Текст книги "След пираньи"

Автор книги: Александр Бушков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

– Лежи тихо, подруга. А то больно сделаю, твоими же пассатижами… так, теперь направо, дуй к сопкам, там нас ни одна собака не потревожит…

Места пошли насквозь глухие. Справа высокая сопка, аккуратно стесанная с одного бока на приличную высоту, чтобы сделать место для дороги, уводившей в сосновый бор. Асфальт вскоре кончился, потянулась разбитая колея. Бор редел, по обеим обочинам все чаще попадался индустриальный мусор – ржавые кабины здоровенных грузовиков, ржавые бочки, груды вовсе уж непонятного металлического хлама, лысые покрышки. Впереди замаячили серые строения.

– Нервничаешь, сучка? – ласково спросил Мазур, пощекотав пленницу за бочок указательным пальцем. – И правильно делаешь…

В глазах у нее стоял откровенный страх, но все же изо всех сил пыталась взять себя в руки. Недобро пообещала:

– Вы ответите. Я сотрудник… – и прикусила язычок.

– Сотрудница, – поправил Мазур. – Русский язык знать надо. Или ты у нас из мужика переделанная и еще не привыкла?

– Сволочь…

Он без церемоний остановил ее оглушительной пощечиной, подумал и отвесил еще одну – чтобы разбить губу, чтобы кровушка на светлую куртку живописно закапала. Она и закапала, конечно.

– Так чего ты там сотрудница? – спросил Мазур.

Она промолчала, с ненавистью зыркая исподлобья.

– Э-э, ты это брось, – сказал Мазур, поворачивая ее голову правее. – Ты нам машину не пачкай, капай на себя… Где трудишься, говорю?

Молчание. Правда, он особенно и не настаивал – не видел особой нужды. Их магазинчик, служивший крышей, все равно засвечен, нетрудно будет взять в разработку соответствующим службам, даже если все они оттуда моментально смоются, ниточка останется для умелых рук подходящая, распутать смогут…

Переваливаясь на ухабах, машина подъехала к тем самым серым строениям, служившим идеальной декорацией для съемок очередного фильма о битве за Берлин: пустые оконные проемы, груды кирпича и комья серого бетона, полуобвалившиеся и ржавые металлические леса. Мазур, наконец, узнал место – не далее как вчера случайно узрел по телевизору, в одной из местных программ. Недостроенный керамзитовый завод – его сгоряча, поддаваясь общей лихорадке, приватизировали, но тут же оказалось, что достраивать не на что, да и незачем, откровенно говоря. Так что российского Форда из нового хозяина не получилось, и он бросил недостроенные владения на произвол судьбы – продать все равно было некому, не находилось такого идиота.

Стояла покойная тишина, ничего живого вокруг не наблюдалось. Лунная поверхность. Мазур нетерпеливо вертел головой, то и дело поглядывая на съежившуюся пленницу, которой явно становилось все неуютнее.

– Ну, так чья ты там сотрудница? – спросил он лениво.

– Вам головы оторвут…

– Притормози, – сказал Мазур, углядев кое-что, как нельзя лучше подходившее для декорации к допросу. – Вот что, красивая. Вдумчиво беседовать с тобой некогда, ты мне быстренько скажешь одно: где мои пассажиры? И милиционершу из себя не строй, худо будет…

Она молчала, вздернув подбородок, но глаза бегали, а грудь часто вздымалась, и предательские капли пота вереницей поползли по вискам. Успела взвесить свои шансы и понять, что нет ни одного.

– Ну? – спросил Мазур.

Молчание.

– Зоя Космодемьянская, значит, – сказал Мазур, нехорошо скалясь. – Гоп-стоп, Зоя, кому давала стоя… Ну вот что. У меня нет времени аккуратненько выдергивать тебе ноготки твоими же пассатижами или баловаться с прикуривателем. Результаты будут, но не скоро. Посему слушай. Во-первых, те, кого вы сцапали, мне, в общем-то, не друзья и даже не родственники, поскольку родня – бывшая… Во-вторых, у меня еще есть время вернуться в ваш магазинчик и вдумчиво поработать там. Они еще очухаться не успели, языки будут… А ты посмотри-ка вон туда… Бак видишь?

