Текст книги "Чужие паруса"

Автор книги: Александр Бушков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Глава пятая
Ты морячка, я моряк…

Сварог тонул. Погружался все глубже и глубже в вязкую морскую воду, вокруг становилось все темнее, все больнее давило на уши, но пошевелиться, забарахтаться, рвануться вверх, к воздуху и свету, он почему-то не мог – ноги и руки его не слушались. Хотя он дышал, это бесспорно. На секунду возникло недоумение – как же это так, господа хорошие?! – а потом он вспомнил: есть у него такая способность, дышать под водой. Страха не было. Было интересно, чем все это кончится, и немного тоскливо – жаль, что все кончилось именно так…

А потом мир немного сдвинулся, и Сварог без всякого удивления обнаружил, что стоит на каменистом берегу, у самой кромки воды. Ленивые волны прибоя с шорохом наползают на гальку и откатываются, наползают и откатываются… Океан простирался до самого горизонта. Ни солнца, ни луны, ни прочих небесных тел на небе не наблюдалось, однако откуда-то свет все же исходил – раз он явственно видел камни и берег без всякого «кошачьего глаза».

Позади раздалось вежливое покашливание. Сварог захотел оглянуться, но ничего не вышло: тело по-прежнему его не слушалось. И тогда он понял, что все-таки утонул и ныне пребывает на морском дне – совсем как приснопамятный Садко. А океан под ногами – это… это… вот бляха-муха, что ж это за океан под водой, а?..

– Не забивайте себе голову всякой ерундой, граф, – сказали за спиной. Голос был мужской. Спокойный и уверенный. – Океан как океан. Не в нем дело.

– А в чем? – спросил он. Сзади хмыкнули.

– Вы нас, право, удивляете, граф. Ни страха, ни паники, ни агрессии… Впрочем, это даже хорошо – что удивляете. Значит, на карте судеб появляются новые варианты, ранее неучтённые. Предопределённость может быть изменена…

– Полагаю, спрашивать, кого это «вас» я удивляю – излишне?

– Пока да. Вы не готовы.

– Так я умер?

– Это с какой стороны посмотреть, – не задумываясь, ответил человек сзади. – Возможно, что смерть есть лишь рождение для другого мира… Впрочем, это тоже не важно. Вы, кажется, хотели найти дорогу в свой мир?

– Типа того…

– Это можно устроить.

– Условия?

Искренний смех. И непонятный шорох, будто огромная птица расправила крылья.

– «Условия»! Великолепно, честное слово, великолепно.

– Просто что-то слишком часто мне в последнее время обещают помочь и отнюдь не бескорыстно, – заметил Сварог. – Это, знаете ли, наводит на размышления…

– Ну, о наших условиях, с вашего позволения, поговорим в другой раз. Вы, повторюсь, ещё не готовы. Сначала вы должны понять, что собой представляет мир этот. Увидеть его целиком – и тогда, возможно, наши условия не покажутся вам… скажем так: странными. Ведь если странное – значит, непонятное. А непонятное всегда пугает, не так ли? А мы не хотим, чтобы вы пугались, граф.

– Да я как-то особо и не пугаюсь…

– Это потому что вы ещё не видите. Даже о своих друзьях вам известно только то, что они сами позволяют вам знать.

– Так умер я или нет? Уж это-то я имею право знать?

– Да что вы, в самом-то деле… Живы, живы, успокойтесь. Вас несильно задело, корабль был уже далеко – а поражающая сила тех славных плевков прямо пропорциональна квадрату расстояния до цели, это же школьный курс…

– И кто в меня стрелял? Некто за спиной тяжко вздохнул, и на этот раз совершенно точно зашуршали крылья.

– Да какая разница?!. Нет, все же вы ещё не готовы. Прощайте, граф. До, надеюсь, скорой встречи.

Воздух прямо перед Сварогом распахнулся, раскрылся, как трещина в орехе, и оттуда, из бездны, хлынул ослепительно чёрный свет, настолько чёрный, что Сварог непроизвольно зажмурился.

