Текст книги "Бульдожья схватка"

Автор книги: Александр Бушков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Глава десятая
В творческой мастерской

Неизвестно, что подумали о его действиях телохранители – должны же они были что-то подумать, лицезрея, как на их глазах хозяин самолично покупает в «Хозтоварах» разнообразные бытовые мелочи, главным образом сыпучие и жидкие? Не исключено, решили, что дает о себе знать авария, вряд ли Пашка когда-либо сам ходил по магазинам да еще за этакими прозаическими вещами… Как бы там ни было, они оказались достаточно вышколены, чтобы не переглядываться с понимающим видом. Молча ходили за ним из отдела в отдел – хваткие ребята, спокойные и неприметные, самые обыкновенные на вид, ничуть не похожие на киношных амбалов, от которых в реальной жизни толку – чуть. Вовсе не расталкивали плечами окружающих – просто двигались рядом в ритме походки Петра, так что многие и не сообразили, в чем тут фокус… Если не знать заранее, пожалуй что, и не определишь, что это господин новый русский с охраной…

После ужина – успел уже привыкнуть к сей церемонии и почти прижился – Петр заперся в кабинете, сказав Кате, что собирается поработать. Разложил на столе, на газетке, все потребное для более тесного знакомства с сейфом, отсыпал на отдельную бумажку сыпучего, сколько было необходимо, налил в рюмки из бара жидкого, приготовил все остальное. Не спеша выкурил сигарету, стоя у сейфа и приглядываясь к цифровым колесикам. Они сияли, как медяшка на корабле, где наличествует строгий боцманюга. Должно быть, Марианна постаралась. Ничего нельзя утверждать наперед, хватка уже не та, но с аналогичными моделями доводилось вступать в интимные отношения, так что будем посмотреть…

Аккуратно загасив в пепельнице окурок, глубоко вздохнул и принялся за работу. Условия, если подумать, райские: времени в его распоряжении навалом, если понадобится, можно засидеться и до утра, никто не войдет, не поднимет тревогу и сигнализации при сейфе не имеется. Идиллия. Детский сад. Это вам не клятый восемьдесят девятый в… ну, сие несущественно.

Пришлось распахнуть обе форточки – в результате его хитрых манипуляций по кабинету стал распространяться явственный, чуть резкий химический запашок. Ничего, сейчас протянет… А ведь что-то начинает получаться, господа мои, теперь нагреть пламенем зажигалки… Сейф открывали часто, очень часто, а это весьма даже упрощает задачу…

Через десять минут он знал первую цифру. Сунув в рот сигарету и не прекращая работы, мысленно похвалил себя – кое-что еще могем… А ведь вторая – девять, точно, девять, и с третьей начинает проясняться… Мощная лупа запотела, Петр протер ее носовым платком, продолжая свое черное дело.

Лупа, нехитрые химические реакции… Так, следующая… Совсем просто, если хорошо умеешь это делать…

Через час и восемнадцать минут все было кончено. Как это иногда случается, с двумя цифрами вышла накладочка – вторая от конца и третья от начала не хотели, мать их, расшифровываться, но это уже и несущественно, остальные-то известны, нерасшифрованные расположены не рядом, не так уж много комбинаций придется перепробовать… Опа!

Он повернул никелированный штурвальчик – и дверца сейфа знакомо щелкнула, знакомо дрогнула. Оставалось аккуратненько ее распахнуть, что Петр и сделал, почествовав себя ради таких свершений рюмочкой коньяку.

Какое-то время приглядывался к содержимому – большим черным альбомам и конвертам из плотной бумаги, – чтобы с фотографической точностью запомнить, как оно все лежит.

Аккуратность – превыше всего… Взяв верхний альбом, Петр положил его перед собой на стол, на отдельную газетку, раскрыл. В комнате уже не пованивало химикатами, все выветрилось.