И показал на ржавую цистерну емкостью тонн в двадцать, громоздившуюся неподалеку. Ухмыльнулся. Она поняла, ее прямо-таки передернуло.

– Сообразила? – спросил Мазур. – Мучить тебя не будем – скинем в бак и укатим навсегда. Тебя тут в жизни искать не догадаются. Если не закроем люк, протянешь недельки две – при полнейшем отсутствии шансов на спасение, оттуда ж не вылезешь, а стука ни одна собака не услышит, кто в эти места заходит? Ну, а если крышку закроем, проживешь ровно столько, пока весь кислород не употребишь. Цистерна, конечно, ржавая, но не настолько, чтобы ты ее головой пробила… Да, а руки, само собой, я тебе развязывать не буду – ну зачем тебе там развязанные руки, какая разница? Вон лесенка, взобраться можно…

Распахнул дверцу, ухватил белокурую за ворот и головой вперед выдернул из машины, как редиску с грядки. Подхватил на лету и поволок к цистерне. С каждым шагом цистерна нависала над ними, повеяло удушливым запахом солярки.

– Тебе везет, – сказал Мазур. – На дне, похоже, жижа осталась, так что задохнешься и вовсе быстро…

Она отчаянно барахталась. Мазур усмирил ее одним легким тычком в нужное место, с помощью подоспевшего Михася поволок, обмякшую, наверх по узенькой железной лестнице. Лестничка скрипела, слегка шаталась, но не обрушилась. Они взобрались на крохотную железную площадку. Мазур с натугой отвалил крышку и побыстрее отпрянул – изнутри шибануло такой угарной волной, что желудок чуть не выскочил через горло. На дне и в самом деле должна оставаться солярка.

Пленницу повалили животом на горловину люка, так, чтобы голова свесилась внутрь. Она моментально пришла в себя, изо всех сил задергалась – впустую, конечно, потом ее шумно стошнило вниз и она захлебнулась воющим криком. С ухмылочкой Мазур определил, что кончились и игра, и упорство – все, хрустнула девочка, как сухое печенье…

Поднял ее, повалил на площадку, присел над ней на корточки:

– Ну, сука! Некогда тебя обхаживать по всем правилам! Где они? Или скину к херам!

Всмотрелся, рывком поднял на колени, а сам торопливо отодвинулся – ее снова стало тошнить. Процесс пошел. Дождавшись его конца, не давая опомниться, Мазур налег вновь:

– Ну, где они, блядь такая?

– Сво…

Мазур залепил ей пощечину:

– Сама ты сволочь! Ну?

– Да нет… – прошептала она, делая отчаянные гримасы. – Это про улицу… Свободная, сорок пять, квартира четырнадцать…

– Еще одна ваша хаза?

– А-га…

– Сколько там ваших козлов?

– Т-три… или четыре…

– Все, – Мазур рывком вздернул ее на ноги. – Вали вниз. Сейчас быстренько поедем в гости, и смотри у меня, начнешь дергаться – словишь первую пулю, это я тебе гарантирую…

…Перед тем, как покинуть развалины завода, пленницу немного привели в порядок – пожертвовав собственные носовые платки и тряпку из багажника, кое-как обтерли физиономию и одежду от блевотины и ржавчины. Но все равно вид у нее был несколько предосудительный – разгульная особа, пару суток безвылазно пробухавшая в каком-нибудь сарае, где извозилась до полной потери товарного вида. Ручаться можно, именно так и подумали две бабки, торчавшие на лавочке у подъезда, когда Мазур, двигаясь вдоль стеночки, вел свою пленницу к двери. Он якобы нежно и заботливо обхватил ее левой рукой, прижимая к себе, чтобы не выкинула какой-нибудь номер, а накинутая ей на плечи ее же собственная куртка никак не давала увидеть, что руки схвачены ремнем за спиной. Если особенно не приглядываться, ничего и не заметишь – не брезгливый мужик подцепил где-то более-менее приглядную бичиху и волокет домой для немедленного употребления. Чтобы закрепить эту версию, Мазур громко сказал, работая на бабулек:

– Ниче, Маня, щас опохмелишься, жизнь вернется…

И побыстрее затолкнул ее в подъезд. Следом скользнул Михась. Удалось еще услышать, как осуждающе заохала одна из бабуль:

