Текст книги "Искатель. 1961-1991. Выпуск 4"

Автор книги: Александр Бушков

Соавторы: Клиффорд Дональд Саймак,Евгений Гуляковский,Владимир Щербаков,Михаил Шаламов,Георгий Вирен
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 29 страниц)

Евгений Гуляковский
БЕЛЫЕ КОЛОКОЛА РЕАНЫ

1

Колония расположилась в долине Трескучих Шаров. Только раз в восемь лет набирали силу для цветения эти странные растения. Раз в сезон наполнялись соком их могучие стебли, несущие на шестиметровых венчиках огромные мятые баллоны спороносов, и тогда без маски нельзя было выйти из коттеджа. Одуряющий запах непостижимым образом проникал сквозь биологическую защиту и сложную систему химических фильтров. В такие ночи Дубров плохо спал. Пронзительный тревожный запах забирался в его сны и звал из коттеджа в долину, туда, где ветер, разогнавшись в ущелье, сталкивал друг с другом гигантские белые погремушки. Ему снилось, что это звонят колокола его далекой родины. Белые колокола.

Высоко в небе Реаны прочертила свой след падучая звезда. Она летела медленно, роняя колючие искры, словно капли голубой воды. Дуброву казалось, что он видит звезду сквозь плотно сжатые веки и потолок коттеджа. Галлюцинации в период цветения шаров обладали резкой, убедительной силой, к тому же они всегда имели прямую связь с реально происходящими событиями.

Дубров рывком поднялся с постели и нащупал выключатель рации. В шестом квадрате чуткие усики локаторов нащупали ракетную шлюпку… Дубров вздрогнул и, не поверив себе, сравнил цифры, появившиеся на информационном табло, с данными компьютера. Ошибка исключалась. Это был все-таки ракетный шлюп. Радиограмма достигла Земли поразительно быстро. А это означало, что его немедленно отстранят от должности и в ближайшие дни он навсегда покинет Реану, а следовательно, никогда больше не увидится с Велдой. Было еще и в-третьих… В-третьих означало, что загадка Трескучих Шаров никогда не будет разгадана. Любому человеку для того, чтобы подойти к решению так близко, как это удалось сделать ему, потребуется не меньше восьми лет. Сезон цветения шаров кончится через два месяца, а до следующего сезона колония на Реане наверняка будет свернута.

Инспектор внеземных колоний был сух, официален и почти скучен. На его острых скулах выступила рыжая щетина, и Дубров неприязненно подумал, что для инспектора Реана всего лишь глухая провинция.

В руках инспектор вертел маленький серебряный карандаш. Дубров пристально следил за мельканием блестящей палочки, стараясь взять себя в руки и подавить неуместное сейчас раздражение. – вам известно правило, запрещающее контакт с биоценозом чужих планет?

– Я знаю наизусть тридцать второй параграф колониальной инструкций.

– Прекрасно. – Инспектор устало растер виски. – В таком случае я хотел бы выслушать, чем вы руководствовались, нарушив его.

– Вряд ли вы меня поймете. Для того чтобы понять, нужно прожить здесь лет десять. Параграф нарушен. Я согласен принять на себя всю ответственность, разве этого не достаточно?

– Мне необходимо знать мотивы, которыми вы руководствовались. Не всегда инструкция отражает объективные условия конкретной планеты. В таком случае, если доводы обоснованны, мы изменяем инструкцию. Итак, ваши мотивы?

Дуброву стало скучно. Разговор потерял смысл. Мотивы…

Как будто он мог рассказать об этом, как будто это можно было понять, не испытав самому.

– Масло трескучек не наркотик. – Он произнес это тихо и убежденно, не надеясь, что ему поверят.