…И открыл глаза не сразу. Сначала прислушался. Человеческих голосов не услышал. Равно как и иных звуков, указывающих на чьё-либо присутствие: посвистывания там, посапывания, шевеления, скрипа стульев или шарканья подошв. Вместе с тем не наблюдалось и полного, тотального, в своей абсолютности завораживающего и пугающего беззвучия, как давеча в океанской пучине. Эфир отнюдь не молчал. Откуда-то издали доносились то ли хлопки, то ли шлёпки следовавшие друг за другом через равные и короткие промежутки. Словно с методичностью робота выбивают бельё.. или… или забортная вода оглаживает корпус рассекающего её судна. Из того же далека долетал ровный беспрестанный гул, напоминающий жужжание рассерженного жука. Намного ближе к Сварогу раздавалось мерное (и мерностью своей несовместимое с человеческими действиями) поскрипывание. Причём поскрипывало, что называется, в разных местах: и над головой, и слева, и в ногах. Короче говоря, все вместе взятое наводило на мысль о плывущем корабле. Ну, слава Богу…

И ещё в звуковую картину вкраплялся гораздо более близкий, чем шлёпки и гул, шум. Что-то до боли знакомое…Льющаяся вода? Во всяком случае, похоже. А это что? Показалось, или действительно что-то приглушённо звякнуло и за этим последовало неразборчивое восклицание?..

К анализу ситуации подключилось обоняние. Пахло, надо сказать, недурственно. Приятственно пахло, надо сказать. Над Сварогом плавали ароматы крепкого мужского парфюма, свежего белья, слегка припахивало хорошим табаком…а ещё ноздри щекотал тот трудно; поддающийся описанию, но всегда безошибочно отличаемый от прочих запах моря.

Тело же чувствовало комфорт. Мягко снизу, удобно голове, до подбородка прикрывает нечто одеялоподобное. И ещё тело ощущало едва заметное, ласковое покачивание.

Значит, все-таки корабль. Будем надеяться, тот самый. Впрочем, и «тот самый» может находиться в разных руках…

Кстати, о руках. Сварог легонько пошевелил конечностями. Ну да, свободен. Это отрадно, хотя тоже не повод прыгать от счастья: «Мы победили, мы победили!». Попутно Сварог сделал ещё одно открытие, и оно… нет, не удивило, не озадачило… скажем так: самую малость смутило. Оказывается, он был гол, как Адам до сотворения Евы.

Вот теперь рекогносцировка посредством четырех из пяти органов чувств завершена. Вывод – не отыскивалось причин, чтоб и дальше притворяться колодой. Сварог поднял веки.

Сперва, как и ожидал, он увидел потолок: низкий, светло-серый, посередь которого на крюке болтался до омерзения знакомый гидернийский фонарь. Разве что этот, в отличие от попадавшихся Сварогу ранее, был раза в два крупнее, горел ярче и помещён, навроде попугая, в клетку-жалюзи. Ну да, выключатели одноразовым светильникам не полагаются, фитильков, которые можно прикрутить, чтоб не коптили, нет, значит, затемнение обеспечивают металлические створки.

Он резко сел – и, как выяснилось, сел на кровати, в белоснежном ворохе постельного белья. Белья, следует признать, отменного качества. Прямо как в графской опочивальне фамильного манора. А на подушках с пижонским размахом вышит шёлковыми нитками вензель – переплетение букв "К" и "Д". Ещё отметим, что кроватка явно чрезмерных для военно-флотских нужд размеров. Уж никак не матросский рундук, к радости моли и жучков-короедов набитый нехитрым скарбом, а полномасштабное, годное для нешуточных плотских утех ложе в стиле какого-нибудь сластолюбивого Людовика номер такого-то. Сварог резко свесился вниз, заглянул под ложе. Злобные морские демоны, пиратствующие ниндзя и всяческие гидернийские партизаны там не обнаружились. Под кроватью в ряд стояла оставшаяся в наследство от прежнего владельца батарея пустых бутылок. «Надо будет распорядиться, чтоб убрали, а то позорит, понимаешь», – хмыкнул Сварог и вновь сел.

От резкого движения помутилось в глазах и заныл ушибленный о палубу затылок. Сварог ощупал голову – внушительная шишка. И, как хор в древнегреческой трагедии, нытьё в затылке подхватили все наличествующие болячки: ушибы, ссадины, царапины. Ну это ерунда. Это мы заклинаниями быстренько подлатаем. Главное – живы. Главное – зелёный плевок задел только краем, как совершенно справедливо заметил некто из сна. Нет, блин, ну и приснится же такое… Или здесь сны тоже вещие? Очень, знаете ли, похоже. Вот только вопрос: о чем они вещают?