В прозрачный пластиковый кармашек вложен квадратик белейшей бумаги с «каллиграфически» выведенной надписью: «Пабло де Савельеда. Фотороман „Раскрытие»«. У Пашки всегда был «прекрасный» почерк, это он царапал, как курица лапой…

Первая фотография, цветная, отличного качества. Катя с распущенными волосами, в белом брючном костюме стоит на фоне черной – видимо, обитой материей – стены, она босиком, глядя в объектив, слегка склонила голову к плечу, беззаботно улыбается. Освещение поставлено вполне профессионально, резкость в норме.

Фото номер два. Улыбка столь же беззаботная, вполне невинная, вот только руки закинуты за голову, пиджачок нараспашку, брюки расстегнуты, открыто для обозрения черное кружевное бельишко.

Фото номер три. Та же поза, все так же расстегнуто-распахнуто, но на сей раз белья под костюмом нет.

Четвертое. Теперь и пиджачка нет, обнаженная до пояса Катя держит руки перед лицом, вывернув ладони наружу, прикрывая ими глаза, брюки съехали с бедер так, что Петр хмыкнул: «Однако…»

И так далее, и тому подобное. Вариации и комбинации в нехитром наборе, позы меняются, от вполне приемлемых до откровенно непристойных, одежды на ней становится все меньше, а если что-то и остается, картины это не смягчает, наоборот – иногда полностью обнаженная женщина в десять раз целомудреннее той, что имеет на себе кое-что, смотря как с одежками манипулировать…

Так, теперь началась полная обнаженка. Прямо-таки ощущается, как билась в тисках незатейливой фантазии творческая мысль фотографа, коего, есть такое подозрение, иногда осеняло прямо-таки на ходу…

Не нужно быть крупным специалистом по фотоэротике, чтобы быстро сообразить: фантазия у «маэстро» убогая, а вот ход мыслей довольно-таки пакостлив. Целая серия снимков выглядела так, словно их украдкой делал сексуально сдвинутый гинеколог. Петр насчитал с дюжину фоток, за любую из которых нормальная женщина просто обязана была трахнуть по голове снимавшего его же собственной треногой или, по крайней мере, покинуть «фотостудию» с гордо задранной головой, предварительно смачно плюнув в объектив. А если она не сделала ни того, ни другого, то выбора у нее просто не было, приходилось стиснуть зубы и терпеть. Она и терпит – кое-где ясно, что улыбка вымученная, деланная, вот-вот, кажется, услышишь, как скрипят зубы. Понятно теперь, почему она с такой надеждой интересовалась, не покончено ли теперь и с «фотостудией». Студия, м-да…

Он закрыл альбом, просмотрев все до единой фотографии. Во рту стоял привкус чего-то мерзко-тухлого. Мало ему было «театра», стервецу. Это уже перебор, определенно перебор…

И все же одна-единственная фотография привлекла его настолько, что он снова открыл ту страницу. Наверное, единственный снимок, который Петр похитил бы для себя, не рискуя заполучить клеймо извращенца. Очень уж удачно получилось, и заслуги фотографа тут ни малейшей. Катя полулежала на черном диване, глядя в сторону грустно, рассеянно, в ее позе и наготе виделось столько грации, естественности, прелести, что сердце щемило от тоски и желания защитить от всех на свете опасностей.

Пересилив себя – как насчет холодного анализа? – он сердито захлопнул альбом и открыл другой. Тот же «каллиграфический» почерк, тот же «Пабло де Савельеда», только название у фоторомана другое – «Совращение».

Петр педантично просмотрел и это творение определенно сбрендившего «маэстро». На сей раз персонажей было двое – Катя в школьном платьице с белым фартуком, волосы старательно заплетены в две косы, и Марианна, наряженная под строгую училку, в черном старомодном костюмчике, в очках. Подробная фотолетопись совращения наивной школьницы заматерелой лесбиянкой, с одной стороны – удивление и стыдливость, с другой – отработанный ласковый напор, в конце концов – капитуляция, полный набор изощренных переплетений обнаженных тел. Черт, как же они под одной-то крышей после такого уживаются, в глаза друг другу смотрят? Рехнуться можно…

Однако вскоре он вынужден был признать, что поторопился с оценкой. После того как добрался до третьего альбома, очередного фоторомана с заголовком «Будни гестапо». Вот где ягодки… Допрежь были цветочки.

