Текст книги "Распутин. Выстрелы из прошлого"

Автор книги: Александр Бушков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

А. В. Васильев: «Наше дело поддержать и воскресить славянскую народность, честно послужить делу всестороннего славянского освобождения».

Эти и подобные высказывания нашли логическое завершение в обширном труде Н. Данилевского «Россия и Европа». Данилевский категорически утверждал: «Запад гниет» (как видим, вовсе не брежневские пропагандисты впервые заговорили о «загнивающем Западе»), европейская цивилизация вот-вот обрушится в окончательный крах – и на смену ей придет новая, великая, самобытная славянская цивилизация. Разумеется, со святой Русью во главе…

Славянофилы стремились предстать белыми и пушистыми: «Панславизм далек от каких бы то ни было завоевательных стремлений и целей. Россия не оттачивает меча ни на славян, ни на иноплеменников».

Но буквально тут же Данилевский открыто объявлял: «Главная цель русской государственной политики, от которой она не должна никогда отказываться, заключается в освобождении славян от турецкого ига, в разрушении оттоманского могущества и самого турецкого государства».

Ему вторил Аксаков: «Братья наши в Турции должны быть освобождены: сама Турция должна прекратить существование; Россия имеет право занять Константинополь, так как свобода проливов для нее – вопрос жизненной важности».

Другие метили дальше: «Национальные вопросы вызовут в недалеком будущем войну России с Австрией, а может быть, и с Германией». «Из-за славянских дел час столкновения с латинством и германством столь же неизбежен, как день смерти для каждого». «Европа, представляемая германскими и романскими племенами, отживает свой век, сказала свое последнее слово, сделала свое дело и теперь судьбы мира должны перейти к славянству, с Россией во главе».

Если называть вещи своими именами, это все мало чем отличалось от германских теоретических упражнений более позднего времени – касаемо высшей арийской расы, «отживших свое» низших рас и безусловного права арийцев навести новый мировой порядок. Разве что, разумеется, «загнивающие персонажи» и «светлые крестоносцы» назывались иначе. Но в принципе то же самое – разве что с обратным знаком…

У Данилевского все было проработано. Его «Всеславянский союз» должен был состоять из следующих государств:

«Русской империи с присоединением к ней всей Галиции и Угорской Руси (Закарпатской Руси. – A. Á.); королевства чехо-мораво-словацкого; королевства сербо-хорвато-словенского (куда должны были войти Сербия, Черногория, северная Албания, Босния, Герцеговина и все земли Австрии, населенные сербами и хорватами); королевства болгарского; королевства румынского; королевства эллинского; королевства мадьярского и Царьградского округа».

Неслабый размах… Почему Данилевский включил в число «славянских братьев» эллинов, то бишь греков, в принципе, понятно – тогда имела самое широкое хождение теория, что греки на самом деле потомки вовсе не древних эллинов, а древних славян. Но вот с какого перепугу у него в числе славян оказались албанцы, румыны и венгры – тайна сия велика есть.

Идею Данилевского подхватили с превеликой охотой, тут же принялись развивать, прорабатывать и детализировать: «Историческая необходимость указывает, что у всех освобожденных славян должно быть одно общее внешнее представительство, в котором голос России будет, в силу естественного порядка вещей, первенствовать… Дружелюбное руководительство не есть иго, как братская преданность не есть покорность подчиненного». «Необходимо, чтобы у всего освобожденного славянства было только одно общее внешнее правительство и от лица всего славянского мира велась одна общая международная политика. А так как вопросы международные решаются в конце концов силой, то голос русского народа, как голос сильнейшего во всеславянском правительстве, естественно, будет преобладать».

Повторяю, все это было крайне серьезно. Идея панславизма в короткие сроки приобрела массу сторонников – и не только среди штатских мыслителей, но и среди военных, в том числе в немалых чинах…

Это была программа – четкая, убедительная, многим представлявшаяся заманчивой и вполне претворимой в жизнь…

А теперь представьте, как на эти планы – вовсе не державшиеся в тайне, наоборот, широко пропагандируемые – должны были смотреть соседи России? Та же Австро-Венгрия?

Да в точности так, как мы сегодня смотрим на пропагандистов «Великого Турана», которые во всеуслышание объявляют о намерениях оторвать от России население мусульманами области и создать «великую тюркскую державу» от Стамбула до Волги и Уфы… Скверно мы относимся к таким упражнениям мысли – а как же иначе?

