Стихотворения и поэмы (1907-1916)

Текст добавлен: 26 сентября 2016, 00:14

Текст книги "Стихотворения и поэмы (1907-1916)"

Автор книги: Александр Блок

Жанр:

Прочая проза

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Назад к карточке книги

Блок Александр
Стихотворения и поэмы (1907-1916)

Александр Блок

Книга третья (1907-1916). Стихотворения и поэмы

СТРАШНЫЙ МИР (1909-1916)

К Музе "Под шум и звон однообразный..." "В эти желтые дни меж домами..." "Из хрустального тумана..." Двойник Песнь ада "Поздней осенью из гавани..." На островах "С мирным счастьем покончены счеты..." "Седые сумерки легли..." "Дух пряный марта был в лунном круге..." В ресторане Демон ("Прижмись ко мне крепче и ближе...") "Как тяжело ходить среди людей..." "Я коротаю жизнь мою..." "Идут часы, и дни, и годы..." Унижение Авиатор "Повеселясь на буйном пире..." Пляски смерти (5 стихотворений) "Миры летят. Года летят. Пустая..." "Осенний вечер был. Под звук дождя стеклянный..." "Есть игра: осторожно войти..." "Как растет тревога к ночи!..." "Ну, что же? Устало заломлены слабые руки..." Жизнь моего приятеля (8 стихотворений) Черная кровь (9 стихотворений) Демон ("Иди, иди за мной – покорной...") Голос из хора

ВОЗМЕЗДИЕ (1908-1913)

"О доблестях, о подвигах, о славе..." Забывшие тебя "Она, как прежде, захотела..." "Ночь – как ночь, и улица пустынна..." "Я сегодня не помню, что было вчера..." На смерть младенца "Когда я прозревал впервые..." "Дохнула жизнь в лицо могилой..." "Когда, вступая в мир огромный..." "Весенний день прошел без дела..." "Какая дивная картина..." "Ты в комнате один сидишь..." "Кольцо существованья тесно..." "Чем больше хочешь отдохнуть..." Шаги командора "Мой бедный, мой далекий друг!..." "Как свершилось, как случилось?..."

ЯМБЫ (1907-1914)

"О, я хочу безумно жить..." "Я ухо приложил к земле..." "Тропами тайными, ночными..." "В голодной и больной неволе..." "Не спят, не помнят, не торгуют..." "О, как смеялись вы над нами..." "Я – Га'млет. Холодеет кровь..." "Так. Буря этих лет прошла..." "Да. Так диктует вдохновенье..." "Когда мы встретились с тобой..." "Земное сердце стынет вновь..." "В огне и холоде тревог..."

ИТАЛЬЯНСКИЕ СТИХИ (1909)

Равенна "Почиет в мире Теодорих..." Девушка из Spoleto Венеция (3 стихотворения) Перуджия Флоренция (7 стихотворений) "Вот девушка, едва развившись..." Madonna da Settignano Фьезоле Сиена Сиенский собор "Искусство – ноша на плечах..." "Глаза, опущенные скромно..." Благовещение Успение Эпитафия Фра Филиппо Липпи

РАЗНЫЕ СТИХОТВОРЕНИЯ (1908-1916)

За гробом Друзьям Поэты "Когда замрут отчаянье и злоба..." "Ты так светла, как снег невинный..." "Всё это было, было, было..." Сусальный ангел Сон Комета "Ты помнишь? В нашей бухте сонной..." "Благословляю всё, что было..." Послания

Юрию Верховскому

Валерию Брюсову

Владимиру Бестужеву

Анне Ахматовой "И вновь – порывы юных лет..." Художник "О, нет! не расколдуешь сердца ты..." Женщина Перед судом Антверпен "Похоронят, зароют глубоко..." "На улице – дождик и слякоть..." "Ты твердишь, что я холоден, замкнут и сух..."