Катя и детина в черной маске, наряженный в аляповатую имитацию эсэсовской формы. Снова долгий процесс раздевания, в разных стадиях, только во всем этом активно участвует субъект, так ни разу и не запечатленный без маски, где-то в середине действия оголившийся по пояс. То картинно приложил никелированные клещи к ее обнаженному бедру, то разрезает на ней трусики морским кортиком – видимо, Пашка не отыскал полностью соответствовавшего эпохе реквизита или не заботился об этом особо, – то манипулирует с веревкой и сверкающими инструментами, такое впечатление, добытыми у какого-нибудь дантиста. Подтекст лежит на поверхности: полная беззащитность очаровательной жертвы в лапах уверенного в своей безнаказанности подонка. А тот и рад стараться – ухмылка вполне натуральная, маска закрывает только верхнюю половину лица, сразу видно, что актеришка-то получает удовольствие, чего о Кате никак нельзя сказать. За парочку фотографий Петр с несказанным удовольствием оторвал бы руки – а то и еще что-нибудь – и тому, кто снимал, и тому, что выделывался в маске. Может… Нет, тип в маске – безусловно не Пашка. Фигура не та. Зато часы на его могучем запястье подозрительно напоминают те, что носит Митя Елагин… Ну да, та же марка, и ремешок соответствует. Хорошо еще, что главного «палач» с нею так и не сотворил – но все равно, полностью нормальный в сексуальном плане мужик ни за что не станет вытворять такое с собственной женой, пусть даже давным-давно разлюбил и возненавидел. Что бы там ни было, до какого бы раздрая ни дошло – нельзя такое проделывать с законной женой, все еще живущей с тобой под одной крышей. Такого мнения твердо держался отставной подполковник, обычный армеут, а вот его родной братец, как выяснилось, придерживался противоположной точки зрения. «Но ведь это неправильно!» – прямо-таки воззвал Петр мысленно, неизвестно к кому обращаясь. Нет ничего плохого, если здоровый нестарый мужик вдумчиво изучит очередной номер «Плейбоя» или посмотрит красивую порнушку. Но это? То ли пребывая четверть века в рядах бывшей несокрушимой и легендарной, превратился понемногу в сущую деревенщину, чья простая душа активно сопротивляется новейшим городским веяниям, то ли… то ли братец Паша, говоря на американский манер, имеет серьезные проблемы и с половым интимом, и с буйной головушкой… или у н и х теперь так и полагается? Докатилась и до нас пресловутая сексуальная революция? Пойми их, н о в ы х…

Альбомы кончились, пошли конверты, содержавшие, как не столь уж и трудно было догадаться, очередные щедрые порции женской плоти, главным образом лишенной искусственных покровов, зато блиставшей самыми что ни на есть искусственными позами.

Конверт, целиком посвященный очаровательной горняшке Марианне. Должно быть, с ней Пашка не считал нужным особенно церемониться: если фотороманы еще отличались какими-то зачатками фантазии и промежуточными стадиями стриптиза, то снимки Марианны являли собою череду сплошных «ню». Причем декорацией почти всегда служила роскошная кухня Пашкиных хором, а венцом изобретательности выглядело фото, где роль фигового листка исполняла кофемолка. В отличие от Кати Марианна, сразу видно, вкладывала в действо всю душу – должно быть, воодушевленная зелененькими бумажками с ликами заокеанских президентов.

Еще конверт. Красивая длинноволосая брюнетка лет тридцати, старательно заснятая в незнакомых интерьерах довольно хорошо обставленной квартиры. На сей раз нечто, напоминающее фотороманы, – определенное сходство с альбомами улавливается сразу, хотя снимки и лежат в беспорядке. Отчего-то «маэстро Пабло» решил их в завершенный цикл не объединять. Возможно, руки еще не дошли.

