Текст книги "L'DORADO, роман о казино (СИ)"

Автор книги: Александр Чубарьян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

– Так это я специально сказал, чтобы ты пошел.

– Блядь! – Тут выругался уже я, – Ладно, пойду с охранником перетру.

Я подошел к человеку-горе, объяснил ситуацию, сказал, что мы ненадолго, что вообще то мы часто сюда ходим, просто в этот раз вот так получилось, что, может, он меня пустит, потому что посетителей у них сейчас все равно почти нет и, в принципе, не очень важно, как я выгляжу. Чувак связался по рации с кем-то поглавнее, тот поценил мой прикид через электронный глазок видеокамеры, висящей под потолком, что-то сказал человеку-горе, после чего тот произнес:

– Ладно, давай проходи.

И я прошел.

Заменяли по сто баксов на входе. Мы же есть, типо, пришли.

– Сначала едим, потом играем? – Спросил Нинзя.

– Да, наверное, – как-то не очень решительно ответил я.

Честно говоря, кусок в горло не лез. Сидели за столом, уставленном тарелками с салатами, мясом, десертами. Взяли немного алкоголя, по чашке кофе и стакану минералки. Бесплатно, ведь. Только удовольствия от еды никакого, руки дрожат, вкусовых ощущений – ноль. И похеру, что там шаффл-машины, насрать, что мы знаем, что это просто слив бабла. Здесь рядом стоит карточный стол и можно пойти, сесть и играть. Это единственная мысль, которая крутилась у нас в мозгу. Какая там еда, какой там алкоголь, какой в конце концов чемпионат мира?

Игра!

И больше ничего!

До новых встреч в эфире, друзья!

До матча оставалось двадцать минут, мы сели за стол. Обернуть фишки и вернуться домой к началу уже не успевали. Об этом в тот момент, правда, не думали, просто начали играть. Минимальная ставка была десять баксов, по ней и долбили. Над столом висел телевизор, показывал, естественно, футбол. Я слил пятьдесят грина, команды в это время выходили на поле.

– За кого болеете? – спросил дилер и сдал мне пятнадцать очков, а себе вытащил туза.

– За Зидана, – ответил я и провел рукой по сукну рядом с картами, что означало surrender, – хочу, чтобы чувак ушел красиво. Он это заслужил.

Дилер забрал у меня пять баксов, я докинул одну фишку до десяти.

– А я за Италию болею, – сказал он.

– Бывает, – Нинзя добрал до двадцати и ждал, сколько будет у дилера.

Дилер перебрал. Судья свистнул, и матч начался.

На седьмой минуте судья назначил пенальти, Нинзя отбил все фишки, то есть вместо lucky chips у него были обычные. Он обменял их на одну стобаксовую и пошел в кассу. У меня оставалось входных еще на тридцать долларов и сотка обычных. Зидан поставил мячик на одиннадцатиметровую отметку, я поставил тридцатник на бокс. Удар и гол, а мне блэкджек.

Примерно через десять минут Матерацци головой с углового сравнял счет, а я проиграл все фишки. Короче, слил сотку грина. Поужинал, твою мать. Надо было вставать и уходить домой. Посмотрел бы футбол нормально. Вместо этого я пошел в кассу и заменял еще сотню на фишки.

– Может, поедем? – Спросил Нинзя.

– Отобью и поедем, – ответил я.

– А если не отобьешь?

– Тогда никуда не поедем, – зло огрызнулся я.

Минут за двадцать выиграл восемьдесят баксов. Арбитр свистнул на перерыв. Вот тут бы и мне свернуться.

Нинзя хлопнул по плечу.

– Пошли.

– Отвали, – я поднял до тридцати долларов.

Дилер сдал мне три и пять. Себе вытянул восемь. Показал ему "еще карту", пришла двойка. Взял еще. Пятерка. Черт, хреново.

– Надо брать, – подсказывал Нинзя из-за спины.

– Да знаю, что надо брать, – ответил я и тем не менее колебался.

"Брать, не брать?"

Показал дилеру, чтобы сдавал мне еще одну. Так и знал, пришла десятка. Перебор.

– Не взял бы, ему все равно восемнадцать бы выпало, – утешал Нинзя.

Команды вышли на второй тайм. Я три раза проиграл по тридцать баксов. Решил отбиться одним ударом, поставил пятьдесят. Пришло одиннадцать очков, тройка и восьмерка, у дилера шесть. Надо удваиваться, по-любому надо удваиваться. Просто кровь из носа надо удваиваться.