Ротанов закончил расследование поздно вечером. Он сложил кристаллограммы с записью показаний очевидцев в сейф, выключил автоматического секретаря и прошел в тамбур. Загорелось табло с надписью «Наденьте маску». Противный привкус ментола, пробившись через мундштук, вызвал у него легкий приступ тошноты. Двойная дверь со скрипом ушла в сторону, и он шагнул на тропинку, ведущую к коттеджу Совета старейшин. Ему предстоял еще один неприятный разговор. Он прошел через площадку, сплошь забитую зеленой ботвой огурцов и редиса. Земные овощи легко освоились с непривычной почвой. В этой долине все росло удивительно бурно, хотя остальная поверхность планеты представляла собой бесплодную пустыню. Собственно, именно этот фактор определил судьбу колонии. Десять лет люди топтались в долине трескучек, так и не сумев сделать ни одного шага наружу. Резервация-вот что это такое. Резервация, не имеющая никаких перспектив, к тому же слишком дорогая. Ротанов остановился и зачерпнул из-под ног горсть сухой голубоватой пыли. Смесь песка и глины. Такая же, как в пустыне. Ничем она от нее не отличается, ну абсолютно ничем. Анализ делали, по крайней мере, раз десять, и вот поди ж ты, растения здесь растут как на дрожжах, стоит лишь дать им немного воды и минеральных удобрений, а в пустыне они не растут… Ротанов пропустил сквозь пальцы сухую струйку песка и задумался. Ему не хотелось идти к коттеджу старейшин, не хотелось выполнять такую очевидную и необходимую миссию. Все дело в том, что это на Земле казалась она очевидной и необходимой, на Земле, а не здесь.

Они собрались в тесной комнате все четверо. Троим было не больше сорока, и только у Крамова были седые виски.

В дальних колониях срок человеческой жизни отмеряют иные, чем на Земле, факторы. И, подумав об этих украденных у них годах жизни, Ротанов обрел наконец необходимую твердость.

– Я должен сообщить вам решение Главного Космического Совета. Колонию на Реане решено ликвидировать.

Первым поднялся председатель совета старейшин Крамов и молча положил перед Ротановым пачку фотографий.

– Что это?

– Развалины.

– Что-что? – не поверил Ротанов.

– Развалины. Остатки кладки. Очень древние, не меньше миллиона лет.

Это уже третья находка. Остатки стен; ничего не сохранилось, кроме этих древних камней. Нельзя даже установить, что это такое. Скорее всего и здесь был лагерь какой-то чужой экспедиции. Если бы на Реане была своя древняя и вымершая циви¬лизация, она бы оставила больше следов.

Ротанов задумчиво перекладывал фотографии и не спешил с ответом, понимая, что теперь у Крамова появились основания требовать от Совета организации исследовательской экспедиции, и до ее завершения колонию сворачивать будет нецелесообразно… Вряд ли Совет санкционирует такую экспедицию – от развалин почти ничего не осталось. Миллион лет назад кто-то строил в космосе эти стены из камня, строил на разных планетах, вот все, что удалось узнать об этих развалинах.

– Археология за двадцать светолет – для нас это сейчас дороговато.

– А мне кажется, я понимаю, в чем тут дело, – перебил его самый молодой из членов Совета, геолог Миров.

– Да? – заинтересованно спросил Ротанов.

– Совет не хочет поддерживать колонии на дальних планетах, потому что в своем развитии они выбирают самостоятельный путь, слишком независимый от Земли!

– Хорошо, – неожиданно для себя согласился Ротанов. – Я посмотрю эти развалины. Если окажется, что они моложе миллиона лет, я буду голосовать в Совете за исследовательскую экспедицию.

Когда все стали расходиться, он задержал Крамова.

– Я хотел бы знать ваше мнение об этой истории с Дубровым. Он утверждает, что сок трескучек не содержит наркотических веществ. Образцы сока исследованы на Земле. Результат исследования мы вам сообщали.

Крамов задумчиво покачал головой.

– Тут все не так просто. Полностью законсервировать сок не удается, он начинает изменяться уже через несколько минут после того, как его извлекут из плодов трескучки. В нем происходят сложные химические реакции, а уж через год… Одним словом, Земля исследовала не сок трескучек, а то, что от него остается. Какие-то кислоты образовались, какие-то эфиры разрушились – словом, здесь он совсем другой, и его действие на человеческую психику очень сложно, гораздо сложнее простого наркотика. К тому же, учтите, к наркотику надо привыкнуть, только тогда появится побудительный стимул для его приема.

У нас все получается наоборот. Как вы знаете из наших отчетов, два человека уже погибли, попробовав сок трескучки.