АРФЫ И СКРИПКИ (1908-1916)

"Свирель запела на мосту..." "Душа! Когда устанешь верить?..." "И я любил. И я изведал..." "Май жестокий с белыми ночами!..." Три послания Встречной Мэри "Усните блаженно, заморские гости, усните..." "Я пригвожден к трактирной стойке..." "Не затем величал я себя паладином," "Часовая стрелка близится к полно'чи..." "Старинные розы..." "Уже над морем вечереет..." "Всё б тебе желать веселья..." "Я не звал тебя – сама ты..." "Грустя и плача и смеясь..." "Опустись, занавеска линялая..." "Мой милый, будь смелым..." "Не венчал мою голову траурный лавр..." "Покойник спать ложится..." "Уж вечер светлой полосою..." "Здесь в сумерки в конце зимы..." Через двенадцать лет Утро в Москве "Как прощались, страстно кля'лись..." "Всё на земле умрет – и мать, и младость..." На смерть Коммиссаржевской Голоса скрипок На Пасхе "Когда-то гордый и надменный..." "Где отдается в длинных залах..." "Сегодня ты на тройке звонкой..." "В неуверенном, зыбком полете..." "Без слова мысль, волненье без названья..." "Ветр налетит, завоет снег..." "Шар раскаленный, золотой..." "Сквозь серый дым от краю и до краю..." "Есть минуты, когда не тревожит..." "Болотистым пустынным лугом..." Испанке "В небе – день, всех ночей суеверней..." "В сыром ночном тумане..." Седое утро "Есть времена, есть дни, когда..." "Я вижу блеск, забытый мной..." "Ты говоришь, что я дремлю..." "Ваш взгляд – его мне подстеречь..." "Натянулись гитарные струны," "Ты – буйный зов рогов призывных..." "Как день, светла, но непонятна..." "Петербургские сумерки снежные..." "Смычок запел. И облак душный..." "Ты жил один! Друзей ты не искал..." "Превратила всё в шутку сначала..." "Та жизнь прошла..." "Была ты всех ярче, верней и прелестней..." "Разлетясь по всему небосклону..." "Он занесен – сей жезл железный..." "Пусть я и жил, не любя..." "Протекли за годами года..." "За горами, за лесами..."

КАРМЕН (1914)

"Как океан меняет цвет..." "На небе – празелень, и месяца осколок..." "Есть демон утра. Дымно-светел он..." "Бушует снежная весна..." "Среди поклонников Кармен..." "Сердитый взор бесцветных глаз..." "Вербы – это весенняя таль..." "Ты – как отзвук забытого гимна..." "О да, любовь вольна, как птица..." "Нет, никогда моей, и ты ничьей не будешь..."

СОЛОВЬИНЫЙ САД(1915)

РОДИНА (1907-1916)

"Ты отошла, и я в пустыне..." "В густой траве пропадешь с головой...." "Задебренные лесом кручи:..." На поле Куликовом

1. "Река раскинулась. Течет, грустит лениво..."

2. "Мы, сам-друг, над степью в полночь стали..."

3. "В ночь, когда Мамай залег с ордою..."

4. "Опять с вековою тоскою..."

5. "Опять над полем Куликовым..." Россия "Вот он, ветер..." "Осенний день" "Дым от костра струею сизой..." "Русь моя, жизнь моя, вместе ль нам маяться?..." На железной дороге Посещение "Там неба осветленный край..." "Приближается звук. И, покорна щемящему звуку..." Сны Новая Америка "Ветер стих, и слава заревая..." Последнее напутствие "Грешить бесстыдно, непробудно..." "Петроградское небо мутилось дождем..." "Я не предал белое знамя..." "Рожденные в года глухие..." "Дикий ветер..." Коршун

О ЧЕМ ПОЕТ ВЕТЕР (1913)

"Мы забыты, одни на земле..." "Поет, поет... Поет и ходит возле дома..." "Милый друг, и в этом тихом доме..." "Из ничего – фонтаном синим..." "Вспомнил я старую сказку..." "Было то в темных Карпатах..."

–

СТРАШНЫЙ МИР

(1909 – 1916)

К МУЗЕ

Есть в напевах твоих сокровенных Роковая о гибели весть. Есть проклятье заветов священных, Поругание счастия есть.

И такая влекущая сила, Что готов я твердить за молвой, Будто ангелов ты низводила, Соблазняя своей красотой...

И когда ты смеешься над верой, Над тобой загорается вдруг Тот неяркий, пурпурово-серый И когда-то мной виденный круг.

Зла, добра ли? – Ты вся – не отсюда. Мудрено про тебя говорят: Для иных ты – и Муза, и чудо. Для меня ты – мученье и ад.

Я не знаю, зачем на рассвете, В час, когда уже не было сил, Не погиб я, но лик твой заметил И твоих утешений просил? Я хотел, чтоб мы были врагами, Так за что ж подарила мне ты Луг с цветами и твердь со звездами Всё проклятье своей красоты?

И коварнее северной ночи, И хмельней золотого аи, И любови цыганской короче Были страшные ласки твои...

И была роковая отрада В попираньи заветных святынь, И безумная сердцу услада Эта горькая страсть, как полынь!