– Будете делать double? – Спросил дилер.

– Да, да, – рассеянно ответил я и достал из кармана сто долларов, – подождете, пока я обменяю?

– Конечно, других игроков все равно нет, – дилер был сама любезность.

Я вернулся через минуту, в руках было две фишки по пятьдесят долларов. Нинзя только покачал головой, мол, хватит, стой, пора валить и все в таком духе. Короче, осуждал мои действия. А мне было насрать. Я из-за него здесь и из-за него слил уже двести грина. Слил просто на ровном месте. Зашел, называется, пожрать перед матчем. Теперь ни денег, ни футбола. Да смотри на меня, как хочешь, я все равно буду отбиваться.

Доставил полтос.

– В темную.

Дилер положил мне одну карту картинкой вниз, себе набрал семнадцать очков. Перевернул мою.

Четверка!

Прощайте сто долларов.

До свиданья, мой ласковый стольник, до свиданья, до новых встреч.

– Надо поговорить, – Нинзя опять отвлек меня от игры.

– Говори, – я сунул оставшийся полтос на третий бокс.

– Давай на улице.

– Сейчас кон доиграю.

Кон я проиграл. Встал из-за стола.

– Сейчас вернусь, никуда не уходите, – предупредил я дилера.

Команды, кстати, сыграли основное время вничью и снова ушли на перерыв.

Мы с Нинзей вышли на улицу.

– Что такое? – Спросил я.

– Поехали домой.

– Нет, мне надо отбиться.

– Поехали домой, – повторил он, – сегодня ты не выиграешь.

– Сейчас мне попрет. Мне уже два часа карта не идет. Должно же когда-нибудь повезти.

– Чувак, ты знаешь не хуже меня, что ты сегодня не выиграешь. Остановись. Ты сейчас сольешь еще больше.

– Я сказал нет. Хочешь, вали домой, я буду играть.

Я отвернулся от него и рванул в кассу. Заменял сразу две сотни. Последние две сотни.

Началось дополнительное время. Французы поджимали. Я играл по двадцать пять на кон. Зидан пробил головой с линии штрафной, Буффон еле вытащил мяч из под перекладины. Дилер сдал мне блэкджек. Ну, наконец-то. Вот оно. Сейчас пойдет.

– Я же говорил тебе, что попрет, – поделился я радостью с Нинзей.

Он что-то буркнул в ответ.

После блэкджека дилер три раза подряд набрал двадцать одно, бывает же такое.

– Зидана удалили, – в внезапной тишине произнес Нинзя.

Я, он и дилер задрали головы и уставились в телевизор. На повторе показали, как Зидан бьет Матерацци головой в грудь, а тот падает. Красная карточка. Красивое завершение карьеры, ничего не скажешь. У меня осталось сто баксов одной фишкой. Ставлю все. Приходит валет и шесть. Беру карту, приходит король. Другой король в этот момент уходит. Все телевизоры мира показывают, как Зидан покидает поле, он проходит мимо кубка мира. Проходит, опустив голову. А у меня перебор, я встаю из-за стола и иду к выходу. Все вокруг словно во сне. Нинзя где-то рядом, он что-то говорит мне, но я не различаю слова. У меня перед глазами плывет картинка, тяжело дышать, кружится голова.

Вышли на улицу, свежий вечерний воздух отрезвил, постепенно навелась резкость.

– Твою мать, чувак, я только что слил пятьсот грина, – сообщил я Нинзе.

– Я в курсе.

– Блядь, как такое могло произойти? – Я посмотрел на него.

Он только пожал плечами.

– Я домой, забросить тебя по дороге? – Нинзя тормознул тачку.

– Пешком пройдусь, – ответил я, – пока.

– Пока.

Неторопливо шел домой по Ленинскому проспекту, смотрел на витрины магазинов. Настроение на нуле, денег нет.