И австрийцев, и немцев, и многие другие европейские народы подобные идеи пугали всерьез. В европейской печати тогда же появились первые осторожные статьи, в которых панславистам пытались объяснить, что весь остальной мир смотрит на их упражнения вовсе не так восторженно, как они сами. Вот что писала в 1867 году венгерская «Пешти напло»: «Такое движение не только не найдет себе сочувствия среди цивилизованных наций мира, но создаст великую лигу, которая станет плотиной против новых вторжений варварства».

Оставим на совести автора выражения «цивилизованные нации» и «варварство». Но суть-то ухвачена верно: «Панслависты ошибаются, если думают, что мир посмотрит на их движение такими же глазами, какими смотрит на стремление к единству итальянцев и немцев; из их движения может произойти лишь один результат – сосредоточение колоссальной физической силы в руках царя».

Данилевский на подобные высказывания отвечал не моргнув глазом: «Европа боится нас как нового и высшего культурно-исторического типа, призванного сменить дряхлеющий мир романо-германской цивилизации».

И мало кто понимал, что подобные планы, как справедливо писал бывший военный министр Куропаткин уже в XX столетии, «несомненно создавали существующую еще и поныне недоверчивую и враждебную по отношению к России обстановку в Европе».

Где там… Это было так маняще, так красиво и завлекательно даже для умных людей: огромное славянское государство, на периферии которого уныло догнивает отжившая свое романо-германская Европа…

Данилевский чеканил, как топором рубил: «Для всякого славянина: русского, чеха, серба, хорвата, словенца, словака (желал бы прибавить: “и поляка”) после Бога и Его святой церкви идея славянства должна быть высшей идеей, выше свободы, выше науки, выше просвещения, выше всякого земного блага».

И никто не озабочивался примитивно поинтересоваться у отдельного взятого «всякого славянина» – а разделяет ли он эти идеи? А намерен ли он вообще сливаться в братском единении с Россией? Этим вопросом никто попросту не задавался. Панслависты руководствовались не реальностью, а мифом, который сами выдумали, да сами же в него и поверили: братья-славяне ночами не спят, думая о «всеславянском союзе», ворочаются с боку на бок, ожидая, когда же придут русские братушки и устроят «всеславянскую федерацию» под русским скипетром…

Это был миф, иллюзия, заблуждение – но идея панславизма, повторяю вновь и вновь, получила большое распространение, и даже умные люди всерьез в нее верили…

Никто отчего-то не вспомнил о событиях не столь уж древних – Прутском походе Петра I, состоявшемся в 1711 году и оказавшимся для России позорным поражением еще и оттого, что царь принял всерьез байки про «братушек»…

Зачастившие в Петербург представители православных балканских народов, находившихся под властью турок, дурили голову императору, расписывая, что возмущение турецким господством на Балканах повсеместное и всеобщее, и при одном появлении русских войск поднимутся все поголовно. Наслушавшись этих сказочек, Петр написал фельдмаршалу Шереметеву: «Господари пишут, что как скоро наши войска вступят в их земли, то они сейчас же с ними соединятся и весь свой многочисленный народ побудят к восстанию против турок; на что глядя и сербы (от которых мы такое же прошение и обещание имеем) также болгары и другие христианские народы встанут против турок, и одни присоединятся к нашим войскам, другие поднимут восстание внутри турецких областей; в таких обстоятельствах визирь не посмеет перейти за Дунай, большая часть его войска разбежится, а может быть, и бунт подымут».

И русское войско под личным командованием Петра в июне 1711 года вступило в Молдавию. Единственной «подмогой», которую дождались реально, оказался приезд молдавского господаря Кантемира с кучкой даже не солдат, а придворных. Сербы не объявились вообще, даже в символическом количестве – как и болгары, и прочие. Ни один «христианский народ» не устроил хотя бы микроскопического бунта против турок. Обещанных «братушками» складов с провиантом не оказалось. Великий визирь все же перешел Дунай с войском, в несколько раз превышавшим по численности русское, и его солдаты не то что не разбежались, но ни разу не взбунтовались. Русская армия вместе с Петром попала в окружение, из которого чудом выбралась лишь посредством крупной взятки означенному визирю…