Взглядом он пробежал по переборкам, как и в адмиральском салоне, обшитым лакированным коричневым деревом. С двух сторон смотрят друг на друга картины в толстых золочёных рамах: работа кисти местного Айвазовского, изобразившего трехмачтовую шхуну, которая средь бурных волн угодила в объятия гигантскому осьминогу и безысходно заваливалась набок, и портрет. А-а, знакомая физия! Довольно похоже намалевали, хотя мягкому подбородку, погрешив против истины, придали волевые очертания и переборщили с романтическим блеском очей. Правый нижний угол портрета пересекали строчки, утопающие в восклицательных знаках и оканчивающиеся разудалой хвостатой подписью. Не иначе дарственная надпись художника, осчастливленного заказом от его знаменитости шторм-капитана Ксэнга, командира одного из самых грозных кораблей Великой Гидернии.

Недалече от портрета прижата скобами к лакированной панели какая-то неразумно длинная шпага в исцарапанных, древнего вида ножнах, под ней пристроен календарь… Хм, весьма любопытный, надо отметить, календарик. В том, какой сегодня на дворе день, помогают разобраться жирные чёрные крестики, которыми бывший обитатель этих хором зачёркивал прожитые дни… Прям как солдат-срочник, изнывающий по дембелю. Так вот: перечёркнутые числа позавчера как закончились. Новые цифры во главе с красной единицей (можно догадаться, что день высадки непременно станет воскресеньем) ждут своего часа в «подвале» длинного, как плавание через океан, листа. А между старыми и новыми числами, между зачёркнутыми и нетронутыми – в большом количестве заготовлены пустые клетки. И две пустышки уже перечёркнуты – ага, следует так понимать, идёт второй день увлекательного плавания в нулевом году. Мы окунулись, согласно гидернийскому времяисчислению, в безвременье, где нет ни дней недели, ни чисел месяца. Какой-то неправильный подход, дорогие товарищи, вы не находите? И нам придётся ждать нового временного цикла до тех пор, пока гидернийцы не соизволят высадиться на Граматаре? А ежели мы несогласные?..

И ещё один предмет удостоился быть вывешенным на стену: карта под стеклом. Старинная – если, конечно, не умелая подделка под старину. Бумага в трещинах и разрывах, с одного угла обгорелая. Нарисован на ней материк незнакомых очертаний, а вокруг вовсю резвятся намалёванные звери самого что ни на есть фантастического пошиба. Целый зоосад невиданных тварей. Иные тесно сплетены, иные заслоняют друг дружку, рычат, грызутся, бодаются. Зверюшки все больше незнакомые, разве что вон дракон или козёл, правда, с заячьим хвостом, – а вот дальше пошла такая жуткая помесь всех со всеми, что невольно закрадывается подозрение: уж не карта ли острова доктора Моро висит тут на видном месте? Ну а если серьёзно… если серьёзно, то наверняка неведомый топограф фантастическими гибридами аллегорически обозначал течения, ветра, впадины, мели, а также рельеф, ландшафты и прочее – похоже, по-другому обозначать не обученный. М-да, чтоб прочесть такую карту, поди, мало быть просто топографом и в придачу зоологом – ещё надо знать вивисекцию и разбираться в древней мифологии не пойми какой страны…

Карта, как и шпага фамильная – небось реликвия, что-то вроде от прадеда к деду, от потомственного моряка к продолжателю династической традиции.

Каюта – а дедукция, завещанная мистером Холмсом, подсказывает, что перед нами капитанское обиталище – располагала двумя дверьми. Та, что напротив кровати, несомненно вводит в коридор, а куда ведёт вторая, которая значительно уже и ниже первой, Сварог, в общем-то, тоже догадался.

За спиной – он оглянулся – иллюминатор, открывший графскому взору полную морскую лепоту, усладу для мариниста. Бледно-зелёная океанская равнина, покрытая кружевами «барашков», не ходила ходуном, не обдавала девятыми валами, а размеренно перекатывалась невысокими горбами. Впору самому хватать пастельные карандаши и запечатлевать бугры морские…

Стоять. Из какой такой шкатулки выскочили эти «бугры»? В высшей степени неслучайные… Ну да, как же, как же. «Не ходи на бугры морские», – некстати или, наоборот, кстати пришли на ум слова, вернее, бредни юродивого, которого они с Клади повстречали на пути в город Митрак…

Так, шаур здесь. Вон он, поблёскивает на прикроватной тумбочке. А за его рукоятью багровеет рубин. Бумага Ваграна где? В кармане. Значит, что? Значит, вокруг свои?

