Текст книги "Белая гвардия"

Автор книги: Александр Бушков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава четвертая
Невольница и и сахиб

– Вот такие у них мистические предчувствия, – сказал Мазур. – Что у Леона, что у Мтанги. И вот лично я не спешил бы всем этим пренебрегать как упадочной мистикой. Всякое бывало.

– Сам знаю, – буркнул Лаврик. – Ты меня за мистику не агитируй. Тоже кой-чего видел… Не укладывающееся в материализм… Определенный напряг в городе висит…

– Я пока не замечал, – сказал Мазур. – Вот в свое время в Эль-Бахлаке, точно, доводилось этот напряг лицезреть.

– А что ты, собственно, видел? – хмыкнул Лаврик. – В Эль-Бахлаке ты частенько по столице болтался и по окраинам тоже. А тут ты разок за пару дней поедешь по центру в персональной машине с личным шофером – его высокоблагородие, господин полковник, белая гвардия…

– Так… – произнес Мазур с интересом. – А что, есть… симптомчики?

– То-то и оно, у меня информация зверски неполная: я ж тут по сути начинал с пустого места, мало внимания уделяли сей державе соответствующие спецы. Но кое-что есть… Мтанга, хитрющая рожа, опирается не на одни мистические предчувствия, а еще и на агентурные сводки. На стенах все чаще пишут не только «Бахура! Лабарта!», но и «Чемге коси!» «Режь коси!», если ты не знал. И было уже несколько стычек по окраинам – пока что шпанистая молодежь, – но лиха беда начало. Во втором пехотном полку прямо в столовой фулу отметелили коси, коих и победили по причине численного превосходства. Соплеменники битых завозмущались, началась заварушка, военный министр туда мотался порядок наводить… Все это, конечно, никак не списать на магически действующие передачи Мукузели – это давненько зрело и накапливалось, Мукузели, сволочь, только бензинчику на тлеющие угли брызгает…

– Мтанга мне ни о чем подобном не говорил.

– Так он никому не говорил, – ухмыльнулся Лаврик. – Он хитрый. Для посторонних здесь обязаны царить спокойствие и дружба двух братских народов… – он понизил голос: – Вот только смежники подкинули интересную информатику из Франции. В самом скором времени планируется перебросить сюда по воздуху с Корсики подразделения Иностранного легиона. Судя по количеству задействованных транспортников, не менее двух батальонов. А «белых кепариков» по пустякам не дергают, сам знаешь. Значит, что? Значит, французы что-то такое прознали и полагают, что ихнего здешнего парашютного батальона будет мало… Что нахмурился?

Мазур угрюмо сказал:

– Ты же сам уверяешь, что все кончится пшиком и Папа нас отсюда вышибет…

– А пока не вышиб, исправно выполняем приказ… Принцесса куда-то запропала, что характерно… – он присмотрелся, фыркнул: – Смотри-смотри… Как поется в известной рок-опере, наш-то, наш пошел на абордаж… Точно.

Они устроились за одним из крайних столиков, почти что в полумраке. На сей раз Мазур был избавлен от обязанности демонстративно расхаживать чуть ли не в обнимку с Папой – особенно и не перед кем демонстрировать душевную дружбу, сегодняшний малый прием Папа затеял для участников Недели советской культуры, так что почти и не было ни дипломатов, ни сановников, ни воротил бизнеса, туземная часть присутствующих представлена в основном господами офицерами, собравшимися сюда с чисто утилитарными целями.

Советскую культуру представляли кинематографисты и знаменитый танцевальный ансамбль «Рябинушка». Киношники здесь особым успехом, мягко говоря, не пользовались – поскольку их группа состояла из полудюжины чиновников и парочки чертовски правильных режиссеров, одаривших мир чертовски правильными лентами о славном боевом пути товарища Брежнева, принципиальных секретарях парткомов и передовиках производства. Соответственно, в здешних кинотеатрах крутили главным образом их идеологически выдержанные фильмы. Залы, конечно, всякий раз оказывались набиты битком, полковник Мтанга работать умел – но, по имеющимся данным, сеансы проходили в угрюмой тишине. Гораздо больший успех у здешнего народа имели бог весть как затесавшиеся в идеологически выдержанную подборку «Всадник без головы» и «Последняя реликвия» – особенно второй, где очаровательная эстонская блонда с полминутки восседала на речном берегу голышом (во времена курсантской юности Мазура Морской Змей, тогда еще не носивший этого прозвища, за червонец раздобыл у киномеханика пару кадриков, и они напечатали шикарные цветные фото, провисевшие в тумбочках до первой инспекторской проверки).