И что только на меня нашло? Как я мог поддаться этой губительной страсти? Только не я, нет, я не такой. Я всегда мог контролировать азарт, всегда вовремя останавливался, никогда не зарывался. Неужели все это правда? То есть на мне теперь можно ставить крест? Стоп. Главное сейчас не заморачиваться на этом. Проиграл и черт с ним. С каждым может случиться. Нужно просто забыть. Было и было. И прошло. И больше такого со мной никогда не повторится. Даю слово. Клянусь, что с этого момента эмоции не будут управлять мной в игре. Только расчет. Чистый математический расчет и более ничего. Обещаю самому себе. А пятьсот грина не такие уж и большие деньги, чтобы сожалеть по их поводу. И вообще хули париться из-за какой-то бумаги? Заработаю еще. Зидана жалко. Классный был футболист. Как он Бразилию в финале в одиночку натянул! А Байеру как забил! Круто было бы, если бы он сейчас чемпионат мира выиграл. Помню в девяносто шестом году у меня журнал был, посвященный чемпионату европы. Туда надо было вклеивать изображения футболистов. По двадцать два игрока на каждую из шестнадцати команд-участниц. Мы во дворе постоянно обменивались наклейками, если парные были. Обычно ровно менялись, но за крутых футболистов по несколько наклеек шло. За Маттеуса пять, за Клинсманна четыре, за Стоичкова три. За всех русских по две, не потому что классно играли, просто, типа, из чувства патриотизма. За Зидана, помню, одну давали. Когда через три года он выжигал поле в Реале, я удивлялся, неужели тот кудрявый чувак с мятой наклейки, который не проходил в состав своей сборной и этот лысеющий парень с волшебными ногами один и тот же футболист.

В детстве я все время мечтал вырасти и стать футболистом. Когда засыпал, представлял себе, что сборная России проигрывает ноль два Германии или Италии, а я выхожу на замену за пятнадцать минут до конца матча и забиваю три гола. Первый гол, как Марадона в восемьдесят шестом, пройдя на скорости пол поля и, несколькими финтами разбросав защитников. Второй забиваю головой после длинного диаганального паса, перебрасывая с линии штрафной вышедшего вперед вратаря. Третий забивал ударом издалека и после этого счастливый засыпал.

Я хотел быть таким футболистом, как Зидан.

Жаль, что я не Зидан, а всего-навсего обычный клерк, который только что слил в казино пятьсот грина.

А французы тогда проиграли. Куда им без Зидана…

ГЛАВА 14

Едем в метро. Мы с Мешком сидим рядом, Паша напротив. Паша пьяный, мы так себе. Мешок держит в руках Ильича. Бронзовая скульптурка вождя высотой в двадцать сантиметров. Ильич на маленьком постаменте. Он задумчив и угрюм. По ходу, думает о судьбах Родины.

– Может, не поедем? Еще не поздно обратно, – в третий раз начинает Мешок.

– Мне уже тоже не хочется, но раз решили, то надо ехать, – отвечаю я.

– Ну, да.

– Может, еще билетов не будет, – говорю.

– Ага. Смотри на Пашу.

Паша согнулся и связывает шнурки мужику, который сидит рядом. Вечер субботы, он спит пьяным сном. Пассажиры обращают внимание на Пашу. Смеются. Молодой парень со своей подругой подначивают:

– Морским вяжи.

Паша затягивает узел и удовлетворенно выпрямляется. Проходит минута. Слышатся возмущенные возгласы. Ворчливый дед затягивает свою унылую телегу о нынешней молодежи. Мы с Мешком ржем. Дед злится, его речь все агрессивнее. Настроение в вагоне меняется. Теперь уже половина пассажиров на стороне бухого мужика. Недавние союзники превратились в врагов. Парень с девушкой молча сидят. Шутки стихли. В воздухе нарастает напряжение. Дед чувствует силу:

– Развяжи шнурки, щенок, – кидает он Паше.

– Следи за словами, – огрызается Паша, которого по пьяни пропирает на бычку.

– Не хами, парень, – вступается сердобольная дама бальзаковского возраста. Две минуты назад она улыбалась во все лицо, наблюдая за Пашей.

Наконец, поезд останавливается на станции Комсомольская. Мы встаем, дед хватает Пашу за руку:

– Не выпущу, пока не развяжешь.

Несильно пихаю его под дых. Просто, чтобы отпустил Пашу. Не хватало еще проехать остановку из-за него. Дед разжимает руку.

– Не злись, он просто пошутил, – примирительно говорю я.

– Ильич тебя осуждает, – Мешок лыбится и трясет перед дедом статуэткой Ленина.

Выходим из вагона. Двери закрываются. Угрозы и злобные выкрики поезд тащит в темный туннель. А мы едем в Питер. Так же, как и год назад, седьмого мая.