Сварог соорудил себе утренний набор джентльмена – кофе и сигарету. Вполне допустимо, поправился граф, не утренний, а дневной. Кстати, проникающего в иллюминатор света хватало и без гидернийского светильного чуда. Что, уже день? Интересно, сколько ж он провалялся в забытьи? Судя по отсутствию грохота тонущего континента и дымов снаружи, корабль отдалился от опасного берега на изрядное расстояние. Теперь бы выяснить – на какое. И куда это мы направляемся. Скорость, судя по всему, не очень большая… Но выяснять ничего не хотелось. Тело окутывала ласковая истома, душу – спокойствие и умиротворённость, а разум – абсолютный пофигизм. После, все после. А вот фонарик можно было и затемнить, просто кому-то лень было морочиться с залезанием на стул и с кручением рычажков. Понятно – кому именно лень, вон знакомая одежда брошена на кресло…

Сварог, попивая кофеёк, свесил ноги с постели с той стороны, где к кровати притулилась тумбочка. На тумбочке, помимо шаура, рубина и карты, Лежала раскрытая тетрадь. Её, а не оружие взял в руки Сварог и положил на колени. А на место тетрадочки определил кофейное блюдце, превращённое в пепельницу.

Мягкая, явно дорогая кожа переплёта ласково и приятно, как холёный кошак, тёрлась о ладони. Да и бумага на тетрадь ушла не из дешёвых, не из макулатурной переработки – белее белого, с хрустом перелистывающаяся, одно удовольствие на такой писать.

Бегло просмотрев записи, сделанные образцовым, как шеренги прусских солдат, почерком, Сварог уяснил, что он держит в руках. Не судовой журнал, как он сперва подумал, – личный дневник капитана, пардон, шторм-капитана Ксэнга. Наверное, мастер Ксэнг открыл для себя истину, что он живёт в судьбоносное время великих перемен-переломов и потому не может не оставить потомству, будущим Ксэнгам, увлекательного рассказа о последних днях одной великой эпохи и первых днях эпохи ещё более великой.

Сварог раскрыл тетрадь на последней записи.

«Сегодняшний день вновь наполнил меня небывалой гордостью за свою страну. Прими, Тарос, мою благодарность за то, что мне выпал счастливый жребий стать по праву рождения подданным Великой Гидернии. Однако не в первый раз я задаю себе вопрос: одно ли везение тому причиной? И все больше склоняюсь к тому, что не одно… Сегодняшний день снова навёл меня на размышления о теории астроморфизма. Отбор вершится на небесах. Там выносят приговор, кому быть, кому не быть. Решают, глядя на дела отцов и матерей. Мы зарабатываем для своих детей право быть Гидернийцами. Дети достойных родителей, получающие их кровь, дети, которых ждёт воспитание в добродетельных семьях, где живёт подлинный гидернийский дух, – они и только они допускаются быть рождёнными. Мертворождённые младенцы, дети, которым суждено прожить недолго, – вот отбраковка в этом отборе. А также рождённые больными, уродами, умственно неполноценными (думаю, это специальная кара за особо тяжкие прегрешения родителей) – то есть те, кого справедливо и мудро двести тридцать лет назад повелел „вывозить на глубины и топить вместе с щенками, кошками и прочей мусорной грязью» своим указом король Инруан. Право же, я не буду удивлён, если в недалёком будущем теория астроморфизма найдёт научное подтверждение. Читающим эти строки я порекомендовал бы обратиться к трактату основоположника астроморфизма Прата Брольтэнга „Откровения, написанные облаками"".

– Всенепременнно, – пробурчал Сварог.