Какое-то время этот печальный пример в России прекрасно помнили – никто из преемников и преемниц Петра на троне больше не слушал посланцев православных балканских народов, какие бы завлекательные сказки они ни плели. Россия посылала на Балканы разведчиков, дипломатические миссии (как это было с Черногорией), но ни в какие крупные авантюры более не ввязывалась…

Вообще-то зачатки того, что впоследствии получило название «панславизм», образовались еще при Николае I. Поэт Тютчев – а ведь умнейший человек был! – начал поговаривать, что однажды, вот ужо погодите, русский царь падет ниц, молясь Богу в храме Святой Софии, очищенной от мусульманской скверны, и встанет, как «всеславянский царь».

Какие-то мечтания и разговоры оживились уже при Николае. Начали поговаривать и о кресте над Святой Софией, и о проливах, и об освобождении славянских братушек. Перед Крымской войной Николай отправил Нессельроде записку, в которой излагал план провозгласить независимость «молдаво-валахов, сербов, болгар и греков, с тем чтобы каждый из этих народов вступил в обладание страною, в которой живет уже целые века, и управлялся человеком, по собственному выбору избранным ими самими из среды своих же соотечественников».

Нессельроде, человек умный и проницательный, отговорил императора от увлечения подобными фантазиями – за что впоследствии, уже в наше время, получил от публицистов определенного пошиба немалую порцию яростных поношений, как масон и сионист, препятствовавший великому делу освобождения славян. Однако если подходить непредвзято, окажется, что Нессельроде был совершенно прав. И подтвердила его правоту история независимых балканских стран: став «незалежными», они главным образом воевали и грызлись меж собой, обостряя обстановку в Европе настолько, что Балканы не называли иначе, кроме как «пороховым погребом Европы». И название оказалось пророческим – Первая мировая вспыхнула еще и в результате усилий балканских стран, в первую очередь Сербии…

Пока еще до Первой мировой было еще далеко. Но миф панславизма уже начал убивать…

4. Крест против полумесяца

Признаюсь по совести: иногда я откровенно недолюбливаю свои исторические расследования. Потому что, когда начинаешь копать вглубь, сплошь и рядом натыкаешься на факты, которые переворачивают с ног на голову кое-какие устоявшиеся представления, с которыми жил десятки лет. А я живой человек, и, как многим, мне тяжело без внутреннего сопротивления расставаться с накрепко вбитыми в подсознание «истинами».

Но ничего тут не поделаешь, взялись за гуж…

Причины русско-турецкой войны 1877–1878 гг. обычно излагаются кратко: турки, звери этакие, вдруг ни с того ни с сего начали массовый террор против стенающего под игом славянского населения, вот благородная русская душа и не выдержала – и потянулись колонны пехоты, и грянуло «Соловей-соловей, пташечка!», и возликовали освобожденные братья…

К превеликому сожалению, все обстояло не так. Весьма даже не так…

Турецкие «притеснения» сплошь и рядом, оказывается… сводились к запрещению звонить в колокола на христианских церквах. И только. Не могу сказать, что мне, как христианину, такой запрет по вкусу – но если только в этом заключалось «страшное иго»… Как-то это маловато для вспышки благородной ярости, охватившей россиян…

Для начала следует привести обширную цитату из книги русского историка (вряд ли находившегося на содержании у турецкой разведки), вышедшей в 1911 году (когда, кстати, в Турции последнего султана уже свергли, а новое руководство отнюдь не горело желанием обелять султанские времена, наоборот).

«Все, кому приходится близко знакомиться с турками, выносят обыкновенно убеждение, что мнение о фанатизме турок сильно преувеличено; турок-суннит не фанатичен, и в этом отношении его никак нельзя сравнить с персом-шиитом, который христианин, евреев и даже мусульман, не принадлежащих к его шиитскому толку, считает нечистыми. Турок же, по существу, веротерпим и вовсе не склонен к религиозным преследованиям христиан. Но наряду с этим, однако, следуя учению Корана, он всегда ставит себя, правоверного мусульманина, выше христианина, и относится к нему как милостивый победитель к побежденному. Пока христиане выполняли все обязанности верноподданных султана, турки даже старого режима относились к ним снисходительно, мягко и без особых притеснений; но как только какая-либо из христианских народностей, как армяне или балканские славяне, проявляли стремление добиться самостоятельности или равенства с мусульманами, турецкое правительство не останавливалось перед самой жестокой расправой…»

