Текст книги "Чужие паруса"

Автор книги: Александр Бушков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Глава шестая
Завтрак для героя. Версии и открытия

Сварог встретил их, как и подобает капитану: одетым, выбритым до синевы, застёгнутым до последней пуговицы, подтянутым и серьёзным, стоя в позе капитана Немо – со скрещёнными на груди руками, под картиной с гибнущим парусником. Разве что трубки в зубах недоставало для полноты образа да грозно насупленных бровей.

Боевой подруге капитана пришлось облачиться в свой зелёный охотничий костюм – пусть старательно очищенный от грязи и пепла, однако все ж таки несколько поизносившийся в походах; Клади в нем смотрелась этакой амазонкой, с тяжёлыми боями вырвавшейся из плотного кольца окружения… Увы, ничего подходящего для неё во встроенном шкафу не отыскалось – там были прописаны только походные и парадные мундиры шторм-капитана Ксэнга да затесавшийся среди них Сварогов камзол, потрёпанный и изорванный значительно больше зеленого охотничьего костюма. Надо сказать, Сварога наряд спутницы вполне устраивал, однако известно, что у женщин с одеждой особые отношения.

– Я скоро возненавижу себя в этих зелёных тряпках, – сказала Клади, закалывая собранные в хвост волосы невесть откуда добытой заколкой. – Сколько можно разгуливать Политеей-охотницей [7]7
  Политея-охотница – героиня множества народных гаэдарских песен, дочь колдуньи, изгнанная людьми в леса. Большинство песен заканчивалось тем, что Политея становилась женой князя


[Закрыть]!.. Тебе, между прочим, тоже не мешало бы сменить костюмчик. Во-первых, как в других мирах, не знаю, а у нас на Атаре боевыми кораблями священники обычно не командуют. Мы-то, конечно, привыкли, а вот неподготовленные тоурантцы будут, мягко говоря, в недоумении. И во-вторых, мы теперь моряки, а не охотники и не летатели по воздуху, стало быть, и костюмчики должны подходить к обстановке. – Она ненадолго задумалась, прикрыв глаза. – Что-то сапфировое или бирюзовое, с вкраплениями жёлтого. Или лазурное с оранжевыми вставками.

Сварог вынужден был признать, что некая правота в её словах присутствует – во всяком случае, в пункте первом. Священнослужителей тоурантцы, возможно, тоже офигенно уважают, но уж точно не за умение командовать броненосцами. К тому же возможны всякие глупые недоразумения. В горячке, дыме с пеплом и полумраке схватки на цвета его камзола, конечно, никто внимания не обращал. Сейчас же, пока не разберутся, ещё и проходу, того и гляди, давать не будут, начнут бухаться в ноги: «Батюшка, дозволь исповедаться, грехи отпусти, окрести ребёночка, освяти наш брак…» Ладно, решил Сварог. И переоделся в наименее навороченный из мундиров шторм-капитана.

В дверь постучали, и, без положенного «добро на войти», дверь распахнулась от доброго толчка извне.

– Салют мечом, кронг-адмирал Сварог! – в проем порывистым ветром ворвался радостно скалящийся наследник гаэдарского престола Олес, в каждой руке сжимая по плетёной корзине.

– Молокосос и невежа. Привык в своих замках вламываться куда захочет без спросу… – раздалось следом знакомое ворчание, и в каюту чинно ступил суб-генерал Пэвер. – В штрафники бы тебя на месяц, да меня командиром…

Но извиняться за младшего по званию суб-генерал не стал, вместо того зычным голосом командующего парадом поприветствовал Сварога:

– Здравия желаю, мастер раненый граф! Ага, вижу, идёте на поправку, отлично. Ну да, с вашими-то способностями… Так, так… – И Пэвер завертел головой, видимо, любопытствуя, как же выглядят покои флотского военачальника.

Сухопутный вояка осмотром остался заметно недоволен. Что-то, видать, не сошлось с его представлениями об апартаментах, подобающих командиру боевого корабля. Он неодобрительно покачал головой и раздражённо поправил пояс с оружием (там, слева, красовался прежний меч, справа был подвешен штык, справа же просунут кремнёвый пистоль).