– От они, от они, нынешние! Девка-то как с помойки…

Дальше он не слышал – на цыпочках взбежал на второй этаж, постоял, навострив уши, возле двери четырнадцатой квартиры. Дверь была солидная, обитая коричневым дерматином, под которым угадывалась прокладка толщиной с хороший матрац, а может, она и вообще была железная, хорошо замаскированная, со внутренними петлями. Что-то фактура косяка скорее смахивает на металл…

Тишина, ни звука изнутри не доносится. А вот глазка нет, что только на руку… Насчет количества комнат – две – и планировки Мазур успел расспросить пленницу на обратном пути. Если только она не врала…

– Давай, – кивнул он, уперев дуло пистолета в ту самую ямку пониже макушки. – И смотри у меня…

Она, покорившись с ненавистью, подняла руку, нажала кнопку звонка – дзинь-дзинь, дзинь, дззззз… Михась мгновенно, едва отняла палец, завел ей руки за спину и вновь затянул ремень.

– Кто? – послышалось изнутри.

– Я, Ксана, – громко ответила она.

Томительно долго тянулось мгновение. Решающее. Наконец замок негромко щелкнул, дверь стала распахиваться – самым нормальным образом, без лишней спешки и без медлительности. Мгновенно отметив, что все вроде бы в порядке, Мазур оттолкнулся от стены и бросился в ширившийся проем. Попотчевал рукояткой пистолета чью-то рожу, так и не успевшую стать ни испуганной, ни удивленной, добавил коленом, ребром ладони свободной руки – уже на ходу, отработанным броском врываясь в комнату. Заорал:

– Руки! Всем стоять!

В прихожей стукнула захлопнувшаяся дверь – Михась ворвался следом, ушел вправо по стеночке, держа пистолет обеими руками, встал так, чтобы держать в поле зрения и дверь в кухню, и дверь в другую комнату.

Сцена, словно позаимствованная из боевика, но тем не менее вполне жизненная, в последние годы мало кого уже удивляющая на съежившихся просторах Отечества: Ирина свет Викентьевна, теща ненаглядная, сидит на стуле, руки связаны, белая блузка распахнута, так что обнаженная грудь («надо сказать, все еще великолепная» – отметил где-то на периферии мозга Мазура недремлющий мужской инстинкт) открыта нескромным взорам – вот только эротической подоплеки нет ни на капельку, поскольку один из двух стоящих за стулом верзил демонстративно держит зажигалку у самого ее соска, сделав соответствующую морду лица. А третий, нависая над съежившимся в кресле тестем (и у того руки, конечно, связаны, а интеллигентная физиономия, сведенная испугом, украшена свежим синяком), подсунул ему диктофончик под самый нос. Словом, классический допрос с угрозами, судя по всему, очень быстро увенчавшийся успехом – сейчас-то все, понятное дело, замолкли, ошеломленные вторжением, но еще пару секунд назад тесть, никаких сомнений, заливался соловьем…

Ни разу еще Мазур не видел у своей тещи столь радостной физиономии. Рот у нее, правда, был залеплен широкой белой полосой полупрозрачного скотча – но глаза прямо-таки полыхнули радостью. Нет, все же очаровательная женщина, даже в этаком виде, – а может, именно этакому виду и благодаря…

Немая сцена затянулась не долее чем на три секунды. Мазур бесшумным кошачьим шагом передвинулся влево. Тесть дернулся, попытался встать, его опекун чисто автоматически протянул руку, чтобы удержать на месте…

– Всем стоять! – повторил Мазур. – Кто дернется…

Положительно, ребятки были профессионалами – застыли, кто где оказался, прекрасно понимая, что дернувшийся первым пулю первым и получит. Никому не хотелось стать пионером в этом сомнительном предприятии. Конец двадцатого века вообще скуден на героев, порывавшихся бы заткнуть грудью амбразуру.

Мазур повелительным взглядом послал Михася в соседнюю комнату. Тот, едва заглянув, отрицательно покачал головой и занял прежнюю позицию. Нельзя было давать им время на раздумья, и Мазур, усмотрев подходящий по ширине кусок стены, тихо распорядился, мотнув головой:

– Туда! Руки на стену, ноги шире! Кто, блядь, дернется… Эй, диктофон положи на кресло – медленно, плавно…

Сидеть!