Между прочим, правоту этих слов подтверждает само существование христианских церквей – ведь турки их не закрывали, не сносили, не оскверняли. Когда в конце концов все до одного подвластные Турции славянские народы оказались независимыми, все они сохранили и религию, и культуру, и язык, и прочие признаки национальной самобытности. Какую-то часть этих самых народов действительно обратили в мусульманство – но сами-то народы сохранились в целости и неприкосновенности; выходит, что «турецкое иго» все же не было адом на земле…

А потом всплывают и более поразительные вещи…

Вся балканская кровавая заварушка началась с того, что Сербия и Черногория начали раздувать мятеж славянского населения в Боснии, Герцеговине и Болгарии. Мятежи, действительно, были, но вспыхнули они не сами по себе, а запылали в результате воздействия извне: тайные эмиссары, оружие и золото, обещали оказать всю возможную помощь…

Турки, естественно, эти мятежи стали подавлять… впрочем, не сами турки. Для этого было использовано нерегулярное войско, вполне официально именовавшееся «башибузуки» (это было первоначально вовсе не ругательство, а всего лишь обозначение рода войск вроде «кирасир» или «саперов») – бывшие жители Кавказа, перебравшиеся в Турцию после Крымской войны. Они и правда зверствовали – из песни слов не выкинешь. А впрочем, разве русские войска, подавлявшие восстания где-нибудь в Польше, воевали в белых перчатках? Кстати, к истории с запретом колокольного звона: интересно, как в этом свете выглядят действия русского царя, приказавшего воздвигнуть в Варшаве с ее чуть ли не стопроцентно католическим населением, преогромный православный храм? Это иго или не совсем? Вообще, как это называется, кто бы подсказал?

Тогда, в 1876 г., Сербия и Черногория объявили войну Турции, первыми объявили и первыми начали – чего не скрывали те же русские дореволюционные историки.

Турки их, как без прикрас пишется в серьезных энциклопедиях по военной истории, разбили едва ли не мгновенно.

Вот тогда-то в России и началась форменная истерия. Все панслависты моментально возопили во всю глотку: спасай братушек, ребята!

И заклубилась пыль над марширующими пехотными колоннами.

У русско-турецкой войны не было экономических, политических, геостратегических причин. Их вообще не было, причин. Кроме одной-единственной: «Помочь славянским братьям». Для отдельного человека (едущего добровольцем к сербам или жертвующего деньги в пользу болгар) такая причина выглядит крайне веской и вполне уважительной. Но для державы в целом – чисто шизофренической. Поскольку держава обязана в серьезных делах руководствоваться чем-то более весомым, нежели эмоции и детское желание «заступиться за приятеля». Это не цинизм, а суровая реальность…

Некий уже современный наследник панславистов объясняет правильность принятого Александром II решения так: в случае, если бы Россия не вмешалась, это грозило «падением ее престижа среди славян». Что лишний раз убеждает: панславизм – это все же диагноз…

Трезвых людей вроде министра финансов Рейтерна, справедливо опасавшегося, что война приведет к государственному банкротству России (как оно вскорости и произошло, так что спасаться пришлось иностранными займами), слушать не стали: что может субъект с немецкой фамилией понимать в пафосных движениях благородной русской души…

Войну с турками назвать успешной для России никак нельзя. Во-первых, затянули с мобилизацией и провели ее только осенью 1876 года. Зимой воевать на Балканах было невозможно – и отмобилизованная армия до весны бездействовала, находясь на полном государственном обеспечении, что втравило казну в немалые расходы.

Во-вторых… Военный министр Милютин уверял царя, что армия находится в наилучшем виде: «Коренные преобразования в устройстве наших сил, начатые с 1862 г., привели всю нашу армию и всю нашу военную систему на такую ступень силы и стройности, которая вполне соответствовала высшим государственным задачам».

Врал его высокопревосходительство генерал Милютин, как сивый мерин. Армия таковым задачам ничуть не соответствовала.