Голенькая Жанна, запечатленная в Пашкином кабинете, – в кресле, на столе, у сейфа. Судя по всему, девочку эта забава только развлекает, ни малейших следов скованности или угнетенности. Современная девица, бля, новейшей формации. То-то она подступала тогда так непринужденно…

Телезвездочка Вика Викентьева, которую не далее как вчера Петр лицезрел на голубом экране и которой вскоре должен был, согласно Пашкиному плану, дать обширное рекламное интервью. Где-то на природе, на фоне сосен, на усыпанной жарками поляне, в стиле «испуганная нимфа». То цветущей веткой якобы невзначай прикрылась, то будто бы собирает малину в голом виде, нимало этим не смущаясь, не подозревая о нацеленном на нее объективе.

Петр поймал себя на том, что бормочет под нос:

– Ну, по крайней мере, ни зоофилии, ни педофилии… И то хлеб.

Поторопился облегченно вздохнуть, поторопился. Ну и вечерок сегодня…

Последний конверт если и не поверг его в шок, то по крайней мере основательно подрастрепал нервишки.

«Мать твою, – прямо-таки взвыл он, – должен же быть какой-то предел? Ну за что мне это – заглянув в душу к родному брату, узнать о нем все это?!»

Наденька. Сначала – относительно невинно, в купальничке. Позы не то чтобы самые целомудренные, но и не отмеченные, выражаясь высоким штилем, печатью порока. Раскованные, пожалуй что, – и только, и не более того.

Потом – почище. От купальника одни трусики остались, а там и они куда-то делись. Все пошло по накатанной колее – голая девчонка в позах, скопированных, на первый взгляд, с тех мутных от многократной пересъемки фотографий, которые в советские времена продавали по поездам немтыри. Не вкладывает душу в позирование, но и принужденной под приставленным к горлу лезвием уж никак не выглядит. Стодолларовая бумажка вместо фигового листочка. А тут – ни листочков, ни их заменителей, дальше еще хлеще, вновь в голову лезет спятивший на сексуальной почве гинеколог. Каким образом Пашке удалось ее на это подвигнуть?

А на это? Голая Надя в объятиях голой Марианны – снова полный набор лесбоса, от которого уже мутит. И опять появляется раздетый до пояса замаскированный детина с елагинскими часами на запястье – слава богу, на сей раз без всяких палаческих инструментов, то платьишко с девчонки снимает, то остальное, то держит ее на коленях, расположив лапищи так, что оторвать бы ему их напрочь. Всплеск творческой фантазии – здесь Надя сидит обнаженной за клавиатурой компьютера, здесь – прикрывается лезвием обнаженной старинной сабли, вот она, эта самая сабля, на стене висит.

Петра вдруг пронзила мысль – неужели Пашка и ее? Не лукавь перед самим собой – скорее всего, так дело и обстоит. Начал уже разбираться в лабиринтах сознания братца, поскольку лабиринты не столь уж и запутанные. Коли уж долго и старательно снимал ее этак, не мог не довести до логического конца. Теперь понятно, почему она так странно держалась с «папенькой», почему порой во взгляде сквозило недвусмысленное отвращение, почему, наконец, кидалась с вилкой. Пашка, похоже, обещал вернуть ей снимки, но что-то не торопился обещание выполнять. Вот они и негативы в пластиковых баночках, аккуратный рядок на нижней полке сейфа. «Гестапо»… Катя… Надя…

Петр чувствовал себя так, словно вывалялся даже не в грязи – в натуральнейшем дерьме. Какое-то время пребывал в полной панической растерянности: немыслимым казалось теперь сидеть и ничего не делать. Что-то следовало немедленно предпринять, что-то сказать, исправить, отменить, вернуть, уничтожить…

Он с превеликим трудом взял себя в руки. Как-никак это был его родной брат; а жизнь на грешной земле, он давно уже успел обнаружить, чертовски замысловата, ни за что не укладывается в ходульные схемы. Особенно если вспомнить о том, кто сказал однажды: не судите, и не судимы будете.