В прошлом мае мы отмечали день рождения однокурсника. По старой студенческой привычке он проводил это мероприятие в парке на Воробьевых горах. Когда мы учились, то все дни рождения, отмечались там. Рядом с общагой, и какая никакая, но природа. Схема была стандартная – ящик водки и немного закуски. У товарища день рождения седьмого мая. Он решил поностальгировать. Купил бухла, еды и мы собрались на старом до боли знакомом месте. В восемь вечера, когда все начали расходиться, мы с Мешком и Пашей решили поехать в Питер. Потому что впереди было два дня выходных, а делать нечего. Как решили, так и поехали. Собственно тогда в одном из дворов-колодцов в центре города мы и нашли Ильича. Никому не нужный он стоял на скамейке.

В этот раз мы решили заранее, что поедем в Питер втроем, сразу после дня рождения. И даже взяли Ильича. Все очень сильно напоминало прошлогоднюю тусовку. То же место, та же водка, те же люди. Только на год старше. В восемь часов мы зашли в метро Университет с твердым намерением завтра утром проснуться от слов проводницы – "Питер. Приехали".

К сожалению, мы покупаем билеты в купе. Мешок вздыхает:

– Ладно, чего уж тут. Значит едем.

– Конечно, едем, – радостно замечает Паша.

Мы идем в супермаркет Рамстор через дорогу и берем две бутылки дешевого виски и большую бутылку колы. Паша цепляет еще пиво. Он говорит, что на утро.

В поезде все происходит вспышками. Вот, мы курим около вагона за пять минут до отправления. Вот, мы стоим в тамбуре, и Паша просит бить его кулаком в грудь, потому что он икает. Вот, молодая пара приглашает нас на свою свадьбу через неделю. Они счастливые и пьяные. Вот, Мешок прется через весь состав к какой-то девушке с редким именем Роза, а мы премся за ним, потому что с Розой еще три суровых друга.

Проводница трясет мою ногу:

– Подъезжаем. Просыпаемся.

Открываю глаза. Голова гудит. Во рту сухо. Поворачиваю голову, Паша спит на верхней полке. Смотрю вниз, там Мешок. За окном проплывает перрон. Черт, мы в Питере. Спускаюсь. Пашино пиво стоит на столе. Очень кстати. Открываю его и делаю глубокий глоток, с которым приходит более ясное понимание действительности. Мешок просыпается. Протягиваю ему бутылку.

Сидим на скамейке, на маленькой улочке, недалеко от Инженерного замка. Солнечно и тепло. Пьем вино из пластиковых стаканчиков, разбавляем минералкой. Подходит небритый мужик. Одежда затасканная и грязная. Лицо опухшее.

– Налейте художнику, – протягивает он свой стакан.

Наливаем художнику. Залпом выпивает и тянет снова. Наливаем второй.

– Старик, понимаешь, я картину задумал, – обращается он почему-то к Паше, может, чувствует в нем родственную душу, – холст натянул, два метра высотой, полтора шириной. Громада. Краски, кисти подготовил. Грунт положил. Неделю уже вокруг хожу, а начать не могу. Непруха.

Мы молчим. С таким только начни говорить, потом не отвяжется.

– Империя, возведенная в абсолют. Царь и Путин – одно лицо. Новая Россия. Авангард, понимаешь?

– Мужик, ты просил налить? Налили? Давай-ка, не грузи, без тебя непросто, – не выдерживает Паша.

Художник отворачивается, не найдя в нас собеседников. Уходит.

– Странные люди в Питере, – замечает Паша.

– Культурная столица, что ты хотел? Давайте на катере покатаемся, – предлагает Мешок.

– Поехали просто к морю и там потусуемся до вечера, – говорю я, – Только сначала билеты обратно купим.

Стоим в очереди в кассу. Перед нами молодая девушка. Кудрявые волосы собраны в пучок. Она несколько раз оборачивается и подозрительно смотрит на Пашу. Наверное, боится, что он залезет ей в сумочку.

– Мы не хотим у вас ничего украсть, – пытаюсь ее успокоить.

– Да я просто… – краснеет.

– Я – Алексей. Это Паша, это Миша, – представляю ей своих друзей.

– Лена, – говорит она и улыбается.

– Из Москвы?

– Да.

Стоять в очереди скучно. Показали Лене Ильича, рассказали, как нашли его год назад и в красках описали поездку. Лена успокоилась, мы больше не внушаем ей опасения. Она приехала с подругами на выходные. Девушки ушли гулять, а Лена решила сдать билет на поезд, чтобы улететь на самолете. Так как делать ей было нечего, то она согласилась потусоваться с нами.