«Возвращаюсь к дню сегодняшнему, – писал далее образованный гидернийский капитан. – Наблюдая, как горят деревянные тоурантские башмаки, на которых в глупой самонадеянности эти людишки мечтали одолеть океан, глядя, как неразумно они ведут себя, предпочитая мучительную смерть в береговом огне лёгкой и быстрой смерти от пули, я представил себе, что было бы, доплыви они до гидернийского Граматара. Не надо быть Акумелой-Придумщиком, чтобы вообразить ту картину. („Что за Акумела такая, почему не знаю?» – подумал Сварог.) Эти существа стали бы воспроизводить ту убогую жизнь, что вели на Атаре. Для чего каждый из них живёт? Жрать, пить, спать испражняться и плодиться. Ничего более. Жизнь без Цели оправдывает лишь существование тварей неразумных и бессловесных. Человек без Цели пуст, как соломенная кукла. Зачем тогда ему жизнь и чем она отличается от небытия? Такая же пустота. Цель же очевидна для любого разжитого человека – общее дело, общее величие. Кто называет Гидернию злодейским государством, забывает о том, что Гидерния раз в столетие неизменно предлагала свой патронат всем без исключения странам. Подчинение нашему королю, соблюдение гидернийских законов позволили бы со временем потомкам ныне живущих не-гидернийцев стать полноправными подданными нашего короля…Но никто не согласился. Так кто же виноват, что им не суждено ступить на землю Граматара? Если тонущему человеку протягивают руку, но он за неё не хватается, то кого следует винить в его гибели? Неужели протянувшего руку – за то, что, видите ли, не вытащил утопающего силком из воды? Этим атарским существам не суждено достигнуть величия, им не суждено испытать счастья приобщенности, когда твоя капля, сливаясь с тысячами других капель, образует море. Приблизить, а может быть и самому дождаться восхода истинного Величия: достижение долголетия, а вслед за ним бессмертия, возвращение умерших из Океана-Без-Берегов, странствия по тропам, где никто никогда ещё не был.."

– Так, так, – пробормотал себе под нос Сварог, – уже теплее. Если это не метафора, то капитан явно имеет в виду не простые тропы, а те самые – Тропы. В тетрадочке, пожалуй, есть смысл покопаться на досуге. Глядишь, Ксэнг где и проговорился об аппарате, пусть просто намекнул на его существование – а это уже ниточка, или намекнул на существование какого иного подступа к Тропе…

«Не долее чем через час, когда вернётся с берега мастер Р., я отдам приказ на отплытие. Что я буду ощущать, оглядываясь на уходящий под воду Атар? Наверное, то, что план „Гидерния без скверны» близок к завершению…"

На этом последняя запись заканчивалась. Тетрадь была исписана на треть, и больше уж ей не суждено пополниться измышлениями мастера Ксэнга. Сварог полистал капитанские мемуары, выискивая взглядом ключевые слова. Ага… Глаз наткнулся на небезынтересное слово «острова». Уж не о тех ли самых речь идёт?

"…Человека за бортом заметил баковый наблюдающий. В подзорную трубу я разглядел голову над водой, накрытую, как капюшоном, чёрной материей, и руки, которые до запястий облегала все та же материя. Недалеко от места, где был замечен человек за бортом, растеклось по поверхности радужное пятно, напоминающее масляное. Иных признаков кораблекрушения, если пятно можно отнести к таковым, осмотр в трубу не выявил. Человек плыл, плыл умело и плыл не в сторону острова. Остров, обнаруженный нами по системе Вахлонда, перемещался с той же скоростью и в прежнем направлении. Посовещавшись с мастером Р., я приказал изменить курс. Мы сошлись на том, что остров, единожды обнаруженный, сможем отыскать и вновь. Пловец же мог утонуть или пасть жертвой хищной рыбы. А человек за бортом мог сообщить нам ценные сведения о тех же островах. Тем более – откуда он мог взяться в открытом океане, если не с одного из островов?

Я приказал готовить к спуску на воду катер. Расстояние до пловца в момент обнаружения составляло около четверти кабелота. В одной десятой кабелота от человека я намеревался дать „самый малый" и спустить шлюпку.

Меня сразу заинтересовало не только то обстоятельство, почему человек плывёт не к острову, а ещё и то, что человек плыл быстро, работал руками и ногами изо всех сил, словно честолюбивый матрос, бьющийся за главный приз на водных состязаниях дивизий. Заметив наш корабль, не мог же он всерьёз рассчитывать скрыться от него?

Мы преодолели первые каймы дистанции между кораблём и человеком, когда человек ушёл под воду. Совершенно в том уверен – он сознательно нырнул.

– На градус выше, мастер шторм-капитан, – вдруг произнёс мастер Р., который тоже не отнимал от глаза подзорную трубу.

Я переместил окуляр в указанном направлении и увидел примерно в пятнадцати каймах от места, где только что находился пловец, погружающийся в воду предмет. Скорее всего, хвост подводного существа. Но изогнут он был под прямым углом, с утолщением на конце, и утолщение это блеснуло, как стекло на солнце. Пловец над водой так и не показался…"

«Подводная лодка? – изумился Сварог. – Во дела! Здесь же и обнаружение островов по какой-то хитрой системе. Короче говоря, загадки ходят косяками. Касаемо подлодки, если предположить…»

Дверь ванной распахнулась. Она перешагнула порог, ступила босыми ногами на черно-красный ковёр капитанской каюты. Полотенце, по обыкновению всех помывшихся женщин всех стран, народов, планет, цивилизаций и миров, обвивало голову наподобие чалмы. Было и другое полотенце, закрывавшее тело от груди до колен.