29 декабря 1912

* * *

Под шум и звон однообразный, Под городскую суету Я ухожу, душою праздный, В метель, во мрак и в пустоту.

Я обрываю нить сознанья И забываю, что' и как... Кругом – снега, трамваи, зданья, А впереди – огни и мрак.

Что', если я, завороженный, Сознанья оборвавший нить, Вернусь домой уничиженный, Ты можешь ли меня простить?

Ты, знающая дальней цели Путеводительный маяк, Простишь ли мне мои метели, Мой бред, поэзию и мрак?

Иль можешь лучше: не прощая, Будить мои колокола, Чтобы распутица ночная От родины не увела?

2 февраля 1909

* * *

В эти желтые дни меж домами Мы встречаемся только на миг. Ты меня обжигаешь глазами И скрываешься в темный тупик...

Но очей молчаливым пожаром Ты недаром меня обдаешь, И склоняюсь я тайно недаром Пред тобой, молчаливая ложь!

Ночи зимние бросят, быть может, Нас в безумный и дьявольский бал, И меня, наконец, уничтожит Твой разящий, твой взор, твой кинжал!

6 октября 1909

* * *

Из хрустального тумана, Из невиданного сна Чей-то образ, чей-то странный... (В кабинете ресторана За бутылкою вина).

Визг цыганского напева Налетел из дальних зал, Дальних скрипок вопль туманный... Входит ветер, входит дева В глубь исчерченных зеркал.

Взор во взор – и жгуче-синий Обозначился простор. Магдалина! Магдалина! Веет ветер из пустыни, Раздувающий костер.

Узкий твой бокал и вьюга За глухим стеклом окна Жизни только половина! Но за вьюгой – солнцем юга Опаленная страна!

Разрешенье всех мучений, Всех хулений и похвал, Всех змеящихся улыбок, Всех просительных движений, Жизнь разбей, как мой бокал! Чтоб на ложе долгой ночи Не хватило страстных сил! Чтоб в пустынном вопле скрипок Перепуганные очи Смертный сумрак погасил.

6 октября 1909

ДВОЙНИК

Однажды в октябрьском тумане Я брел, вспоминая напев. (О, миг непродажных лобзаний! О, ласки некупленных дев!) И вот – в непроглядном тумане Возник позабытый напев.

И стала мне молодость сниться, И ты, как живая, и ты... И стал я мечтой уноситься От ветра, дождя, темноты... (Так ранняя молодость снится. А ты-то, вернешься ли ты?)

Вдруг вижу – из ночи туманной, Шатаясь, подходит ко мне Стареющий юноша (странно, Не снился ли мне он во сне?), Выходит из ночи туманной И прямо подходит ко мне.

И шепчет: "Устал я шататься, Промозглым туманом дышать, В чужих зеркалах отражаться И женщин чужих целовать..." И стало мне странным казаться, Что я его встречу опять... Вдруг – от улыбнулся нахально, И нет близ меня никого... Знаком этот образ печальный, И где-то я видел его... Быть может, себя самого Я встретил на глади зеркальной?

Октябрь 1909

ПЕСНЬ АДА

День догорел на сфере той земли, Где я искал путей и дней короче. Там сумерки лиловые легли.

Меня там нет. Тропой подземной ночи Схожу, скользя, уступом скользких скал. Знакомый Ад глядит в пустые очи.

Я на земле был брошен в яркий бал, И в диком танце масок и обличий Забыл любовь и дружбу потерял.

Где спутник мой? – О, где ты, Беатриче? Иду один, утратив правый путь, В кругах подземных, как велит обычай,

Средь ужасов и мраков потонуть. Поток несет друзей и женщин трупы, Кой-где мелькнет молящий взор, иль грудь;

Пощады вопль, иль возглас нежный – скупо Сорвется с уст; здесь умерли слова; Здесь стянута бессмысленно и тупо

Кольцом железной боли голова; И я, который пел когда-то нежно, Отверженец, утративший права! Все к пропасти стремятся безнадежной, И я вослед. Но вот, в прорыве скал, Над пеною потока белоснежной,

Передо мною бесконечный зал. Сеть кактусов и роз благоуханье, Обрывки мрака в глубине зеркал;

Далеких утр неясное мерцанье Чуть золотит поверженный кумир; И душное спирается дыханье.

Мне этот зал напомнил страшный мир, Где я бродил слепой, как в дикой сказке, И где застиг меня последний пир.