Последнее уже относилось к тестю, попытавшемуся было вскочить, – не хватало еще, чтобы начал метаться по комнате и кто-то воспользовался им в качестве живого щита…

Трое приняли указанную Мазуром позу. Михась, благо на столе лежал и нож, и моток белой синтетической веревки, мгновенно отхватил несколько кусков и выскочил в прихожую, дабы спеленать ушибленного привратника и вырубленную Ксану Взяв освободившийся нож, Мазур одним рывком рассек веревки на запястьях Ирины и осторожненько отодрал со щек и губ клейкий скотч. Она была в некоторой заторможенности и потому даже не потянулась прикрыть грудь, вообще не шевелилась – сидела и таращилась на него округлившимися глазами. Мазур мимоходом отвесил ей пощечину – в целях предупреждения истерики, на посторонний взгляд игривую, но довольно чувствительную. Сделал страшную рожу тестю – которым некогда пока что было заниматься.

На столе отчаянно запищала черная рация-переноска, замигала зеленая лампочка. Некогда было обыскивать троицу на предмет документов и любых других улик – Мазур выработанным за годы звериным чутьем ощущал, что пора сматываться, и как можно быстрее. Неважно, мафия это или спецслужба – за ребятками определенно организация, каковой, вполне возможно, уже заливаются тревожные звонки, лихие события в том магазине не могли остаться незамеченными…

Он махнул Михасю и с разбегу оглушил крайнего справа в шеренге. Михась тут же попотчевал двух остальных – от всей души, на совесть. Сзади слабо ахнула Ирина, зрелище и в самом деле было малоэстетичное, далекое от общечеловеческого гуманизма. Мазур, окинув беглым взглядом павших витязей, повернулся к ней и посоветовал:

– Застегнись, простынешь.

Видя, что она все еще пребывает в легоньком трансе, сам подошел, застегнул блузку, верхнюю пуговицу летних брюк. Тут только она дернулась:

– Лифчик…

– Оставь на память, – нетерпеливо сказал Мазур, озираясь. – Новый купишь…

Схватил со стола ее сумочку, заглянул, убедившись, что документы тестя с тещей там так и лежат – но их явно вынимали для просмотра, все в сумочке перерыто, – сунул теще в руку, подхватил с кресла ее бежевый пиджак, накинул на плечи. И тогда только перерезал веревки на руках у тестя, подтолкнул его к двери:

– Ходу! – Подхватил попутно диктофончик и спрятал себе в карман. – Ира, пошли, без истерик…

– Нужно же милицию вызвать! – в голос предложил тесть. – Это мафия какая-то…

Не вступая в совершенно излишние дискуссии, Мазур тычком наладил его к двери. Мимоходом отметил, что впервые в жизни назвал тещу на «ты» и без отчества, но некогда заниматься еще и психоанализом – вышел последним, держа пистолет дулом вниз в опущенной руке. Сверху как раз спускался какой-то тип – и увидев странную процессию, обратился в соляной столп.

– Тихо, – ласково, дружелюбно даже сказал ему Мазур. – Вот так и стой, да не ори…

Михась выскочил первым, держа руку с пистолетом в кармане куртки. Оглядевшись, направился за угол. Мазур распорядился:

– За ним, к машине, в темпе!

Тоже спрятав вооруженную руку в карман, двинулся замыкающим. Бабки на лавочке таращились вовсю, на лицах отражалась усиленная работа мысли, но явленная им загадка была чересчур сложной для того, чтобы разгадать ее с маху. Мазур с ними мимоходом вежливо раскланялся и быстрыми шагами направился за угол, то и дело подталкивая Ирину нетерпеливыми шлепками по талии.

Он уже собирался юркнуть за угол, когда за спиной отчаянно взвизгнули тормоза. Обернулся, инстинктивно вырвав руку из кармана.

