Текст книги "Дверь в чужую осень (сборник)"

Автор книги: Александр Бушков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)

– Товарищ капитан, посмотрите влево, – сказал старлей звенящим от любопытства голосом. – Во-он там… Дом, точно… И дымок из трубы…

Я напряг зрение, насколько мог. И точно, там виднелось светлое пятно, словно бы похожее на свободный от травы участок песчаной почвы, посреди него стоял неразличимый в деталях домик, казавшийся отсюда в половину спичечной коробки, – и от него в небо практически вертикально (похоже, там ни ветерка) поднималась темная струйка дыма, тонюсенькая, чуть толще иголки. Не похоже на пожар – просто кто-то печь топит…

– Я сбегаю за биноклем, товарищ майор? – предложил старлей. – Отличный цейс, восьмикратник…

– Не стоит, – сказал я. – Прикиньте сами: расстояние такое, что мы и в бинокль мало что увидим… Очень уж далеко.

– Пожалуй, – согласился он, оживился. – А если рискнуть…

Проследив направление его взгляда – в сторону дома, – нетрудно было понять ход его мыслей. Меня самого так и подмывало, но я азарту не поддался – все же не мальчишка, начитавшийся тех самых приключенческих романов. Как ни любил и их в детстве и в юности, но вряд ли имеет смысл…

– Никакой глубокой разведки, – сказал я твердо. – Возвращаемся назад, будем ждать прибытия спец группы, – подумал и хмыкнул: – Чует мое сердце, без вашего разведвзвода уж точно не обойдется, а то и меня привлекут.

«А если не привлекут, постараюсь из кожи вон вывернуться, но набиться в глубокий поиск», – подумал я. Вполне могут привлечь, и Клементьева тоже, как инженера дивизии и представителя дивизионной разведки, к тому же уже знакомых с обстановкой. Ну, а разведчиков обязательно пошлют по окрестностям, к бабке не ходи…

– Назад, шагом марш! – приказал я.

Ох, как не хотелось старлею уходить! Да и Клементьеву, похоже, тоже. Да и мне, откровенно говоря. Но мой приказ был выполнен беспрекословно. Мы вернулись, заперли дверь на засов, поднялись в подвал. Клементьев откровенно зевнул, прикрывая рот ладонью. Заметив это, старлей предложил:

– Товарищ майор, устроить вас с товарищем капитаном на ночлег? В доме четыре кровати, две для вас мигом освобожу.

– Да неудобно как-то бойцов сгонять, – сказал я. – Возьму шинель из машины, устроюсь как-нибудь, и капитан тоже. Мы с ним далеко не все время штаны в штабе протираем, по-всякому приходилось ночевать…

Старлей энергично возразил:

– Неудобно как раз будет, если офицеры из дивизии улягутся на полу, а бойцы будут дрыхнуть на перинах. Против субординации.

– Ладно, – сказал я. – Проводите товарища капитана, а мне просто объясните, куда мне потом идти. Поброжу с часок, что-то спать совершенно не тянет…

Обычно я, как практически все на фронте, не упускал случая выспаться или подремать – могли и посреди ночи поднять, не так уж редко случалось. Засыпал моментально и спал крепко – но на сей раз сна, и правда, не было ни в одном глазу. О причинах и гадать нечего – такое открытие взбудоражило не на шутку. Редко такое со мной случалось, но обстоятельства слишком уж… причудливые. Такого никто не видывал…

– По городку прогуляться пойдете? – спросил старлей. – Ну что, вроде неопасно, наши патрули до утра ходить будут…

– Нет, пожалуй, – сказал я. – Посмотрю-ка эту «обсерваторию» – смотришь, и ко сну потянет…

Они с Клементьевым ушли, а я (старлей показал нужную дверь на втором этаже) направился в башенку. Которая меня до этого совершенно не интересовала – после обстоятельного доклада старлея.

А теперь вот пригодилась как возможность убить время, пока спать не захочется.