Там – брошены зияющие маски; Там – старцем соблазненная жена, И наглый свет застал их в мерзкой ласке...

Но заалелся переплет окна Под утренним холодным поцелуем, И странно розовеет тишина.

В сей час в стране блаженной мы ночуем, Лишь здесь бессилен наш земной обман, И я смотрю, предчувствием волнуем,

В глубь зеркала сквозь утренний туман. Навстречу мне, из паутины мрака, Выходит юноша. Затянут стан;

Увядшей розы цвет в петлице фрака Бледнее уст на лике мертвеца; На пальце – знак таинственного брака

Сияет острый аметист кольца; И я смотрю с волненьем непонятным В черты его отцветшего лица И вопрошаю голосом чуть внятным: "Скажи, за что томиться должен ты И по кругам скитаться невозвратным?"

Пришли в смятенье тонкие черты, Сожженный рот глотает воздух жадно, И голос говорит из пустоты:

"Узнай: я предан муке беспощадной За то, что был на горестной земле Под тяжким игом страсти безотрадной.

Едва наш город скроется во мгле, Томим волной безумного напева, С печатью преступленья на челе,

Как падшая униженная дева, Ищу забвенья в радостях вина... И пробил час карающего гнева:

Из глубины невиданного сна Всплеснулась, ослепила, засияла Передо мной – чудесная жена!

В вечернем звоне хрупкого бокала, В тумане хме'льном встретившись на миг С единственной, кто ласки презирала,

Я ликованье первое постиг! Я утопил в ее зеницах взоры! Я испустил впервые страстный крик!

Так этот миг настал, нежданно скорый. И мрак был глух. И долгий вечер мглист. И странно встали в небе метеоры.

И был в крови вот этот аметист. И пил я кровь из плеч благоуханных, И был напиток душен и смолист...

Но не кляни повествований странных О том, как длился непонятный сон... Из бездн ночных и пропастей туманных

К нам доносился погребальный звон; Язык огня взлетел, свистя, над нами, Чтоб сжечь ненужность прерванных времен!

И – сомкнутых безмерными цепями Нас некий вихрь увлек в подземный мир! Окованный навек глухими снами,

Дано ей чуять боль и помнить пир, Когда, что ночь, к плечам ее атласным Тоскующий склоняется вампир!

Но мой удел – могу ль не звать ужасным? Едва холодный и больной рассвет Исполнит Ад сияньем безучастным,

Из зала в зал иду свершать завет, Гоним тоскою страсти безначальной, Так сострадай и помни, мой поэт:

Я обречен в далеком мраке спальной, Где спит она и дышит горячо, Склонясь над ней влюбленно и печально,

Вонзить свой перстень в белое плечо!"

31 октября 1909

* * *

Поздней осенью из гавани От заметенной снегом земли В предназначенное плаванье Идут тяжелые корабли.

В черном небе означается Над водой подъемный кран, И один фонарь качается На оснеженном берегу.

И матрос, на борт не принятый, Идет, шатаясь, сквозь буран. Всё потеряно, всё выпито! Довольно – больше не могу...

А берег опустелой гавани Уж первый легкий снег занес... В самом чистом, в самом нежном саване Сладко ли спать тебе, матрос?

14 ноября 1909

НА ОСТРОВАХ

Вновь оснежённые колонны, Елагин мост и два огня. И голос женщины влюбленный. И хруст песка и храп коня.

Две тени, слитых в поцелуе, Летят у полости саней. Но не таясь и не ревнуя, Я с этой новой – с пленной – с ней.

Да, есть печальная услада В том, что любовь пройдет, как снег. О, разве, разве клясться надо В старинной верности навек?

Нет, я не первую ласкаю И в строгой четкости моей Уже в покорность не играю И царств не требую у ней.

Нет, с постоянством геометра Я числю каждый раз без слов Мосты, часовню, резкость ветра, Безлюдность низких островов.

Я чту обряд: легко заправить Медвежью полость на лету, И, тонкий стан обняв, лукавить, И мчаться в снег и темноту,

И помнить узкие ботинки, Влюбляясь в хладные меха... Ведь грудь моя на поединке Не встретит шпаги жениха...

Ведь со свечой в тревоге давней Ее не ждет у двери мать... Ведь бедный муж за плотной ставней Ее не станет ревновать...

Чем ночь прошедшая сияла, Чем настоящая зовет, Всё только – продолженье бала, Из света в сумрак переход...

22 ноября 1909

* * *

С мирным счастьем покончены счеты, Не дразни, запоздалый уют. Всюду эти щемящие ноты Стерегут и в пустыню зовут.