Из косо вставшей поперек дорожки синей «пятерки» в хорошем темпе выскакивали хмурые здоровенные ребята – числом трое, два облачены скорее по-спортивному третий в хорошем костюме с галстуком. Они по инерции метнулись было к подъезду – но тут «костюм» заметил Мазура, затормозил с маху и, не колеблясь, сунул руку под мышку…

Мазур, коли уж такое дело, тоже не колебался. Аккуратно и метко прострелил ему плечо. Мог бы сделать и дырку во лбу, но наглеть не стал – кто их знает, вдруг все же на государство работают…

Обеих бабуль словно вихрем снесло со скамейки – Мазурова пуля зыкнула как раз над ними. Но вместо того, чтобы залечь, обе бестолково затоптались, оглашая округу воплями:

– Хулиганье! Милиция!

Мазур, прямо-таки перекосившись от их наивности и полного непонимания ситуации, перехватил пистолет обеими руками, вмиг заставив себя собраться и стать боевой машиной. Оба оставшихся в строю противника – «костюм» сидел на корточках, оскалясь от боли и зажимая плечо окровавленной ладонью – уже полезли за пушками, а Мазур что-то не верил в их гуманизм, могли открыть беспорядочную пальбу, ничуть не озаботясь наличием на биссектрисе огня посторонних бабуль…

Он выстрелил четыре раза, перемещаясь вправо-влево короткими шажками, приседая, ухитряясь островком сознания ругательски ругать про себя метавшихся у лавочки бабок. К их воплям присовокупился нелюдской вой – это Мазур прострелил одному из верзил коленную чашечку. Отнюдь не смертельно, зато жутко больно. На какое-то время человек совершенно перестает интересоваться окружающей действительностью и жаждет одного – чтобы его кто-нибудь пожалел…

Чертовы бабки мельтешили, как мотыльки. К тому же третий, недостреленный, бля, успел лихим кенгурячьим прыжком перемахнуть через капот машины и укрыться за нею. И, в свою очередь, начал палить, что было с его стороны самым естественным поступком, но Мазуру ничуть не понравилось. Над головой у него звонко разлетелось стекло в одном из окон первого этажа, кто-то внутри ошалело возопил – и Мазур кинулся за угол. Обернулся, махнул рукой. К нему задним ходом подлетела «Волга», тормознула рядом, но он терпеливо выжидал: умный в такой ситуации будет сидеть за машиной, а дурак кинется вдогонку…

Уровень интеллекта своего противника он определил секунд через пять, когда стоял, прижавшись к стене. Верзила бомбой вылетел из-за угла, предполагая, что беглец уже улепетывает со всех ног – и тут же поплатился за нездоровый охотничий азарт. Первый удар сбил его с ног, второй пришелся по затылку. Мазур был сыт нежданной бондианой по горло – и, убедившись в отсутствии противника, с превеликим облегчением запрыгнул в заднюю дверцу, пока на него не сбежались глазеть со всего микрорайона. «Волга» рванула, как спятивший метеор, Мазура швырнуло на Ирину, да так, что она жалобно охнула.

Глава вторая
Уютная родная гавань

Майор Кацуба чем-то неуловимо смахивал на кота – то ли редкими усиками в три волосинки, которые, несмотря на всю их убогость, тем не менее холил и лелеял, то ли мягкими, плавными движениями, то ли хитрющими глазами. Правда, кот этот отнюдь не выглядел балованным домашним мурлыкой, скорее уж битым и травленым ветераном помоек – Кацуба был худой, высокий и жилистый, словно бы подкопченный с целью удаления излишков жирка и влаги. Мазур с удовольствием сходил бы с ним в баньку – поглядеть украдкой, не найдется ли на теле шрамов, и каких. Человеку понимающему любой шрам кое о чем говорит. То, что их не видно на открытых обозрению кистях рук и лице, ни о чем еще не говорит. По слухам, та еще птичка – то ли левая, то ли правая рука генерала Глаголева, заведовавшего здешним «Аквариумом», то ли иной какой жизненно важный орган. Во всяком случае, Морской Змей советовал быть с ним настороже.