И все же нашелся третий… Я не знаю, почему он выжил и что теперь с ним будет. А тем более я не знаю, почему он это сделал… На Земле вам все кажется проще, чем оно есть на самом деле.

– Возможно, вы правы… – Ротанов задумчиво катал маленький бумажный шарик. – Но здесь возможно и другое объяснение, ведь Дубров работал с трескучками, как и те двое?

– Да, конечно.

– В таком случае можно предположить, что наркотик действовал постепенно, малыми дозами проникая через фильтры вместе с запахом. Он накопился в организме в достаточном количестве, и родилось острое желание попробовать его в большой дозе…

– Над трескучками работало еще человек десять, и только один из них…

Ротанов пожал плечами.

– Возможно, у них лучше работали фильтры.

Они надолго замолчали. Крамов нервно комкал пластиковую скатерть на столе.

– Что вы собираетесь с ним делать?

– Полная изоляция и карантин не менее года в клиниках Земли.

– Это жестоко, Ротанов.

– Я обязан думать прежде всего о безопасности всех остальных. Вместе с соком трескучки он мог заразиться каким-нибудь неизвестным вирусом, воздействие чужих биогенов на человеческий организм непредсказуемо. В конце концов он может стать попросту опасен. И потом мы должны выяснить, как действует на человека сок этих проклятых растений! Хоть это мы увезем отсюда…

– Слишком дорогую цену вы готовы заплатить. Но, я думаю, у вас ничего не получится.

– Уж не ьы ли мне помешаете?

– Нет. Но я предупредил – все гораздо сложнее, чем кажется с первого взгляда. Когда вы намерены осмотреть развалины?

– Завтра на рассвете. Приготовьте вездеход.

– Вы знакомы с археологией?

– Кладку рэнитов я узнаю, – уже не скрывая раздражения, ответил Ротанов. – Хорошо. Я распоряжусь насчет вездехода.

Дубров вышел из коттеджа часа в два ночи. С минуту он стоял на пороге, вслушиваясь в ночные шорохи. То, на что он решился, делало для него одинаково опасным и людей, и все остальное. Он не смог бы подобрать более точного определения для этого «остального». Определения попросту не существовало в человеческом языке. Осматривая лагерь, скупо освещенный ночными фонарями, он еще раз проверил поклажу в своем рюкзаке. Здесь был мощный и легкий фонарь, нож, веревка, винтовой пресс, герметический пузырек. На поясе у него болтался тяжелый футляр с излучателем. Дубров проверил заряд, искренне надеясь, что ему не придется пользоваться излучателем. Вообще говоря, на Реане не было животных, вот только в период цветения шаров…

Вечером в своем коттедже он слышал разговор старейшин с Ротановым так отчетливо, словно в их комнате стоял передатчик. С ним это уже бывало, и он знал, что слуховые галлюцинации скорей всего соответствуют истине. Во всяком случае, рисковать он не мог. Времени у него оставалось очень мало. Только до рассвета, часов шесть, не больше.

Поселок колонии располагался у самого края речной долины. Поля и огороды врезались в заросли трескучек, отняв у них порядочный кусок плодородной почвы.

«Словно мы у себя дома, – подумал Дубров. – Словно это лес, который можно корчевать… Но только это не лес». Он сплю¬нул в песок, paстеp сапогом пыль, еще раз проверил фильтры и только теперь натянул маску. Снизу прилетел ветер. Большой мягкой лапой он прошелестел в проводах, поднял с тропинки блеснувшее в лучах фонаря облачко пыли и умчался за изгородь к холмам, на которых росли трескучки. Почти сразу же оттуда донесся оглушительный хлопок, словно кто-то взорвал там петарду.

– Началось, – сквозь зубы проворчал Дубров и поежился. Он понял, что если сейчас же не пойдет, то скорей всего вернется обратно в коттедж – решимость его улетучивалась как дым. Он вспомнил серебряный карандашик в руках инспектора, подтянул рюкзак и шагнул в темноту.

Тревога не давала Ротанову уснуть всю первую половину ночи. И вроде бы причин для этого особых не было. Все шло как обычно. Ликвидация не оправдавшей себя далекой колонии всегда связана со столкновением различных интересов и нервотрепкой. Скорее всего на него так сильно подействовал необоснованный упрек Крамова в жестокости. А может быть, была другая причина? Ощущение опасности, к примеру? Нет, это не то. Чувство непосредственной, сиюминутной опасности было ему слишком хорошо знакомо.