Какое у него было право не то чтобы судить – выносить приговоры и ставить диагнозы? Что он знал о взаимоотношениях всех этих людей, о их характерах, привычках и побуждениях? Вполне могло оказаться, что всех – ну, или почти всех – сложившееся положение дел вполне устраивает. Катя обрадовалась, что не будет больше ни «театра», ни «фотостудии», а Наденька вроде бы тяготится навязанным ей занятием… но опять-таки кто ему дал право все ломать вдребезги и пополам? Считать себя обладателем истины в последней инстанции? Все они слишком долго жили этой жизнью – и вдруг незваный гость, метеором ворвавшись в их бытие, в три секунды расставит все по местам, наведет благолепие и восстановит высокую мораль? Ха… Ангел нашелся… А как насчет того, чтобы в охотку спать с чужой женой под видом ее законного супруга?

«Но я же ее люблю! – возопила раздерганная душа. – Я ее люблю. Я хочу, чтобы она была счастлива, спокойна, чтобы забыла обо всех этих «палачах» и объективах… Как же быть-то, господи? Что тут придумать? И можно ли что-то придумать? Если, проявив благородство, отдать Надюшке и пухлый конверт, и негативы – чем это потом обернется и к каким коллизиям приведет?

Он долго сидел за столом, уперев локти в полированную доску, сжав ладонями виски. В душе мешались безмерное сожаление – и к себе, и к Пашке, и к Кате с Надей, и злость непонятно на кого. Давненько уже не попадал в такие тупики. Совершенно ничего не приходило в голову.

В конце концов решив, что утро вечера мудренее, встал и принялся тщательно ликвидировать всякие следы долгой и кропотливой работы с творческой мастерской широко известного в узких кругах фотохудожника дона Пабло. Убрал альбомы и конверты в сейф, расположив их в скрупулезнейшем прежнем порядке, захлопнул дверцу и сбил код. Химикаты сложил в пластиковый пакет – выбросить завтра в мусорное ведро, никто ничего не заподозрит… Лупу – в стол, сама по себе она подозрений ни у кого не пробудит.

Приняв душ, поплелся в спальню, уже привычно ориентируясь в погруженной в темноту квартире. Реджи сонно заворчал и тут же заткнулся – привыкает, крыса белая…

Осторожненько пролез под одеяло, лег на почтительном расстоянии от ровно дышавшей Кати, искренне надеясь, что она спит. Ошибся – она ворохнулась, придвинулась, вопросительно провела ладонью по щеке, по шее.

Как ни тянуло его к этой женщине, на сегодняшний вечер он, честное слово, перестал быть мужиком – после знакомства с содержимым сейфа. Все напрочь отшибло, и запашок дерьма до сих пор ощущается.

– Катенька, замотался я адски, – виновато прошептал он. – Уж прости.

Она сговорчиво поцеловала Петра в щеку, еще раз погладила по щеке и отодвинулась. Ему хотелось выть.

Часть вторая
ДВА МИНУС ОДИН – ПОЛУЧИТСЯ ДВА

Глава первая
Как создается имидж в Шантарске

Петр трудился, как отбойный молоток. Впервые за все время добровольного самозванства пришлось так вкалывать – правда, исключительно орудием труда негоцианта, роскошной паркеровской авторучкой. Но все равно работы навалилось столько, что кисть давно уже ныла и он три раза делал передышку.

Он подмахивал бумаги – той самой своей нынешней подписью, то бишь изменившимся после аварии автографом г-на Павла Савельева. Первые несколько документов он по врожденной добросовестности пытался прочитать, но очень быстро осознал, что даже просто пробегать их взглядом никак не удастся, иначе просидят до завтрашнего утра.

И трудился с тупой четкостью автомата. Или компостера, пробивающего билетики в автобусе. Косарев клал целую стопу, с ловкостью карточного шулера снимал один за другим, молча – он тоже уже утомился повторять «вот здесь», в глотке пересохло – указывал пальцем. Петр подмахивал. Первый заместитель, Пашкина то ли правая, то ли левая десница, старался, как мог, суетился возле-около, шуршал бумагами – невысоконький, лысый, услужливый.