Таксист останавливается у гостиницы Приморская. Финский залив совсем рядом. Мы подходим прямо к воде. Лена распускает волосы. Ветер сразу же подхватывает их и разбрасывает во все стороны. Паша разливает вино по стаканчикам. Мешок ставит скульптурку на камень:

– Ильич увидел море.

Перебираемся в кафе на берегу. Пластиковые стулья, на скатертях грязные разводы, посетителям приносят шашлык на картонке, вырезанной из молочной пачки. Заказываем только шампанское. Оно внушает опасения, но меньше, чем шашлык. Лена говорит, не замолкая. Перескакивает с одной темы на другую. У нее это получается смешно и непосредственно. Она похожа на взрослого ребенка. Рассказывает о своей работе, потом внезапно переключается на Голландию, она отдыхала там полгода назад. Тема снова резко меняется и вот уже мы слушаем о том, какую классную сумку она видела утром в бутике на Невском. Постепенно темнеет. Сидеть становится холодно, и мы уезжаем. Немного тусуемся в Грибоедове. Пьем коктейли в таком же порядке, в каком они указаны в меню. В час ночи провожаем Лену в аэропорт. Ее подруги так и не появились, остались в каком-то клубе. После аэропорта едем на Фонтанку, мы там сняли квартиру. Засыпаем почти сразу. Поезд в Москву в десять утра.

В Москве лето. Светает рано, темнеет поздно. Деревья оделись листвой, девушки разделись почти полностью. Включились фонтаны. Бары опустели. Скверы и парки заполнились молодежью и пустыми бутылками. На улицах просторно и свежо. В метро тесно и потно. В утренней подземной парилке джинсы врастают в тело, футболка угрожает темными пятнами. Жара невыносимая, прохладно становится лишь под вечер. Лето – хорошее время года, но только не в Москве.

Я шел по Тверской-Ямской, была середина рабочего дня. Сидеть в офисе скучно, решил прогуляться. Слушал плеер и высматривал, где пообедать. Позвонил Мешок.

– Вечером что делаешь? – Спросил он.

– Да, в общем-то, ничего.

– Я тут с Леной договорился встретиться. Приходи тоже.

– С какой Леной? – Спросил я.

– В Питере, помнишь, познакомились?

– А, помню. А что делать будем?

– Я ее в кино позвал. Она сказала, что с ней еще какая-то подруга будет. Придешь? – Спросил Мешок.

– Приду, – я подумал, что вечером мне нечего делать и сходить в кино не самый плохой вариант. – Что за кино?

– Тебе не все равно?

– Все равно, – ответил я, – ты работаешь сейчас?

– Пытаюсь. Ничего не получается. Лень, – протянул он.

– Может, пива попьем в центре? Я сейчас на Маяке и возвращаться на работу мне не хочется, – честно признался я.

– Можно, – согласился Мешок, – давай на Новокузнецкой через сорок минут? Около "Серны".

– Давай.

Я позвонил в офис, секретарша сказала – "Офис компании слотгеймс", а я сказал, что на работу сегодня уже не вернусь, потому что появились срочные дела. Она сказала – "Окей". Ехать в метро не хотелось. До Новокузнецкой я дошел пешком. Раньше на Пятницкой был бар "Серна". В доме соседнем с церковью. Бара уже давно нет. Теперь там магазин. Мешок пришел через пять минут после меня. Он работал недалеко. Мы купили в магазине по два пива и пошли на набережную. Встали на мостике около памятника Репину.

– Как работа? – Спросил Мешок.

– Как всегда. Идет, – я открыл пиво зажигалкой.

– Ты там хоть что-нибудь делаешь? – Мешок протянул мне свою бутылку, так и не научился сам открывать.

– Для своей конторы – нет. Для чужих – да.

– Ловко устроился, – сказал он.

– А ты, я смотрю, тоже особо не утруждаешься.

– Сегодня просто ломает. А так работаю иногда. Как казино? Играешь еще?

– Играю.

– Часто?

– Пару раз в неделю, – сказал я, – вчера вот в Stratosphere на Таганке был.

– Ну и как? – Мешок прищурился, солнце светило прямо в глаза.

– Выиграл сотку и уехал. Народу много было. Не люблю, когда много народа.

– А Нинзя как? – Поинтересовался он.