Ротанов не любил прибегать к услугам химии и предпочел встать. Он смочил виски холодной водой – от бессонницы у него слегка разболелась голова – и решил немного пройтись. Процедура одевания маски прогнала остатки сна и заставила пожалеть оО этой нелепой затее, но отступать не хотелось.

Всякий раз, прилетая на чужие планеты, Ротанов испытывал странное чувство ожидания скрытой здесь от людей тайны и еще удивление. Возможно, это чувство постоянного удивления помогало сохранить ему остроту и свежесть восприятия, способность замечать детали, столь необходимые в его работе…

Человека у ограды он заметил не сразу. Кому-то еще не спалось в этот поздний час?.. Вначале он почувствовал всего лишь удивление, но уже через секунду его насторожила странная, крадущаяся походка человека. В той стороне за оградой, куда он шел, начинались дикие заросли, и пойти туда ночью мог решиться всего лишь один человек – Дубров.

Замаскированный пролом в ограде Ротанов нашел не сразу, к тому же свет далеких теперь фонарей уже не мог ему помочь, и, хотя взошла луна, ее призрачный отсвет не мог пробиться сквозь плотную зеленую подушку листьев, висевшую у него над головой. Ротанов остановился и прислушался. Заросли были полны не прекращавшейся ни на секунду мешанины непонятных звуков. Что-то шуршало, потрескивало, скрипело и пищало у него над головой. Неожиданно впереди раздался оглушительный взрыв. Рвануло совсем близко и без единого проблеска пламени. Ротанов бросился на звук, выставив вперед руки, стараясь уберечь лицо от хлещущих, плотных, словно вырезанных из железа, листьев. Неожиданно он услышал, как на самом верху, в кронах растений, родился новый, непонятный звук. Впечатление было такое, словно кто-то развязал у него над головой мешок с песком и целые потоки этого песка хлынули вниз, со свистом и шелестом подминая под себя листья. Ротанов рванулся в сторону, но опоздал. Сухой шелестящий поток обрушился ему на плечи и сразу же, не задержавшись на одежде, скользнул вниз. Почти в ту же секунду Ротанов споткнулся о корень растения и растянулся на земле. Удар был достаточно силен. Секунду, другую у него перед глазами плясали огненные искры. И, лишь окончательно придя в себя, он увидел впереди в нескольких шагах неподвижное пятно света, Источник света загораживала плотная щетина молодой поросли трескучек. Стебли казались такими плотными и толстыми, словно их сделали из твердой резины. Все же ему удалось ползком продвинуться вперед на несколько метров и осторожно раздвинуть последний ряд растений, отделявших от него источник света. К несчастью, луч фонаря, который валялся на песке, оказался направленным прямо в лицо Ротанову и на мгновение ослепил его.

Дубров втиснулся в пролом изгороди и очутился в зарослях трескучки. Он знал здесь каждую тропку и знал, что искать. Ему нужно было выбрать достаточно зрелое растение, в то же время оно ни в коем случае не должно было быть полностью созревшим и готовым к выбросу спор. Определить это в темноте да еще снизу, не видя спороносов, было трудно. В конце концов он остановил свой выбор на толстом шершавом стволе и полез вверх. За долгие годы у него выработалась в этом деле приличная практика. Чтобы не повредить растения, он никогда не пользовался механическими приспособлениями и взобрался на шестиметровую высоту по совершенно гладкому граненому стволу с помощью связанной кольцом веревки, особым образом перекинутой вокруг ствола и служившей опорой для ног. Колючки начинались на уровне кроны, и здесь понадобились вся его осторожность и весь предыдущий опыт, чтобы пробраться сквозь опасную зону. Наверху, как только он миновал нижний пояс листьев, сразу стало светлее, здесь ствол раздваивался, и Дубров выругался сквозь зубы. Двойной ствол на этой высоте означал, что растение имело два спороноса – случай редкий и довольно опасный, поскольку спороносы, хоть и созревали практически в одно время, все же имели небольшое индивидуальное различие, и все могло окончиться трагически, если второй споронос достиг стадии зрелости раньше первого. Дубров взобрался теперь почти к самой чашечке, увенчанной огромным двухметровым белым шаром со сморщенной оболочкой. Ощупав его, он почти безошибочно смог определить степень зрелости. Но как узнать о втором спороносе? Он раскачивался где-то рядом. Всмотревшись, можно было различить за спиной бледное белое пятно. Дубров зажег фонарик и теперь смог рассмотреть чуть желтоватую, изрезанную глубокими складками поверхность оболочки. Но это ничего не дало. Конечно, можно было спуститься до развилки и вновь подняться к этому второму спороносу. Но, во-первых, определение на ощупь никогда не было особенно точным, все равно приходилось рисковать, а, во-вторых, Дуброва с самого начала, с того момента, как он решился на этот поход, не покидало ощущение, что времени у него в обрез, что он опаздывает и дорога каждая секунда… Он не мог бы объяснить причину этого чувства, но в последнее время привык доверять своим ощущениям и предчувствиям.