Вовсе уж сногсшибательный триумф здесь обрела «Рябинушка», на вступления которой без малейшего понукания полковника Мтанги ломила «чистая публика», в том числе и белая. И здесь Мазур прекрасно понимал: когда красоточки в кокошниках, с натуральными русыми косами до пояса отчебучивали свой коронный номер, вертясь волчками на цыпочках, так что юбки взлетали параллельно сцене… Весьма эстетическое зрелище.

Слева, в отдалении, легонько дымила огромадная жаровня, похожая на подвсплывшую подводную лодку. Там тушилась слоновья нога – по здешним меркам шамовка столь же обыденная, как в Союзе пельмени. В ожидании угощения приглашенные с бокалами в руках толпились вокруг Папы на обширном пустом пространстве посреди расставленных кольцом столиков, ярко освещенном неоновыми фонарями и гирляндами цветных лампочек. Папа и здесь, понятное дело, выглядел предельно авантажно: монументально несуетливый, в белоснежном смокинге с единственным орденом Октябрьской Революции – понимал хитрый сатрап высокий политес. Со своего места Мазур прекрасно видел диспозицию: и киношные деятели, и успевший уже изрядно принять посол то и дело пытались деликатненько, хорошо рассчитанными маневрами якобы невзначай протиснуться поближе к Папе – но всякий раз натыкались на широкие спины мальчиков в штатском и гвардейцев президентского полка, тоже якобы невзначай создававших глухую стенку.

Папе они сейчас были без надобности – удостоились пары ласковых слов в начале приема, получили по красивой медальке, и хватит с них пока что, пусть сосут дармовое спиртное в ожидании тушеной слонятины. Папа в данный момент всецело отдался вдумчивой беседе о высоком искусстве – вот уже несколько минут глубокомысленно разговаривал с одной из солисток «Рябинушки», беспутно красивой девахой с косой до пояса. К некоторому удивлению Мазура, общались они без переводчика – дева, надо полагать, прилично владела французским. «Рябинушка» здесь присутствовала почти в полном составе, оживленно общаясь с блестящими господами офицерами, – и многие красотки опять-таки без переводчика.

Нетрудно было усмотреть, что Папа, перемещаясь неторопливо и вальяжно, целеустремленно так уводит собеседницу поближе к тому самому известному бунгало, где демонстрирует синеглазым блондинкам и старинную бронзу, и что-то менее антикварное… Телохранители и гвардейцы, наученные богатым опытом, ловко удерживали толпу на приличном расстоянии.

– Не туда пялишься, – сказал Лаврик. – Вон туда глянь.

Мазур посмотрел налево – там на полутемных аллеях вместо обычных гвардейцев в белоснежных ремнях стояли навытяжку – и исправно стояли – чернокожие девицы в хаки, при черных погонах и черных беретах, украшенных оскалившимися леопардовыми мордами, с короткими автоматами наперевес.

Понятливо кивнул: ага, дела пошли. Принцессе уже есть что предъявить… Она сейчас как раз – понятно, с помощью соответствующих военспецов – формировала женскую гвардейскую роту. И по завершении процесса должна вступить в командование в звании не менее полковничьего.