Справа от входа (мы ее сразу увидели, когда подъехали) была пристроена высокая, метров десяти, башенка без окон: круглая, с чем-то вроде застекленной беседки наверху. Она была выкрашена под цвет дома, и невысокая, конусом, крыша крыта черепицей под стать кровле дома – но все равно, хоть я и не архитектор, как-то с первого взгляда она с домом не гармонировала, поздняя пристройка, без сомнения. Ни в одном немецком городе мне таких прежде не приходилось видеть.

Стены сложены из кирпича, и винтовая лестница, ведущая наверх вокруг кирпичного же опорного столба, – кирпичная. Фонарь не понадобился: генератор исправно работал, и лестница была довольно ярко освещена – едва я, открыв дверь, повернул выключатель, зажглись лампочки. Наверху – небольшое помещение, сплошь застекленное, правда, перегородки меж высокими окнами довольно широкие, массивные, из кирпича же – ну понятно, крыша должна весить немало.

Старлей был прав, охарактеризовав ее как «обсерваторию», – она самая и есть. У одного окна, очень близко к нему, стоял на солидной треноге большой телескоп в бронзовом корпусе, и возле окуляра – удобное кресло. В другом углу – огромный глобус на массивной подставке из темного дерева. Не Земли, а звездного неба. Тут же – книжная полка. Я наугад вытянул одну книгу – точно, что-то по астрономии – рисунки созвездий, и старинные, с изображениями то ли богов, то ли людей, разных животных, ага, Скорпион, Весы, Рак и так далее… и гораздо более современные. Остальные книги, надо полагать, той же тематики. На столе – толстые тетради и листы бумаги. Ну что же, не подлежит сомнению, то ли отец нынешнего хозяина, а то и дед, всерьез увлекались наблюдениями за звездным небом. Но никак не он сам: вопреки обычной немецкой аккуратности-опрятности (тротуары перед домом мыли, швабрами драили, ага) пол покрыт слоем пыли толщиной едва ли не с палец (на ней четко отпечатались следы наших армейских сапог, кажется, двух человек), да и на всем вокруг лежала застарелая пыль, а бронзовая труба телескопа потемнела, кое-где покрылась большими пятнами ядовито-зеленой окиси. Однако глубоко выбитые надписи еще читались: ага, Карл Цейс, Иена, судя по знакомой мне уже кайзеровской короне, еще во времена империи произведен… вот и дата – девятьсот второй. Судя по пыли и общему запустению, «почтарь» астрономией не интересовался абсолютно и сюда не поднимался, я так прикинул, лет несколько. Ну да, у него свои забавы, в подвале…

Как-то неуютно было при электрическом свете на верхотуре, в той стекляшке с окнами без единой занавески: в городке тишина и покой, но война накрепко вбила в подсознание кое-какие рефлексы… Так что электричество я погасил – Луна и так давала достаточно света. Опустил нижнюю половинку окна (заранее заметил большие, удобные бронзовые крючки), насколько удалось, выбил пыль из обитого, кажется, плюшем сиденья кресла, немилосердно при том расчихавшись, перетащил телескоп – тяжеленный, зараза! – сел и без особого труда навел его на Луну. Никогда особенно астрономией не увлекался, но так уж люди устроены: многих тянет при удобном случае посмотреть во всякую оптику отнюдь не по служебной необходимости – и вокруг, и на небо. Один наш майор из штаба дивизии еще и Польше отыскал где-то подзорную трубу: бронзовую, раскладную, сделанную тем же «Карлом Цейсом» в Иене, судя по клеймам и надписям, предназначенную для военно-морского флота. Отчистил, привел в божеский вид и частенько выкраивал часок, чтобы полюбоваться на Луну, звезды «и прочие небесные планеты», как выразился один из героев Аркадия Гайдара. К этому давно привыкли, подшучивать перестали, иные даже просили дать глянуть – кличка Звездочет к нему пристала прочно…

Телескоп, судя по маркировке, был шестидесятикратный, так что я отлично мог разглядеть и крупные кратеры, и темные «лунные моря», и загадочные белые полосы. Время от времени приходилось чуточку поворачивать телескоп – Луна на месте не стояла, перемещалась из поля зрения довольно медленно, но безостановочно.