Звякнуло в корзинах, которые молодой князь определил у стены под откидным столом, тут же его и откинув. Из навалов снеди, из залежей фруктов, как головы гадюк из мха, торчали горлышки винных бутылок. Их-то первым делом под одобрительный кивок Пэвера принялся извлекать Олес.

– Нога как? – спросил Сварог.

– Отлично! Вы бы видели здешний лазарет, капитан – мёртвого поднять можно…

– Это точно, – подтвердил Пэвер. – Нам бы такой в шестой полк – и ещё не известно, чем бы война закончилась…

– А вы-то как, мастер Сварог? – поинтересовался князь. – Мы и вас хотели в лазарет определить, но баронетта изволила воспротивиться…

– Капитана в капитанской каюте и стены лечат, – бросила Клади. – Сам видишь, здоров командир.

– Ну, вроде да… – Олес оглядел Сварога с ног до головы. – Как думаете, чем это по нам шарахало?

– Да пёс его знает, – искренне ответил Сварог. – Какие-то магические штучки… Корабль-то цел?

– Слава Пресветлому, хранит нас Господь… Трубы лишились, но и на трех идём уверенно. Больше никаких повреждений. Что это было, не знаю, но оно сгинуло.

«Не уверен», – мрачно подумал Сварог.

Молча поклонившись на пороге, в каюту зашла черноволосая женщина, Чуба-Ху. Последним, чуть запоздав, появился Рошаль, ещё раз выглянул в коридор и тщательно запер за собой дверь. Был он – в неизменном, некогда роскошном коричневом балахоне, будто его в тёплой каюте пробирает озноб.

«Да уж, – подумал Сварог, – свою хламиду он поменяет лишь точно на такую же – с потайными карманами и карманчиками…» И констатировал:

– Нуте-с, вся команда в сборе. Потерь нет, никто серьёзно не ранен. И, судя по вашим довольным лицам, кораблик наш. – Он подмигнул своему бравому экипажу. – Что-то не слышу заверений в собственной гениальности и прирождённом таланте флибустьера.

– Лично у меня нет слов, граф, – только развёл руки суб-генерал. – Преклоняю колена…

– Зато у меня есть, – высокомерно перебил Рошаль и повернулся к Сварогу. Удивительное дело, но в его рыбьих глазах появилось нечто, что с натяжкой можно было бы назвать человеческими эмоциями. – Мастер капитан, до последнего момента я, каюсь, не верил, что ваша затея с захватом этого…

– Ладно, голуби мои дорогие, отставить, – великодушно махнул рукой король далёких стран. – Я понял. Давайте к делу. Вопрос первый: кто в лавке остался? Мы ведь, я так понимаю, плывём?

– Как поплыли, так и плывём, остановок не делаем, – Олес разворачивал завёрнутые в бумагу бокалы. – А в рубке сейчас дож распоряжается.

– Дож? – повернулась к нему Клади. – Мне отчего-то казалось, что он остался на берегу.

– Это другой дож, – Пэвер остановился перед шпагой, потрогал ножны. – Они без дожа не могут. Сразу выбрали нового. Едва закончили с ритуалами… Следует признать, тоурантцы поступили мудро. Подобрали самого подкованного в морском деле – некоего Тольго, который пять лет ходил по Руане старшим матросом на «Герцоге Джунгаре».

Выборы дожа, ритуалы, курс, которым следует «Адмирал»... Гроздья вопросов – выбирай, с чего начать. Да, многое Сварог пропустил…

– А дож не… – Пэвер многозначительно посмотрел на Рошаля, присевшего на стул в уголке каюты.

Бывший княжеский охранитель, уловив недосказанное, скупо ухмыльнулся:

– Тольго под присмотром, не беспокойтесь. При нем помощником приставлен Рорис из рода Бамо – рода, который всегда соперничал с родом Тольго за власть в Клаутэне. Рорис и на этот раз стал бы дожем, если б выбирали, как обычно – исходя из заслуг фамилии перед доменом…

Браво, выходит, и охранитель времени не терял, занимался прямым своим делом. Поди ж ты, уже установил, кто на кого зуб имеет, кто за кем присматривать станет… Из сказанного получается, что он этого Рориса из семьи Бамо уже вербанул в агенты, сыграв на противостоянии родов. Неплохо.