Картотека – щелк! Косарев Николай Фомич, из бывших советских снабженцев, дока, жох и прохиндей – это и понятно, как нельзя более подходит для ответственной тайной миссии по подстраховке двойника, – в разгар перестройки намекал журналистам о своем отдаленном родстве с репрессированным комсомольским вожаком, а когда перестройка как-то незаметно сдохла, стал осторожненько примазываться к другой известной во времена оны исторической личности, правда, с обратным знаком – шантарскому купчине первой гильдии Косареву, тому самому, что при царе заколотил пьяного пристава в бочку и спустил с обрыва, а за годик до Великого Октября сбежал со всеми капиталами в Китай и стал там министром финансов у какого-то генерала-сепаратиста. В душе холуй и лизоблюд (сказывается биография), однако вполне надежен.

– Позвольте, а это что за чудасия? – спросил Петр, в момент очередной передышки успевший пробежать глазами очередной не подписанный пока документ. – Договор на вооруженную охрану золотых часов…

– Вот этих самых, что у вас на запястье, – подхихикнув с угодливостью чеховского персонажа, кивнул Николай Фомич. – Видите ли, в законах о частной охране полно глупейших прорех. Не имеют права ваши телохранители применять огнестрельное оружие, пусть и законнейшее, для защиты вашей личности при злодейском покушении. Зато могут палить в лоб любому, кто покусится на ваше имущество. А поскольку часики у вас на руке постоянно, то на основании сего договора они и будут палить хоть с обеих рук – они ч а с и к и защищают, на дозволенном основании… Улавливаете полезный нюанс?

– Улавливаю, – покрутил головой Петр и лихо подмахнул договор о вооруженной охране принадлежащих П. И. Савельеву золотых часов марки «Ролекс», стоимостью пятнадцать тысяч… ма-ама родная!

Нет, все правильно, пятнадцать тысяч долларов США. Ну, Пашка! Петр сразу почувствовал себя скованно, лишний раз боялся сделать резкое движение – а он-то небрежно бросал эти ходунцы на столик, в «Кедровом бору» даже задел ими чувствительно о притолоку.

Прикинув на глаз толщину оставшейся бумажной груды, он в душе возрадовался. Зря, как тут же выяснилось. Появилась эффектная дама, главный бухгалтер, принесла новую гору бумаг – уже чисто финансовая документация. В отличие от бумаг Фомича, эти приходилось подмахивать как минимум в двух-трех местах каждую. В глазах уже рябило – платежные поручения, подтверждения, авизо, ведомости, договоры с «Шантарским кредитом», еще какими-то банками – иные названия знакомы из газет, иные видел впервые, – в основном столичными, но попадались и иностранные…

Украдкой он бросал на бухгалтершу заинтересованные взгляды. Было на что засмотреться. Красивая молодая женщина лет тридцати, невыразимо продуманная во всем – строгой одежде, прическе, драгоценностях. Этакая Снежная Королева – море красоты и бездна холодной деловой чопорности. Невозможно было представить, что ближе к ночи она все это снимает, распускает по плечам эти великолепные волосы, ложится в постель с самым обыкновенным существом мужского пола и позволяет…

Рука трудилась, а мозги оставались свободными, и он не без интереса стал гадать – как у Пашки с этой? Никак не мог беспутный братец пропустить такую. Касаемо главной бухгалтерши Пашка говорил лишь, что кадр это особо ценный и обращаться следует исключительно на уровне «имя-отчество», боже упаси вульгарно назвать по имени. Интересно, о чем это говорит? Говоря проще, спит с ней Пашка или нет? Вообще-то не Жанна, не Анжела и не Марианна – всего-то навсего Ирина Сергеевна. Что ни о чем еще не говорит…

Перехватив его неосторожный взгляд, Снежная Королева не повела и бровью. Соболиной. Продолжала подкладывать ему бумаги, всякий раз мелодичным голосом сообщая:

– Здесь, пожалуйста. Здесь, прошу вас.

Когда со всем принесенным ею было покончено, Ирина свет Сергеевна снизошла до улыбки, на миг сделавшей ее живой:

– Благодарю вас, Павел Иванович, – и вышла, унося свою цифирь.