Пока что все протекало почти что идиллически – Мазур сидел в углу, смоля сигареты, от которых во рту уже стояла противная горечь, а Кацуба (похоже, в третий раз) старательно читал его отпечатанный на машинке рапорт, хмурясь, похмыкивая и порой покусывая нижнюю губу. Когда он стал складывать прочитанные листы в стопочку на краю стола (а допрежь того не выпускал их из рук), Мазур понял, что конец идиллии близок. Дело тут не в традиционном соперничестве меж армией и флотом – просто ситуация такова, что неприятных вопросов не избежать…

Кацуба отложил последний листок, старательно подровнял стопочку, погладил усики концом авторучки (которую зачем-то все это время вертел в руке, так и не сделав ни единой пометки), поднял на Мазура хитрые кошачьи глаза и спросил:

– Можно, я вас буду называть полковником? Капитан первого ранга – слишком длинно, а каперанг – то ли на «капор» похоже, то ли вообще черт-те на что…

Мазур пожал плечами:

– А какая разница…

– Ну вот и отлично. Может, и «выкать» не будем? Ты, скажем, Степаныч, а я – Артемыч?

Мазур столь же нейтрально пожал плечами.

– Вот и ладушки, – сказал Кацуба. – Степаныч, садись поближе, нам еще болтать и болтать… Генерал стоит на дыбах. Он у нас характерный, и столь хамского обращения со славным представителем флота российского, да еще засекреченным орлом, терпеть никак не будет. Землю ройте орет, яйца в дверь пихайте… А кому яйца-то пихать, ежели ни одного языка? Что ж ты, Степаныч, не озаботился хоть одного прихватить?

– Некогда было, – тщательно взвешивая слова, сказал Мазур. – Так все крутилось… А что там с удостоверением? И с хазами?

– С хазами так быстро не получится, зато удостоверение, сразу тебе скажу, липовое. Да-с. Но хорошо нарисовано, с ба-алыпим приближением к реальности, человеком понимающим… Степаныч, я тебе балаболом, часом, не кажусь? Что ты все плечиками пожимаешь?

– Не кажешься пока, – сказал Мазур. – Может, это у тебя стиль такой… Артемыч…

– Точно, – сказал Кацуба. – Беседа у нас с тобой самая что ни на есть неофициальная, откровенно-то говоря. Официальное расследование, сам понимаешь, начнется через денек-другой и пойдет по другому ведомству, а пока что идут сплошные забавы в плащи и кинжалы, к чему дипломатов изображать? Согласен?

– А что мне? – хмыкнул Мазур.

– Ну и молодец. Успеешь еще с официальными расследователями побакланить со всей возможной чопорностью. Ты вдобавок ко всему еще в отпуске числишься, так что развались посвободнее, пузо почеши, если чешется… – и тем же тоном продолжал: – Как на твой непредвзятый взгляд – кто это? Гангстеры или государственная служба?

– Совершенно не представляю, – подумав, сказал Мазур чистую правду – Ты не посчитай за похвальбу, но я лучше в забугорных конторах разбираюсь, чем в отечественных. Специализация такая. Да и жизнь у вас на суше в последние годы такая запутанная, что сам черт ногу сломит.

– Резонно, – серьезно кивнул Кацуба. – Я вообще-то и сам не особенный спец по внутренней жизни, честно тебе скажу, так что другие землю роют, а я координирую да перед Глаголом один за всех отдуваюсь – и хоть бы кто спасибо сказал… Степаныч, тебе хамский вопрос задать можно?

– Смотря какой.

– Ты свою тещу, часом, вопреки массе анекдотов, по постелям не валяешь? Что таким зверем смотришь?

– Чего-то тебя, Артемыч, не туда понесло… – сказал Мазур сердито.

– Ну, а по-мужски? Она ж тебя на два годочка моложе, а вид таков, что наши лейтенанты стойку делают… – Он разглядывал Мазура холодными круглыми глазами. – Задумался ты, Степаныч… Прикидываешь, в чем тут подвох и с чего это я углубился в такие дебри, а? Так нету подвоха, полковник. Считай, во мне любопытство играет.

– Нашел время…

– Так мы же условились, что беседа насквозь неофициальная… Ладно, проехали. Чего-то я сегодня определенно глуповат… Так и прет из меня дурь. Считай, что я извинился. По всей форме. Так как, проехали?

– Проехали, – ответил Мазур несколько настороженно.

Вот и гадай, где тут подвох, – а он обязан быть, не тот майор простак…

– Как по-твоему, похожи эти орелики на иностранных шпионов? – совершенно безмятежно спросил Кацуба.

– Ну, это вряд ли.

– Что, так уж и не похожи?