+Пусть, как чёлн, грозой гонимый,

Пляшет ворон в бурной мгле,

– Рад он пристани родимой

На незыблемой скале… —

негромко пропел Олес, увлечённо вкручивая штопор в матовую бутыль.

– Хватить орать, испытуемый, – сказал Пэвер, снимая со стены шпагу. – Я и так уже оглох от пальбы, землепотрясений и воплей храбрых тоурантцев…

– Которых я бы не рекомендовал в глаза именовать тоурантцами, – бросил Рошаль. – Мне удалось установить…

(Пэвер рекомендаций Рошаля не слушал. Он отошёл в сторону, держа шпагу обеими руками на уровне груди, будто намеревался вручить её кому-то в качестве именного оружия. Остановился точно под фонарём, наполовину вытащил клинок из ножен и внимательно, как энтомолог в засушенную бабочку, вглядывался в потемневшую сталь, бормоча себе под нос то удовлетворённо: «так, так», то загадочно: «ага, ага», а то и потрясённо: «ах, в этом смысле…». Клади тихонько заглянула ему через плечо.)

– …что ввиду исконно натянутых отношений между Тоуром и доменом Клаустон, жители означенного домена считают намеренным оскорблением, когда их называют тоурантцами. Их следует звать клаустонцами или клаутэнцами. Чревато, знаете ли… – не обеспокоенный уменьшением количества слушателей занудно продолжал Рошаль.

– Да ладно вам, Рошаль, лекции читать! – поморщился Олес, взмахнув штопором с навинченной на него пробкой. – Не в Гаэдаро. И папаша мой, чтоб ему в адских подвалах пожарче горелось, колпаком уже не прикрывает.

«А у нас все по-прежнему, – умилился Сварог, взяв со стола бутылку вина и разглядывая этикетку. – Как они без моего присмотра умудрились не перестрелять друг дружку, ума не приложу. Видимо, были заняты очень посторонними делами…» Он сознательно отпустил разговор – чтобы почувствовать, какие произошли изменения и сдвиги в климате вверенного ему обстоятельствами экипажа. Так настройщик бренчит на пианино незатейливую мелодийку, при этом сосредоточенно вслушиваясь, где какая клавиша западает и какая нота фальшивит. Однако хватит оперных арий, импровизаций на тамбуринах и прочих сольфеджио, все уже ясно. Сварог поставил на стол бутылку, на чьей этикетке стояла печать военно-морского интендантства Гидернии. Вино называлось «Звезда Граматара», под названием имелась приписка: «Из личных погребов мастера Гроха, королевского флота Гидернии поставщика со времён короля Малдага Светоносного».

– Ну вот что, непобедимая Первая морская конница! – сказал Сварог уже другим голосом. Внушительно сказал. Чтоб сразу уяснили требуемый настрой. – Отставить балагурить, слушай сюда! Праздничные завтраки, «гром бокалов раздавайся», «лейся песня» и «за победу мы по полной осушили» – все отставить до поступления команды «можно». Сейчас же последовательно и чётко… Мастер суб-генерал!

Пэвер не слышал, с головой уйдя в изучение шпаги, и увлёк за собой Клади – что-то показывал, что-то нашёптывал.

– Мастер суб-генерал! – ещё раз воззвал Сварог.

А с мастером суб-генералом творилось неладное. Вот он прикрыл глаза ладошкой, отвёл руку театральным жестом, поднёс шпагу к самому лицу, едва не касаясь носом клинка, и уверенно произнёс, будто гвозди вбивал:

– Да, да, да.

– Не может быть, – выдохнула Клади.

– Она. – Пэвер отбросил в сторону пустые ножны, вскинул шпагу над головой, словно вёл батальоны на штурм бастионов. – Она, чтоб моим яйцам болтаться заместо флага! Простите, баронетта, но чугунное ядро и двадцать тысяч разрывных патронов мне в зад, если это не она!

Пэвер опустил шпагу, уткнул остриём в ковёр, перехватил за трехгранный клинок под эфесом. Обвёл каюту слегка помутнённым взглядом.