Посидел я так с полчаса – и возбуждение схлынуло, и ко сну потянуло. И отправился я искать дверь на втором этаже, про которую объяснял старлей. Нашел быстро. В тех самых видах субординации, надо полагать, комвзвода нам отвел супружескую спальню с огромной двуспальной кроватью. Клементьев уже спал сном младенца, поверх покрывала, не раздеваясь, снявши только сапоги и портупею, пристроив кобуру на тумбочке, чтобы была под рукой, – ну что же, работали те же рефлексы, мы находились практически на передовой, точнее, в совершеннейшем неведении касаемо месторасположения и сил противника – а это иногда на нервы действует даже больше, чем «передок»…

Уснул я быстро. Снилась всякая ерунда – будто мы все же спустились на равнину, пошли к дому, но навстречу нам выскочило какое-то здоровенное, невиданное прежде чудовище, а у нас, как порой во сне бывает, ноги прилипли к земле, автоматы не стреляли, как мы ни давили на спуск, а чудище в довершение ко всему, вдруг, разинув клыкастую пасть, стало издавать звуки наподобие пушечных выстрелов…

Когда я подхватился, уже понимая, что вокруг не сон, а натуральная явь, Клементьев успел запрыгнуть в сапоги и лихорадочно застегивал ремни. Не так уж и далеко били танковые, нет сомнения, пушки, еще ближе слышались разрывы, заливались пулеметы, немецкие МГ – ну конечно, кто бы еще стал обстреливать городок, не наши же…

– Немцы! – выдохнул Клементьев.

– Сам слышу, – сказал я, соскакивая с постели и в том же лихорадочном темпе натягивая сапоги.

Откуда их черт принес? По данным разведки и близко не было. Контрудар, конечно, вот только какого масштаба?

В коридоре мы натолкнулись на бегущих к спальне старлея и того капитана, командира роты. Капитан и стал с ходу мне докладывать: без всякого волнения, хоть и частил порой, привычно, без лишних слов…

На восточной окраине он поставил одного-единственного часового, а на западной, как человек бывалый, поместил боевое охранение, шестеро бойцов ручным пулеметом, седьмым – сержант, один из командиров отделений. Он, когда с рассветом началось, и прислал одного из бойцов с донесением…

Немцы выломились неподалеку от городка из редколесья, круша деревья – впереди танки, тяжелые, за ними бронетранспортеры с пехотой. И с ходу открыли пальбу из всех стволов. Двух бойцов тут же срезало пулеметной очередью, остальные отступили и засели в ближайшем доме. Им там долго не продержаться, сказал посыльный уже от себя, – где там против танков с одним ручником и без гранат, похоже, хана ребятам…

Минут через пять прибежал второй посыльный, от командира одного из взводов. По его словам, выходило, что немцы в городок вроде не рвутся, танки встали неподалеку от окраины, пехота пока что не вылазит из-под защиты брони, но танки лупят безостановочно, хоть и не канонадой, и вдоль улиц, и прямехонько по домам, везде, где в окнах есть малейшее шевеление, пулеметы с бронетранспортеров поливают огнем вовсю, командир второй роты убит, комвзвода считает, что долго они так не продержатся, ждет распоряжений…

Выложив все это, комроты глянул на меня со значением. И я прекрасно понял этот взгляд, от чего под ложечкой, что уж там, неприятно заныло. Согласно Уставу, в таких случаях оборону должен был возглавить старший по званию. То есть я…

Я кратенько расспросил его обо всем, чем он располагает, – и все это время слышался грохот танковых орудий, тарахтенье пулеметов – в которое порой вплетались легко распознававшиеся очереди наших ручников и автоматов, винтовочные выстрелы. Судя по звукам, немцы так и не двинулись с места, а вот наши помаленьку отступали к Центру городка…

По сравнению с немцами капитан мало чем и располагал. Противотанковый взвод батальона остался в соседнем городке. Одни винтовки и автоматы. На каждое отделение, как полагается, приходится и ручной пулемет, но ручники в данной ситуации годятся только на то, чтобы отсекать от танков немецкую пехоту – однако танки и не думают атаковать, а пехота вроде бы так и не «спешилась». «Лимонки» есть, но противотанковых ни одной (у меня одиннадцать, спокойно дополнил старлей). Хреновато, весьма…

– Какие будут приказания, товарищ майор? – спросил капитан.