Жизнь пустынна, бездомна, бездонна, Да, я в это поверил с тех пор, Как пропел мне сиреной влюбленной Тот, сквозь ночь пролетевший, мотор.

11 февраля 1910

* * *

Седые сумерки легли Весной на город бледный. Автомобиль пропел вдали В рожок победный.

Глядись сквозь бледное окно, К стеклу прижавшись плотно... Глядись. Ты изменил давно,

Бесповоротно.

11 февраля 1910

* * *

Дух пряный марта был в лунном круге, Под талым снегом хрустел песок. Мой город истаял в мокрой вьюге, Рыдал, влюбленный, у чьих-то ног.

Ты прижималась всё суеверней, И мне казалось – сквозь храп коня Венгерский танец в небесной черни Звенит и плачет, дразня меня.

А шалый ветер, носясь над далью, Хотел он выжечь душу мне, В лицо швыряя твоей вуалью И запевая о старине...

И вдруг – ты, дальняя, чужая, Сказала с молнией в глазах: То душа, на последний путь вступая, Безумно плачет о прошлых снах.

6 марта 1910. Часовня на Крестовском острове

В РЕСТОРАНЕ

Никогда не забуду (он был, или не был, Этот вечер): пожаром зари Сожжено и раздвинуто бледное небо, И на желтой заре – фонари.

Я сидел у окна в переполненном зале. Где-то пели смычки о любви. Я послал тебе черную розу в бокале Золотого, как небо, аи.

Ты взглянула. Я встретил смущенно и дерзко Взор надменный и отдал поклон. Обратясь к кавалеру, намеренно резко Ты сказала: "И этот влюблен".

И сейчас же в ответ что-то грянули струны, Исступленно запели смычки... Но была ты со мной всем презрением юным, Чуть заметным дрожаньем руки...

Ты рванулась движеньем испуганной птицы, Ты прошла, словно сон мой легка... И вздохнули духи, задремали ресницы, Зашептались тревожно шелка.

Но из глуби зеркал ты мне взоры бросала И, бросая, кричала: "Лови!.." А монисто бренчало, цыганка плясала И визжала заре о любви.

19 апреля 1910

ДЕМОН

Прижмись ко мне крепче и ближе, Не жил я – блуждал средь чужих... О, сон мой! Я новое вижу В бреду поцелуев твоих!

В томленьи твоем исступленном Тоска небывалой весны Горит мне лучом отдаленным И тянется песней зурны.

На дымно-лиловые горы Принес я на луч и на звук Усталые губы и взоры И плети изломанных рук.

И в горном закатном пожаре, В разливах синеющих крыл, С тобою, с мечтой о Тамаре, Я, горний, навеки без сил...

И снится – в далеком ауле, У склона бессмертной горы, Тоскливо к нам в небо плеснули Ненужные складки чадры...

Там стелется в пляске и плачет, Пыль вьется и стонет зурна... Пусть скачет жених – не доскачет! Чеченская пуля верна.

19 апреля 1910

* * *

Там человек сгорел.

Фет

Как тяжело ходить среди людей И притворяться непогибшим, И об игре трагической страстей Повествовать еще не жившим.

И, вглядываясь в свой ночной кошмар, Строй находить в нестройном вихре чувства, Чтобы по бледным заревам искусства Узнали жизни гибельный пожар!

10 мая 1910

* * *

Я коротаю жизнь мою. Мою безумную, глухую: Сегодня – трезво торжествую, А завтра – плачу и пою.

Но если гибель предстоит? Но если за моей спиною Тот – необъятною рукою Покрывший зеркало – стоит?..

Блеснет в глаза зеркальный свет, И в ужасе, зажмуря очи, Я отступлю в ту область ночи, Откуда возвращенья нет...

17 сентября 1910

* * *

Идут часы, и дни, и годы. Хочу стряхнуть какой-то сон, Взглянуть в лицо людей, природы, Рассеять сумерки времен...

Там кто-то машет, дразнит светом (Так зимней ночью, на крыльцо Тень чья-то глянет силуэтом, И быстро спрячется лицо).

Вот меч. Он – был. Но он – не нужен. Кто обессилил руку мне? Я помню: мелкий ряд жемчужин Однажды ночью, при луне,

Больная, жалобная стужа, И моря снеговая гладь... Из-под ресниц сверкнувший ужас Старинный ужас (дай понять)...

Слова? – Их не было. – Что ж было? Ни сон, ни явь. Вдали, вдали Звенело, гасло, уходило И отделялось от земли...