– Вы хоть понимаете, что у меня в руках! Кроме того, что это шпага придурковатого адмирала Фраста!

Такого Пэвера Сварогу видеть не доводилось. Даже когда суб-генералу был предъявлен шаур, даже когда суб-генерал узнал, что порог его дома в Митраке переступил человек, совершивший путешествие из другого мира, мастер Пэвер выглядел менее потрясённым.

– Это клинок Лано-Безумца! Гидернийские задницы, конечно, ни о чем не подозревали, ха-ха… А я нашёл! Ради одного этого стоило удирать из Митрака, шваркаться об землю в железном ящике и едва не поджариться в лаве!..

Бросив раскладывать фрукты, молодой князь бросился к Пэверу и чуть ли не вырвал у того шпагу.

– Чушь собачья, – отрезал Рошаль, но тем не менее и он поднялся, с явственным любопытством вытягивая по-куриному шею.

Сварогу стали вдруг близки ощущения учителя, вернувшегося в класс после болезни и обнаружившего, что детей как подменили. Оставалось только подойти к суб-генералу и отобрать у него игрушку, как учитель отбирает какую-нибудь плевательную трубочку у заигравшегося хулигана. Да ещё и линейкой по затылку треснуть… Сварог и Чуба, единственные, кто ни рожна не понимал. Чуба-Ху подошла к столу и продолжила славное дело молодого князя: доставать провизию из корзин, расставлять, нарезать…

Сварог налил себе «Звезды Граматара», отпил. Недурно. В меру терпкое, чуть сладкое, букет не без изысканности.

Со стороны шпаги раздавались возгласы и комментарии:

– И что с того!..

– Строка из «Прощания Рогнега»…

– А помните ещё это:

+Зверь морской, что в океане

Крова мирного лишён,

Спит меж волн, но их качанья

Он не чувствует сквозь сон…

– Ну да, ну да… Ведь по заказу Фраста…

– Ты на клеймо глянь, бестолочь княжеская, да родители прапрапрабабки Фраста тогда ещё в куколки играли…

– Да, это точно его клеймо, я листала «Историю оружия», мне Линар читать давал…

– Не поминайте в приличном обществе, баронетта, этого лихоимца, Навакова груша ему вместо яйца….

– Мастер Пэвер!..

– Молчу, баронетта, виноват, взволнован…

– Ты когда-нибудь встречал такую сталь?

– Древние предметы…

– Стал бы мастер Лано ставить клеймо на древний предмет…

– Перечитайте «Архивы Оружейной палаты Трех башен»…

– Странно. Люди зачастую относятся к оружию как к живому существу, – негромко сказала Чуба-Ху.

– Очень верно подмечено, – согласился Сварог. – Люди – они вообще звери странные, малоизученные… – Отставив бокал, он направился к стихийному клубу любителей древностей. – Ну и что означает сие кипение безудержных страстей, мастера и баронетты?

– Ты что, не слышал о Битве Начала? О Звере? О Лано-Безумце? – изумился Клади, полыхнув изумрудом широко распахнутых глаз. Но тут же спохватилась: – Впрочем, да, конечно, откуда….

– Шпага из костей Зверя, – доложил Пэвер, нежно поглаживая эфес.

– Похоже на правду, – признал Рошаль. И скривился, как от зубной боли: – Ещё и это…

– Так, а теперь без прыжков под потолок и таинственных недомолвок. Конкретно и предметно, как на утреннем разводе, – потребовал Сварог. – В чем дело?

Рассказывали сообща. Главную партию вёл Пэвер, но его постоянно дополнял Рошаль, тоже неплохо разбиравшийся в истории Атара, Олес приводил строки из баллад, Клади, когда дело доходило до версий, прямо-таки засыпала версиями. А Сварогу приходилось дирижировать этим хором, чтобы добиться связности и вразумительности.

Ну, в общем, рассказали. Поведали историю, которая скорее всего могла сойти за вымысел, за плод коллективного мифотворчества, если бы не набиралось прямо-таки в избытке прямых и косвенных доказательств событиям пятисотлетней давности.