Секунду поколебавшись, он решил не тратить время на второй споронос и достал нож. Самым трудным и опасным моментом было вскрытие оболочки. Дубров знал, что если споронос созрел, то на прикосновение он отреагирует взрывом… Так погиб Кольцов. Его сбросило со ствола на колючки… Можно было, конечно, привязаться к стволу, но он не знал, какой силы может быть взрывная волна, и из двух зол выбрал меньшее… Рука с ножом осторожно приблизилась к оболочке и медленно, сантиметр за сантиметром, стала погружаться в рыхлую массу. Лоб Дуброва мгновенно покрылся испариной. Вскоре конец ножа уперся во что-то твердое. Это была внутренняя пленка. Если споронос не созрел, то давление газов в нем еще не достигло опасного предела… Весь сжавшись, ежесекундно готовый к сокрушающему удару, Дубров изо всех сил надавил на рукоятку ножа. Раздался легкий треск, и нож, проломив последний слой, ушел в споронос по самую рукоятку.

«Когда-нибудь я все-таки ошибусь… – подумал Дубров. Если эго случится, то похоронят без всяких почестей. Он нарушал закон, то есть попросту был обыкновенным преступником. – Но ведь они не знают… – подумал он, – не знают и не хотят знать…» Он вспомнил свою единственную попытку объяснить Совету колонии действие масла трескучки. Результат был прост и печален – «галлюцинации, отравление растительными ядами». Таково было официальное заключение на его докладную записку. Наверно, нужно было все оставить, вернуться к нормальной жизни, сделать вид, что ничего не произошло, но для тех, кто попробовал сок трескучки, обратного пути уже не было. На этот раз ему повезло, и не стоило заглядывать слишком далеко в будущее.

Дальнейшая процедура уже не представляла никакой опасности. Он легко вырезал в спороносе отверстие, достаточное, чтобы можно было просунуть руку. Нащупал венчик незрелых спор и в самом центре пустое углубление для семени. Оно всегда было пустым. Может быть, на тысячу растений одно завязывало в процессе своего развития это таинственное семя, о котором среди колонистов было сложено так много легенд. Дуброву ни разу не довелось увидеть его самому. Он опустил руку ниже и нащупал масляничные железы. Никто толком не знал, для чего нужны трескучке эти железы, выделяющие остро-пахнущее, одуряющее масло. Биологи считали их атавизмом, остатком органа, который помогал переносу спор в те далекие времена, когда здесь существовали какие-то огромные, исчезнувшие ныне насекомые.

Ступни ног у Доброва затекли, врезалась в подошвы веревка, но, не обращая на все это внимания, он закрепил на поясе фонарь и, вырезав достаточное количество масляничных желез, набил ими емкость пресса, завернул его до отказа, заполнив при этом склянку маслом до нужной отметки. Только после этого, завернув пробку, он начал спуск, совершенно забыв о втором спороносе у себя за спиной. От неосторожного движения стебель качнулся под его тяжестью, и Дубров почувствовал, что его спина на мгновение уперлась в мягкую податливую поверхность. В ту же секунду оглушительный взрыв хлестнул по нему сзади. Страшная сила оторвала руки от ствола, приподняла его в воздух и швырнула вниз. Удар был так силен, что на несколько секунд он потерял сознание, а придя в себя, понял, что лежит на спине, сжимая в руках свою драгоценную склянку. Кости, кажется, не пострадали, впрочем, теперь это уже не имело значения. Фонарь отлетел далеко в сторону, но не разбился и не погас. Дубров хотел до него дотянуться, однако резкая боль в пояснице вновь опрокинула его навзничь. Собравшись с силами, он оперся на руки и сел, превозмогая боль, пронзившую все его тело. Теперь ему оставалось одно – отвернуть пробку…