Турецкая армия и ее подготовка к войне были, как деликатно выразились потом военные спецы, «недостаточно известны». Проще говоря, турецкую армию недооценили – и уже в ходе войны пришлось удваивать русские силы в Болгарии. По пехотному и артиллерийскому вооружению русские отставали от турок – а вдобавок отставали саперные войска, осадная артиллерия, совершенно неудовлетворительным было положение с шанцевым инструментом, минами, проволокой, понтонами. Пехота, конница и артиллерия не могли наладить меж собой должного взаимодействия. Общая подготовка войск оказалась неудачной – русские плохо умели вести наступательные бои, даже при несомненном превосходстве (с обороной обстояло гораздо лучше). Несмотря на уроки Крымской войны, в России почти не строили железных дорог на юге страны – и, как в Крымскую войну, солдаты шли в Болгарию пешком.

Обо всем этом писал не какой-то штатский критикан, отроду не служивший в армии, а генерал Куропаткин в своем классическом труде «Русская армия».

Увы, именно так все и обстояло. Как и в Крымскую кампанию, Кавказский корпус действовал гораздо успешнее, чем войска других театров военных действий. Если в Болгарии крепость Плевна так и не удалось взять штурмом после трех кровопролитнейших приступов (пришлось установить блокаду и одолеть через несколько месяцев исключительно измором), то «кавказцы» одним лихим ночным ударом взяли Карс – крепость гораздо более укрепленную, чем Плевна.

А потому нет ничего удивительного в том, что русские потери распределились следующим образом: в боях погибли только семьдесят девять тысяч человек, а сто восемьдесят тысяч умерли не столько от ран, сколько от болезней…

Изучение боевых действий в ходе русско-турецкой войны было исключено из программы обучения Николаевской Академии Генерального штаба. «Больно много в ней было грубых и преступных ошибок командования», – комментировал один из слушателей Академии. Нечему было учить генштабистов.

О фантастическом воровстве интендантов и прочей тыловой сволочи и говорить не приходится – с превеликим размахом, а как же… Что до наград, то сам Милютин писал в дневнике: «Вчера и сегодня роздано множество крестов и золотых сабель, в том числе большей части флигель-адъютантов, которых вся заслуга ограничивается тем, что им случалось проскакать в сфере неприятельских выстрелов».

Да, безусловно, русские офицеры и солдаты в турецкой войне проявили чудеса героизма. К превеликому сожалению, это одна из традиционных бед России: беззаветный героизм рядового исполнителя и общий провальный итог. Это сочетание прямо-таки нас преследует из века в век…

Но трагическое противоречие между героизмом солдат и бездарностью высокого командования – еще не самое печальное в турецкой кампании…

Для очень многих стало форменным шоком то, что открывшаяся им реальность ничего общего не имела с байками панславистов.

Ничего общего!

Слово исключительно современникам событий.

А. Ф. Кони: «Явился скептицизм, к которому так склонно наше общество, скептицизм даже и относительно самой войны, которую еще так недавно приветствовали люди самых различных направлений. “Братушки” оказывались, по общему единодушному мнению, “подлецами”, а турки, напротив, “добрыми, честными малыми”, которые дрались как львы, в то время как освобождаемых “братьев” приходилось извлекать из кукурузы».

Под последними словами имеется в виду то, что болгарские «братья», как очень быстро выяснилось, вовсе не горели желанием сражаться за свободу своей родины. Русских к началу войны было на Балканах 185 тысяч человек. Турок – 160 тысяч. Хваленое болгарское ополчение, о котором как о великом примере «русско-болгарского братства по оружию» любят вспоминать все патриотически настроенные историки, составляло… 5 тысяч человек. За всю войну в него с превеликим трудом удалось набрать еще 7 тысяч человек – при том, что болгар было несколько миллионов.

Душевные русские люди, ожидавшие увидеть изможденных, исхудавших, угнетенных немыслимыми басурманскими зверствами православных браточков, таковых попросту… не нашли!

А. Ф. Кони: «…мрачной иронией дышало пролитие крови русского солдата, оторванного от далекой курной избы, лаптей и мякины для обеспечения благосостояния “братушки”, ходящего в сапогах, раздобревшего на мясе и кукурузе и тщательно запрятывающего от взоров своего “спасителя” плотно набитую кубышку в подполье своего прочного дома с печами и хозяйственными приспособлениями».