Самое интересное, что это не игра в солдатики и не оперетка. Здесь, как и в некоторых других странах, «женские батальоны» с незапамятных времен участвовали в войнах наравне с мужчинами. И неплохо себя показывали. Полторы сотни лет назад отряд телохранителей легендарного короля Касомбо, «черного Наполеона», поголовно состоял из девушек (по совместительству служивших еще и королевским гаремом). И они неплохо служили, сорвали несколько покушений – вот только никто не мог предвидеть, что Касомбо в зените славы и свершений зарежут двое родных братьев, имевших беспрепятственный допуск…

Так что это получится не оперетка, а серьезное боевое подразделение – наверняка сплошь состоящее не просто из фулу, а из многочисленных дальних родственниц Папы, односельчанок и землячек. И Принцесса прибавит себе реальной власти… положительно. Папа загодя готовит наследницу, способную в случае чего удержаться на троне…

– Как говорит наш дорогой Михаил Сергеевич, процесс пошел, – ухмыляясь, прокомментировал Лаврик.

Папа галантно распахнул перед собеседницей дверь исторического бунгало, и они скрылись внутри.

– А международных осложнений не получится? – осведомился Мазур лениво.

– Друг мой романтичный, – сказал Лаврик светски. – Вы, я так понимаю, до сих пор не в курсе тех тонкостей, с какими «Рябинушка» пропагандирует советское искусство за рубежом? Между нами, мальчиками… Эту куклу не так давно подкладывали под испанского короля, так что она и сейчас не станет визжать, взывая к секретарю парткома…

– Иди ты, – сказал Мазур недоверчиво. – Я человек циничный, жизнь и ремесло обязывают, но чтобы наши вербовали испанского короля… Это уж ты подзагнул.

– А при чем тут вербовка? – безмятежно прищурился Лаврик. – Кто ж его станет вербовать, он как-никак король испанский, неприлично… Просто нужно было сделать человеку приятное. В качестве десерта к болтовне карьерных дипломатов. Его величество, между нами, большой ходок по этой части…

– А, ну это другое дело… – Мазур с любопытством покосился на бунгало без света в окнах, где у крыльца торчали двое гвардейцев. – А тут, часом, ничего такого не планируется?

– Абсолютно ничего, – пожал плечами Лаврик. – Никакого смысла нет туда камеру подсовывать. Потому что никакой это не компромат. Папа такую пленочку может во всех кинотеатрах крутить – подданные только зауважают: ну батюшка наш, орел, как он эту белую понужает, и так, и сяк… Благо вдовец, и сцены ревности устраивать некому. Дуру голландскую, кстати, сегодня из резиденции выселили, надоела… – он вздохнул. – Строго говоря, дело осложняется тем, что на Папу вообще нет компромата, увы. Похождения по женской части – только к повышению репутации у мужской части народонаселения. Сатрап? Так тут испокон веков сплошь сатрапы. К казнокрадству здешний народец относится философски – вот если здешний правитель казнокрадствовать не будет, к нему как раз с подозрением станут приглядываться, вдруг он на голову больной… Мукузели извертелся, талдыча про европейские счета, да без толку… – он фыркнул: – Усматриваешь тенденцию?

– Ага, – сказал Мазур.

Приглашенные по-прежнему толпились на площадке с бокалами в руках, но их стало гораздо меньше – почти не осталось господ генералов с полковниками и, соответственно, рябиновых танцовщиц.

Штучек пять их наличествовало, не больше – то ли особо целомудренных, то ли, что вероятнее, не задействованных в особо деликатных миссиях по пропаганде советской культуры за рубежом, так что приходилось их вульгарно убалтывать.

– А вона-вона-вона… – сказал Мазур, ухмыляясь. – Слева.

Там возле одной из прелестниц с косой до попы топтался изрядно принявший на грудь международник, сиречь африкановед в штатском из АПН – издали видно, обуреваемый недвусмысленными вожделениями.

Лаврик присмотрелся, фыркнул:

– Ну, это из кордебалета, вполне по его погонам, нехай успешно конкурирует с оставшейся военной мелюзгой. Потому как…

Рядом с их столиком звучно щелкнули каблуки, раздался звонкий девичий голос, четко выговоривший на неплохом английском:

– Господин полковник, разрешите вас отвлечь от беседы…

Мазур поднял глаза. У столика навытяжку стояла симпатичная девица в хаки с капральскими золотыми шевронами на черных погонах, с французским спецназовским ножом на поясе – ладненькая такая, спортивная.

– Да? – сказал Мазур, вставая.