– Нинзя что-то увлекся.

– В смысле?

– Играет почти каждый день. Причем напивается каждый раз. Трезвый-то он нормально играет, а по пьяни у него башню клинит.

– И что, проигрывает?

– Практически, всегда. Азартно слишком рубится, – я с удовольствием отметил, что немного расслабился от пива.

– Много проигрывает? – Спросил Мешок.

– Когда как. Вчера звонил из Wynn, сказал, что штуку проиграл. Позавчера пятьсот выиграл. В какой кинотеатр пойдем вечером? – Я перевел тему.

– В Калужский. Питер-фм смотрел?

– Нет. Говно, наверное.

– Посмотрим.

В семь вечера мы с Мешком стояли около входа в торговый центр Калужский. Рядом тусовалась местная молодежь, чуть подальше стояла группа армянских юношей. Девушки отсвечивали разноцветными нарядами, парни играли мышцами под обтягивающими футболками, в туфлях у армян отражалось солнце. Лена с подругой опоздали минут на десять.

– Привет, – сказала Лена, – это Маша, – представила она свою подругу.

– Привет, – ответили мы с Мешком одновременно.

Маша посмотрела на нас с едва заметным пренебрежением. Так богатые смотрят на бедных, умные на дураков, москвичи на приезжих, а начальники на подчиненных. Она работала руководительницей отдела в крупной компании. Ее взгляд был следствием офисной работы. Он выработался со временем. У Маши были тонкие черты лица, каштанового цвета волосы, небрежно собранные в пучок, острые плечи и озорные глаза. Они искрились, когда она улыбалась. Маша не обладала какой-то сногсшибательной красотой. Она не заставляла мужчин с хрустом выворачивать шейные позвонки, смотря ей вслед. Но было в ней что-то притягательное. Смесь легкой надменности, недоверия, нарочитой вежливости и кокетства. Она была из тех девушек, чью красоту замечаешь не сразу. И чем дольше вы встречаетесь, тем красивее она становится.

Мы посмотрели фильм. Мне лично понравился. Ненапряжное сентиментальное кино с хорошим саундтреком. Потом сидели в баре, вспоминали поездку в Питер. Где-то в одиннадцать Лена сказала, что ей пора домой. Маша тоже засобиралась. Я спросил:

– Можно, я тебя провожу?

– Можно, – просто ответила она.

Она жила на Мичуринском проспекте. Мы проехали немного на автобусе, потом шли пешком, было тепло. Я рассказывал, как несколько лет назад пошел на концерт электронной музыки, а попал на металлический сейшн. Что понял это, только когда рядом со мной в зале одновременно начали трясти гривами сорок волосатых парней, а солист со сцены проорал в микрофон – "Добро пожаловать в ад" и тоже начал осыпать перхотью пол. Потом мы с товарищем поняли, что перепутали названия "хардкор" и "хардрок" в афише. Маша смеялась. Я думал, что круто бы было, если бы какой-нибудь пьяный мужик докопался до нас. Тогда я бы полез в драку, а Маша потом благодарно на меня смотрела. К счастью этого не произошло.

– Я позвоню тебе завтра? – Спросил я, когда мы подошли к ее дому.

– Звони, – и мы обменялись номерами.

Маша исчезла в подъезде. Мне не хотелось, чтобы этот вечер быстро заканчивался, и я пошел домой пешком. По дороге купил себе пива в ларьке. Пришла смска от Маши, только два слова – "Ты милый". И вечер из хорошего превратился в прекрасный. Я сделал крюк, чтобы пройти через территорию МГУ. Так идти на полчаса дольше. Главное Здание светилось разноцветными огнями. Площадь перед ним утопала в мягком свете фонарей. Подошел автобус, открыл двери на остановке. Никто не вышел и никто не зашел, пустой он поехал дальше. Я подумал, что, в принципе, вот оно счастье, когда ты просто идешь по ночному городу и не паришься ни о чем. Когда у тебя нет никаких дел на завтра. Когда тебя не волнует ни вяло развивающаяся карьера, ни долги, ни мысли о том, как протянуть неделю до зарплаты. Когда в руке у тебя есть бутылка пива, пара сигарет в пачке и хорошая музыка в плеере. Когда красивая девушка пишет тебе "Ты милый". Когда у тебя просто все хорошо и спокойно. И так не хочется, чтобы это быстро заканчивалось.