– Ага, мы проснулись, – произнесла Клади с загадочной интонацией.

Сварог – все-таки не пристало дворянину и королю встречать даму совсем уж в неподобающем виде – подтянул одеяло, прикрывая наготу.

– Я смущена, мастер граф, – потупив взор, произнесла баронетта невинным голоском. Видимо, не от чего-то, а от чрезмерного конфуза Клади не совладала с нижним полотенцем, и оно соскользнуло с необсохшего тела. – Видите, как я волнуюсь. Одна, рядом с раздетым до полного неприличия мужчиной…

Не слишком спеша, Клади попыталась вернуть полотенце на прежнее место. Уж лучше бы не прикрывалась вовсе, потому что – ну конечно же, так вышло совершенно случайно, – заново обернувшись полосатой льняной тканью, она оставила Сварогову взгляду (который никак не хотел перебегать на иные предметы – скажем, на портрет капитана Ксэнга) белый бугорок с коричневой виноградинкой соска, скульптурно безукоризненный изгиб бедра, капли воды, прочерчивающие мокрые дорожки на нежной коже живота… Да, выходит, не сумела мужская братия сберечь от женщин великую тайну: что не так распаляет сама нагота, как полуобнаженность, будоражащая воображение… и не только воображение.

– Моветонно для незамужней баронетгы очутиться в такой пикантной ситуации, вы не находите? Бросает тень. Могут пойти толки, начаться пересуды в сферах… – Мелкими, покорными шажками японской женщины Клади приближалась к кровати. – Пострадает женская честь. – Она тяжко вздохнула. – Вам, мужчинам, конечно, все равно. Для вас это лишь очередное забавное приключение, которое можно потом рассказывать вашим дружкам за бокалом вина, а те при этом будут громко гоготать.

Отлетело в сторону второе, верхнее полотенце, выпуская на волю светлые шелковистые волны.

Сварог тайком вздохнул, поняв, что не начать ему день с обстоятельных расспросов: «Где мы, куда плывём? Какой держим курс? Каковы потери? Как наши орлы? Кто рулевой и где поселились тоурантцы?» Потому что на его дурацкие вопросы она ответит своим женским вопросом: «Кого ты больше хочешь, меня или новостей?» И не ответишь же женщине: «Я умираю, дорогая, хочу новостей». Проще уж самому себе исцарапать лицо. И стало быть, не проще ли вообще обойтись без ненужных разговоров? Тем более все меньше и меньше его интересуют новости. Что поделать, инстинкт, понимаете ли, который не заглушило касательное попадание магического плевка, берет своё со всевозрастающей силой.

– Пропала честь, пропала юная баронетта, совсем пропала в объятиях коварного обольстителя, – сказала юная баронетта, отбрасывая одеяло с чресел коварного обольстителя и опускаясь на колени.

«Кто из нас пропал, это ещё вопрос», – подумал Сварог, прежде чем забыл думать обо всем.

…Полетела на пол тетрадь капитана Ксэнга. И Сварога утянуло в тёплый водоворот, которому не хотелось сопротивляться. Он опять тонул – но на этот раз в тёплых и влажных касаниях, в шёпоте и стонах, в переплетении пальцев и тел, в изгибах и жаре её тела, в сладкой пустоте…

«Интересно, сколько ж я проспал…»

– Скажи-ка мне, – произнёс Сварог, когда понял, что вновь обрёл дар речи.

Клади приложила к его губам палец.

– Подожди. Ты же проголодался? Или, – её зеленые глаза блеснули озорными искрами, – мастер граф не сумел нагулять аппетит? Я, между прочим, голодна, как тысяча тигриц. Не соблаговолит ли мастер граф отзавтракать вместе с юной баронеттой? Только давай обойдёмся без твоих дурацких булочек.

Не дожидаясь согласия Сварога, Клади вскочила, подбежала к двери и несколько раз дёрнула за витой шнурок, подвешенный у косяка.

– Как в замке барона Таго, – вздохнула она. Обернулась. – Сейчас вы получите свой завтрак, мастер граф. Завтрак для героя.