…..Все народы Атора сохранили память о тех сорока днях всеобщего ужаса (число дней варьировалось от дюжины до сотни, но большинство историков сходилось именно на цифре сорок). Разные народы нарекли эти четыре димерейские недели по-разному: Битва Начала (Гаэдаро, Шадтаг), Проклятые Дни (Бадра), Приход Зверя ( Нур, Вильнур) – и так далее.

Прошло приблизительно лет пятьдесят со дня высадки на Атаре первых беженцев с Граматара. Ещё только успели возвести дома, на скорую руку обнести зачатки городов частоколом, отогнать нечисть подальше от поселений, первых детей народить, уладить кое-как отношения с соседями, наметить первоначальные, ещё сотни раз потом перекраивавшие границы… когда явился Зверь.

Чудовище, ставшее кошмаром для едва оправившихся от бегства с Граматара людей, прозвали Зверем. Зверем оно и было, но очень непростым.

И что любопытно. Не наблюдалось расхождений в том, откуда Зверь явился. Хотя казалось бы вот тебе, народная фантазия, простор для предположений. Скажем, Зверь с Атаром поднялся со дна и до поры до времени скрывался в каких-нибудь пещерах. Допустим, создан и послан Ловьядом. Наконец, пучиной морской рождён. Однако дружно сходились на том, что Зверь перебрался на Атар (или, как вариант, был переправлен на Атар) с одного из Блуждающих Островов. Либо виной всему общая и стойкая нелюбовь атарцев к гипотетическим островитянам, которые-де живут припеваючи, горя не мыкая, особенно обостряющаяся с приходом Тьмы, либо действительно что-то определённо указывало на островное происхождение Зверя. Правда, что именно указывало, народная память не сберегла.

Если отбросить поэтические преувеличения, оставив лишь всеми источниками подтверждаемые данные, то Зверь выглядел так: высотой двадцать-тридцать каймов, туловище схоже с медвежьим, густая белесая шерсть свисала до земли, передвигался на шести лапах, впивавшихся в землю когтями, что твои крючья лесосплавщиков, голова на необъятном туловище казалось маленькой, морда плоская, безносая, из пасти торчали огромные металлические клыки, не просто сабельной формы, но и заточенные тем же манером и до той же остроты, как затачивают сабли.

Зверь перемещался на удивление быстро, легко догонял бегущего человека. Он обходился без сна, но ночью двигался значительно медленнее, ночью замечал людей, лишь когда те попадали в свет, излучаемый его огромными, круглыми, немигающими глазами.

Зверь пришёл убивать. Причём только людей, напрочь игнорируя зверей и нечисть, даже если последняя принимала человеческий облик. Причём он не питался Людьми, не грабил их, он просто убивал их – и шёл дальше. Шёл наобум, выискивая следы человеческого присутствия(дороги, вырубки, поля, печные дымы и дымы костров, не говоря уж о деревнях и городах), а их он определял безошибочно. За сорок дней он успел обойти весь материк.

Убивал он, догоняя человека и наступая на него. Клыками пользовался как вспомогательным средством: для разрушения преград и домов. Пасть не задействовал вовсе, хотя в некоторых преданиях, главным образом в песнях, Зверь предстаёт изрыгающим огонь, сжигающим все на сто кругов.

Люди бились со Зверем как могли. Но могли они, как сразу стало ясно, немногое. Пули и стрелы его не брали, каменные ядра, пущенные из катапульт, не причиняли Зверю никакого вреда. Впустую пропадали выстрелы из баллист, метающих пятикаймовые копья. Копья застревали в туловище или лапах Зверя, он обламывал древки о камни и бульдозером пер вперёд как ни в чем не бывало. Предания утверждают, что и магия (а люди, плюнув на запреты Пресветлого не заниматься колдовством и не якшаться с колдунами, призывали на помощь магов) оказалась бессильной перед Зверем.

Некоторые в панике грузились на корабли и покидали Атар, но, кроме как в Гидернию, плыть было некуда, а Гидерния к своему острову никого не подпускала, тех же, кто подбирался и тайком высаживался, уничтожали карательные отряды гидернийской армии.

Когда улеглась истерика, посеянная Зверем в первую неделю своих кровавых блужданий по Атару, то паника постепенно перешла в злость, а злость заставила людей как-то организовываться и думать. После чего они принялись вести на Зверя расчётливую охоту.