Однажды мы стояли на Фрунзенской набережной. Маша смотрела в сторону памятника Петру первому. Я курил и глядел на уток, которые барахтались в мутной воде Москвы-реки. Они сбивались в кучки, пытаясь опередить друг друга в борьбе за куски хлеба, которые кидала в реку маленькая старушка. Мимо проплывал прогулочный катер, с него доносились звуки эстрады восьмидесятых. Разгоряченные алкоголем люди плясали на палубе, махали руками и что-то кричали.

– Ты странный, – сказала Маша, – в смысле не такой, как все.

– Почему? – Спросил я.

– Ты живешь как-то по-другому.

– Все так живут.

– Нет. Почти никто так не живет, – сказала она.

– А как я живу? Все обычно. По будням работаю, по выходным не работаю. Вот и вся жизнь, – ответил я сам себе, – на футбол еще хожу иногда.

– Нет. Так у всех. У тебя не так. Ты работаешь, только когда захочешь. Если тебе не хочется идти в офис – ты не идешь. Разве не так?

– Так, – согласился я, – это плохо?

– Это не плохо, – сказала она, – Это не так, как у всех. В Москве все делают карьеру. У нас в компании все работают с девяти утра до десяти вечера. Рабочий день кончается, но люди остаются еще на два-три часа, чтобы показать начальнику, что они стараются.

– Ну, и дураки эти люди.

– Я тоже так работаю. Мне кажется это правильно.

– В чем прикол тратить свое время на бессмысленную работу? Тебе это нравится?

– В общем, да.

– То есть, если бы тебе предложили такие же деньги, которые ты зарабатываешь, безвозмездно, то ты бы отказалась? – Спросил я.

Она подумала некоторое время, потом ответила:

– Наверное, да.

– Почему? – Я удивился.

– А что бы я делала в свободное время? – Спросила она.

– Книжки бы читала. Путешествовала. Да много что можно делать.

– Каждый человек должен делать свое дело. Просто так жить нельзя, – твердо сказала она.

– Каждый человек должен жить в свое удовольствие, иначе, зачем вообще жить?

– Чтобы получать удовольствия, нужно сначала создать все условия для их получения.

– Как это? – Не понял я.

– Работать в стабильной компании, сделать хорошую карьеру, обеспечить будущее и настоящее.

– Боюсь, что когда ты всего этого добьешься, то у тебя уже не останется времени на пожить в удовольствие. Жить надо сейчас. Пока живется. Пока есть ЖЕЛАНИЕ жить красиво и пока есть СИЛЫ жить красиво.

– Ну, ладно. Вот сейчас ты работаешь и у тебя все хорошо?

– Да.

– А потом?

– А что потом?

– Когда твоя фирма развалится? А она, судя по твоим рассказам, обязательно развалится. Причем в скором времени.

– Ну, когда развалится – тогда и буду думать. Сейчас-то зачем напрягаться? Сейчас я работаю четыре-пять часов в день, а то и меньше. Захочу – иду на работу, не захочу – не иду. Денег мне хватает, чтобы удовлетворять свои запросы. Что еще надо?

– Уверенность в завтрашнем дне, – сказала она.

– Мне и так неплохо.

– Вот видишь, ты не такой, как все. Никогда не встречала человека, который рассуждал бы так же.

– Может, ты просто общаешься не с теми людьми?

– Может.

В тот вечер она осталась у меня. Бархатистый голос Фрэнка Синатры из колонок, пляшущие тени от огонька свечи на стенах, шипение шампанского в фужерах, звуки редких машин, доносящиеся из распахнутого окна, чуть уловимый запах ее парфюма. Мы заснули только под утро. Странно, но я до сих пор помню ее запах, помню, какие песни Синатры тогда играли, помню, как она немножко смутилась, снимая одежду.

Мы виделись с Машей раз в неделю. В пятницу. Мы встречались в центре и шли в кино или на концерт. Иногда просто гуляли. Я хотел видеть ее каждый день, я был готов видеть ее каждый день, я просил ее видеться каждый день. Но получалось не чаще, чем раз в неделю. А иногда и реже. Почему? Всё дурацкая Машина работа. Огромная корпорация, ответственная позиция и серьезное отношение к делу. Она работала до десяти вечера. С понедельника по пятницу. В выходные она с родителями ехала на дачу. Каждую неделю. Это, действительно, было так. Она не врала мне, ничего не придумывала, не отмазывалась своей работой просто, чтобы не встречаться со мной. Она хотела встречаться чаще, но у нее ничего не получалось.