И умерло. А губы пели. Прошли часы, или года... (Лишь телеграфные звенели На черном небе провода...) И вдруг (как памятно, знакомо!) Отчетливо, издалека Раздался голос: Ecce homo! Меч выпал. Дрогнула рука...

И перевязан шелком душным (Чтоб кровь не шла из черных жил), Я был веселым и послушным, Обезоруженный – служил.

Но час настал. Припоминая, Я вспомнил: Нет, я не слуга. Так падай, перевязь цветная! Хлынь, кровь, и обагри снега!

4 октября 1910

УНИЖЕНИЕ

В черных сучьях дерев обнаженных Желтый зимний закат за окном. (К эшафоту на казнь осужденных Поведут на закате таком).

Красный штоф полинялых диванов, Пропыленные кисти портьер... В этой комнате, в звоне стаканов, Купчик, шулер, студент, офицер...

Этих голых рисунков журнала Не людская касалась рука... И рука подлеца нажимала Эту грязную кнопку звонка...

Чу! По мягким коврам прозвенели Шпоры, смех, заглушенный дверьми... Разве дом этот – дом в самом деле? Разве так суждено меж людьми?

Разве рад я сегодняшней встрече? Что ты ликом бела, словно плат? Что в твои обнаженные плечи Бьет огромный холодный закат?

Только губы с запекшейся кровью На иконе твоей золотой (Разве это мы звали любовью?) Преломились безумной чертой...

В желтом, зимнем, огромном закате Утонула (так пышно!) кровать... Еще тесно дышать от объятий, Но ты свищешь опять и опять...

Он не весел – твой свист замогильный... Чу! опять – бормотание шпор... Словно змей, тяжкий, сытый и пыльный, Шлейф твой с кресел ползет на ковер...

Ты смела! Так еще будь бесстрашней! Я – не муж, не жених твой, не друг! Так вонзай же, мой ангел вчерашний, В сердце – острый французский каблук!

6 декабря 1911

АВИАТОР

Летун отпущен на свободу. Качнув две лопасти свои, Как чудище морское в воду, Скользнул в воздушные струи.

Его винты поют, как струны... Смотри: недрогнувший пилот К слепому солнцу над трибуной Стремит свой винтовой полет...

Уж в вышине недостижимой Сияет двигателя медь... Там, еле слышный и незримый, Пропеллер продолжает петь...

Потом – напрасно ищет око: На небе не найдешь следа: В бинокле, вскинутом высоко, Лишь воздух – ясный, как вода...

А здесь, в колеблющемся зное, В курящейся над лугом мгле, Ангары, люди, всё земное Как бы придавлено к земле...

Но снова в золотом тумане Как будто – неземной аккорд... Он близок, миг рукоплесканий И жалкий мировой рекорд!

Всё ниже спуск винтообразный, Всё круче лопастей извив, И вдруг... нелепый, безобразный В однообразьи перерыв...

И зверь с умолкшими винтами Повис пугающим углом... Ищи отцветшими глазами Опоры в воздухе... пустом!

Уж поздно: на траве равнины Крыла измятая дуга... В сплетеньи проволок машины Рука – мертвее рычага...

Зачем ты в небе был, отважный, В свой первый и последний раз? Чтоб львице светской и продажной Поднять к тебе фиалки глаз?

Или восторг самозабвенья Губительный изведал ты, Безумно возалкал паденья И сам остановил винты?

Иль отравил твой мозг несчастный Грядущих войн ужасный вид: Ночной летун, во мгле ненастной Земле несущий динамит?

1910 – январь 1912

* * *

Моей матери

Повеселясь на буйном пире, Вернулся поздно я домой; Ночь тихо бродит по квартире, Храня уютный угол мой.

Слились все лица, все обиды В одно лицо, в одно пятно; И ветр ночной поет в окно Напевы сонной панихиды...

Лишь соблазнитель мой не спит; Он льстиво шепчет: "Вот твой скит. Забудь о временном, о пошлом И в песнях свято лги о прошлом".

6 января 1912

ПЛЯСКИ СМЕРТИ

Как тяжко мертвецу среди людей Живым и страстным притворяться! Но надо, надо в общество втираться, Скрывая для карьеры лязг костей...

Живые спят. Мертвец встает из гроба, И в банк идет, и в суд идет, в сенат... Чем ночь белее, тем чернее злоба, И перья торжествующе скрипят.