Однажды удалось со всех сторон поджечь лес, в который вошёл Зверь, но тот выбрался из огня.

Шерсть его сгорела, Зверь превратился в обугленное чёрное страшилище, но страшилище живое и лютое. Люди стали заманивать Зверя в ямы, предварительно врывая в её земляное дно затесанные колья. Заманивали так: один доброволец показывался Зверю, тварь начинала преследование, ступала вслед за дичью на прутья, прикрывающие отверстие в земле. Человек, разумеется, погибал в той же яме, в которую проваливался Зверь. Тварь из ловушек выбиралась, впиваясь в стены своими невероятно длинными и сумасшедше цепкими когтями, но, напарываясь на колья, все же пропарывала себе шкуру и внутренности. Люди устраивали камнепады, когда Зверь оказывался в горах. Тут-то и стало выясняться, что Зверь, кем бы он ни был на самом деле, истребим. Уже не так он был проворен в беге, часто останавливался, замирал и бывало подолгу выстаивал этакой статуей посреди равнины или леса.

И однажды не смог выбраться из очередной ямы.

Яму забросали землёй и камнями. Но чёртова тварюга сумела как-то подобраться к краю и высунуть наружу голову. На голову обрушилось все, что принесли с собой и держали в руках люди. Когда Зверь перестал шевелиться, его полностью откопали и разодрали в клочья.

Нутро Зверя повергло людей в суеверный ужас. О подобном им доселе даже слышать не доводилось. Шкура тварюги по прочности оказалась несравнимой ни с одной кожей. Кости Зверя были сделаны из сплава, неизвестного на Агаре, лишь похожего видом и некоторыми свойствами на сталь, но все же сталью не являвшимся. С металлических костей содрали обыкновенное мясо, красно-белое кровоточащее мясо животного. А вот жилы, опять же немыслимо прочные, привели людей того времени в полное замешательство – их описания предельно туманны, тут тебе и «серебро в оболочке», и «сверкающие нити в смоле». Ещё из Зверя извлекали («выковыривая из мяса, вытряхивая из ливера, отделяя от костей») простые камни, драгоценные и совсем неясно какие, которые фольклор сохранил как «смешные капли» или «смешные камни».

В яме над останками Зверя развели гигантский костёр, и поддерживали его, по некоторым легендам, аж до годовщины победы над Зверем.

Конечно, каждый народ окончательную победу над Зверем приписывал своим предкам. И Тарос его ведает, чей народ в самом деле заслуживает называться народом-победителем. Зато место, ставшее могилой Зверя, было известно всем – в Запретных землях, недалеко от границы Вадры. Страх перед Зверем сохранило лишь поколение, видевшее его воочию. Следующее поколение атарцев к останкам Зверя относилось уже без прежнего священного трепета. Начиная с этого времени и задолго до того, как странной тварью всерьёз заинтересовались конторы, могильник не раз разрывали, не раз вновь закапывали (взвалить на себя обязанности могильщиков пришлось бадрагцам). Что не сгорело в огне, разворовали и растащили по разным странам. Кстати, послухам, конторам уже мало что досталось.

С тех пор останки Зверя всплывали то там, то сям. Их пристраивали не только в коллекции, но и пускали в дело – ну кому в хозяйстве не сгодится сверхпрочная кожа или полосы нержавеющего металла? Не говоря уж про драгоценные камни…

И жил в Фагоре такой малость чудаковатый кузнец по прозвищу Лано-Безумец. К нему, как до того ко многим кузнецам, попали кости Зверя. И Лано-Безумец додумался… Или кто свыше фагорца надоумил, или, что называется, осенило, или, как часто происходило в истории, случай помог (случайно уронил в молоко, случайно облил кипятком, случайно помочился на заготовку – глядь, и получилось) – но вот додумался, как перековывать Звериные кости, как придавать им свою форму. Лано стал единственным, кому за пятьсот лет удалось укротить неподатливый металл.

Раскрытым секретом кузнец, понятное дело, ни с кем не делился, даже подмастерьев тут же из кузницы всех повыгонял, чтоб ничего не пронюхали. И, как это часто случается с единоличными обладателями тайн, счастливая звезда его быстро закатилась. Неустановленными личностями Лано был похищен и запытан до смерти. Фагорский кузнец успел выковать из Звериного металла лишь браслет и шпагу.