Девица лихо подняла два пальца к заломленному берету:

– Мадемуазель Натали хочет с вами посоветоваться по крайне конфиденциальному вопросу…

– Разумеется, – сказал Мазур, обреченно вздохнув про себя.

Покосился на Лаврика – тот, прохиндей, не стал лыбиться. С непроницаемым видом негромко произнес по-русски:

– Покажите ей, что такое гвардия, благородный Румата…

Мазур неласково посмотрел на него и направился следом за девицей, четко печатавшей шаг по дорожке, – ну, по крайней мере, со строевой подготовочкой у нее обстояло неплохо… да и ножиком, есть такие подозрения, сможет при нужде виртуозить нехило, все же бабы здесь боевые, носорога на скаку остановят, в горящую хижину войдут, чтобы пьянехонького мужа на плече вынести. Полная противоположность нравам того райского далекого острова, где он однажды побывал законным супругом дочери старосты… Как же ее звали? А ведь забыл… Первые пару лет еще помнил и всерьез прикидывал, не бегает ли под пальмами карапузик, не ведающий, что в его жилах течет половина славянской крови, – а потом и это, как многое, отодвинулось, стало нереальным, словно бы и небывшим, не посылать же официальный запрос, в самом-то деле, кто позволит, несмотря на перестройку и новое мышление…

На миг его обожгло что-то вроде мимолетной щемящей тоски непонятно по кому или чему – и тут же улетучилось. Капитан второго ранга Кы Сы Мазур целеустремленно шагал выполнять очередное задание Родины – чего бы Родина ни потребовала, мы завсегда исполнительные. Один, бравый, не обремененный ни супругой, ни законными детушками, не защитник Родины, а ее центральный нападающий.

Бунгало, куда его отконвоировала ладненькая капральша, ничем особенным от других не отличался. Стандартная прихожая, стандартная гостиная. Принцесса встала ему навстречу, улыбчивая, свежая, в очередной невесомой тряпочке французского изыска, мало что прикрывавшей. Выражаясь по-русски без дипломатии – все же очаровательная блядина… Не все задания Родины бывают многотрудными…

Капральша по знаку принцессы тихонько улетучилась, бесшумно прикрыв за собой дверь.

– Садитесь, полковник, – голосом благовоспитанной девушки сказала принцесса, подавая пример. – Наливайте себе, прошу вас, я постаралась максимально соблюсти русские национальные традиции…

Мазур обозрел стол. Посреди тарелочек с европейскими и местными закусками возвышался начищенный до жаркого блеска русский самовар, судя по виду, не поздняя имитация, а самый натуральный антиквариат, со множеством медалей и пространной надписью, свидетельствовавшей, что он изготовлен на заводе самого Баташова, былого «самоварного короля».

– Откуда у вас это, мадемуазель Натали? – светски осведомился Мазур.

– Из «Русского медведя», конечно. Вы ведь бывали в этом очаровательном магазине?

– Заходил пару раз, – сказал Мазур.

– Я не стану спрашивать, ради антикварных редкостей или прелестной хозяйки… – с улыбочкой сказала Принцесса. – Возьмите чашку, наливайте себе до краев, как у русских положено, я читала…

Взяв фарфоровую чашку в цветочек (опять-таки крайне похожую на настоящую русскую дореволюционную), Мазур поставил ее под краник и осторожно повернул фасонистую штуковину. Вместо ожидаемого чая полилась прозрачная жидкость с ностальгически знакомым ароматом. Мазур поднял глаза на девушку. Она сказала, поглядывая лукаво:

– Самая настоящая русская водка, мне подарили в вашем посольстве… Русский ведь должен пить водку из самовара, правда? Я только набила льдом эту трубу… куда у вас обычно уголь кладут да?

Потянув ноздрями воздух, Мазур подумал: «Точно, не просто завод „Кристалл“, а пресловутый спеццех. Товарищ посол толк понимает и ординарную брыкаловку сосать ни за что не станет…»

Натали вперилась в него распахнутыми прямо-таки в детском любопытстве глазами:

– Полковник, а вы можете, как это у вас называется, все выпить одним глотком? Я столько слышала, но ни разу не видела… Так любопытно…

На глазок, в чашке оказалось граммов сто пятьдесят – тоже мне, бином Ньютона… Присмотрев себе подходящий ломтик здешнего копченого мяса, Мазур легонько выдохнул, опрокинул в рот ледяную водку, не поморщившись, закусил.