Петр так и смотрел ей вслед. Спохватившись, откашлялся:

– М-да…

– Очень тонко подмечено, – сладеньким голосом встрял Косарев. – Именно – м-да…

– Скажите, Николай Фомич, а у… у меня с ней ничего такого…

– Да что вы, Павел Иванович! – казалось, даже испугался слегка лысый прохвост. – Неприступная женщина, блюдет супружескую верность с упорством каменной статуи… Вы в первое время делали подходцы, если не помните, но потом даже вам стало ясно, что номер, простите, дохлый и надлежит пользоваться лишь ее деловыми качествами. Кои опять-таки на высочайшем уровне…

Он улыбнулся так льстиво, с таким проворством поднес сунувшему в рот сигарету Петру щелкнувшую зажигалку, что тому стало неловко:

– Николай Фомич, я ведь, собственно, не он, а я…

– Сходство, простите, поразительное, – пожал плечами Николай Фомич. – Так что я уж не буду привыкать к некоей выходящей из рамок фамильярности, чтобы потом не было сложностей… Нет, но сходство, конечно… Я вам еще нужен?

– Нет пока. Можете идти.

Раскланявшись, Фомич вывалился из кабинета. Петр задумчиво пускал дым. В душе сидела небольшая, поганенькая заноза – из-за вчерашних открытий, сделанных в сейфе. Многое можно понять, оправдать и простить, но это – пардон, за гранью. Надюшка – почти ребенок. Стоп, стоп. Не будем забывать об акселерации, пресса преподносит массу примеров… вполне может оказаться, что у этого дитяти уже перебывало полдюжины любовничков из ее же элитной школы. Или такими умозаключениями ты просто пытаешься перед самим собой выгородить Пашку? С-ситуация… Нервничает девка, сама не своя. И как прикажете поступить при такой вот коллизии? Отдать ей снимки? А Пашка?

Потолковать, как мужик с мужиком, объяснить все? Что, собственно, объяснить? Что так нормальные, настоящие мужики не поступают? Что это не есть высокоморально? А по какому праву? Дело деликатнейшее… И Марианна на половине снимков, мать ее, куклу-соучастницу… Есть ли у него право в это лезть? Но девчонка-то сама не своя, напилась, дуреха… Любе было бы столько же…

Он сидел, погрузившись в тягостные раздумья, и не мог прийти ни к чему определенному. И потому даже обрадовался, когда на селекторе запульсировала зеленая лампочка.

– Да?

– Павел Иванович, только что звонили с телевидения, – доложила Жанна. – Говорят, была договоренность… Им выезжать?

«Ах да, – спохватился Петр. – Конечно же, телевидение. Передача, в очередной раз повествующая городу и миру, насколько честен негоциант Савельев и как он оборотисто привлекает в область немеренную импортную денежку».

– Конечно, – сказал он, – пусть выезжают, я буду ждать.

Нажал клавишу. Достал из стола две коробочки с Пашкиными орденами, поставил перед собой, стал не торопясь надевать. Все-таки чужие, а таскать чужие ордена – не в традициях русского офицерства. Свои, к сожалению, пришлось отдать Пашке на временное хранение вместе со всеми документами, формой, чемоданом. Если подумать, сейчас при нем не было ни единой мелочи, способной засвидетельствовать, что он – Петр, а не Павел. Разве что физиономия – но и она, собственно говоря, принадлежала в данный момент Павлу… Интересное положеньице. А если Пашке – тьфу, тьфу! – упадет на голову кирпич? Начнешь доказывать, что ты – Петр Иванович, могут сгоряча и в психушку запереть…

Он торопливо прошел к тайнику за картиной и, пользуясь кратким мигом передышки перед визитом телевизионщиков, оросил мятущуюся душу глотком хорошего коньяка. Так и не решив, как быть с Надей.

… Жанна, придерживая рукой распахнутую дверь, бесстрастно доложила:

– Павел Иванович, группа с телевидения.