Мертвец весь день труди'тся над докладом. Присутствие кончается. И вот Нашептывает он, виляя задом, Сенатору скабрезный анекдот...

Уж вечер. Мелкий дождь зашлепал грязью Прохожих, и дома, и прочий вздор... А мертвеца – к другому безобразью Скрежещущий несет таксомотор.

В зал многолюдный и многоколонный Спешит мертвец. На нем – изящный фрак. Его дарят улыбкой благосклонной Хозяйка – дура и супруг – дурак.

Он изнемог от дня чиновной скуки, Но лязг костей музы'кой заглушон... Он крепко жмет приятельские руки Живым, живым казаться должен он!

Лишь у колонны встретится очами С подругою – она, как он, мертва. За их условно-светскими речами Ты слышишь настоящие слова:

"Усталый друг, мне странно в этом зале". "Усталый друг, могила холодна". "Уж полночь". – "Да, но вы не приглашали На вальс NN. Она в вас влюблена..."

А там – NN уж ищет взором страстным Его, его – с волнением в крови... В ее лице, девически прекрасном, Бессмысленный восторг живой любви...

Он шепчет ей незначащие речи, Пленительные для живых слова, И смотрит он, как розовеют плечи, Как на плечо склонилась голова...

И острый яд привычно-светской злости С нездешней злостью расточает он... "Как он умен! Как он в меня влюблен!"

В ее ушах – нездешний, странный звон:

То кости лязгают о кости.

19 февраля 1912

Ночь, улица, фонарь, аптека, Бессмысленный и тусклый свет. Живи еще хоть четверть века Всё будет так. Исхода нет.

Умрешь – начнешь опять сначала И повторится всё, как встарь: Ночь, ледяная рябь канала, Аптека, улица, фонарь.

10 октября 1912

Пустая улица. Один огонь в окне. Еврей-аптекарь охает во сне.

А перед шкапом с надписью Venena, Хозяйственно согнув скрипучие колена,

Скелет, до глаз закутанный плащом, Чего-то ищет, скалясь черным ртом...

Нашел... Но ненароком чем-то звякнул, И череп повернул... Аптекарь крякнул,

Привстал – и на другой свалился бок... А гость меж тем – заветный пузырек

Сует из-под плаща двум женщинам безносым На улице, под фонарем белёсым.

Октябрь 1912

Старый, старый сон. Из мрака

Фонари бегут – куда?

Там – лишь черная вода,

Там – забвенье навсегда.

Тень скользит из-за угла,

К ней другая подползла.

Плащ распахнут, грудь бела, Алый цвет в петлице фрака.

Тень вторая – стройный латник,

Иль невеста от венца?

Шлем и перья. Нет лица.

Неподвижность мертвеца.

В ворота'х гремит звонок,

Глухо щелкает замок.

Переходят за порог Проститутка и развратник...

Воет ветер леденящий,

Пусто, тихо и темно.

Наверху горит окно.

Всё равно.

Как свинец, черна вода.

В ней забвенье навсегда.

Третий призрак. Ты куда, Ты, из тени в тень скользящий?

7 февраля 1914

Вновь богатый зол и рад, Вновь унижен бедный. С кровель каменных громад Смотрит месяц бледный,

Насылает тишину, Оттеняет крутизну Каменных отвесов, Черноту навесов...

Всё бы это было зря, Если б не было царя,

Чтоб блюсти законы.

Только не ищи дворца, Добродушного лица,

Золотой короны.

Он – с далеких пустырей В свете редких фонарей

Появляется.

Шея скручена платком, Под дырявым козырьком

Улыбается.

7 февраля 1914

* * *

Миры летят. Года летят. Пустая Вселенная глядит в нас мраком глаз. А ты, душа, усталая, глухая, О счастии твердишь, – который раз?

Что' счастие? Вечерние прохлады В темнеющем саду, в лесной глуши? Иль мрачные, порочные услады Вина, страстей, погибели души?

Что' счастие? Короткий миг и тесный, Забвенье, сон и отдых от забот... Очнешься – вновь безумный, неизвестный И за' сердце хватающий полет...

Вздохнул, глядишь – опасность миновала... Но в этот самый миг – опять толчок! Запущенный куда-то, как попало, Летит, жужжит, торопится волчок!

И, уцепясь за край скользящий, острый, И слушая всегда жужжащий звон, Не сходим ли с ума мы в смене пестрой Придуманных причин, пространств, времен...

Когда ж конец? Назойливому звуку Не станет сил без отдыха внимать... Как страшно всё! Как дико! – Дай мне руку, Товарищ, друг! Забудемся опять.