А ежели въедливый критикан из недовымерших панславистов заявит, что Кони собственно на театре военных действий не был и свидетелем считаться не может, – извольте свидетельство генерала Э. И. Тотлебена, с апреля 1878 г. главнокомандующего на Балканах: «Мы вовлечены в войну мечтаниями наших панславистов и интригами англичан. Освобождение христиан из-под ига ислама – химера. Болгары живут здесь зажиточнее и счастливее, чем русские крестьяне; их задушевное желание – чтобы их освободители по возможности скорее покинули страну. Они платят турецкому правительству незначительную подать, несоразмерную с их доходами, и совершенно освобождены от воинской повинности. Турки вовсе не так дурны, как об этом умышленно прокричали: они народ честный, умеренный и трудолюбивый».

А вот как восточную политику России оценивал генерального штаба генерал-майор Мартынов: «Екатерина на пользу национальным интересам эксплуатировала симпатии христиан, а политика позднейшего времени жертвовала кровью и деньгами русского народа для того, чтобы за счет его возможно более комфортабельнее устроить греков, болгар, сербов и других, будто бы преданных нам единоплеменников и единоверцев».

Генерал Тотлебен подобрал удачное слово – химера. Турецкая кампания была первой «химерической» войной России, затеянной не ради каких-то государственных целей (пусть ошибочных, пусть преступных!), а исключительно в угоду дурацким мифам, ничего общего не имевшим с реальностью. Первая, но не последняя. И Сербия своими дурацкими амбициями втравила Россию в войну не в последний раз…

Все же печальный пример Петра I и Прутского похода – из какой-то другой оперы. Тогда еще не было панславизма и всеобщего забалдения умов на почве совершеннейшего миража. Петр просто-напросто совершил просчет. Аналогичный сделал и шведский король Карл XII практически в те же годы: украинский гетман Мазепа насвистел ему, что в случае прихода шведов вся Украина поднимается против «москалей», а он, гетман, приведет королю армию в сорок тысяч сабель. Карл поверил – и приперся с невеликой армией. Украина шведов проигнорировала и восставать не собиралась, а с Мазепой приехали всего две тысячи казачишек (чтобы отличать их в бою от «чужих», шведы им присобачили на пики желто-голубые, под цвет своего флага, вымпелы – от тех вымпелов и берет начало нынешний украинский державный «жовто-блакытный» штандарт…) Последствия для шведов общеизвестны.

Химера панславизма впервые попробовала крови – и вернулась пока что в свою могилу, пережидать светлое время суток, как и полагается всякому уважающему себя вампиру. Этот вампир еще будет не раз вылезать на поверхность земли – и будет находить жертвы, и сосать кровь…

А чтобы не заканчивать рассказ о турецкой кампании на трагической ноте, расскажу реальный случай, в некотором роде комический.

Государь император Александр II покидает румынский город Яссы. Немаленькая толпа народа, военная музыка, русская и румынская, хор певчих, митрополит, местные власти, иностранные консулы, министры незалежной Румынии с опереточными именами – Братиано, Сланчиано и Флореско. Одним словом, пышность и благолепие.

Уже поднимаясь в вагон, государь оглядывается – и кого же он видит? В толпе – да еще в первом ряду! – как ни в чем не бывало торчит бывший полковник Кузминский, личность в некотором роде легендарная, хотя и сугубо отрицательного имиджа. Несколько раз его за всевозможные «беспутные проделки» отдавали под военный суд и разжаловали в солдаты, но он всякий раз ухитрялся выслужиться обратно в офицеры. Вроде бы уже и покончил с предосудительным образом жизни – в туркестанской кампании получил Георгиевский крест. Но вот поди ж ты, снова угодил под суд – только на сей раз сбежал в Сербию искать приключений. Его, как дезертира, ищут по всем Балканам, а он, изволите ли видеть, под самым носом обретается, военную музыку слушает…

«Ар-рестовать мерзавца!» – взревел государь император.

Но беспутный Кузминский, не дожидаясь, когда его повяжут, выхватил из-за пазухи кинжал и моментально зарезался до смерти. Было, господа, было… Случались и такие типажи.

 
И столько тишины Под вечными снегами,
Где спят в обнимку – камень И – нижние чины…
 

5. Тень, знай свое место!

С историей России второй половины XIX века накрепко связан очередной миф, до сих пор имеющий хождение, – о якобы «блистательном» дипломате князе Горчакове, который обессмертил себя многочисленными победами на внешнеполитическом поприще, принесшими стране нешуточные выгоды.