Я звонил ей:

– Привет, – говорил я.

– Привет, – отвечала она.

– Хочу тебя увидеть.

– Я тоже хочу. Правда.

– Давай сегодня вечером?

– Сегодня не смогу. Прости.

– Почему?

– В офисе придется задержаться до десяти.

– Можем встретиться в десять. Мне все равно во сколько.

– В десять поздно. Мне нужно сегодня выспаться. Завтра совещание утром.

– Тогда приезжай ко мне после работы. Останешься у меня.

– Я не смогу нормально выспаться у тебя. Сам понимаешь. К тому же не пойду же я завтра в офис в этой же одежде.

И так каждый раз.

Виделись мы только по пятницам. Встречались, гуляли, ехали ко мне, а утром она уезжала, когда я еще спал. Время на неделе тянулось как резина, по пятницам оно разгонялось до невероятных скоростей. Вроде бы мы только-только встретились, и вот за ней уже захлопывается дверь. И снова тягучие дни до встречи. Суббота, воскресенье, понедельник… Нет, я не изменил прежний образ жизни. Мы с Нинзей все так же бомбили по казино два-три раза в неделю. Играли, напивались, отжигали по барам и клубам. Но ощущения притупились. Как будто кто-то взял и добавил в палитру немного темных красок. Картина вроде та же. Только предметы не такие яркие, а лица не такие веселые. Что-то изменилось. Потухло. И только по пятницам все возвращалось и освещалось.

– Долго мы так не протянем, – говорил я ей.

– Я знаю, – отвечала она.

Так прошло лето. Три долгих месяца, которые разбились на тринадцать промежутков от пятницы до пятницы. Наступила осень. Дольше терпеть я не мог. Я хотел все вернуть. Хотел веселиться и радоваться, как до встречи с ней. Хотел простых и понятных отношений с девушкой или никаких вообще. Хотел видеть ее, когда захочется. Хотел дарить ей цветы, когда захочется. Хотел приходить домой, и видеть ее там. Хотел просыпаться утром и бежать в магазин за завтраком для нее. Либо так, либо никак. Получилось никак. В какой-то день я просто ей не позвонил. Она тоже не позвонила мне. Она все поняла. Мы расстались, не говоря ни слова, не выговаривая друг другу гадостей, не кидая ненужных обвинений. Я просто не позвонил ей, а она мне. Вот и все. Больше я ее ни разу не видел.

Я спрашивал себя – а была ли любовь? И не находил ответа.

Не знаю… Иногда мне кажется, что в этом городе мы не успеваем любить…

ГЛАВА 15

В казино мы с Нинзей играли в блэкджек. Иногда могли перекинуться в покер или посидеть на рулетке, но это для развлечения. По серьезному только в джек. Базу мы выучили почти сразу. Первый раз играли, зная только правила, да и то на пальцах. Естественно, проиграли все деньги, причем очень быстро. Это нам не понравилось. Перед вторым заходом в казино мы сидели у меня дома и штудировали таблицы базовой стратегии. Нужно было запомнить, какой ход делать в каждом из около двухсот вариантов расклада. Мы потратили три часа времени, но запомнили. И сразу же ломанулись в Four Seasons, благо мой дом находился в пяти минутах ходьбы, проверить базу. Мы играли всю ночь. С одиннадцати вечера до семи утра. Когда за столом было много народа, то приходилось быстро принимать решения. В такие моменты мы путались. Когда кроме нас за столом никого не было, то можно было подумать подольше, посоветоваться с дилером, вспомнить таблицы. Так было полегче. Раз в полчаса мы бегали в туалет и там сверялись с таблицами. Правильно ли мы действуем? На исходе четвертого часа играли мы уже достаточно быстро и, практически, без ошибок. Утром мы вывалились на улицу, в наших красных глазах прыгали цифры. Восьмерки, девятки, пятерки. Еще там прыгали валеты, дамы, короли и тузы. Дома я мгновенно уснул. Абсолютно точно помню, что мне снилась база. Как я играю, мне выпадают карты, я показываю дилеру, что беру или удваиваюсь или стою, что при любом раскладе я абсолютно четко знаю, что надо делать. Через неделю оптимальная стратегия глубоко засела мне в мозг. Я помнил ее лучше, чем таблицу умножения. Нет, не так. Я не помнил ее. Это было на уровне рефлексов.