– Браво! – Натали легонько похлопала в ладоши. – Наконец-то вижу настоящего русского. Я в Париже познакомилась с одним вашим художником, не эмигрантом, а советским. Вот только он, когда я его попросила мне показать, как русские пьют водку стаканами, проявил себя не лучшим образом, откровенно оскандалился… – она поиграла взглядом. – И в остальном проявил себя не лучшим образом… И даже обещанного портрета не нарисовал… Так что я чуточку разочаровалась тогда в русских… Не подумайте, я вам говорю чистую правду, – она взяла со стола небольшой изящный блокнотик. – Вот, он мне написал…

Мазур присмотрелся. Во всю страницу размашистыми пьяными каракулями было начертано: «Наташка, ты блядь, но чудо! Тыннис Спурмань, СССР».

Ну да, подумал Мазур с некоторым превосходством, куда ж вам водку стаканами… тыннисам…

– А еще он все время боялся, что к нему в комнату установили фотоаппаратуру, – сказала Натали. – То ли Кей-Джи-Би, то ли французы, – сообщила Принцесса, журясь. – Что не способствовало романтическим отношениям… У меня нет аппаратуры, не бойтесь.

– А я и не боюсь, – сказал Мазур. – Я человек холостой…

– Приятно слышать… – она улыбнулась томно, с прищуром. – Наливайте себе еще, не стесняйтесь.

– А вы?

– Я, простите, не по-русски… – она налила себе немного и на европейский манер сделала пару глоточков. – Я как-то больше привыкла к французским винам. Вы бывали во Франции?

– Пока нет, – сказала Мазур. – Но как оптимист, все же рассчитываю когда-нибудь побывать…

И стал раздумывать, какую бы тему выбрать для светской беседы. Однако голову ломать не пришлось: Натали гибко встала, улыбнулась ему:

– Поскучаете несколько минут? Я только кое о чем распоряжусь…

И удалилась походочкой манекенщицы. Оставшись в одиночестве, Мазур, поразмыслив, налил себе еще полчашечки водки и благопристойно выкушал. Настроение заметно поднялось. «А вот интересно, если Папа узнает?» – подумал он лениво. Лаврик что-то такое говорил: наплевать, обойдется, что-то про традиции…

В одиночестве он пребывал недолго, хватило как раз, чтобы выпить, закусить и выкурить сигаретку. Появилась девица с капральскими лычками и молча поманила его в коридор. Когда Мазур вышел, преспокойно сунула ему в руку длинный гибкий стек с рукояткой из черного дерева.

– Это еще зачем? – спросил он машинально.

– Ну, как же без этого, сэр… – мадемуазель капрал улыбнулась определенно блудливо. – Чтобы строптивые девочки не особенно артачились…

В коридоре было светло, и Мазур быстренько рассмотрел, что конец рукоятки мастерски вырезан в виде мужского достоинства – ничего особенно устрашающего, но сравнение, честно говоря, не в пользу Мазура. «Шалуньи, мать вашу», – подумал он безнадежно.

– Прошу вас, сэр, – она распахнула дверь.

Войдя, Мазур оказался совершенно в другом мире: комната круглая, наподобие здешних хижин, стены расписаны здешними диковинными орнаментами, пол устелен шуршащей золотистой соломой, неяркие светильники установлены на полу.

Принцесса стояла посередине комнаты, уронив голову так, что распущенные волосы скрывали лицо. Из одежды на ней имелись лишь шнурок вокруг талии с лоскутком красной материи и натуральные кандалы, ручные и ножные, довольно длинные, поблескивающие в тусклом свете синеватых ламп.

