – мне.

Л е б е д е в а. Что же делать?

Б а к л а н о в. Поужинаете, переночуете у нас, а завтра, если погода будет, отправим вас честь-честью на моем полуглиссере. (Взял трубку загудевшего телефона.) Бакланов слушает. Что, Решетов? Нет оперативного, я за него. Разрешаю. Скажите только, чтоб не задерживались зря. К утру чтоб обратно. Да. Нет. Ну, да. Да, да. Я уже сказал. Угу. Ладно – всё. (Бросил трубку.)