Когда наконец глаза Ротанова вновь обрели способность что-либо различать, он увидел сидящего на песке Дуброва. Песок, на котором тот сидел, показался Ротанову не совсем обычным. Он был значительно темнее остального песка, и это темное пятно плотным кольцом опоясывало ствол мощной трескучки, оперевшись о который сидел Дубров. Казалось, что весь песок вокруг него обильно посыпан черной сажей. Но это было еще не все. Внимание Ротанова было направлено на Дуброва, а то, что произошло затем, заняло не более нескольких секунд. Все же боковым зрением он заметил, что песок словно бы шевелится под Дубровым, будто на него волнами налетала рябь от ветра, хотя никакого ветра здесь не было. Фонарь, который в первое мгновение ослепил Ротанова, валялся в нескольких шагах от Дуброва и освещал его руки, рюкзак и нижнюю часть лица. Их разделяло теперь не больше двух метров, и Дубров, несомненно, увидел высунувшегося из зарослей Ротанова. Нехорошо усмехнувшись, он медленно поднес к губам стеклянный пузырек.

– Не делайте этого! – крикнул Ротанов и, оттолкнувшись обеими ногами, бросил свое тело вперед. Но было уже поздно. Склянка выпала из рук Дуброва, плотные маслянистые капли стекали по его щекам. Постепенно лицо Дуброва начало бледнеть, кожа словно бы становилась прозрачнее. Одновременно Ротанову показалось, что вся его фигура приобрела какую-то странную мешковатость. Исчезли плечи, подбородок безвольно свесился на грудь. На глазах у Ротанова одежда Дуброва стала съеживаться, словно она превратилась в проколотую футбольную камеру, из которой выходил воздух.

Через минуту одежда лежала рядом с рюкзаком бесформенной пустой кучей. Фонарь отбрасывал на песок резкие тени. Ротанову показалось, что он сходит с ума. Он бросился к одежде, схватил ее, словно надеялся что-то удержать. Потом выпустил куртку осторожно, словно она была стеклянной. Повернул штаны и заглянул в пустые ботинки, будто надеялся обнаружить там разгадку бесследного исчезновения Дуброва.

Вся обратная дорога слилась для Ротанова в бесконечный хлещущий поток ветвей и листьев. Когда он добежал наконец до ограды, на исцарапанной коже лица выступили капельки крови. Его руки сжимали рюкзак. Прежде чем уйти, он механически сунул в него одежду Дуброва. Он не верил больше собственным глазам. Все, что он видел, могло быть лишь галлюцинацией, навеянной ядовитыми испарениями трескучек… Ноги сами собой принесли его к коттеджу, в котором жил Дубров. В ответ на звонок автомат любезно отодвинул перед ним дверь тамбура. Обычно это означало, что хозяин дома…

Дубров лежал в постели. Увидев Ротанова, он стремительным движением поднялся на ноги. Так встает человек, еще не успевший заснуть и лишь за минуту до этого прилегший в постель. Не скрывая иронии и неприязни, Дубров пристально разглядывал стоявшего на пороге Ротанова.

– Чему обязан столь неожиданным вторжением?

– С вами ничего не случилось?

– Как видите. А что должно было со мной случиться?

– Зачем вы выходили да поселка час назад? – Ротанов уже взял себя в руки.

– У вас галлюцинации, инспектор. В период цветения шаров это бывает.

– Может быть, вы будете утверждать, что это не ваша одежда?

Ротанов вывалил из рюкзака подобранные в зарослях тряпки. Дубров встал и распахнул шкаф. На плечиках в строгом порядке была развешана обычная рабочая одежда колонистов. Ротанов не мог определить, вся ли она на месте, но это ничего не меняло.