Капральша проворно оказалась за ее спиной, бесцеремонно надавила на плечи ладонями, заставив опуститься на колени. Кандалы при этом звякнули и колыхнулись так, что не осталось никаких сомнений: не бутафория, а настоящее тяжелое железо. Принцесса уронила голову, но капральша, взяв ее за подбородок, заставила поднять лицо, обеими руками отбросила волосы за спину, извлекла нож, похлопала хозяйку лезвием по щеке. Процедила без всякого наигрыша:

– Если господин пожалуется, что ты была непослушной – шкуру спущу…

Подошла к Мазуру, чуточку остолбеневшему от таких сюрпризов, вмиг перевернула у него в руке стек рукояткой наружу, подмигнула и вышла, громко захлопнув за собой дверь. Мазур остался стоять, как идиот. «Вот вы, значит, как развлекаетесь, – подумал он сердито. – Театралочки. Комеди Франсэз, ага…»

Ему пришло в голову: пожалуй что, никаких камер тут, и точно, нет. Черт его знает, как Папа относится к этаким театрализованным забавам. За парижские похождения он вроде бы с нее стружку не снимал, но мало ли как отнесется к домашнему театру… консерватор изрядный…

– Господин, вы не будете меня бить? – дрожащим голосом спросила Принцесса.

Мазур кратко выругался про себя: никогда не мечтал о карьере театрального актера. Меж тем чертова девка, холеная и беспутная наследница престола, мать ее так, играла безукоризненно: голосок натурально дрожал от испуга, на глаза вроде бы даже слезинки навернулись, великолепная грудь часто-часто вздымается – ну форменная красоточка-невольница в лапах сластолюбивого колонизатора. Признаться по совести, поскольку он был живой человек, его чуточку разобрало. А то и не чуточку. Случалось с ним нечто подобное очень далеко отсюда, тот же дурацкий театр, только там роли распределились иначе. Как же ее звали? Тоже забыл начисто…

Он чувствовал себя все же довольно глупо, не зная, как тут следует подыгрывать. Бросив многозначительный взгляд на предмет в его руке, Принцесса закинула голову, медленно опустила ресницы, приоткрыла рот. «Ну ладно, – деловито сказал себе Мазур, – держись, театралка…»

…Шагая рассветной порой по вымощенной светло-коричневыми плитками дорожке, Мазур никаких таких особенных эмоций не испытывал, кроме вполне понятной усталости. Радоваться, в принципе, нечему, и стыдиться нечего, так что…

Он приостановился, посмотрел влево. Наблюдавшаяся им картина безусловно проходила по категории внештатных. Слева, за дорожкой, не было никаких строений, только пустое пространство метров сто шириной, заросшее сочно-зеленой травой, а далее – забор в два человеческих роста, со спиралью Бруно, протянутой не по гребню, а по внутренней стороне, чуть пониже верхушки забора, с аккуратным рядком прожекторов, направленных внутрь и наружу, через один.

И там, метрах в десяти от забора, почти по колено в траве, топтались человек восемь: гвардейцы в белоснежных ремнях, плечистые лица в штатском, жандармы в черных беретах, а также полковник Мтанга. Все они стояли кольцом, то глядя на что-то помещавшееся посередине, то озирались с растерянным, такое впечатление, видом. Не колеблясь, Мазур сошел с дорожки и направился туда, не жалея пижонских белоснежных брюк. Как-никак он тоже имел некоторое отношение к безопасности данного объекта (или его владельца, что, в принципе, одно и то же). А ситуация безусловно нештатная, за месяц он ни разу не видел такого вот непонятного столпотворения в ничем не примечательном месте…

Его заметили, когда он оказался совсем близко. Мтанга дернулся было наперерез, нехорошо звереялицом, но тут же опомнился, досадливо махнул рукой, посторонился. Успел уже уяснить, что на Мазура где сядешь, там и слезешь…

Непринужденно раздвинув двух жандармов, Мазур посмотрел туда же, куда таращились остальные. Легонько пожал плечами. В высокой траве лежала на боку отрезанная – или отрубленная – козлиная голова черной шерсти, уставив остекленевшие глаза в сторону. Судя по совершеннейшему отсутствию следов крови на траве, она была отделена от животинушки несколько часов назад, а потом уж брошена сюда, так что кровь давно свернулась. К правому рогу грубым шпагатом примотан пучок золотистой соломы, к левому – какие-то пестрые тряпки.