– Нет, я неточно выразился, пожалуй, – сказал Мазур серьезно. – Я имел в виду, не верю нисколечко, чтобы иностранные шпионы столь весело и непринужденно резвились в городе. Даже в наши идиотские времена… Останавливать на трассе средь бела дня, нагло, под видом милиции, таскать по явкам… Нет, ерунда.

– Вот и мне так кажется, – кивнул Кацуба. – И всем прочим, кто занят этим веселым делом. Продукт исключительно отечественный. И отнюдь не мелкая шпана. Из твоего рапорта вытекает, что это профи? Непонятно, чьи профи?

– Уверен, – сказал Мазур. – Они вообще-то мне показались ребятами хваткими. И скрутили мы их только оттого, что они, полное впечатление, плохо представляли, с кем связались. Не было у них времени поиграть в полную силу… – Он немного подумал. – Или суть вовсе в другом. Я бы не стал очень уж категорично формулировать, но все равно кое-что прокачал по горячим следам… Первые наметки пойдут?

– Еще бы.

– Они прекрасно провели операцию по захвату, – сказал Мазур. – Все четко, грамотно, по высшему разряду. Но дальше все у них пошло наперекосяк, а это наталкивает на версию: они попросту столкнулись с чем-то, чему их не учили…

– Конкретнее, – серьезно сказал Кацуба, задумчиво прикрыв глаза и помахивая авторучкой.

– Их не учили защищаться, такое у меня осталось впечатление, – продолжал Мазур увереннее. – Со мной самим дело обстоит почти так же, я на девяносто девять сотых учен нападать, я могу защищаться, но вряд ли способен наладить грамотную оборону на серьезном объекте… Не моя задача.

– А противодиверсионные мероприятия?

– Противодиверсионные мероприятия и оборона – разные вещи, если вы… если ты понимаешь, что я имею в виду.

– Понимаю, – сказал Кацуба. – Дальше?

– Я бы сказал, для них явилось полной неожиданностью, когда допрашиваемые вдруг превратились в нападающих. Они элементарно растерялись. Но это профи, зуб даю…

– Профи, которые не привыкли к тому, что допрашиваемый вдруг превращается в атакующего… – помахивая авторучкой в такт, произнес Кацуба, словно пробуя эту гипотезу на вкус. – Профи, которые умеют нападать и теряются, когда на них самих вдруг совершен налет… А это интересно. Это версия. Потому что, если подумаем, отыщем конторы, отвечающие этим условиям, нет? Конторы,– подчеркнул он голосом. – Поскольку криминальным структурам, по идее, следует одинаково хорошо владеть приемами как нападения, так и защиты. По идее… А в жизни возможны варианты – оборзели, распустились, рассчитывают, что никто на них в жизни не нападет… Словом, версия твоя интересная, но однозначно не скажешь, а?

– Конечно. При минимуме информации…

– И отсутствии успехов в моей работе по делу, а? – усмехнулся Кацуба. – Это ты подразумеваешь в подтексте?

– Подразумевать – еще не значит упрекать, – сказал Мазур. – Я же понимаю, вы только начали…

– Ну, спасибо, что не упрекаешь, – крайне серьезно сказал Кацуба. – Положеньице у нас деликатное, хоть газетки помоев на нас льют вдесятеро меньше, чем в незабвенные времена угара перестройки, но все равно внутри страны приходится работать деликатненько, так, словно нас вовсе и нету… Вот, кстати. Тебя на завтра в РУОП вызывают. Повесточку привезли в штаб. Сам понимаешь, пришлось им передать чуток препарированные материалы по… – он помолчал, – по убийству в поезде. Вопросы у них, конечно, имеются, проще ответить, чем давить нашим авторитетам на ихних авторитетов…

– Понимаю, – тусклым голосом сказал Мазур.

– Съездишь, поговоришь, вряд ли они тебе что пришьют, ты же в любом случае – сторона пострадавшая…

– У тебя все? – спросил Мазур. Никакого желания продолжать разговор в этом направлении не было.