Увы, истине это нисколько не соответствует. Потому что Горчаков – не более чем блистательный пустоцвет, за благообразной личиной скрывавший полную бездарность…

О нем, к сожалению, судят в первую очередь по историческому роману В. С. Пикуля «Битва железных канцлеров», где многословно и красочно расписано, как «наш» канцлер, прямо-таки резвясь и шутя, то и дело побеждал канцлера «ихнего» – немца-перца-колбасу Бисмарка. Крайне усладительная для патриотического самолюбия книжка.

Лично я Пикуля безмерно уважаю, высоко ценю большую часть его творческого наследия – но есть пара-тройка романов, которые, увы, полностью противоречат исторической правде…

Дипломата и политика судят не по изяществу речей, остроумию, и уж тем более не по процентному составу текущей в его жилах крови – по резулътатам. Если подойти к паре Бисмарк-Горчаков с этой точки зрения, очень быстро выясняется, что Бисмарк-то как раз добился всего, чего хотел, решил практически все стратегические, геополитические задачи, которые перед собой ставил. Намеревался создать из мозаичной россыпи кукольных государств могучую Германскую империю – и создал. Вознамерился «пристегнуть» к данной империи в качестве послушного союзника еще недавно воевавшую с Пруссией Австрию – и пристегнул. И так далее, и тому подобное. Все серьезные начинания Бисмарка закончились успехом.

Горчаков – другое дело. Он не добился ничего мало-мальски серьезного, а в тех редких случаях, когда он оказывался в выигрыше, ситуация складывалась такая, что проиграть мог разве что совершеннейший дебил и растяпа…

Два года назад в почтенной серии «Жизнь замечательных людей» появилась и биографическая книга о Горчакове. Вот только после вдумчивого с ней знакомства первое, что испытываешь – несказанное удивление.

О чем только не повествуется на трехстах с лишним страницах! О русских дипломатах XVII и XVIII веков. Об учебе Горчакова в Царскосельском лицее в одном «потоке» с Пушкиным. О дипломатических интригах времен Александра I и Николая I, к которым Горчаков не имеет ни малейшего отношения. О внутренних реформах Александра II – опять-таки никаким боком не касавшихся деятельности Горчакова. О наиболее знаменитых великих князьях и княгинях Александровской эпохи. О народном просвещении и военном деле во второй половине XIX столетия. О народовольцах и поэте Тютчеве, о литературных журналах, объединении Италии и императоре Наполеоне III…

И вовсе уж ничтожное место отведено персонажу, именем которого книга и названа, чей портрет красуется на обложке – Горчакову. Дай бог, десятая часть «биографической» книги.

Отчего так? Да попросту нечего рассказывать…

Вот современники как раз с самого начала относились к Горчакову весьма даже неоднозначно. Русский посланник в Берлине Будберг, из письма Нессельроде-младшему: «Назначение Горчакова меня не удивило бы два года назад. Оно меня чрезвычайно удивляет теперь, после того, что случилось в Вене… Но, может быть, ему больше повезет во главе министерства, ЧЕМ ВО ВСЕХ ТЕХ МИССИЯХ, КОТОРЫЕ ЕМУ ПОРУЧАЛИСЬ. Конечно, ума в нем достаточно…»

Я специально выделил часть текста крупно. Как видим, с самого начала у шестидесятилетнего почти Горчакова, до того тянувшего лямку на третьестепенных постах, была репутация человека, которому прежде упорно не везло с выполнением поручавшихся ему дипломатических миссий…

Крайне интересные вещи таятся за словами «после всего, что случилось в Вене». История в свое время нашумевшая. Проще говоря, назначенный послом в Вену Горчаков повел себя как инфантильный мальчишка.

Была в Вене старая, устоявшаяся традиция, имевшая форму дипломатического этикета: первый министр австрийского императора принимает с визитами иностранных послов, но сам ответных визитов не наносит. Этикет такой, что поделаешь.

Свежеиспеченный посол Горчаков, должно быть, захмелевший от неожиданного карьерного взлета, категорически потребовал, чтобы австрийский премьер-министр все же нанес ему ответный визит. Мол, желаю, и точка! Я вам не кто-нибудь, а посланник великой Российской империи! Почти требую!