Личное клеймо Лано-Безумца и обнаружил суб-генерал на клинке. Конечно, кузнец выковал массу шпаг из обыкновенной стали. Но Пэвер выявил, по крайней мере, три серьёзные причины, позволяющие считать, что к нему попало легендарное изделие легендарного кузнеца.

Во-первых, обыкновенную шпагу Фрасту не поднесли бы. А поднесли её адмиралу в числе прочих даров жители прибрежного фагорского города Конверума, когда эскадра адмирала дымила под окнами конверумских домов на набережной, наводя фагорцев на невесёлые думы о прямой наводке. Провинились же фагорцы перед гидернийцами тем, что ограбили торговый пароход, шедший по Руане из Гидернии в Бадру. Когда выяснилось, чьих рук работа, король Фагора быстренько открестился от щекотливого дельца, официально заявив, что гнусный и подлый грабёж – наглое самоуправство властей города Конверум, которые, дескать, давно разглагольствуют об отделении их провинции от Фагора и давно столичным приказам не подчиняются. Вот и был отправлен адмирал Фраст с эскадрой в придачу в Конверум – разбираться со сложной проблемой репараций и контрибуций.

Поскольку шпага златом-серебром и каменьями-алмазами не украшена, то ценность её в ином. В чем именно, косвенно указывает надпись, выгравированная на эфесе: «Достойнейшему адмиралу Фрасту от Конверума, да обогатишься храбростью людей Начала».

Во-вторых. На самом клинке Пэвер разглядел не только клеймо Лано-Безумца, но и строку из «Прощания Рогнега» – фагорского эпоса, посвящённого борьбе со Зверем: «Храбрых повёл, а трусливых погнал».

«Надпись сделана самим Лано, разорви меня кабан, – уверенно заявил Пэвер. – Обратите внимание на написание апострофа после литеры „эс-пато»: его отменили в начале второго века, то есть задолго до рождения придурковатого Фраста".

В-третьих. Пэвер провёл ногтем по тёмному металлу, и на клинке отчётливо проступила полоса синеватого отлива. Это совпадало с описаниями свойства таинственного металла, из которого сотворены были кости Зверя.

Все предметы, сохранившиеся от Зверя, будь то обрывки шкуры или камни из утробы, или что угодно ещё, – обладали неведомой природы силой. Если два предмета соединятся вместе – любые предметы, из того, что составляло некогда единое целое по прозвищу Зверь, – то эта сила всегда, неизменно проявляла себя. Достаточно произойти соприкосновению останков, чтобы сила вырвалась наружу и… И одним лишь Таросу с Кайкатами и Наваками ведомо, что могло произойти потом. Выброс силы проходил каждый раз по-разному.

Некий Торний из Локузора написал книгу, в которой собрал случаи воссоединений частей Зверя. Конечно, трудно сказать, насколько Торний был скрупулёзен в перепроверке историй, от кого-то слышанных, где-то прочитанных, но что точно – чтение получилось захватывающим благодаря детективной непредсказуемости каждого случая соединения частей. Пэвер и Рошаль привели несколько эпизодов из книги Торния. Например, браслет, выкованный Лано-Безумцем, достался в наследство брату Лано, а тот продал его некоему коллекционеру. А у последнего в собрании занятных вещиц уже хранился кусок шкуры Зверя размером с ладонь. И коллекционер как-то придумал обернуть кожей запястье, а поверх неё надеть браслет. В результате чего новый владелец браслета получил для своей руки силу Зверя. Этой рукой он мог раскалывать камни, заваливать вековые деревья, крушить стены, однажды стянул с мели корабль. Довольно скоро коллекционер (разумеется, нечаянно) перепутал желудочный отвар с крысиным ядом, браслет с его руки пропал, дома его не нашли, и след ещё одного изделия фагорского кузнеца Лано-Безумца потерялся. Торний осторожно намекает в конце главы, что к несчастью с коллекционером приложила руку одна из служб, каковым предписано печься о том, чтобы новейшее оружие пополняло родные военные склады, а вовсе не склады потенциального противника.