– Да вроде бы. – Кацуба задумчиво уставился в потолок. – Значит, к каким выводам мы пришли? Про иностранных шпионов не стоит думать даже в шутку. То, что у них оказался твой паспорт прикрытия, ясности не вносит – с равным успехом они могут оказаться и мафией, и государственной структурой… либо причудливой помесью того и другого: мафия плюс государственная структура в лице ее худших представителей, весьма нечестным образом подрабатывающих на стороне. Прецедентов хватает… – Он вновь принялся созерцать потолок. – Вот только при любом раскладе возникает сакраментальный вопрос: мотивы… Какие мотивы у них возникли, подвигнувшие столь бесцеремонно, столь нагло перехватывать вас всех прямо по дороге в аэропорт?

– А тесть с тещей что говорят? – спросил Мазур.

– Тесть уже ничего не говорит, с ним что-то вроде легкого микроинфаркта приключилось от всех переживаний, в нашу больничку увезли, в город… Теща покрепче, волевая женщина, Лобанов ее в пятом коттедже устроил, подождем, пока тесть оклемается, отправим в Питер военным бортом для надежности… – Кацуба играл авторучкой. – Так вот, выясняли у них одно: кто ты есть такой. Где трудишься, чем трудишься. Судя по записи, тесть твой в непритворном страхе за здоровье супруги успел выложить все, что знал: военный инженер, в данный момент находишься в рядах славного флота, поехал в отпуск с женой. Когда спросили про пресловутый паспорт на фамилию Минаева, он им сказал, что ты, насколько ему известно, инженер шибко секретный, с новой техникой дело имеешь постоянно, вот оттого-то, должно быть, фамилий у тебя больше, чем нормальному инженеру, даже военному, положено. Ну, за то, что пел соловьем, винить его трудно – попади-ка посторонний человек в такие игры… Ладно, вернемся к мотивам.

– А что – мотивы? – сказал Мазур. – Хотят меня нейтрализовать, как крайне неуместного свидетеля. Возможно, сели на хвост тогда, на перроне. Вели до базы… Не удивлюсь, если и на похоронах кто-то наблюдал.

– И узнав, что ты – военный, все равно решили подержать за адамово яблочко… В общем-то, и это меня не удивляет – нынче никто никого не уважает, нет прежнего трепета. Вот только… – Он замолчал и какое-то время таращился на Мазура с простецким видом. – Ты им, случайно, на хвост не наступал уже здесь, по возвращении?

– Каким образом? – пожал плечами Мазур.

– Любишь ты плечами пожимать, я уж заметил. Ладно, я сам не без вредных привычек – авторучку вон грызу, что твой хомяк… Степаныч, Прохора Петровича, то бишь Сергея Суховцева, не ты мочканул?

Мазур, сжав зубы, смотрел в пол. Плюха была неожиданной.

– Ну, что молчишь?

– А какие доказательства? – спросил Мазур, все еще не поднимая глаз.

Кацуба хохотнул:

– Доказательства в том, что нет никаких доказательств… Так чистенько и культурно положить кучу народу, не привлекая ни малейшего внимания и благополучно растворившись в ночной тиши, мог исключительно толковый специалист…

– Мало их нынче от мафиозников кормится?

– Многовато, – согласился Кацуба. – Только у тебя, в отличие от многих, еще и мотив есть… Был, вернее. А? И кре-епкий мотив-то. Я в свое время был малость южнее Панамского канала… ну, турпоездка такая выпала. Насмотрелся на тамошние нравы – народ горячий, такая вендетта из-за любого пустяка закрутиться может, а если не из-за пустяка, так вообще святых вон выноси, туши свет и лезь в бомбоубежище… Ты не ерзай, Степаныч, – сказал он резко. – Я, во-первых, не военный прокурор, а во-вторых, прекрасно понимаю, что улик против тебя нет никаких. Не те вы мальчики. А если уж предельно откровенно, то я на твоем месте сделал бы то же самое, точно тебе говорю. Еще и дом бы с землей сровнял… после всего пережитого. Не мое это дело – тебе мораль читать. Пусть читает тот, кто уличит, – а уличить тебя не смогут до двадцать второго столетия… Но если уж вокруг тебя – и вокруг серьезного объекта, кстати – начались такие странности, знать я просто обязан. Посмотри на меня и кивни буйной головушкой – самую малость. Ну? Тебя это ни к чему не обязывает, а мне нужна полная определенность… Да ты не стесняйся, я на суше видел не меньше, чем ты на воде. В обморок не упаду и стучать не побегу. Альзо?