И, пропустив в кабинет всех троих, прежде чем прикрыть дверь, с неприкрытой обидой повела на Петра умело подведенным черным глазом. Он ухмыльнулся про себя – девочка, конечно же, тихо ревновала, но он-то не был ни в чем виноват, это все Пашка, его подробные инструкции…

Группа состояла из двух молодых людей, нагруженных треногами и объемистыми ящиками в металлических футлярах, а возглавляла ее смазливая девица в черной юбке и строгой белой блузке, в модных очках, с аккуратной челочкой и «конским хвостиком». На первый взгляд она казалась невероятно добродетельной и напрочь лишенной игривости, но Пашка, разумеется, ошибиться не мог – о ней и шла речь, а не о ком-то другом…

Впрочем, Петр, когда она оказалась совсем близко, сразу подметил, что очки – откровенная бутафория. Стекла простые, без следа диоптрий. А наряд, надо полагать, символизирует строгий деловой стиль будущей передачи. Пока молодые люди, тихонько перебрасываясь профессиональной словесной абракадаброй, «ставили свет» и что-то там еще, Петр старательно прихорашивался перед зеркалом. На его взгляд, лента шейного креста «За заслуги перед Отечеством» была длинновата, но Пашка, надо полагать, знает лучше. Интересно, что же он себе вторую степень не выбил, со звездой? «Трешкой» ограничился?

Зато «Дружбу народов» Петр, имевший некоторый опыт обращения с орденами на обычной колодке, прикрепил идеально. Интересно, за что это Пашка сподобился? Какую такую дружбу народов налаживал? Совершенно забыл спросить…

Он споткнулся о толстый кабель, торопливо попросил:

– Давайте не будем меня снимать за столом, придумаем что-то другое…

Чертовски не хотелось, чтобы в камеру попал Катин портрет.

– Ну конечно, Павел Иванович, – откликнулась белобрысая телезвездочка. – Совки могут неправильно понять, далек наш народ от западной раскованности…

«Интересно, ты-то из каких таких Кембриджей вылупилась?» – так и подмывало его спросить. Промолчал, конечно. Не стоило вылезать со своими плебейскими репликами.

Наконец два вьюноши отладили все потребное. Критически обозрев Петра, усадили его в кресло в уголке, прицепили на лацкан крохотный микрофон на длинном тонком проводе. Один вьюнош встал у камеры, второму дела не нашлось.

– Раскованнее, Павел Иванович, – потребовала девица, – что-то вы сегодня зажаты…

Он добросовестно попытался придать себе раскованность. Проклятый крест то и дело съезжал набок, и Петр в конце концов спросил напрямую:

– Может, мне эту регалию как-нибудь булавкой зафиксировать?

– Ну зачем же? – пожала девица полными плечиками. – Будет выглядеть вполне естественно – вы к заслуженной награде давно привыкли, вполне допустима легонькая небрежность, не стоит выглядеть свежеиспеченным кавалером… Начали?

Он выпрямился в кресле, насколько мог, сделав небрежно-вальяжную физиономию. Всякое бывало, а вот сниматься для ТВ приходилось впервые в жизни.

Девица закинула ногу на ногу, превратив черную юбчонку в нечто чисто символическое, положила на колено большой блокнот, нацелилась на страницу авторучкой. Все это, Петр определил, – для чистого понта. Страницы были чистые. Юная деловая дамочка, потребно для имиджа…

Она обворожительно улыбнулась в камеру:

– Добрый день, дамы и господа. В эфире – «Деловой Шантарск» с Викой Викентьевой. Сегодня нас любезно пригласил в гости один из капитанов местной промышленности, шантарский Эндрю Карнеги, если можно так выразиться, – Павел Иванович Савельев. Павел Иванович, первый и самый волнующий вопрос, конечно же, – судьба Тарбачанского проекта, имеющего огромное значение для области. Вы можете поделиться секретами?

– Собственно, никаких секретов на сегодняшний день и не существует уже, – степенно сказал Петр, неотрывно глядя в камеру, словно птичка на удава. – Уже через три дня в Шантарск прилетают представитель премьер-министра и иностранные инвесторы. Они проведут у нас несколько дней, будут проведены переговоры по окончательному согласованию документов, проведем, – он поймал себя на том, что употребляет «проведем» чуть ли не через слово и задумался, какой бы другой термин подыскать, – одним словом… проведем (тьфу ты!), если можно так выразиться, окончательную притирку… поскольку речь идет об огромном пакете документов, охватывающем интересы доброй полусотни шантарских предприятий и организаций…