Я, недолго думая, скомандовал:

– За мной!

И кинулся первым к двери в башенку – тут же вспомнил, что она окажется великолепным НП.

Остальные трое исправно топотали следом – и, оказавшись в «обсерватории», по лицам видно, мгновенно сообразили, что к чему. Я распорядился, не теряя ни секунды: открыть выходящее на запад окно, перенести к нему телескоп! Кое-какой опыт командования стрелковым подразделением у меня имелся – подробнее потом расскажу…

Кресло я, конечно, придвигать не стал, не до того. Согнувшись, приник к окуляру, покрутил бронзовые «барашки», нацелился точно, до окраины было метров восемьсот, всего-то, так что я немцев видел словно бы в десятке шагов от себя…

Хреново. Шесть танков, да не каких-нибудь «Пантер» – «Тигр II», который американцы прозвали «Королевским тигром» – самый тяжелый из серийно производившихся в Германии. Десять тяжелых полугусеничных бронетранспортеров (были и средние) – каждый такой вооружен двумя пулеметами и перевозит двенадцать солдат. И весь этот зверинец лупил из всех стволов. Причем они, сволочи, создали классический огневой мешок, пусть и небольшой размерами – четыре танка стояли на окраине, и шесть бронетранспортеров с ними, а остальные с двух сторон, растянувшись цепочкой, охватили городок с севера и с юга, простреливали боковые улочки, перпендикулярные к автобану.

Как они били из орудий, сволочи! Осколочно-фугасными, и не только вдоль улиц, но и по собственным немецким домам. Понятия не имею, знали они, что в домах осталось немало гражданского народа, или такой уж получили приказ. Как бы там ни было, разрушений хватало. И трупов наших бойцов по улицам лежало немало – я прекрасно видел, как из домов выскакивают наши, бегут на восток, пригнувшись, прижимаясь к стенам, как многих накрывают разрывы и достают пулеметные очереди. Нельзя сказать, чтобы это был панический драп – кое-кто сгоряча палил по немцам из автоматов и винтовок, что не могло причинить тем ни малейшего вреда, кто-то подбирал раненых. Но все же, как это именуется, неорганизованное отступление – я видел парочку командиров взводов, пытавшихся командовать, но никто не старался остановить отступавших: ну не с чем было нормально обороняться!

За спиной у меня хлопнула дверь, кто-то крикнул:

– Товарищ капитан!

И капитан отозвался:

– Докладывайте товарищу майору.

Я разогнулся, повернулся к двери. Не такой уж и молодой усатый ефрейтор на меня воззрился не без удивления (ну конечно, удивишься тут – откуда взялся незнакомый майор?), но дисциплина моментально взяла свое:

– Товарищ майор, радист связался с батальоном, доложил обстановку. Распоряжений пока что не было. Один ротный миномет потерян вместе с расчетом, второй вынесли, в то место, куда они пока не достают…

Последняя фраза мне нисколечко не добавляла оптимизма: 50-ти миллиметровый ротный миномет образца сорокового года, хотя и способен на тридцать выстрелов в минуту, но бьет только осколочными, хорош против атакующей на своих двоих пехоты или огневых точек, а сейчас от него толку мало – и стрелять придется с закрытых позиций, не имея корректировщика, и предельная дальность у него всего-то восемьсот метров, а немцы примерно на таком расстоянии и находятся, просто чудом будет, если хоть одну мину да удастся положить и кузов бронетранспортера, а для танка осколочные – и вовсе что слону дробина…

– Где радист? – спросил я.

– Да туточки, в соседнем доме…

– Пусть срочно перебазируется на восточную окраину, в самый крайний дом, – распорядился я. – Рацию держать на приеме. Выполняйте!

Он выбежал. Я продолжал:

– Гляньте-ка быстренько по очереди в телескоп, оцените обстановку!