– Что это такое, полковник? – спросил Мазур с искренним недоумением.

Присутствующие молчали. Молоденький жандарм, стоявший справа от Мазура, вдруг, бормоча что-то под нос, принялся выписывать перед грудью правой рукой кругообразные движения – от себя, сжатым кулаком с отставленным указательным пальцем.

Мтанга рявкнул на него так, что даже Мазур отшатнулся от неожиданности. Жандарм, вмиг оборвав загадочные манипуляции, вытянулся по стойке «смирно», старательно пуча глаза.

Взяв Мазура за локоть цепко и крепко, Мтанга отвел его на несколько шагов в сторону. Сказал сварливо:

– Сопляк… Идиот… Решил, что это настоящая чаконга. Горожанин, одно слово, откуда ему знать…

– Что? – переспросил Мазур. Мтанга сказал хмуро:

– Чаконга, это… Ну, это такой знак от колдуна, что он наложил проклятие. Только это не настоящая чаконга, а ее грубое подобие. Настоящие мне в молодости приходилось видеть дома, в деревне. Ничего похожего…

– Ах, вот оно что… – сказал Мазур. – Хулиганит кто-то?

– Надо полагать, – сумрачно отозвался Мтанга. – Найти и душу вынуть… Папа, конечно, тоже не поверит, что это настоящая чаконга, но все равно рассердится, что здеськто-то выкидывает такие штучки… Докладывать придется…

«Уж это точно, – с некоторым злорадством подумал Мазур. – Слишком опасно будет – не доложить». Тайная полиция Мтанги – основная часть здешней охранки, но, кроме нее, есть и другие источники информации, от полковника совершенно не зависимые и наверняка ему не известные. Не настолько Папа наивен, чтобы замыкать сбор информации, доносов и сплетен-слухов на одну-единственную персону, пусть даже это верный как пес Мтанга. Не доложит о ЧП полковник, запросто может стукануть любой из присутствующих, и поди догадайся, кто…

Лицо у полковника стало злое и грустное. Он посмотрел на забор, на траву, что-то прошипел сквозь зубы – скорее всего, местное ругательство. Обронил:

– Если поймаю…

Мазур вдруг догадался, что к чему…

Вокруг резиденции метров на пятьдесят простирается полоса пустого пространства: деревья вырублены, пни выкорчеваны, весь кустарник старательно срезан под корень, не осталось ничего, кроме травы. Мало того, в полном соответствии с разработанной не сегодня и не вчера диспозицией, пешие парные патрули и временами объезжающие периметр стражи на джипах обучены перемещаться так, чтобы ни на миг не выпускать из виду забор на всем его протяжении. Значит… Либо эту хреновину запустили внутрь из ближайшего лесочка с помощью какой-нибудь катапульты, так что она пролетела метров шестьдесят… да нет, внешняя охрана непременно углядела бы на опушке этакое сооружение… Либо кто-то из внешних охранников постарался… нет, его обязательно увидели бы ближайшие коллеги… Словом, самым правдоподобным выглядит третий вариант: кто-то из челяди под покровом ночи приволок эту дрянь сюда да и бросил. И это, конечно, не простой шутник, а замаскированная вражина – не то местечко, где откалывают глупые шутки. Солдат, охранников, лакеев и поваров тут сотни две, не меньше, поди найди… Понятно, отчего полковник так хмур…

Сочувственно покивав Мтанге, Мазур пошел назад к дорожке – больше ему здесь делать было абсолютно нечего. Никто и не удерживал. Еще одна дурацкая нелепость, только она вроде бы гораздо безобидней придурков с оружием… Недвусмысленный намек, а? Дескать, твое величество, ты и здесь от нас не спрячешься…

Едва он вошел к себе, в прихожей возник недреманный слуга, почтительно сообщил:

– Господин майор оставил вам записку на столе в кабинете…

Мазур зашел туда. Записка, свернутая пополам, белела посреди стола, придавленная уголком медной пепельницы. Почерк Лаврика, естественно. «Зайди утречком, как освободишься».