2 июля 1912

* * *

Ночь без той, зовут кого

Светлым именем: Ленора.

Эдгар По

Осенний вечер был. Под звук дождя стеклянный Решал всё тот же я – мучительный вопрос, Когда в мой кабинет, огромный и туманный, Вошел тот джентльмен. За ним – лохматый пес.

На кресло у огня уселся гость устало, И пес у ног его разлегся на ковер. Гость вежливо сказал: "Ужель еще вам мало? Пред Гением Судьбы пора смириться, со:р".

"Но в старости – возврат и юности, и жара..." Так начал я... но он настойчиво прервал: "Она – всё та ж: Линор безумного Эдгара. Возврата нет. – Еще? Теперь я всё сказал".

И странно: жизнь была – восторгом, бурей, адом, А здесь – в вечерний час – с чужим наедине Под этим деловым, давно спокойным взглядом, Представилась она гораздо проще мне...

Тот джентльмен ушел. Но пес со мной бессменно. В час горький на меня уставит добрый взор, И лапу жесткую положит на колено, Как будто говорит: Пора смириться, со:р.

2 ноября 1912

* * *

Есть игра: осторожно войти, Чтоб вниманье людей усыпить; И глазами добычу найти; И за ней незаметно следить.

Как бы ни был нечуток и груб Человек, за которым следят, Он почувствует пристальный взгляд Хоть в углах еле дрогнувших губ.

А другой – точно сразу поймет: Вздрогнут плечи, рука у него; Обернется – и нет ничего; Между тем – беспокойство растет.

Тем и страшен невидимый взгляд, Что его невозможно поймать; Чуешь ты, но не можешь понять, Чьи глаза за тобою следят.

Не корысть, не влюбленность, не месть; Так – игра, как игра у детей: И в собрании каждом людей Эти тайные сыщики есть.

Ты и сам иногда не поймешь, Отчего так бывает порой, Что собою ты к людям придешь, А уйдешь от людей – не собой.

Есть дурной и хороший есть глаз, Только лучше б ничей не следил: Слишком много есть в каждом из нас Неизвестных, играющих сил...

О, тоска! Через тысячу лет Мы не сможем измерить души: Мы услышим полет всех планет, Громовые раскаты в тиши...

А пока – в неизвестном живем И не ведаем сил мы своих, И, как дети, играя с огнем, Обжигаем себя и других...

18 декабря 1913

* * *

Как растет тревога к ночи! Тихо, холодно, темно. Совесть мучит, жизнь хлопочет. На луну взглянуть нет мочи Сквозь морозное окно.

Что-то в мире происходит. Утром страшно мне раскрыть Лист газетный. Кто-то хочет Появиться, кто-то бродит. Иль – раздумал, может быть?

Гость бессонный, пол скрипучий? Ах, не всё ли мне равно! Вновь сдружусь с кабацкой скрипкой, Монотонной и певучей! Вновь я буду пить вино!

Всё равно не хватит силы Дотащиться до конца С трезвой, лживою улыбкой, За которой – страх могилы, Беспокойство мертвеца.

30 декабря 1913

* * *

Ну, что же? Устало заломлены слабые руки, И вечность сама загляделась в погасшие очи, И муки утихли. А если б и были высокие муки, Что ну'жды? – Я вижу печальное шествие ночи.

Ведь солнце, положенный круг обойдя, закатилось. Открой мои книги: там сказано всё, что свершится. Да, был я пророком, пока это сердце молилось, Молилось и пело тебя, но ведь ты – не царица.

Царем я не буду: ты власти мечты не делила. Рабом я не стану: ты власти земли не хотела. Вот новая ноша: пока не откроет могила Сырые объятья, – тащиться без важного дела...

Но я – человек. И, паденье свое признавая, Тревогу свою не смирю я: она всё сильнее. То ревность по дому, тревогою сердце снедая, Твердит неотступно: Что делаешь, делай скорее.

21 февраля 1914

ЖИЗНЬ МОЕГО ПРИЯТЕЛЯ

Весь день – как день: трудов исполнен малых

И мелочных забот. Их вереница мимо глаз усталых

Ненужно проплывет.

Волнуешься, – а в глубине покорный:

Не выгорит – и пусть. На дне твоей души, безрадостной и черной,

Безверие и грусть.

И к вечеру отхлынет вереница

Твоих дневных забот. Когда ж морозный мрак засмотрится столица

И полночь пропоет,

И рад бы ты уснуть, но – страшная минута!