И когда они это сделали, стал, не мешкая, отдавать команды:

– Примете под командование оставшуюся без командира роту (это Клементьеву). Оба отправляйтесь к бойцам (это уже адресовалось и комроты). Попытайтесь их в темпе сорганизовать, займите оборону на воображаемой линии север-юг, проходящей через два дома западней от этого. Минуту! – повысил я голос, когда оба уже собирались сделать «налево кругом». – Отберите пятерых бойцов из тех, кто хорошо умеет метать гранаты. Старший лейтенант раздаст по две… ну, а одному, выходит, три. Пусть идут двумя группами, по обе стороны автобана и попытаются что-нибудь сделать…

Старлей сделал шаг вперед:

– Товарищ майор, я пойду с тремя. Как раз работа для старого городошника. И возьму парочку своих ребят, тех, кто хорошо умеет…

Такие лица, как у него, я видывал на фронте не раз. Лицо человека, знающего, что он уходит на верную смерть, но обязан, хоть тресни. Этакое отрешенное уже от всего и всех… точно не объяснить, это видеть нужно…

Война есть война, некогда рассусоливать, и я сказал:

– Хорошо. Капитан, подберите в таком случае еще двух гранатометчиков из своих. Миномету увести беспокоящий огонь. Позиции немцев вы видели, сможете сориентировать расчет. Свой КП буду держать здесь. Выделите мне посыльного… пожалуй, лучше трех. Один пойдет к радисту, двое будут держать связь с командирами рот. Выполняйте.

И мигом остался я в полном одиночестве. «КП» – это, конечно, громко сказано, состоит он из меня одного, ну да чем богаты… Отсюда, с верхотуры, я и без телескопа видел, что под прикрытием соседних домов, куда немцы пока что огонь не переносили, группируются по взводам и ротам солдаты: ага, появились оба ротных, прежний и новоиспеченный. Видел деловитую суету взводных и отделенных, видел, как минометчики, расположившиеся в соседнем дворе, опускают в ствол своей «перделки» первую мину. Быстренько приник к окуляру – ну да, недолет, мина угодила в крышу четвертого от окраины дома, сорвала пару черепиц, и только…

Вбежали двое солдат, доложили, что их назначили ко мне посыльными. Я велел стоять в сторонке, пока не понадобятся, а сам приник к окуляру.

Те, что расположились справа и слева, передвинулись метров на пятьдесят ближе, но уже не стреляли – не было целей, те из наших, кто сумел вырваться из огневого мешка, уже были далеко, – а те, кому не удалось, лежали неподвижно там и сям – и было их немало… Остальные так и оставались на прежнем месте, пулеметы на бронетранспортерах молчали, солдаты их так и не покинули, а вот танки стреляли, пусть и гораздо реже, все по западной части города, не перенося огонь ближе, хотя им ничего не стоило это сделать. Не исключено, ждали нового приказа.

Каким он может быть? Будут наступать? Танки они в городок вряд ли пустят. Танк в городе, особенно на таких вот узких улочках, – что мишень на полигоне, почти слеп и беззащитен. Должны прекрасно понимать: нет полной гарантии, что никто из наших не затаился в обработанных танковой артиллерией домах. Аккуратненько уронит сверху гранату на прикрывающие моторное отделение жалюзи – и капут танку, будь он трижды «Королевский тигр». Они же не знают, что противотанковых у нас кот наплакал, не знают, есть ли у нас пушки, и какие. А вот пехоту свою вполне могут пустить в атаку под прикрытием танкового огня и идущих следом бронетранспортеров – пусть это и против немецких уставов, но и они в случае крайней необходимости отступали от уставов. И ни одного гранатного разрыва. Первое время я еще видел, как зигзагами, меж домами, перебегают те пятеро, но где-то на полдороге потерял из виду.