Поскольку «утречко» уже, собственно, наступило, Мазур, не откладывая, направился, куда приглашали. Лавриков слуга тоже бдил, возник в прихожей, едва Мазур прикрыл за собой дверь, не выказав ни малейшего удивления, прошелестел:

– Прошу в кабинет, господин полковник, я доложу господину майору, он велел сразу доложить…

Проходя мимо вешалки, Мазур заметил там, кроме Лавриковой фуражки, еще и берет «женской гвардии», черный, с золотой леопардовой мордой. Ухмыльнулся про себя. Слышно было, как в ванной шумит душ.

Лаврик появился очень быстро – тщательно причесанный, в роскошном халате из вишневого бархата (у Мазура тоже висел в шкафу такой, но надевать как-то не тянуло, не барин, чай). Плюхнулся в кресло, усмехнулся:

– Ну, как оно с заданием Родины?

– Да как всегда с ними, – сказал Мазур, выкладывая на стол сигареты. – Обстоятельно и подробно.

– В связи с этим…

Он замолчал – дверь распахнулась. Вошла та самая капралочка, наперсница Принцессы, в полной форме и уже в берете, улыбчивая, свеженькая. Блестя зубами, лихо отдала Мазуру честь, склонилась к Лаврику, чмокнула его в щеку, что-то промурлыкала и, повернувшись через левое плечо, удалилась.

– Надо же, – сказал Лаврик меланхолически, – оказывается, я был великолепен, кто бы мог подумать… Что ты скалишься?

– Интересно, ты когда успел ее снять?

– А я ее не снимал, – сказал Лаврик вяло. – Это она меня сняла, в точности как Наташка – тебя. Такое милое, непосредственное создание… Заявилась поздно вечером и как ни в чем не бывало сообщила: «Господин майор, у меня никакого опыта с русскими, а мне интересно…» Не выгонять же? Еще подумают черт знает что…

– Это точно, – сказал Мазур. – Выгонять, конечно же, не стоило… Ты ее, конечно, вербанул?

– Да на на кой она мне сдалась, соплячка… – поморщился Лаврик. – Нет у меня времени пешеквербовать, мне фигурынужны… Вот про твоего Акинфиева следовало бы подумать.

– Это с чего это он – мой?

– Ну, не я ж с ним чаи гоняю и в шахматы играю… Персонаж вообще-то привлекательный с моейточки зрения: к нему много кто из бомонда таскается, да и он бывает на светских фуршетах и прочих фриштыках… Давно здесь обитает. Врос.

– Да ради бога, – пожал плечами Мазур. – Мне он не сват и не брат.

– Да нет, не получится, – с видимым сожалением сказал Лаврик. – Убойного компромата на него все равно нет, так что долго разрабатывать пришлось бы, а времени, в который раз говорю, у нас наверняка нет.

– А может, его уже завербовал кто-то, – сказал Мазур. – По тем же самым соображениям…

– Ну, это, в конце концов, несущественно, – пожал плечами Лаврик. – Знал я одного типа, так он работал на пять разведок – и, когда я его последний раз видел, пребывал в полном здравии и довольстве… Они-тос тобой как?

– Да я ж уже говорил, – сказал Мазур. – Ни со стороны Акинфиева, ни со стороны Танюши не то что вербовочных подходов, но и неправильныхвопросиков ни разу не наблюдалось.

– Ну и бог с ними, – сказал Лаврик. – Не до них. Ты мне лучше изложи-ка свои впечатления после общения с Принцессой…

– Хорошо ее в Парижах выучили.

– Не дури. Прекрасно понимаешь, о чем я. Как у тебя впечатления: нацелилась она с тобой роман крутить или просто решила разок поиграть?

Мазур помолчал, пуская дым в потолок, под лопасти вентилятора. Сказал серьезно:

– Честное слово, представления не имею. Поди догадайся, чего от баб ждать. Они, стервы, животные загадочные. Что-то я не зафиксировал ни малейших намеков на будущие отношения, Может, она на них и нацелилась, но вслух это не прозвучало даже намеком. Непохоже что-то, чтобы она от меня голову потеряла. Крепко сомневаюсь, что она вообще способна из-за кого-то голову потерять – балованная поблядушка и все дела… Не тот типаж.