Или вот ещё: некий крестьянин, наслушавшись историй о чудесах, связанных с останками Зверя, и зная, что дома у него служит вешалкой Звериная кость, купил на ярмарке камень якобы со следами Звериной крови. Отдал за него половину денег, вырученных от продажи двух возов пшеницы. Вернулся домой. Жена успела лишь провыть: «Горе мне, горе», успела схватиться за ухват, но выволочку устроить не успела... Был муж, держал в руках булыжник и железку, сверкнуло, как во время Порохового праздника – и нету мужа. Да и крышу дома снесло. А незадачливый крестьянин только что видел перед собой лицо дражайшей супруги, как вдруг видит совсем другое: под ним проносятся, сливаясь в зелено-сине-серо-белые полосы, леса, реки, озера, дороги, города-деревеньки. Потом внизу пошла одна синь, в которую его и ввергло, как копьё в болото. Выплыл как-то мужик, утопив взрывоопасные драгоценности, огляделся и обмер. Вокруг одна океанская вода и берегов не видать. Горемыку на его счастье заметили с проплывавшей мимо рыбацкой шхуны.

Сомнительной достоверности историй, подобной последней, набиралось в книге подавляющее большинство. О шпаге же Торний написал всего лишь, что, вроде бы как, выковав, Лано-Безумец тут же продал её некоему вельможе то ли из Фагора, то ли из Бадры.

– Ваш клык, мастер Сварог, можете не прикладывать. Он, конечно, тоже от зверя, но от зверя размером с собаку, – съехидничала Клади.

Церковь толковала приход Зверя как ещё одно проявление Тьмы, ниспосланной за грехи людские и все такое прочее, и призывала держаться подальше как от самого могильника, так и от вещей, из могильника добытых и грех впитавших. На кого-то, как всегда, вразумления церковников действовали.

Для атарцев та Битва Начала, предания о которой каждый слышал с колыбели, стала не просто частью героического прошлого. Почти каждая семья в каждой стране потеряла кого-то в те сорок дней. О Битве Начала не давали забыть могилы предков. Ни одна война не наносила такого урона. Гидернийцев же беда обошла стороной, вот для них-то, всегда с пренебрежением смотревших на Атар, Зверь и связанное с ним представлялось мифами отсталых народов. Как считал Пэвер, гидернийцы так и не раскумекали, что свалилось им в руки. А уж после того, как помер Фраст, шпага превратилась не более того чем в личную вещь «великого, по их мнению, адмирала, только тем и ценную, а по моему мнению, кстати, адмиралишка этот – напыщенный и крикливый болван, флот которого разгромила бы и флотилия плоскодонок, если такую кто-то бы удосужился собрать».

Страсти по шпаге улеглись. Завершая историю, Пэвер сказал:

– А не попробуете ли гикорат, мастер Сварог? Тут кто-то очень образованный, – Пэвер, иронически вскинув бровь, покосился на Олеса, – высказал предположение, что шпага состоит в родстве с древними предметами.

Сварог пожал плечами, дескать, отчего же не убедиться, достал из кармана рубин, поднёс его к тёмному клинку. Гикорат, иными словами – детектор предметов, созданных до первого наступления Тьмы, должен был вблизи тех самых предметов запульсировать багровым светом. Но на сей раз рубин никак не прореагировал на шпагу. Возвращая камень в карман, Сварог наткнулся пальцами на подаренный смятенным клык.

– Ну, чтобы уж снять подозрения баронетты и избавить себя от её насмешливого язычка… – Сварог выудил из кармана подарок юродивого. Действительно, клык величиной в полмизинца на украшение пасти знаменитой зверюги никак не тянул. – Интересное занятие, с лихвой заменяющее собирание марок и рыбалку, – ходить со шпагой и прикладывать её ко всему, что ни…

Вспышка света ослепила, словно в каюте рванула шоковая граната.

Двумя пальцами поднося клык к тёмной стали клинка, Сварог почувствовал изменения. Сначала в подушках пальцев началось жжение, потом в них впились невидимые иглы, и тут же включилось что-то вроде магнитного поля: кость и металл потащило друг к другу.