Так… Меж двумя квадратными стальными щитами, прикрывавшими пулеметные расчеты на одном из бронетранспортеров (впрочем, так на всех было устроено), появился прекрасно видимый по пояс фриц. Чуточку странный фриц, какому здесь быть вроде и не полагалось: все немцы, которых я до того видел в кузовах, и солдаты, и офицеры – обычный вермахт. У этого та же форма цвета «фельдграу», но с черными эсэсовскими петлицами, и фуражка не с вермахтовской кокардой на околыше, а с черепушкой. Ваффен СС, тут и гадать нечего. Какого черта он затесался к вермахтовцам, чего ради? Поднял бинокль к глазам, сволочь. С такого расстояния он и в восьмикратный «цейсс» меня быстро высмотрит… ну что же, как говорится, не помирай прежде смерти. Очень уж выгодный у меня НП. Пушка «Тигра» с такого расстояния мою обсерваторию накроет легко, но это я их вижу, как на ладони, а вот немецкие башенные стрелки как раз и не видят, бить будут наугад, спущусь, забрав посыльных, когда станет жарко, а пока что рановато уходить…

Впрочем, я тут же сообразил, что дела мои не так уж и плохи – если танки не пойдут вперед. Этот эсесовский черт может пялиться на меня в бинокль до посинения, а вот немецкие башнеры меня не видят и накрыть башенку ни за что не смогут – танковое оружие не гаубица, ничего не получится, хоть сам фюрер прикажи… Вы не знаете разницу меж пушкой и гаубицей? Ну, объяснить можно предельно кратко. Гаубица кидает снаряды и на небольшое расстояние, по крутой дуге, как миномет, – а вот снаряд танкового орудия (да и обычного) летит по прямой. И довольно далеко. При том, что «Королевский тигр» лупит и на два с лишним километра, и данном случае с занятой позиции меня ни за что не накроет. Лишь бы не пошли в городок, не вышли на прямую наводку…

Бронетранспортеры на флангах вдруг начали лупить из всех пулеметов – то ли кто-то из бойцов, переждав огонь, попытался прорваться к своим, то ли, что вероятнее, засекли наших гранатометчиков.

Ага! На лобовой броне «Тигра», что стоял на правом фланге, сверкнула вспышка, появилось облачко разрыва – кто-то все же добрался и метко влепил гранату. Но второго взрыва не последовало, и довольно скоро пулеметы прекратили огонь…

Танк не загорелся. Но так и стоял с закрытыми люками, никто из него не показался. Все правильно: когда огненная струя от кумулятивной гранаты, снаряда или авиабомбы прожигает танковую броню, взрыв произойдет только в том случае, если угодить в бензобак и боекомплект. Но экипажу в любом случае придется несладко – от внутренней поверхности брони отлетает масса раскаленных осколочков, и эта огненная метла порой выметает весь экипаж. Как, судя по всему, сейчас и произошло: сам танк не так уж сложно отремонтировать, а вот с экипажем кончено…

Куда-то мой ординарец запропастился – хотя сейчас он мне, при двух посыльных, не особенно и нужен…

Мать вашу так! Немцы горохом сыпанули из всех почти кузовов, только в двух остались сидеть, как сидели. И двинулись в городок по трем продольным улочкам – цепочками, очень осторожно, держась у стен. Следом по тем же улочкам двинулось по бронетранспортеру, а по двум еще и по танку.

Тут и гадать нечего – началась серьезная атака. Тот, кто у немцев командовал, рискнул парой танков – не исключено, у него был приказ типа «любой ценой!». Оставил резерв, посмотрит, как пойдут дела у наступающих, и, чего доброго, в бой и резерв бросит. И будет нам полная хана. Да и сейчас придется несладко, при полном отсутствии у нас противотанковых средств…

Наши, закрепившиеся в домах, противника еще не видели – и я отправил одного из посыльных доложить обстановку. Едва он выбежал, объявился Паша, мой ординарец. Оказалось, комроты просит (ну да, не может же он мне приказывать) взять мой «виллис». Чтобы вывезти Клементьева в соседний городок, где остался медсанбат. Клементьев, оказалось, кинулся навстречу отступающим бойцам, искать своих взводных – и получил осколочное. С ним совсем скверно, нужно бы в медсанбат… Есть еще несколько тяжелых, но на задних сиденьях поместится, лежа, один-единственный человек, в таких случаях положено спасать в первую очередь старшего по званию, у войны свои законы, жестокие…

Я, конечно, разрешил: ни к чему мне сейчас ни машина, ни ординарец… Немцы осторожненько продвигались вперед, пока что не стреляла ни пехота, ни пулеметчики, не видели целей. И наши но тем же причинам пока молчали. Если и дальше будут продвигаться такими же темпами, через несколько минут моя башенка окажется в прямой видимости танкистов. Эсэсовец меня уже засек, а расположившегося где-нибудь на верхотуре наблюдателя положено накрывать в первую очередь. Это азбука войны. С первого снаряда могут и не попасть, но вскоре ННП придется покинуть…

Тут влетел ефрейтор, закричал с порога:

– Товарищ майор, Первый приказывает: всем немедленно отступать в расположение батальона!

Ну что же, комбат верно оценил обстановку и понял, что при таком раскладе всех нас тут передушат, как цыплят. А приказа держать городок любой ценой у него явно не было. Как-никак не сорок второй и даже не сорок третий, когда вовсю гремело: «Ни шагу назад!», теперь можно и поберечь людей, а командирам – отступать без письменного приказа…

Я сбежал вниз, отыскал ротного и передал приказ. Он ничего не сказал, но в глазах мелькнуло облегчение: тоже понимал, что с нами со всеми будет при таком раскладе. Я лишь добавил кое-какие собственные распоряжения-уточнения: уходить скорым шагом, легким бегом, унося тех раненых, что сами идти не могут.

И стали мы отступать: без малейшей паники, организованной колонной, не особенно и срываясь в бег: нужно было равняться на тех, кто выносил раненых на плащ-палатках. Минометный расчет оказался в хвосте – миномет они тащили с собой, не бросать же его совершенно исправным, за это можно и под трибунал угодить. Благо весил он всего-то десять килограммов, а в расчет подобрали не хлюпиков. Два ящика с минами пришлось бросить – ну, это другое дело, черт с ними, по большому-то счету, доложим, что расстреляли весь боезапас и точка, главное, сам миномет вытащить…

В арьергарде, то есть в хвосте в переводе на гражданский язык, я собрал всех, кто был с ручниками, – на случай, если немцы пешедралом бросятся в погоню. Числом они, рота усиленного состава, не особенно и уступали нам – никто еще точно не подсчитывал, но потери у нас вышли немалые, уже ясно…

Но немцы следом не бросились, и не последовало ни единого танкового выстрела вслед. Никакой погони, то есть преследования отступающего противника. Так что три километра редколесьем мы одолели минут за двадцать, могли бы добраться и побыстрее, но, как я уже говорил, приходилось равняться на отстающих.

В соседнем городке суетились вовсю, готовились к отражению возможной атаки – выкатили орудия на огневую позицию, бойцы лихорадочно окапывались: повоевавший солдат сам знает, что, получив приказ окапываться, нужно пахать, как дюжина бешеных кротов, – целее будешь…

Я форменным образом оказался посторонним наблюдателем, совершенно не у дел: нигде не требовалось заменить командира, они все были в строю. Комбат вертелся, как юла, наскоро выслушав мой рапорт, велел ротному со всеми наличными силами присоединиться к окапывающимся, а мне бросил таким тоном, словно отмахнулся:

– Товарищ майор, посидите в штабе, что ли…

И припустил к артиллеристам. Я и не подумал обидеться – в самом деле, какой от меня сейчас толк? Пошел в штаб. Возле него сидел в «виллисе» понурый ординарец, доложивший, что Клементьев умер еще по дороге. Ну что тут скажешь? Жалко, конечно, но не он первый, не он последний, с любым из нас такое может приключиться: везли в медсанбат, не довезли…

Батальонный особист мне быстренько обеспечил радиосвязь со штабом дивизии. Приказ поступил очень быстро: оставаться в городке, при штабе, вскоре прибудет спецгруппа, с ней и войти в городок, показать тот дом. Больше мне ничего не сказали, но тут сразу стало ясно, что готовится контрудар, – все правильно, о таком не следует шпарить по радио открытым текстом…

И мне пришлось еще долго бездельничать. Я не завтракал, но, как бывает в подобных ситуациях, знал, что кусок в горло не полезет. Выдул только графин воды. Присел на аккуратную лавочку у занятого под штаб дома, закурил наконец-то впервые за пару часов. Вот теперь было достаточно времени кое-что обдумать.

Кое-какой опыт в качестве строевого командира у меня имелся, пусть и не особенно богатый. В сорок втором на Южном фронте две недели пришлось в обороне командовать ротой: как и сегодня, я там со своими тремя «кубарями» оказался старшим по званию, пусть даже оно тогда звучало не «старший лейтенант», а «воентехник первого ранга». Ротного убило, у политрука роты на петлицах было только два «кубика», из взводных офицеров остался только один, младший лейтенант. Немцы перли, рота таяла, как кусок сахара на раскаленной сковородке, но я держался. Тогда как раз вышел знаменитый приказ Верховного за номером двести двадцать семь: «Ни шагу назад!» Командиров за самовольный отход с позиций, без письменного приказа начальства, без разговоров отправляли под расстрел. Жесткий был приказ, конечно, но, знаете ли, многие потом в армии, и солдаты, и офицеры, говорили, что его бы следовало отдать и пораньше – смотришь, не так далеко и отступили бы. Кстати, Верховный такой приказ отдал вторым. Первым, практически того же содержания, отдал Гитлер, когда понял, что быстрое отступление его войск от Москвы грозит обернуться неуправляемым драпом с потерей всей боевой техники. Да и штрафные роты у немцев появились раньше, чем у нас…

В общем, я продержался до прихода кое-каких подкреплений. И меня с ходу поставили на батальон, от которого осталась едва половина. Немецкие пикировщики что-то очень уж точно, первым же заходом отбомбились по штабу, где комбат собрал всех офицеров, кроме взводных – нельзя исключать, что у них имелись кое-какие разведданные. И снова я оказался старшим по званию, на сей раз в батальоне, неделю им командовал, тающим.

Ну, и общий, так сказать, военный опыт… По размышлении я пришел к выводу: у немцев наверняка был приказ попросту вытеснить нас из городка. Иначе их поведение объяснить просто нельзя. Им ничего не стоило перебросить часть танков и бронетранспортеров на восточную окраину городка, получилось бы полное окружение, и нас свободно могли прикончить всех до одного. Решение о контрударе явно принимали не зеленые лейтенанты, так что, как ни верти, а приказ они явно получили именно на вытеснение…

Очень быстро признаки теперь уже нашего контрудара обозначились явственно: пришла колонна грузовиков, доставившая не менее батальона, с тремя полковыми пушками на прицепе. С грохотом к передовой пропылила шестерка «зверобоев», самоходок со 152-миллиметровыми орудиями. Вот эти могли всерьез потягаться с «Королевскими тиграми», разнести им и лобовую броню на близком расстоянии, а уж если снаряд «зверобоя» попадал под башню любого немецкого танка, ее срывало к чертовой матери.

А следом и два взвода «восемьдесят пятых», именовавшихся так по калибру орудия «тридцатьчетверок» – шесть машин. Я сразу подумал: что-то многовато сил и техники стягивается, чтобы взять городок, в общем и целом не имевший ни малейшего стратегического значения. Ну, вполне возможно, немцы стали туда стягивать дополнительные силы и налаживать оборону – если так, меня никто не поставил бы в известность.

Часа в два дня прибыла та самая спецгруппа на «виллисе», а с ними – «виллис» с полковыми особистами и трофейный немецкий грузовик повышенной проходимости, с приводом на все три оси, набитый бойцами из войск НКВД. Группа состояла из полковника и двух майоров, в которых я моментально, едва вылезли из машины, распознал людей совершенно штатских. Дело даже не в том, что на кителях у всех трех не было ни единой медальки, что для офицеров в их званиях само по себе странно. Нетрудно было определить, что военную форму они надели первый раз в жизни. Так уж они держались. Встречавший их начштаба, майор, козырнул и отрапортовал, как полагается – на что полковник, не отдавая чести, вежливо кивнул – ну, несомненно, штатский…